Глава вторая. ТРУДНОЕ ЗАДАНИЕ

Инженер ван дер Ланге впервые приехал как турист в Советскую Россию, идя навстречу желаниям матери и расчетам отца. Его мать, Марину Макарову, во время второй мировой войны гитлеровцы вывезли из Смоленска в Германию, силой заставив работать на рейх вместе с другими иностранными рабочими.

Там она и встретилась с веселым, предприимчивым великаном Максом ван дер Ланге, электромонтером. Был он младшим сыном фермера из Арнема и в детстве помогал отцу выращивать тюльпаны. Макс и Марина поженились еще в лагере для подневольных рабочих. После же освобождения английскими войсками Лахена, близ которого находились концлагеря, супруги перебрались в Голландию. Там тюльпанами вместо отца теперь занимался скупой и расчетливый Ян ван дер Ланге. Помощи брата, умудрившегося жениться даже в плену, ему не требовалось. Голландия издревле поставляла здоровых и трудолюбивых мужчин во все страны света. Недаром даже город Нью-Йорк был назван его основателями Нью-Амстердам. И Макс ван дер Ланге с женой и двумя дочерьми отправились за океан, в Канаду.

Маленький Саша, как звала его мать, родился в Монреале.

Мать, как и дочерей, выучила его русскому языку, на котором говорили в семье все, даже Макс, которого Марине все же не удалось уговорить отправиться по примеру других голландских семей, где жены были русские, в Советский Союз. Макс ссылался на то, что кто-то вернулся оттуда обратно, и для неги этого достаточно, чтобы не рисковать. К тому же в Канаде ему повезло, и он даже сумел открыть собственную контору по продаже электрических бытовых приборов. И дело расцветет, когда вырастет сын. Пять дочерей не в счет.

Саша ван дер Ланге рос в Канаде, имея о России очень смутное представление. Он совершенствовал свой русский язык в колледже и в русских семьях. Отец считал, что знание языка — это капитал, который со временем надо пустить в дело. И когда Александр ван дер Ланге по окончании политехнического института получил диплом инженера, отец собрал денег для его туристской поездки в Россию. Эту мысль Макс ван дер Ланге вынашивал еще с Монреальской международной выставки, показывая там сынишке удивительные достижения заокеанской страны, где сумели и переломить хребет немецкому фашизму, и первыми взлететь в космос, и покорить атомную энергию. «От них всего можно ожидать», — вразумлял сына Макс.

У молодого инженера ван дер Ланге был к Советской России еще и особый интерес — как к шахматному Эльдорадо, родине шахматных корифеев, перед которыми преклонялся любитель шахмат Саша ван дер Ланге.

Однако когда иностранный турист из Канады Александр ван дер Ланге предпринял энергичную попытку отыскать «шахматного маэстро», случайного соседа по ресторанному столику, то справедливости ради надо сказать, что им руководила не только любовь к шахматам.

Где же искать шахматиста, как не в Центральном шахматноем клубе? И Александр ван дер Лапге направился в привлекательный особняк на Гоголевском бульваре.

Во всяком бизнесе должно быть везение, иначе нет бизнеса!

В большом, со вкусом отделанном зале клуба проходил решающий тур какого-то турнира. И одну из центральных партий, которая демонстрировалась на доске с магнитными фигурами, играл знакомый «маэстро».

Инженер ван дер Ланге осторожно сел на свободный стул в одном из последних рядов. Велико же было его изумление и даже, пожалуй, радость, когда он увидел рядом с собой «заслуженную артистку республики из театра Сатиры», с которой обедал на московской высоте. Он расплылся в почтительной улыбке.

— Вот и хорошо, что вы здесь, — сказала Вика. — Будете мне объяснять, что там происходит, — и она кивнула на доску. — А то все ахают и охают, а я… — и она выразительно боднула крутым своим лбом воздух.

— О, непременно! С большой охотой. Зовите меня Александром Максимовичем, пожалуйста.

Ему очень хотелось спросить у своей случайной знакомой, что привело ее сюда, если она далека от шахмат, но он, с присущим ему тактом, сдержался, решив, что полезнее самому делать выводы из всего, что удается наблюдать.

