Глава тридцать девятая

Бальфри прислонился к ближайшему столу, который удалось отыскать возле наполовину застекленного офиса Лича. Собственно говоря, ему следовало бы находиться в самом офисе, восседая вместе с капитаном Личем и Шарки Гором. Последний был куратором Янгера по условно-досрочному освобождению.

Его попросили дать им возможность побеседовать минутку с глазу на глаз. За эту минутку они вполне могли сговориться, чтобы обмануть закон. Конечно, он не собирался предъявлять им подобного обвинения, потому что, если они и придумают что-нибудь, способное упечь злополучного горца за решетку до конца его дней, то, на взгляд Бальфри, это будет только поделом. Тот ведь ничего другого и не заслуживает.

Его интересовали вовсе не вопросы честной или нечестной игры, торжества справедливости и правосудия. В законе таилось множество уловок и уверток – и на них надлежало как следует поиграть.

Законодатели были по большей части юристами и составители законов тоже юристами, и законы они писали так, как пишут инструкции по пользованию японской техникой, а судьи, интерпретировавшие и применявшие на практике эти законы, тоже были, по большей части, юристами… что ж удивляться тому, что уловок и уверток бойкому адвокату хватало на то, чтобы заблокировать или свести к абсурду любой закон?

Конечно, Бальфри не имел ничего против того, что полицейские, ловя убийц, разбойников и насильников на улицах города, грубо попирают при этом закон. Ему не нравилось, когда о подобном попрании они сговаривались у него за спиной или, точнее, как в данном случае, – у него на глазах, в застекленном офисе. А ведь именно это сейчас, похоже, и происходило.

Шарки Гор обладал легко воспламенимым характером. Однако взрыва при попадании искры не происходило, он всего-навсего прогорал изнутри.

В службе условно-досрочного освобождения он проработал уже семь лет. На шесть лет и девять месяцев дольше, чем требовалось. Потому что, прослужив всего три месяца, он понял, что большинство разовых преступников и рецидивистов, проходящих через его руки, являются на самом деле неисправимыми. Конечно, среди них, вполне возможно, попадались и такие, кого можно было бы направить на путь истинный, но он не умел выделять их в общей массе, да и в любом случае не нашел бы времени на то, чтобы помочь им.

Они были шариками в лотерейном барабане, их выщелкивало вверх, и они падали, норовя попасть в лузы, толкаясь, как обезумевшие животные, и принося всевозможные неприятности невинному, так сказать, большинству, у которого не хватало решимости выключить барабан и отправить отыгравшие шары в мертвый ящик, сразу же после того, как любой из них впервые проявил свою истинную сущность. Нет, остановить лотерейный барабан никто не решался.

– Чего мне от вас хотелось бы, – не то в третий, не то уже в четвертый раз повторил капитан Лич, – так это чтобы вы убрали этого паршивца с улиц города до тех пор, пока он не предстанет перед судом.

– Я это уже слышал, – возразил Гор. – Но услышьте наконец и меня. Обвинение, которые вы хотите предъявить Янгеру, яйца выеденного не стоит. Вы рассказываете мне о том, что он зашел в пивную, где полуголая официантка начала трясти у него перед носом голыми титьками, а он потянулся погладить ее, может, малость пощупать, а она запаниковала и порезалась о разбитую бутылку, и Янгер уже решил оттуда свалить, как вдруг, откуда ни возьмись, появился этот шоферюга габаритами со свой грузовик, и загородил ему проход, и бросил ему в голову тяжелым предметом, и на этом не остановился.

– Ради Бога, что это вы напридумывали?

– Я прочел рапорт. Прочел описание официантки, на которой не было даже лифчика. Она разбудила в нем зверя. Строго говоря, это следовало бы запретить в законодательном порядке. Я хочу сказать: если женщины подносят тебе на блюдечке, а попробовать не дают, то на что, строго говоря, они рассчитывают?

