Приезжая к родителям, она редко покидала их дом на окраине городка. Иногда только выбиралась навестить школьных друзей, но в последнее время все реже и реже. Поддерживать отношения стало сложнее. Кроме Агнес, только у одной девушки из их класса до сих пор не было детей. Девушка эта, по общему мнению, была странной – не то лесбиянка, не то что-то еще, по крайней мере, на это намекали некоторые одноклассники, когда Агнес виделась с ними незадолго до Рождества. В принципе Агнес ничего не имела против детей, ей хотелось стать матерью. Но попозже. Несколько раз она в шутку заводила разговор на эту тему с Тобиасом и поняла, что он тоже не торопится стать отцом. По его словам, сначала нужно насладиться жизнью, поездить, повеселиться. Агнес была с ним согласна, у нее же есть Тобиас, а у него – она. Все остальное придет в свой срок, можно не спешить. Так она думала тогда. Теперь все изменилось.

Отец налил кофе, мать протянула Агнес блюдо с «тигровым» кексом. Агнес взяла самый большой кусок, сделала глоток кофе.

– А как дела у Мадде? – тут же спросила она. Хотелось оттянуть момент, когда придется рассказывать о себе. Она приехала сюда, чтобы немного успокоиться, убедиться, что хотя бы у других все нормально. Про свои неприятности она и так беспрестанно думала все последние дни. Ей нужна передышка.

– Хорошо. Работает все там же, в детском саду. Мне кажется, ей нравится. А ты, Свен, как думаешь?

– По-моему, тоже. Не слышал, чтоб она жаловалась.

– Есть, правда… Нет, лучше пусть она сама тебе расскажет.

– О чем? – Агнес с любопытством посмотрела на мать, та в свою очередь вопросительно взглянула на отца. Свен пожал плечами. – Да говори же!

– Ну… – неуверенно начала Мод.

Агнес перебила ее:

– Что, она забеременела?

– Нет, – чуть натянуто рассмеялась Мод. Агнес знала, что они с отцом мечтают о внуках. – Нет, но они с Юнасом решили съехаться.

– Так ведь они давно вместе живут.

Маделен уже несколько лет как практически переселилась к Юнасу, его мать отдала им комнату на нижнем этаже своего дома.

– Да, конечно. Но теперь все по-настоящему. Они покупают собственное жилье.

– В Фредриксбю, – добавил отец. – Один из этих новых таунхаусов.

Агнес задумчиво кивнула:

– Надо же. Здорово.

Мод, видимо ожидавшая более восторженной реакции, принялась описывать квартиру:

– Два этажа, сто двадцать метров, гараж. И небольшой участок перед домом, кажется, пятнадцать квадратных метров. А сзади побольше… Сколько же? Метров сорок, наверное.

– Думаю, для них это в самый раз, – подхватил отец.

«В самый раз для чего? – подумала Агнес. – Для тихой жизни с мужем, двумя детьми, золотистым ретривером, „вольво-комби“ и работой в детском саду на три четверти ставки?» Нет, Агнес не презирала младшую сестру, выбравшую себе такую жизнь, но все равно невольно радовалась, что сама сделала в свое время другой выбор.

– Мы обещали им помочь с участком, – продолжила мама. – Они ничего особенного не хотят: так, перед домом душистый горошек, может быть, ноготки, дигиталис… а сзади грядка с зеленью, несколько кустов смородины…

Агнес перебила ее. Ей трудно было представить, чтобы Мадде и Юнас высказывали какие-то пожелания насчет цветов и петрушки с укропом. Сестра интересовалась садоводством еще меньше, чем сама Агнес, если такое вообще возможно.

– А как Юнас? – перевела она разговор на другую тему. – Как у него дела? – С одной стороны, ей не хотелось обсуждать предстоящие посадки, с другой – она была еще неготова к неизбежным расспросам о собственной жизни. – Все там же, на заводе?

В кухне на мгновение стало тихо, и Агнес заметила, как мама снова кинула взгляд на отца. Свен откашлялся.

– Пока да.

– Что значит «пока»?

Конечно, Юнасу всего двадцать семь, но даже мысль, что он может уйти с завода, казалась Агнес нелепой. Она и переспросила-то полушутя. Юнас работал сварщиком с тех пор, как закончил школу. Иногда ворчал, грозился уйти, но и он сам, и все остальные знали, что этого не случится. Работа на заводе определяла образ жизни, который за три поколения проч но вошел в сознание обитателей Лэннинге как единственно возможный. Механический завод Лэннинге был для города примерно тем же, чем Иисус для Шведской церкви. Одно без другого просто не мыслилось. Недаром по-шведски сокращенное название завода – «LIV» – совпадало со словом «жизнь».