Александр Максимович изучающе посмотрел на демонстрационную доску. В зале слышался шорох. Зрители вполголоса обсуждали положение в партии. Иностранцу захотелось посмотреть на неравнодушных зрителей, и он сразу увидел впереди себя того самого седого человека, которому маэстро показывал свой этюд со взапмопатом. Александр Максимович наклонился к «артистке»:

— Вам не хочется подсесть вон к тому господину? Он был тогда с нами «на высоте».

Иван Тимофеевич Гусаков решил перед отъездом отыскать здесь, в клубе, Костю Куликова и проститься с ним. Он сразу узнал и Вику, и иностранного туриста и недовольно хмыкнул в седые усы. При этом подвинулся, чтобы те могли сесть рядом.

— Что вы скажете? Как у него? — кивнула на демонстрационную доску Вика.

Там стояла вот такая позиция (10). Черными играл Куликов.

— Мне кажется положение черных безнадежным, — заметил Александр Максимович. — К тому же оба в цейтноте. Не осталось времени на обдумывание ходов. А вы как полагаете? — обратился он к Гусакову.

Иван Тимофеевич молчал, только сопел.

— Ну! — требовательно произнесла Вика и даже толкнула своего пожилого соседа локтем. — Ну же!

— Не понимаю, что тут думать, — размышлял вслух иностранец, — Ведь надо успеть сделать пять ходов. Однако белая пешка неудержимо проходит в королевы.

— В ферзи, — недовольно поправил Гусаков.

— Это даже я вижу, — призналась Вика. — И королю ее не догнать?

Костя Куликов сидел откинувшись на стуле и смотрел куда-то поверх головы противника, который при острой нехватке времени загадочно задумался над очевидным, казалось бы, ходом. Это был очень полный человек с красивыми чертами холеного лица и огненными цыганскими глазами. Из таблички, приколотой к столику, зрители знали, что это мастер Сергей Верейский, партии которого были знакомы Александру Максимовичу по шахматным журналам еще в Канаде.

Вика с трудом сидела на месте.

— Почему он не ходит пешкой? — все спрашивала она.

И противник Кости Куликова наконец сделал ход, щелкнув кнопкой шахматных часов: 35. h4. Вздох облегчения, а может быть, тревоги пронесся по залу. Куликов сразу ответил 35…КрЬЗ и тоже щелкнул кнопкой часов.

— Извините, тут еще покумекать надо, — глубокомысленно заметил Гусаков.

Мастер Верейский небрежно подвинул короля к своей пешке — 36. Kpc1 — и так же небрежно потянулся к часам.

— Ага! — торжествующе процедил сквозь зубы Гусаков. — Страшно стало? Мы своего ферзя с шахом бы поставили. Но…

как это наш Костя доигрался до этакого?

— Ну нет! Позиция еще не труп. Уверен, наш этюдист найдет что-нибудь изобрести.

— Изобрести? — повторил Гусаков и покосился на соседа.

— Посмотрите, извольте посмотреть! — зашептал тот.

Куликов сыграл 36… Кра2.

— Не оставляет его в покое, — заключил Гусаков. — Пешке что противопоставить надо? Известно что — опять же пешку!

— Это справедливо, но мне пока расчет неясен, — усомнился Александр Максимович. — Кажется, белые раньше поставят королеву.

— Ферзя, — раздраженно поправил Гусаков.

— Простите, детская привычка есть вторая натура.

— Первая, — почти огрызнулся Гусаков.

Он нервничал, и Вика ощущала это всем телом. И, может быть, потому сама она не могла совладать с собой, хотя и плоховато разбиралась в происходящем на доске. Да и чего это она так распсиховалась? Кто ей этот длинноволосый юноша? Брат? Сват?

Катя узнает — засмеет!

И все-таки Вика смотрела на демонстрационную доску не отрываясь.

Мастер Верейский невозмутимо двинул пешку к последней горизонтали — 37. h5; b5 — быстро ответил Куликов и встал, смотря на позицию сверху, потом перевел взгляд на большую висячую доску, где демонстратор передвигал длинной палкой его пешку «Ь». Костя словно сверял положение на двух досках.

— От исхода этой партии зависит, наберет ли он норму мастера, — заметил Гусаков. — Ничья ему нужна, как яхте ветер, чтобы в большое плавание выйти.

— Прошу простить, — удивился Александр Максимович. — Я полагал, Куликов уже маэстро.

— По шахматной композиции. А тут он дубль хочет устроить: и по практической игре тоже мастером стать.

— Похвально, весьма похвально. Мне очень импонирует этот молодой человек.

