Войдя в крошечную гостиную, мистер Медж прежде всего открыл окно и всей грудью вдохнул свежий бодрящий воздух, подумав, что днем будет жарко.

Фальшиво насвистывая модную ковбойскую песенку, мистер Медж стал расхаживать по комнате, взяв в руки дистанционное управление телевизором. По всем программам шли утренние передачи и реклама. Наугад остановившись на одной из них и отбивая ногой ритм поп-музыки, сопровождавшей рекламу, он на ходу поглядывал на экран, где ему предлагали приобрести новый компьютер, способный не только сыграть с хозяином в шахматы, но и «думать за него» во время бизнеса. Мистер Медж изобразил сомнение на гладко выбритом лице и усмехнулся. В шахматы он не играл, а на бирже играть мечтал. Однако деньги любой «смышленой машине» он не доверил бы, впрочем, как и любому «смышленому малому». К тому же ему нужен был не столько компьютер, сколько его стоимость в наличных для пополнения его тощего бумажника.

Подойдя к журнальному столику, он принялся перебирать свежие газеты, которые успел вынуть из-под входной двери, но отвлекся вкрадчивым голосом дикторши, убеждавшей воспользоваться кредитом фирмы всего лишь на один день. Но на какой! На полярный! Пока солнце не зайдет на Северном полюсе, вы можете не беспокоиться о выплате долга, любезно улыбнулась в заключение очаровательная леди.

Мистер Медж подмигнул ей и вздохнул. «Ах, этот кредит, эти льготные условия! Как все это знакомо! Его прелестный коттедж на тенистой улице нью-йоркского пригорода Флашинга с тремя комнатами вверху и двумя внизу не будет уже его собственностью, если через неделю он не выплатит очередной взнос в семьсот сорок долларов. Жизнь в кредит подобна часам, которые обязательно остановятся, если их не завести». Владелец коттеджа снова вздохнул. «Ах, эти финансовые затруднения! Как трудно в жизни оставаться честным человеком!»

Весело заскрипели ступеньки крутой лесенки. Мистер Медж потер ладони и в предвкушении завтрака прошел в столовую.

Через открытую дверь он видел чистенькую кухню и мелькавшую там тоненькую фигурку дочери в утренней пижаме.

Он сел спиной к двери и сделал вид, что внимательно читает захваченную из гостиной газету.

Амелия тихо подкралась к нему сзади и, топнув ножкой, крикнула звонким мальчишеским голосом:

— Руки вверх, если вам дорога жизнь!

Джентльмен изобразил на лице испуг и выронил из рук газету.

Амелия целились в него носиком кофейника, из которого струился ароматный пар. В другой руке она держала тарелку с поджаренными ломтиками хлеба.

— Я могу заплатить выкуп, — дрожащим голосом произнес мистер Медж.

— Платите, — крикнул очаровательный гангстер, подставляя свою щечку, еще не покрытую пудрой.

Подвергшийся нападению джентльмен должен был десять раз поцеловать ее, заменяя тем выплату десяти тысяч долларов. Так издавно заведено было в доме Меджей со времени, когда мать Амелии, миссис Эмма, бросила семью, уехав с голливудским актером на «тот берег» (в Калифорнию).

После традиционной шутки отец и дочь принялись за завтрак.

— Деди, — сказала Амелия, встряхивая локонами и капризно надувая губки. — Опять вы уткнулись в свои газеты. Это неприлично, и я их терпеть не могу.

— Дорогая, надо же иметь представление, что происходит в мире, — оправдывался мистер Медж, отлично зная, с какой жадностью накинется дочь на газеты, едва появится в них снова ее имя, как в дни, когда она была похищена гангстерами перед началом процесса «Рыжего Майка» с обвинением Майкла Никсона в ее убийстве.

— Ну и что вы выловили нового в этом мире? — с деланным равнодушием поинтересовалась Амелия, по-хрустывая поджаренными хлебцами.

— Хотя бы то, что этот… ээ… ваш знакомый, мистер Майкл Никсон, все-таки выбран сенатором от штата. И под любопытным лозунгом: «Мосты вместо бомб!»

— Слышать о нем ничего не хочу! — вскипела Амелия, заткнув уши, и затараторила, впадая почти в истерический тон: — Ненавижу мосты, паровозы, лифты, лифчики, колготки, школы, библиотеки, конгресс!

— Однако в конгрессе и будет теперь он заседать.