Сама Агнес не попала на завод, можно сказать, чудом. Там работали мать с отцом, и Агнес наверняка устроилась бы на каникулы туда же, если б не тетя Гуллан: ей понадобилась помощница в закусочной. Когда бы не это, Агнес после окончания школы пошла бы на завод подзаработать, затем ее попросили бы еще ненадолго остаться, потом предложили постоянную работу… а там, глядишь, – и десять лет пролетело! Агнес не любила про это думать, она довольна своей жизнью, вернее, была довольна еще четыре дня назад. Ей было приятно сознавать, что она сделала самостоятельный выбор и идет по жизни своим путем, вопреки ожиданиям провинциального городка.

Другое дело Мадде. Она всегда говорила, что не станет работать на заводе. Зная ее упрямство, никто не удивился, когда она устроилась в детский сад. А то, что избранником сестры стал «заводской», было ее маленькой уступкой обществу, с презрением относящемуся к тем, для кого работа на заводе недостаточно хороша.

– Ему, наверное, придется уйти… – нарушил молчание отец. – Конечно, не по своей воле.

Агнес вопросительно посмотрела на родителей. Она явно упустила что-то важное.

– Ты вчера новости не видела? – спросила мама.

Агнес помотала головой: вчера она весь вечер прорыдала в жилетку своей лучшей подруги и поздно вернулась домой.

– Они собираются закрыть завод.

– Что?! – Агнес чуть не выронила чашку. Если б она услышала, что в Швеции упраздняют монархию, она бы и то меньше удивилась. – Как они могут закрыть завод? И кто это «они»?

– Американцы.

– Как же так, они ведь только недавно его купили!

– Шесть лет назад, – уточнила Мод. – Вроде бы оказалось нерентабельно.

– Чушь какая-то! Завод всегда приносил прибыль! Наверное, сами новые владельцы что-то не так делали.

– Возможно, но «Сааб» решил не продлевать контракт… Говорят, мы не выдерживаем конкуренции в новых условиях. Мол, времена меняются…

– Уму непостижимо. Они что, приехали сюда из Америки и купили наш завод только для того, чтоб его закрыть?! – Агнес была вне себя. Она даже не заметила, что назвала завод «нашим». – И что же, он весь закроется?

– Нет, здесь останется конструкторский отдел, а производство перенесут в Эстонию, – объяснил Свен.

– В Эстонию?! Да что ж это такое! Как можно взять и перенести завод в Эстонию? А что будет с Лэннинге?

– Боюсь, что ничего хорошего, – вздохнула Мод. – На этой неделе намечается демонстрация, но, по-моему, это вряд ли поможет.

Агнес молча смотрела на родителей.

– А как же вы? – спросила она наконец. – Вас тоже уволят?

Свен ответил не сразу.

– Формулировка немного другая. – Он достал из кармана платок и шумно высморкался. – Всем, кому больше пятидесяти пяти, предлагается досрочно выйти на пенсию. Условия довольно хорошие. Конечно, в деньгах потери немаленькие, но пилюлю постарались подсластить как могли. Кто захочет, может пройти переподготовку или…

– Нам это предложили еще в прошлом месяце, так что мы догадывались, к чему идет дело. Слухи ведь давно ходили, только руководство предпочитало отмалчиваться.

– Досрочная пенсия! – фыркнула Агнес. – И что, вы больше не будете работать? Вам до пенсии целых десять лет! Вы не должны на это соглашаться!

Она редко выходила из себя, по крайней мере когда дело касалось ее лично. Но сейчас несправедливо поступили с ее родителями. С ее папой и мамой, которые никогда не делали ничего плохого, не переходили улицу на красный свет и не сплетничали о соседях, даже о тех, кто пьянствовал и заводил шашни на стороне. Агнес была в ярости. Как можно быть такими жестокими с людьми, которые всю жизнь старались делать только добро? Она переводила взгляд то на отца, то на мать.

Мод негромко откашлялась:

– В общем, мы уже подписали все бумаги.

В кухне стало тихо. Нет, это уже слишком. Агнес просто не знала, что сказать. Потом снова заговорила мать:

– У меня уже несколько лет болят колени, а папе до пенсии не так уж долго осталось. Мы много думали и, когда свыклись с этой мыслью, даже почувствовали облегчение. В конце концов, мы столько лет проработали.