— Вы знаете, и мне тоже! — вдруг выпалила Вика и сердито закусила губу. И вечно ее заносит на поворотах!

Иван Тимофеевич посмотрел на нее с ласковым пониманием.

Мастер Верейский тем временем небрежно передвинул свою неотвратимо рвущуюся в ферзи пешку — 38. h6; b4 — сразу ответил Куликов. 39. h7 аЗ 40. ЬЗ I2 — пожертвовал пешку Верейский; 40…Kpal, — не думая, отказался от нее Куликов. Ходы эти были сделаны так быстро, что демонстратор уже поз/ке стал показывать их зрителям.

— Уфф! — сказал Гусаков и полез в карман за платком, чтобы вытереть лоб. — Все, — сказал он. — Теперь белые запишут свой ход. Партия откладывается.

— Вот как? — разочарованно протянула Вика. — Они не закончат?

— Сейчас мы Костю порасспросим, что он думает, — пообещал Иван Тимофеевич.

Костя Куликов стоял засунув руки в карманы и смотрел, как трудится демонстратор. Потом отошел от столика и оказался среди зрителей. Увидел Вику, обрадовался, засиял. И тут перед ним появился Гусаков.

— О! Иван Тимофеевич! — воскликнул Костя. — Я так обрадовался!

— Вижу, — усмехнулся Гусаков. — Только чему тут радоваться? ферзя сейчас поставит.

Костя многозначительно поднес палец к губам и указал глазами на недовольного шумом длинноносого судью. Он осуждающе посматривал в зал от столика, за которым сидел задумавшись мастер Верейский.

— И чего он думает! — прошептала Вика.

Костя сделал вид, что только теперь увидел ее. Снова расцнел в улнбке:

— Вот не думал!..

— Я тоже не думала. Не думала, что вы так с треском проиграете.

— Уверяю вас, вы недооцениваете изобретателя, — сказал с почтительной улыбкой Александр Максимович.

— А, и вы здесь! — узнал туриста Куликов. — Полный стол!

Что заказывать будем? — улыбаясь, спросил он.

— Идея очень хороша. Кажется, совсем недалеко отсюда расположен великолепный ресторан «Прага»? Не рассмотреть ли нам там вашу позицию?

— Отчего же? — согласился Гусаков. — Заодно меня проводите.

Так случилось, что все четверо, встретившиеся на Останкинской телебашне, вновь оказались за ресторанным столиком и снова с развернутыми магнитными шахматами на белоснежной скатерти.

— Так вот почему нельзя ставить королеву, пардон, ферзя?

Как это вы показали? (12) — и Александр Максимович стал переставлять магнитные фигурки. — Если 41. Ь8Ф, то а2 42. Kpd2 Kpb2 43. Фа8 13, и что же теперь?

— А теперь 43…а1Ф.

— Так ведь 44. Ф : d4+ и разгром! Не правда ли?

— Вовсе нет, — рассмеялся Костя.

— Как так, позвольте узнать?

— А чего ж тут узнавать-то? И так видно, — сказал Иван Тимофеевич и передвинул короля — 44…Кр : ЬЗ. — Пожалуйте бриться. Можете скушать ферзя на а1, или, как вы говорите, королеву 14.

— И будет пат черным! — обрадовался Александр Максимович. — Я же говорил, что этюдист непременно что-нибудь изобретет.

Ведь вы же прирожденный изобретатель? Не правда ли?

— Да, я рассчитывал на этот пат, — сказал Костя.

Вика восхищенно смотрела на него.

— А теперь рассказывайте.

— О чем?

— Про то, как на парашюте подниматься будем в поднебесные башни-трубы. Я ведь правильно поняла ваши секретничанья? — задорно говорила она.

— На парашюте? Вверх?-удивился Александр Максимович.

Гусаков нахмурился.

— Я имел в виду совсем не парашют, — смущаясь, начал Костя. — Я имел в виду тягу в трубе за счет разницы температур у ее вершины и у основания. Из-за этого в трубе возникает поток воздуха — тяга, и даже очень ощутимая.

— Для поднятия парашютов? — поинтересовалась Вика.

— Нет. Для вращения ветротурбин. При высоте трубы, скажем, в километр, при диаметре ее десять метров мощность турбины будет двадцать тысяч киловатт.

— Ну, брат, и болтун же ты! — рассердился Иван Тимофеевич, отворачиваясь от молчаливо слушавшего Александра Масимовича.