— Если бы вы знали, на что он меня толкал! Подсунул книжку какого-то монаха, Кампа… Кампанеллы, что ли, который описывал коммунизм в своем Городе Солнца. Это ужасно, деди! Общие жены! Принудительное деторождение от насильственно соединенных пар, как на конном заводе! Вот к чему приведет мост через Северный полюс, по которому русские будут экспортировать к нам свой коммунизм.

— Право, бэби, насколько я знаю, у них общая собственность на заводы, а не на жен.

— Это пропаганда, деди, рассчитанная на таких простаков, как вы! Они безнравственны! У них в Ледовитом океане целый архипелаг островов, обнесенных колючей проволокой. И там в страхе перед окружающими льдами со злобными белыми медведями содержатся все те, кто против общности жен и всего прочего, коммунистического…

— Опять вы немножко путаете, бэби, первые шаги с жалкой группой изгнанных из Советской страны, — мягко возразил мистер Медж.

— Я ничего не путаю! Так говорят все просвещенные люди вокруг. Русские ворвутся сюда по своей трубе, чтобы всех американок загнать в дома терпеливости.

— Может быть, «терпимости»? — поправил мистер Медж.

— Ах, мне все равно! Я иду войной на все на свете.

— Вы что-то задумали, бэби? Надеюсь, не похищение ядерной бомбы?

— Разумеется, нет! Но мне понадобится ваша небольшая помощь.

— Советом?

— Нет, долларами. Вы должны одинаково одеть всех нас, создавших Лигу борьбы с цепями культуры.

— Ах, бэби, вы явно преувеличиваете мои возможности, считая, что я могу приобрести гардероб для целого батальона рвущих цепи молодых леди. Если вы сможете из своих карманных денег одолжить мне пять долларов, то мы еще месяц будем смотреть телевизионные передачи.

— Что? Остаться без телевизора в такую минуту? Вы с ума сошли, деди! Во что же мне одеться? Ведь надо ехать.

— Куда, бэби?

— Сегодня первый день открытия Нью-йоркской международной выставки реконструкции мира. Удачный момент, чтобы уничтожить этот опасный проект моста к коммунистам, а заодно и все мосты, пароходы, паровозы, билдингн…

— Да, да, галстуки, шляпы, накидки, — в тон ей продолжал мистер Медж.

— Не издевайтесь надо мной! Вам никогда не понять модных стремлений молодежи, потому что вы безнадежно устарели. Раз вы не можете одеть меня и подруг, я пойду раздеваться.

— Бэби, остановитесь. Что вы имеете в виду?

— Жаркий день и купальный костюм, обтягивающий тело. И все мы, члены лиги, отправимся на выставку в купальниках. Я сейчас обзвоню всех подруг по телефону. И при всем американском народе мы, как дети самой Природы, заявим протест против самоубийственных мостов и других цепей культуры. Мы сумеем высмеять этого неуклюжего инженера Герберта Кандербля и тех, кто въезжает по коммунистическому мосту в американский сенат.

И Амелия, хлопнув дверью, вышла из столовой.

Мистер Медж откинулся на спинку стула. Может быть, здесь что-то есть? На мосту, как бы то ни было, окажешься на виду.

До сих пор мистер Медж делал свой бизнес под видом «прогрессивного политического босса», берущегося «провести в сенат паршивого пса против апостола Павла», как говорится в американской поговорке.

Но прогрессивные взгляды не всегда привлекали претендентов на политические посты, и мистер Медж давно уже оставался не у дел.

«Надо, пожалуй, пока не поздно, ухватить за хвост удачу! — решил мистер Медж. — Пора выбирать путь для преуспевания».

Меньше чем через час автомобиль Амелии остановился на огромном бетонном поле. Здесь машины посетителей второй Нью-йоркской международной выставки, посвященной реконструкции мира, образовали целый город с широкими авеню, перпендикулярно расположенными к ним стритами, площадями и бензоколонками, похожими на памятники.

Пешком пройдя сквозь этот лабиринт машин, отец и дочь оказались перед входом на выставку.

Видя кого-либо из так же экстравагантно одетых, вернее, раздетых молодых девушек, прибежавших сюда как бы прямо с пляжа, Амелия запускала в рот пальцы и пронзительно свистела. Вскоре она оказалась в окружении целой ватаги «купальщиц», лишь слегка прикрытых прозрачными туниками.