– Конечно, мастером я хорошо зарабатывал, – добавил отец, – но все-таки возраст дает себя знать…

– Я думаю, совсем не плохо пожить несколько лет в свое удовольствие, пока силы есть. Может, у нас даже получится купить себе квартирку в Испании, как у Гуллан… – Мод смотрела на Агнес умоляющим взглядом. – Гораздо хуже молодым, таким как Юнас… – На лице матери появилось тревожное выражение.

– Ничего, что-нибудь придумает, – сказал Свен. – Он парень способный и предприимчивый. Взять хотя бы гольф-клуб. Если б не Юнас, не было б у нас в Лэннинге ни клуба, ни чемпионата по мини-гольфу. Уверен, если хорошенько поищет, он найдет себе работу.

– Сколько человек будет уволено? Четыреста?

– Триста восемьдесят два.

– Выходит, не один Юнас станет искать работу, а сразу триста восемьдесят два человека… – Агнес покачала головой. – А как они собираются покупать дом, если Юнаса увольняют? У Маделен не такая уж большая зарплата.

– Мы обещали им свое поручительство. – Свен строго взглянул на Агнес и, предупреждая возможные возражения, добавил: – Мы и тебе готовы помочь, если когда-нибудь потребуется.

Помолчав, Агнес спросила:

– А вы сами? Что вы теперь будете делать? Когда вы увольняетесь?

– Через три недели.

– Господи! Так скоро!

– Да, чем раньше увольняешься, тем лучше условия.

– Какое свинство!

Мать сделала вид, что не расслышала. Она не привыкла жаловаться. Все, что ни делается, к лучшему – таков был ее девиз.

– Нам это даже удобно. Снег сойдет, и мы сразу сможем заняться обрезкой. Правда, Свен?

– Да, в этом году предстоит много работы. Прошлым летом белый налив совсем не уродился. Думаю, пора нам эту яблоню основательно омолодить.

– Не говоря уж о черешне и крыжовнике…

Агнес вздохнула. Родители вновь оседлали своего конька. На эту тему они могли говорить часами. Сад у них был небольшой, обычный приусадебный участок, но они им очень гордились. В своей любви к саду они заходили так далеко, что Агнес начинало казаться, что он для них словно третий ребенок. Не то чтобы Свен и Мод думали о своем саде больше, чем о дочерях. Нет, они любили и ее, и сестру, но сад любили не меньше. Когда мать с головой ушла в рассуждения о первоцветах и плетистых розах, Агнес привычно отключилась. Она в этих делах совсем не разбиралась. Садоводство интересовало ее не больше чем шитье, вязанье или старые автомобили. Да нет, наверное, даже меньше.

Мать с отцом продолжали говорить. Было видно, что, выйдя на пенсию после более чем тридцати лет трудовой жизни, родители легко найдут себе занятие. Хоть это утешает. Но новость, что и говорить, ужасная. Как город переживет такой удар – неизвестно. Агнес умолкла, задумавшись, пока наконец мать не прервала ее размышлений:

– Да куда ж это годится! Говорим, говорим – и все о грустном. Столько на тебя, бедняжку, сразу вывалили. Хватит, давайте лучше поговорим о чем-нибудь хорошем. Расскажи нам про свою новую работу, Агнес! И про Тобиаса.

Агнес никогда не хватало уверенности в себе. Безусловно, с получением должности метрдотеля в «Le bateau bleu» ее самооценка несколько повысилась, однако после плачевного финала упала до рекордно низкого уровня. Агнес даже не могла заставить себя сходить в службу занятости. Как она будет отвечать на вопрос о последнем месте работы? Какие рекомендации предъявит? Не может же она в своем резюме ничего не писать про последние полгода? Как бы ей этого ни хотелось. А если все-таки дело дойдет до собеседования, обязательно придется объяснять, почему она ушла. И что она скажет? «Меня выгнали потому, что я отказалась спать с шефом!» Кто в это поверит? Или того хуже: «Я разбила бутылку „Шато Петрюс“». О-ля-ля! Такого. Не. Бывает. Кроме того, в ресторанных кругах уже наверняка обо всем известно, тут слухи распространяются быстро. Жерар, конечно, не пожалел черной краски, расписывая всем, кому не лень слушать, злобный характер и профессиональную непригодность Агнес. К тому же ему принадлежит не один только «Le bateau bleu», в его империю входит большинство фешенебельных ресторанов города. Тех самых, в которых она мечтала работать.