— И вовсе не болтун, — рассмеялся Костя. — Все подсчитанопересчитано. Перевернем энергетику Земного шара! Вот он рычаг, о котором мечтал Архимед! Не тепловые, не атомные и не гидростанции будем строить, а километровые трубы, всюду… Они ничему не помешают! Будут стоять, как исполинские деревья, и в любом месте дадут энергию, ту самую энергию, которую Солнце шлет на Землю, вечную неиссякаемую энергию. И никакого перегрева планеты! Вы сами меня, Иван Тимофеевич, натолкнули на эту идею, еще в детстве. Помните, тяга в трубе, вентилятор?

А где вентилятор, там и турбину поставить можно. Вопрос количественный. Все просто.

— А как же сооружать столь высокую трубу? — облизнув пересохшие губы, спросил инженер ван дер Ланге. Сердце у него так колотилось, что он прикрыл грудь салфеткой, чтобы не слышно было. Ведь на Западе энергетический кризис! «Поистине, бизнес — это прежде всего везение!»

— Ничего особенного, — отозвался Костя. — Останкинскую башню построили. В Польше еще выше строят. А японцы обратились к строителю Останкинской телебашни, инженеру Никитину, с просьбой помочь выстроить дом в километр высотой. Только Никитин доказал им невыгодность такого сооружения.

— Вот видишь, — назидательно сказал Гусаков.

— Это для дома невыгодно, — не сдавался Костя, — а для вездесущей электростанции, бестопливной, бесплотинной… во имя спасения планеты от перегрева и отравления атмосферы…

в особенности за рубежом, где с этим считаться не хотят…

Вика снова, как на телебашне, залюбовалась живыми, горящими глазами Кости и волнистыми его волосами (как у принца!).

— У меня диплом на другую тему был, а сейчас… я к своей мечте вернусь.

— Мечта о трубе поднебесной? — почему-то шепотом спросила Вика.

Костя кивнул и увлеченно продолжал:

— На километровой высоте всегда зимняя температура, а у подножия трубы даже зимой теплее, не говоря уже о лете! Поэтому столб воздуха в трубе легче, чем в атмосфере, снаружи.

И давление, создаваемое разницей этих весов, выталкивает внутренний столб воздуха — в трубе появляется вертикальный ветер, который и будет вращать турбину.

Иван Тимофеевич даже плюнул от возмущения.

— Ну и язык же у тобя… без костей, — сказал он. Потом, косясь на иностранца, стал уверять Костю во вздорности его идеи. — Ведь подумать только — километровая махина! Это какая же жесткость нужна? Говорю, язык без костей.

Александр Максимович coглаcнo кивал, и это немного успокоило Гусакова. Но тут coвсем некстати вмешалась Вика.

— Кстати, про жесткость и… про язык, как вы тут сказали.

A вы знаете «тещин язык»? — обратилась она к Косте.

Тот смутился.

— Да я не женат.

— Это видно. А игрушку такую — «тещин язык» знаете?

— Ах, бумажная трубка, свернутая? Подуешь в нее — и развернется.

— И даже стоймя поднимается, — подсказала Вика.

— Да, и вертикально, — согласился Костя.

— Так чего же вам еще надо?

— Как чего?

— А еще изобретатель! Километровые трубы, как деревья, всюду сажать хочет, — издевалась Вика.

— Так то же твердые трубы!

— А зачем вам неприменно твердые? Делайте «тещины языки»

из мягкого материала. Вертикальный ветер у вас в трубе появится, он и надует ее, поставит стоймя.

— Слушайте! Заслуженная артистка без публики! Да вы кто такая? Я вам инженерное звание присваиваю! Вы понимаете, что сказали!

— Только женщина и придумает такое! — покачал головой Иван Тимофеевич.

— Юбку выдумала в километр высотой. Вот уж архимакси! Вы их не слушайте, — обратился он к иностранцу.

— Нет, почему же? — отозвался тот и залпом выпил стакан нарзана. — При энергетическом кризисе такие идеи ценны.

— Вы же соавтором моим становитесь… по проекту! Эх, если бы вы не были артисткой! — сокрушался Костя.

— Буду инженером, только для вас, — лукаво заверила Вика.

— Когда доигрывание-то? — хмуро осведомился Гусаков.

— Завтра утром. Ведь воскресенье.