– Не стану спорить. Но я хочу сказать, что даже если инцидент с официанткой яйца выеденного не стоит и сводится только к показаниям одного против показаний другой, то с какой стати отказываться от возможности упрятать паршивца за решетку – тем более что он, возможно, уже ночью накануне вернулся к своим прежним привычкам?

– Гладко было на бумаге, – возразил много– и прискорбно опытный Гор. – Вы исходите из предположения, согласно которому любой убийца рано или поздно непременно возьмется за старое. Но выступите с этим в суде, и защитник тут же скажет, что подобные доводы не имеют никакого смысла. Более того, являются проявлением предрассудка и способом давления на присяжных. И судья согласится с адвокатом. Ради Бога, ни в коем случае нельзя внушать жюри, что подозреваемый в преступлении уже был осужден за точно такое же преступление раньше. Жюри заподозрит подвох с нашей стороны, оно заупрямился, – а тогда уж пиши пропало.

– Я просто хотел поставить перед вами вопрос об оправданности условно-досрочного освобождения, – сказал Лич, которому больше всего на свете хотелось сейчас, перегнувшись через стол, как следует врезать Гору.

– Вы хотите, чтобы я лишил его свободы вследствие нарушения им условий условно-досрочного освобождения. Но если я это сделаю, то комиссии не понравится. Ее члены знают его историю, знают, каким примерным заключенным он был, как он возродился во Христе, и тому подобное. Никогда не получал замечаний за все годы заключения. А не провел на свободе и недели, и вот уже куратор отправляет его – этого пай-мальчика – за решетку только потому, что он пропустил лишний стаканчик пива и решил пощупать полуголую официантку.

– Но не исключено, что он убил эту девочку, – воскликнул Лич.

– Послушайте, мы же с вами разговариваем. Не орем друг на друга, а разговариваем. Что же это вы? Пытаетесь надавить на меня, что ли?

– Прошу прощения. Вся эта история действует мне на нервы. Там сидит Бальфри, получивший право на освобождение у какого-то говенного судьи, который даже не удосужился провести слушания, и это действует мне на нервы.

– Я понимаю все ваши резоны. Но и вы постарайтесь понять мои. Вы говорите: "Не исключено", что он убил малолетнюю потаскушку. Но наверняка вы этого не знаете.

– Верно, не знаю. – Капитан Лич взял себя в руки, он заговорил теперь крайне рассудительно, чуть ли не примирительно. – Экспертиза еще не закончилась. Следствие едва началось.

– И опознание у вас хуже некуда. Похоже, вы надкусили отравленный плод.

– Согласен. На данный момент я не имею права рассматривать его даже как подозреваемого в убийстве. Не имею права рассматривать его как лицо, покусившееся на честь официантки. Я всего лишь расследую обстоятельства по ее жалобе.

– Ну вот, видите? Вы хотите поймать его на пьянстве и на нарушении общественного порядка. И если я упрячу его за решетку на таких основаниях, в комиссии решат, что я проявил предубежденность и непоследовательность.

– Да на хер эту комиссию!

– Подскажите судье, чтобы назначил непосильный для Янгера залог.

– Да на хер судью. Он уже определил залог в десять тысяч. Вы, конечно, подумаете, что у типа вроде этого Янгера не найдется десяти тысяч. Но десять тысяч ему и не нужны. Ему будет достаточно оставить у судебного пристава тысячу наличными.

– Неужели судебный пристав за тысячу наличными освободит под залог условно-освобожденного убийцу, которого подозревают в точно таком же преступлении?

– Это верно. У судебного пристава больше здравого смысла, чем у Закона и у Суда, вместе взятых. Он относится к муниципальной казне с определенными предрассудками, особенно когда имеет дело с рецидивистом. Однако, как я вам уже объяснил, я предъявляю ему сейчас обвинение вовсе не в убийстве. И даже не в покушении на изнасилование. Поэтому дело и свелось всего к десяти тысячам залога. Поэтому Бальфри и крутится под дверью, а ордер на освобождение у него уже есть.