День выдался жаркий, словно на дворе был не май, а нью-йоркский жаркий июль. Лишь это могло оправдать нашествие купальщиц, как выразился кто-то из привыкших ничему не удивляться посетителей выставки, которые, впрочем, прибыли сюда, чтобы удивляться.

Дорогу им преграждали турникеты с вращающимися крестами, автоматически отсчитывающими количество посетителей.

— Деди! Я командую правым флангом. Мы атакуем павильон завтрашних дней. Вы, как прогрессивный деятель, разведаете территорию русского павильона. Х-ха! Воображаю сенсацию — отец и дочь на диаметральных полюсах. Долой реконструкцию! Да здравствует первобытная красота!

Мистер Медж послушно ретировался, имея кое-что на уме. Он пообещал дочери рассказать обо всем, что выставлено в русском павильоне.

Мисс Амелия Медж была чрезвычайно возбуждена. Ее маленький приятный носик, казалось, был вздернут сегодня особенно высоко. Голубые глаза потемнели от возбуждения. Она часто встряхивала головой, отчего ее локоны рассыпались по голым плечам. Она походила на сказочного принца, отправляющегося на сказочный подвиг, но забывшего одеться.

Павильон «Завтрашних идей» был построен в фантастическом стиле. Он представлял собой поставленный на вершину конус, стеклянные стены которого угрожающе нависали над испуганными прохожими.

— Смотрите, — обратилась к своим спутницам мисс Амелия, — вот чем хотят поборники реконструкции заменить красоты природы, дарованные нам богом!

— Ок-ки док-ки! — весело отозвались девушки, что означало на самом залихватском жаргоне предельное одобрение.

Мисс Амелия решительными шагами направилась в павильон.

— Хэллоу!

Когда мисс Амелия произносила свое «хэллоу», оно звучало у нее прелестно. Это были звуки одновременно и вкрадчивые, и задорные, и ласковые, и вызывающие. Они повышались на последнем звуке и от этого казались и приветствием и вопросом.

— О-о! — молодой человек, гид павильона, восхищенно смотрел на мисс Амелию, обратившуюся к нему.

— Мы хотим видеть инженера Герберта Кандербля.

— О-о! — просиял гид. — Видеть мистера Кандербля? О'кэй, мэм!

Гид сделал знак девушкам следовать за собой.

Ватага леди в купальниках с развернутым транспарантом: «ДОЛОЙ ЦЕПИ КУЛЬТУРЫ!» шумно перешла в зал «Павильона завтрашних идей». И сразу остановилась в нерешительности.

Но их предводительница, мисс Амелия Медж, словно запущенная со старта ракета, вырвалась вперед, не обращая внимания на дующий ей в лицо леденящий ветер. Ее прозрачная накидка затрепетала у нее за спиной, а холод ожег обнаженное тело.

— Инженера Герберта Кандербля! Мы требуем Герберта Кандербля, распространителя вредных идей! — кричала мисс Амелия Медж, обращаясь к учтивому гиду в униформе, почтительно обратившему ее внимание на развернувшуюся перед нею картину.

Казалось, Амелия с подругами вбежали на заснеженный берег, на который вздымались торосами льды. Дьявольски холодный пронизывающий ветер гнал ледяные поля, круша и разламывая их.

По берегу размашистой походкой, одетый в теплую доху, шел высокий человек с удлиненным лицом.

Амелия поняла, что это и есть вызванный ею инженер Герберт Кандербль.

— Хэллоу, эй вы там, мистер Кандербль! — звонко постаралась крикнуть она, но стучащие зубы помешали фразе прозвучать достаточно дерзко.

Меж тем тепло одетый Герберт Кандербль, казалось, не слыша, но видя посетителей, обратился к ним:

— Леди и джентльмены. Рад приветствовать вас на берегу Ледовитого океана, вынужденный принести вам извинения за не слишком приятный вам северный ветер, но, как узнаете дальше, он имеет некоторый символический характер.

— Не морочьте нам голову, — стуча зубами, прервала его мисс Амелия Медж, ощущая, что тело ее покрывается гусиной кожей. — Мы пришли сюда протестовать против цепей культуры, к которым вы хотите добавить еще и мост к врагам цивилизации!

Амелия хотела вложить весь свой гнев в эти слова, но из-за холода, перехватившего ей горло, у нее получился какой-то жалобный писк.

— Ветер, леди и джентльмены, ощущаемый вами сейчас, — это символ дыхания холодной войны, парализовавшей мир в последние годы. Вы видите северный берег нашей родины и чувствуете ветер, от которого нет укрытия в мире.