— Стало быть, утром и увидимся. У меня поезд вечером. В понедельник — на работу.

Глава третья. ДОСКА-РАЗЛУЧНИЦА

Костя Куликов непоправимо опаздывал на доигрывание пар тии с мастером Верейским, чего с ним прежде никогда не случалось. Он весь был под впечатлением вчерашнего.

Он провожал поздно вечером Вику до ее дома, высокой башни, которая, несмотря на то что была четырехугольной, напоминала ему «их трубу». Да, он теперь так называл задуманное им сооружение. Они с Викой смотрели на четырнадцатый этаж, где она жила, и воображали, как вертолет поднимет их мягкую трубу и как появится в ней тяга. Тогда надуется, выпрямится небывалый столб, взовьется исполинским «тещиным языком» под самые облака!

Когда Вика показала Косте окно своей комнаты, там в стекле сверкнуло солнце. Пора было расставаться, а они еще так мало узнали друг друга… Если бы потребовалось написать о жизни каждого, то все уложилось бы в несколько строчек: родился, учился, кончил школу, потом институт (а Вика еще не кончила!).

Говорить же об этом можно было без конца! И всякие мелочи представлялись очень важными и интересными.

Вика с Костей бродили по пустынным вымытым улицам.

Пешеходов не встречалось, дворники еще не появлялись. Редкие машины проносились с шуршанием шин, стыдливо торопясь исчезнуть с глаз парочки.

Завернули за угол и увидели странную картину. Во дворе огромного строящегося дома приютился жалкий деревенский домишко с садом. Сквозь выломанные рамы проглядывала стена с рыжими обоями. Под окном стояла скамеечка, а перед нею цвела сирень. Ее, должно быть, хотели сохранить для сквера.

Вика пожелала посидеть здесь. Когда они сели, на подоконнике показалась кошка.

— Кисонька, бедная! — сказала Вика. — Жильцы уехали, тебя бросили!

— Кошки привязываются не к людям — к месту. Может, она вернулась? — предположил Костя.

— Что ты! Она же тощая! Я возьму ее с собой, — решила Вика и поманила кошку.

Та мяукнула и перебралась с подоконника на плечо к Вике.

Костя восхитился, хотя сам он драных котов не любил. Кошка терлась о Викину щеку, а Костя, завидуя ей, думал: какого же друга он себе приобрел! Нет, он не просто влюбился, что с ним бывало не раз, — он нашел свою вторую половинку, словно каждый из них предъявил другому часть древней разломанной геммы.

И половинки целого сошлись. Сошлись, чтобы быть теперь вместе! И заявку на изобретение написать надо вместе: «Мягкая труба, надуваемая вертикальным ветром, возникающим из-за разницы температур у вершины трубы и ее основания, который в состоянии вращать ветротурбину, что служит использованию солнечной энергии». Какое изящное инженерное решение! Куликов и Нелидова!

Каково? Так будет стоять на экспертном заключении с красный уголком, а потом и на авторском свидетельстве!

К себе в комнату, которую Костя снимал в одном из арбатских переулков в ожидании, что ему, аспиранту, когда-нибудь дадут жилплощадь, он пришел скорее «рано», чем «поздно». Город уже проснулся. Вики не было, но она по-прежнему была с ним.

Ложиться спать Костя не стал. Вместо этого сел за стол, достал бумагу и принялся сочинять «описание изобретения».

Отложенную партию с мастером Верейским он так и не посмотрел. Описание не ладилось. Хотелось найти такую формулу изобретения, которую бы никто не смог обойти. Вот как Зингер нашел: «игла с отверстием у острия». И оказалось, что ни одна конструкция швейной машины не могла обойтись без этого запатентованного Зингером элемента.

Костя спохватился, когда о завтраке уже нечего было и думать — лишь бы добраться вовремя до Гоголевского бульвара.

А еще надо позвонить Вике, сообщить ей, что он уже начал писать заявку и что всю ночь думал о ней. Впрочем, ночью они вместе гуляли: сирень, скамеечка, кошка…

Вики дома не оказалось. Ее мама все спрашивала, что ей передать. Заботилась о дочке! Костя сказал, что передавать ничего не надо, то есть надо…

— Скажите ей, что заявка на изобретение написана.

— На изобретение? — поразилась Нелидова, — Это что же, ночные скитания изобретательской деятельностью называются?