Не хотелось снова бегать между столиками во второразрядном заведении, где на кухне царят такие порядки, о которых посетителям лучше не знать. Но работу искать придется именно в подобных местах, по крайней мере пока не забудется история с бутылкой. Там хозяева не станут интересоваться ее послужным списком. Достаточно иметь более или менее стройные ноги, чтобы тебя взяли разносить антрекоты и филеминьон посетителям, которым все равно что есть – хоть дохлую крысу с картофельным пюре, лишь бы к ней подали крепкого пива. Это она уже проходила. Потребовалось время, чтобы выбраться оттуда, и теперь было горько сознавать, что опять приходится начинать сначала. С тем же успехом можно пойти в «Макдоналдс» жарить гамбургеры. Если ее туда возьмут.

А еще она скучала по Тобиасу. Так сильно, что щемило сердце. Конечно, она злилась на него, и все равно ей ужасно хотелось ему позвонить. А вдруг это всего-навсего недоразумение? Она была даже готова простить ему Иду. Что поделать, такие вещи случаются, а с его работой искушения подстерегают на каждом шагу, Агнес это понимала. Но Луссан запретила звонить Тобиасу. Сказала, что самолично отправит Агнес в сумасшедший дом, если та хотя бы даже вспомнит номер бывшего бойфренда. Луссан успокоилась, только когда Агнес, положив два пальца на Библию, поклялась не звонить ни при каких обстоятельствах. Теперь ее связывало это обещание, а может, срабатывал некий таинственный инстинкт самосохранения. Хоть он у нее и недостаточно развит, если верить Луссан.

Агнес держалась молодцом и не звонила, однако не говорила подруге, что каждый вечер, ложась спать, кладет на подушку фотографию любимого. Раньше эта фотография висела на стене напротив кровати, теперь Агнес сняла ее, чтобы Тобиас был поближе. Иначе, погасив свет, она не видела ничего, кроме расплывчатого контура.

Вот и сейчас она лежала и разглядывала портрет Тобиаса: длинные каштановые волосы, зеленые глаза, красиво очерченный подбородок, покрытый легкой щетиной. Агнес шептала ему, как она его любит, как у них все будет хорошо, только бы он к ней вернулся. Старалась отогнать ревность, но это ей плохо удавалось. Крепко зажмурив глаза, она представляла Тобиаса таким, каким увидела его впервые.

Он выступал со своими ребятами в «Трех ящиках пива», кабачке, в котором начинали чуть ли не все рок-группы. Большинство из них там же и заканчивали свою карьеру, но кое-кому выпадала удача, и они добивались известности. Группа Тобиаса «50 Million Fortune» к числу последних не принадлежала. Она распалась спустя несколько лет, когда стало ясно, что ни одной студии звукозаписи не нужна их музыка – смесь мелодичного хард-рока и гремучего гаражного панка. Музыкой продолжил заниматься только Тобиас. Для их группы он был слишком хорошим гитаристом, его даже иногда приглашали подыгрывать на записи в студии. А потом, примерно год назад, предложили работать в музыкальном шоу Кристера Хаммонда «Millenium of Rock – the Greatest Rock Show Ever»[7].

В тот вечер Агнес попала в «Три ящика» случайно. Зашла послушать знакомых ребят из Лэннинге, которые играли поп в стиле «Кардиганс» и мечтали покорить мир. Но оказалось, она перепутала число. Агнес решила остаться, раз уж пришла, поглядеть, что это за «Форчун» такой. Осталась – и не отрываясь смотрела на сцену все время, пока длилось выступление. Вокалист, который еще играл на гитаре, был словно младший брат Ноэла Гэллахера из «Оазиса». Только симпатичней, и брови не сросшиеся. Длинная челка закрывала один глаз. Майка плотно облегала худощавый, мускулистый торс. Немного кривоватая улыбка. Широко расставленные ноги.

Когда выступление закончилось и музыканты ушли со сцены, Агнес нарочно задержалась. Ей показалось, гитарист тоже смотрел на нее как-то особенно. Она никогда не была ничьей фанаткой и не знала, как себя вести в подобной ситуации. Просидев около часа с бокалом пива, которое она старалась пить как можно медленней, Агнес решила, что пора уходить. Музыканты больше не появлялись, оставаться дальше в опустевшем зале было неловко. Она не спеша направилась к выходу.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.