— Мы не хотим слушать вас! — крикнула на этот раз отчетливо мисс Амелия Медж.

И опять Герберт Кандербль никак не реагировал на этот возглас, словно был глух или слова «внезапной посетительницы» северного берега Аляски звучали с пляжа Флориды.

— Надеюсь, вы, уважаемые леди и джентльмены, достаточно ощутили неприятность ледяного дуновения, поэтому я перехожу к следующей части программы.

Амелия почувствовала приятное теплое дуновение. Ледяное море исчезло, уступив место исполинскому земному шару.

— Мы как бы видим нашу планету из космоса со стороны Северного полюса, — говорил теперь Герберт Кандербль, успевший скинуть свою меховую доху. В руке он держал длинную указку.

— Мне хотелось бы обратить ваше внимание, леди и джентльмены, на очертания материков, разделенных Полярным бассейном. По воле природы контуры эти весьма многозначительны. Не требуется большого воображения, чтобы увидеть, что континент, на севере которого расположен Советский Союз, представляется нам исполинским белым медведем. А теперь взгляните на противостоящий материк с северным нашим штатом. Не правда ли, он напоминает ягуара? И два могучих царя природы как бы обращены друг к другу носами, разделенные Беринговым проливом.

Действительно, за фигурой говорившего Герберта Кандербля на огромной фотографии земного шара (или глобуса, если смотреть на него сверху, со стороны Северного полюса), по краям материков пробежала линия, а очерченные ею пространства окрасились в разные цвета, и перед изумленными посетителями на планете появились два могучих символа земной природы: белый медведь и ягуар, почти соприкоснувшиеся носами, готовые, казалось бы, броситься друг на друга. Впрочем, никогда в дебрях лесных медведь и ягуар не были врагами.

— Их разделяет меридиан, проведенный через Берингов пролив. Столь слабое препятствие как бы отделяет их один от другого, — продолжал Кандербль. — Но… если только что испытанный вами холод отражал взаимную ненависть и готовность растерзать друг друга, то другой меридиан, тоже проходящий через Северный полюс, не разделяет этих двух могучих властителей континентов, а по прямой линии соединяет их. Это, леди и джентльмены, трасса предполагаемого подводного плавающего туннеля, позволяющего установить железнодорожное сообщение, где поезда промчатся между СССР и США за какие-нибудь два часа.

Ответом на слова Герберта Кандербля было чихание. Очевидно, холодный ветер и легкое одеяние посетительниц сделали свое дело и вместо протеста, который хотела сейчас провозгласить, команда Амелии Медж могла лишь хором чихать, утирая полупрозрачными плащами-накидками, заменившими носовые платки, сразу покрасневшие носики.

Однако чихание и насморк не могли умерить гнева мисс Амелии, и, пересилив досадную помеху, она закричала бесчувственному инженеру:

— Эй вы там, болтун от техники! Нам не нужны ваши мосты и общность жен по коммунистическим законам! Нам ненавистны ваши цепи культуры. Нам нужен голый человек на голой земле.

— Если не ошибаюсь, леди, эти слова принадлежат одному русскому писателю дореволюционного времени, какому-то малоизвестному…

Амелия обернулась на эти обращенные к ней слова и обомлела. Это произнес инженер Герберт Кандербль, но не тот, с указкой около сфотографированного из космоса земного шара, а совершенно такой же Кандербль, но стоящий рядом с ней.

— Не удивляйтесь, леди, — продолжал инженер. — Вы смотрели на топографическое изображение, к которому совершенно напрасно обращаться с гневными протестами. Однако я готов все выслушать, а главное, предложить вам согреться стаканом коктейля у меня в кабинете вот за той дверью.

Мисс Амелия не могла прийти в себя. Обернувшись, она заметила, что ее «армия врагов культуры», стремясь согреться, оставила предводительницу, выскользнув под теплое солнышко наружу.

Она же все еще дрожала от недавнего холодного ветра.

— Зачем вам понадобился этот гнусный ветер? — прошептала мисс Амелия Медж.

— О, только для того, чтобы ассоциировать у посетителей выставки эти неприятные ощущения с холодной войной, жертвами которой все мы являемся. Так прошу вас. Стаканчик горячего вам сейчас не повредит.

Сама не зная почему, мисс Амелия пошла следом за Кандерблем.