– Хорошо, значит, пьянство и нарушение общественного порядка, – сказал Гор таким тоном, словно все остальные рассуждения капитана пропустил мимо ушей. – Вы хотите, чтобы я на этом основании вернул его за решетку? Хотите, чтобы я проявил твердолобость? В нашей службе, если ты проявляешь твердолобость, лучше носить челку, иначе тебя немедленно вышвырнут на улицу.

– А вы хоть когда-нибудь разговаривали с этим Янгером? Вы хоть раз взглянули ублюдку в бесстыжие глаза? Тот еще типчик, смею вас заверить!

– Ему надлежало явиться ко мне на первую встречу только в ближайшую пятницу.

– Вы хотите сказать, что не побеседовали с ним предварительно? Что не сделали ему отеческого внушения?

– Мне нравится, когда условно-освобожденные первую неделю гуляют сами по себе.

– Чтобы никто не заподозрил вас в твердолобости.

Капитан Лич поднялся с места.

– Мне хочется спросить вас кое о чем. В чем состоит задача офицера вашей службы? В том, чтобы не дать преступнику вернуться за решетку, или в том, чтобы не дать комиссии выпустить по ошибке на свободу закоренелого рецидивиста?

– Моя задача в том, чтобы выслушивать этих идиотов, смазывать все, что скрипит, работать не покладая рук, но не слишком надрываясь, пока меня не отправят на пенсию. Моя задача ничем не отличается от вашей.

Глава сороковая

– Видишь этого малыша? – Свистун сунул в руку Айзеку Канаану фотографию, которую он забрал у Кэт Тренчер. – Посмотри хорошенько.

– Я уже смотрел.

– А ты еще разок. Повнимательней. Канаан поднес снимок к самым глазам.

– Ну, не знаю. Это лицо меньше булавочной головки. Как можно говорить на основе такой фотографии? Я вижу маленького мальчика, зажмурившегося на солнце, – и не более того. Я, знаешь ли, не волшебник.

Он передал снимок Боско, который тоже решил взглянуть на него еще разок.

– Ты ведь, Айзек, колдун, – не унимался Свистун. – Все знают, что ты запоминаешь любого ребенка, объявленного в розыск, с первого взгляда – и по любой фотографии. И память у тебя феноменальная.

– Может быть, тебе лучше оставить все как есть. Может быть, тебе лучше обо всем этом забыть.

– Забыть о мальчике?

– Обо всем, – с нажимом произнес Канаан, имея в виду и фотографию, и мальчика, и Фэй, и все безумные надежды.

– Но я не могу.

– Ладно. Тогда повнимательней следи за нею.

– Я и так слежу за нею внимательно.

– Я не об этом. Ее бывшего мужа выпустили.

– Я этого не знал.

– Это было в газетах.

– Должно быть, я пропустил. Должно быть, меня тогда не было в городе. А как это они умудрились выпустить убийцу трех женщин? Разделавшего их, как мясник?

– Он разделал только двух. А третью просто убил.

– Что ж, при встрече извинюсь перед ним за невольный навет.

– Только не заводись, Свистун. Я же не завожусь. И дело не только в этом.

– А что еще?

– Вчера его задержали за приставание к официантке в заведении, в котором не носят лифчиков. За приставание, а может, и за покушение на изнасилование.

– Что еще за заведение без лифчиков? – удивился Боско. – Вот уж не думал, что в городе остались такие заведения.

Канаан оставил это замечание без внимания. А Свистун даже не посмотрел в сторону Боско.

– Похоже на то, что он завернул в это заведение попить пивка. А там официантка в трусиках из трех ленточек и с болтающимися титьками. Дьявольское искушение для кобеля вроде Янгера, да еще после стольких лет на просушке. Так или иначе, он утверждает, будто она сама завлекла его, а когда он распалился, внезапно раздумала. Вот и все. Она раздумала, он собрался уйти, как вдруг появилась парочка посетителей. Они услышали ее крик, увидели, что она порезана…

– Ее порезал Янгер?