— Нет, что вы! — воскликнул смутившийся Костя. Но объяснять суть изобретения по телефону было трудно, да и времени не оставалось — цейтнот! К тому же тон у Нелидовой мало располагал к технической беседе.

В шахматный клуб Костя прибежал запыхавшись. Ни на кого не смотря, он прошел через зрительный зал к столикам, мельком взглянув на демонстрационную доску. На ней была отложенная позиция (15).

Все ясно! Коварного пата после взятия ферзя на а1 мастерпрактик не учел. Этюд!

И вдруг Костя похолодел. Он посмотрел на позицию глазами этюдиста и почувствовал, что ему не по себе.

Вика, Александр Максимович и Иван Тимофеевич, сидевшие на своих вчерашних местах, заметили перемену в лице Кости, но не поняли, чем она вызвана.

Длинноносый судья подошел к столику, за который уже сел Костя Куликов. Мастер Верейский опаздывал. Судья, не дожидаясь его, вскрыл конверт, назвал демонстратору записанный ход и бесстрастно пустил Костины часы.

Демонстратор долго возился, отыскивая нужную фигуру (15).

Потом длинной палкой передвинул пешку на h8, наконец снял ее совсем и потащил наверх палкой другую фигуру. Когда она водрузилась на верхней правой клетке, зал ахнул. Это был не ферзь, а конь! 41. h8K!

И тут появился мастер Верейский. Он шел по проходу, раскланиваясь со знакомыми, щегольски одетый, в выутюженном костюме и ослепительно-белой рубашке, с небрежно расстегнутым воротником, спокойный, красивый, уверенный, только слишком полный.

Костя никак не мог взять себя в руки. Его шахматные часы отсчитывали последние минуты партии.

Мастер Верейский вежливо поздоровался с Костей и, как тому показалось, улыбнулся чуть насмешливо.

Костя понял, что ничего тут не поделаешь, надо играть. И он сделал очередной ход — 41…Кра2. Верейский, как и следовало ожидать, сыграл 42. Крс2: Kpa1(16) — сразу ответил Куликов, грозя запатоваться следующим ходом. Но неумолимый мастер Верейский, ненужно щурясь, сделал ход 43. Kg6 и откинулся на спинку стула. Теперь попытка запатовать себя путем 43…а2 ни к чему не вела. Белые пойдут 44. Kpc1, к черные вынуждены будут взять вновь появившегося на доске коня. Белая же пешка, ощутив свободу, ринется в ферзи. Пата черным уже нет!

Машинально прикинув все это в уме. Костя Куликов сделал выжидательный ход — 43…Кра2. Самодовольный Верейский передвинул коня: 44. Kf4: Kpa1 — быстро ответил Костя, и снова несносный белый конь встал под удар пешки, но теперь на другое поле — 45. Кеб: Кра2 (17)— беспомощно метался Костя. У него не было выбора ходов! Ему уже все было ясно, но он хотел доиграть до завершения найденной партнером комбинации, как и полагается в этюде. Верейский демонстративно задумался, словно не видел, что надо брать конем пешку d4, что-то еще проверял, хотя и проверять было нечего. 46. К : d4 — наконец решился он.

46…Kpa1 — все с той же фатальностью пошел несчастным своим королем Костя. 47. Ке6! — Верейский в третий раз поставил своего коня под удар пешки, и теперь белая, ничем не сдерживаемая пешка беспрепятственно отправится в ферзи, неся Косте Куликову обидное поражение.

Костя встал, пожал счастливому Верейскому руку и сказал:

— Поздравляю. Вы составили за доской настоящий этюд.

— А как же иначе с вами, этюдистами, играть? — ответил мастер Верейский. — Экзаменовать вас надо, — и он покровительственно похлопал Куликова по плечу.

Да, строгий экзаменатор «наказал» Костю за намерение «выиграть дубль», стать дважды мастером. Но не только звания мастера шахматной игры не добился Костя в этом турнире. По крайней мере в собственных глазах, он терял и звание мастера по шахматной композиции! Как же он не увидел сам этого этюда превращением пешки в слабую фигуру? Ну хорошо, мастер Верейский! Я отвечу вам по-особенному! Составлю этюд на тему превращения в слабую фигуру, но такой, чтобы он стоил сегодняшнего поражения!

Костя яростно смотрел на опустевшую демонстрационную доску без фигур и прикидывал на ней мысленно схему будущего этюда.