– Там имеется разбитая бутылка. По ее словам, бутылкой орудовал Янгер. По его словам, нет. Так или иначе, она была порезана. Один из посетителей бросил Янгеру в голову пепельницу. Рассек ему лоб. Кровь хлынула ручьем. Поэтому полицейские и обратили на него внимание, когда он шел по бульвару. Янгер утверждает, будто просто-напросто уносил оттуда ноги. – Помолчав, он добавил: – Но и это еще не все.

– Вот как? – просто для того, чтобы подыграть другу, удивился Боско.

– В голливудском участке держат сейчас трех подростков – двух мальчиков и одну девочку. Хулигэн допрашивает их о девочке, найденной мертвой на крыше заброшенного дома, в котором все они жили. Эти трое – друзья убитой. Необходимо заставить домовладельцев привести в порядок все эти дома или хотя бы основательно заколотить их. У девочки был отходняк после наркотика, ее трясло, как потаскушку на шпильках в промозглую ночь. Один из мальчиков – умственно отсталый. У другого с мозгами все в порядке. Шелли и Крамп – это двое полицейских, которые задержали Янгера, – ввели его. Судя по всему, он нарушил условия условно-досрочного освобождения. Возможно, за это нарушение его отправят обратно за решетку, а возможно, и нет. Смотря по обстоятельствам.

– По каким обстоятельствам? – спросил Боско.

– В зависимости от того, насколько переполнены сейчас чертовы тюрьмы. А то – втолкнешь в камеру новенького, а кто-нибудь тут же вываливается через заднюю дверь. Вот почему, Свистун, ты ведь спрашивал об этом раньше, они выпускают на свободу таких извергов, как этот Янгер. Он свое отсидел. С ним они все испробовали, теперь хотят испробовать с кем-нибудь другим.

– Ну, и привели они его в участок… – напомнил Канаану Боско.

– Умственно отсталый поднялся с места и ткнул в него пальцем. И тут же Хулигэн схватил Янгера за плечо и развернул его так, чтобы девочка посмотрела ему в лицо. Я попытался предотвратить это, но опоздал, потому что мне пришлось догонять умственно отсталого, который так испугался, увидев преступника, который, на его взгляд, и учинил это безобразие на крыше, что бросился бежать. Кстати говоря, я его так и не догнал.

– Девочка, которая лишь чудом не оказалась еще одной жертвой убийцы, посмотрела на Янгера. И опознала его. А Летучая Мышь Бальфри… Ты ведь знаешь Летучую Мышь Бальфри, этого адвокатишку?

– Слышал о нем, – сказал Боско, а Свистун только кивнул.

– Летучая Мышь Бальфри тут же вступил в игру и обвинил Хулигэна в незаконно проведенном опознании, иначе говоря, в подставке. И что же у нас получается в результате? Условно-досрочно освобожденный преступник, задержанный по поводу подозрительного поведения, идентифицированный умственно отсталым мальчиком и не пришедшей еще в себя после приема наркотика малолетней проституткой в нижнем белье вместо платья. Ни один судья во всем штате не настолько безумен, чтобы положиться на такие свидетельства.

– Значит, его опять отпустили? – спросил Свистун таким тоном, словно уже знал заранее ответ не этот вопрос.

– Да нет, мы задержали его на основании слабоалкогольного запаха и тому подобной ерунды, надеясь, что успеем нарыть что-нибудь посущественней, пока Бальфри не устроит спектакля на глазах у прессы, а репортеров туда уже набилось как мух. И тут ввели официантку с голыми титьками и уже она ткнула в него пальцем и опознала его, и этого нам хватило. Хватило – но надолго ли? Это уже отдельный вопрос.

– И у них на него ничего нет, кроме того, о чем ты нам уже рассказал? – спросил Свистун.

– За одним-единственным исключением. Мертвая девочка на крыше. На теле укусы – на груди и на бедрах, – вагина вспорота разбитой бутылкой. И царапины, похожие на какой-то знак, на груди. Знак неразборчивый, но он, надо полагать, действовал в спешке.

– А что за знак? – спросил Боско, раздраженный тем, что Канаан подавал всю историю как завзятый рассказчик, а не как человек, спрашивающий у друзей совета.