Ему так страстно хотелось «отплатить» Верейскому, что он не представлял себе ничего другого, кроме мата, который даст противнику превращенный конь.

И тут кто-то тронул Костю за локоть. Он резко обернулся и увидел Вику. Но она стояла поодаль, а за локоть его взял Иван Тимофеевич.

— Вот так, друг Костя, — сказал он многозначительно.

Подошел и канадец.

— Я восхищен этой партией. Как остроумно заставили вы его отказаться от королевы и взять себе коня! Меня вчера очень заинтересовал пат, который случился бы при ферзе белых.

— Да, да, конечно! — кивал Костя, думая о чем-то своем. — Впрочем, в этюде так и полагается. Играть должны обе стороны.

И изобретательно играть.

— Натурально, — согласился ван дер Ланге. — В Москве я убедился, что шахматы помогают изобретателям.

И тогда подошла Вика, иронично глядя на Костю.

— Я же вам сказала вчера, что вы с треском проиграли.

— Проигрывают всегда с треском, -примирительно заметил Гусаков.

Подошел мастер Верейский, окинул Вику оценивающим взглядом знатока.

— Вы бы хоть познакомили меня, Куликов, со своими болельщиками. Не всем так на них везет! — притворно вздохнул он. — По-моему, я вас где-то видел,

— обратился он к Вике.

«Сейчас она скажет про „заслуженную артистку без публики“, — зло подумал Костя. По Вика ничего этого не сказала, а просто по-женски (и еще как по-женски!) засмеялась. Верейский тоже засмеялся, и они отошли с ним в сторону, болтая, как давние знакомые.

— Ну, друг Костя, бывай здоров. Пойду собираться на поезд.

У вас в Москве такая спешка… Ну и я, как все, тоже ничего не успеваю сделать. Магазины напоследок откладывал, а они, глянь, сегодня закрыты — воскресенье. Вот так, брат.

— Есть проигрыши, которые должны доставлять внутреннее удовлетворение,

— сказал Александр Максимович.

— Я ему поставлю мат, будьте уверены… конем! — сказал Костя Куликов.

— Кому? — поинтересовался ван дер Ланге.

— Кому, кому… — раздраженно повторил Костя. — Всем! Этюд такой составлю для всех. Сейчас пойду делать.

— Поспешай медленно, — пожимая ему руку, сказал Гусаков.

Инженер ван дер Лаиге радушно распрощался с Кулаковым.

— Я верю, что ваши идеи создания энергетических ветровых труб скажут свое слово в энергетике, я ощущаю в них бизнес!

К Пике Костя не подошел. Она продолжала болтать с красавцем толстяком. Костя через две ступеньки сбежал вниз по мраморной лестнице. На стенах висели таблицы турнира, в котором он мог бы, но но заработал звания мастера шахматной игры.

Дома он поставил шахматную доску на черновики заявки в Комитет по изобретениям и открытиям на имя К. Л. Куликова и В. В. Нелидовой (ее звали Виктория Викентьевна).

Все последующие дни Костя был сам не свой. Ни одно поражение за шахматной доской (а их, конечно, было не мало!) не заставляло его так остро переживать чувство досады. Но не то было причиной, что он недотянул пол-очка до мастерской нормы. Ощущение позора было вызвано, конечно же, тоном Вики, а потом ее непринужденной болтовней с победителем.

И Костя яростно работал над задуманным этюдом, в котором запланировал «мат конем своему обидчику». Он был убежден, что Верейский встречается с Викой, может быть, ходит с ней вместе по пустынным предрассветным улицам, сидит на скамеечке, гладит бездомную кошку. Нет, обрывал сам себя Костя, такой бродить, подобно ему, по улицам не станет…

Первый раз Костя Куликов составлял шахматный этюд, воображая перед собой реального противника.

И ни разу он не позвонил Вике. И Вика тоже ни разу не позвонила ему, хотя он дал ей в то утро номер своего телефона. Напрасно бросался он в коридор на каждый звонок. Соседи это даже заметили. В институте начинались летние каникулы, загрузки особой не было. Костя ходил в библиотеку и просматривал все, что мог найти о ветряках, ветротурбинах и дымовых трубах, досконально изучил все методы их расчета, включая даже ветряные мельницы. В читальном зале он удивлял многих, замечавших на столе рядом с книгой, которую он изучал, раскрытую шахматную доску с магнитными фигурками.