– Шестьсот шестьдесят шесть.

– Сукин сын! Число Зверя!

– Точно такой же знак был на теле у одной из жертв давнишнего тройного убийства, за которое Янгера и посадили, – сказал Канаан.

Он наклонился к тарелке и принялся хлебать суп. Шляпа была нахлобучена у него на лоб.

– Есть этот знак или нет его, – продолжил он, – но я не думаю, что его вернут за решетку. Вот почему я и говорю тебе: присматривай за Фэй.

– Эй, Боско, – высунувшись из кухонного окошка, закричал повар.

Боско посмотрел на его сторону.

– Чего тебе?

– Лейтенанта к телефону.

– Я не лейтенант, – сказал Канаан.

– Гарольду хочется, чтобы тебя повысили в звании, – заметил Боско.

Канаан выскользнул из ниши.

– Только ему этого и хочется.

– Казалось бы, человека, который убивает молодых женщин и вырезает у них на груди числа, должны упечь пожизненно без права на условно-досрочное освобождение, – сказал Свистун.

– Они были проститутками. Не забывай об этом, Свистун, – возразил Боско. – Для людей, заседающих в судах и во всяких комиссиях, это существа низшей породы. Конечно, они в этом никогда не признаются. А может, и сами этого не осознают. Но они так думают – и это влияет на рассмотрение дел. Одно существо низшей породы убивает другие, сокращая тем самым популяцию злобных тварей. Так какого черта?

Канаан, волоча ноги по земле, вернулся за столик; вид у него был грустный, а впрочем, не грустнее всегдашнего. Он принялся доедать свой суп.

– Это хулиган Хулигэн. Я попросил его держать меня в курсе дела. Янгера выпустили.

– Интересно, как это ему удалось? – высоким, на грани истерики, голосом спросил Свистун.

– Эй, парень, полегче.

Боско даже не мог припомнить, когда в последний раз Свистун в такой мере терял лицо.

– По убитой девочке у них ничего не вышло, потому что опознание поставлено под сомнение. И задержать его на этом основании не удалось.

– А знаки на груди? А Число Зверя?

– Царапины кажутся тремя шестерками только если ты заранее знаешь, что это три шестерки. По меньшей мере, эксперт, осматривавший тело, трех шестерок не разглядел. Отметил в протоколе только царапины. Я хочу сказать, девочке засадили бутылку в вагину. Кто при этом обращает внимание на какие-то царапины на груди?

– А как насчет официантки, опознавшей его как насильника, нанесшего ей увечия?

– Аналогичная ситуация. Ее привели в участок и она увидела задержанного, на которого со всех сторон показывали пальцем. Да надо быть слепой, чтобы не опознать Янгера с первого взгляда. И, вдобавок, она уже могла услышать о том, что он Убийца из Лягушачьей Ямы, только что выпущенный на свободу. Следовательно, знаменитость. Ты понимаешь, к чему я это говорю? Как ей устоять перед искушением присоединиться к толпе, обвиняющей его во всех смертных грехах? И самой попасть благодаря этому под лучи прожекторов? Бальфри безупречно разыграл этот мяч и отправил его в ворота.

– И его просто так взяли и выпустили?

Свистун по-прежнему не мог взять в толк, каким образом функционирует система, без малейшего колебания выпускающая убийцу на свободу.

– Нет. Судья назначил залог.

– И какой же?

– Десять тысяч.

– Ради всего святого, откуда же у Янгера нашлись такие деньги?

– Судебный пристав принимает наличными только десять процентов суммы.

– Ну, а тысяча баксов у него откуда?

– Он позвонил. И женщина по имени Ева Шойрен привезла наличные.

– Что еще за Ева Шойрен, на хер? – спросил Боско.

– А ты не знаешь?

– Знал бы, так не спрашивал бы.

Канаан зачерпнул с тарелки последнюю ложку супа и отправил в рот.

– Совсем остыл, – заметил он.

– Ладно, сейчас подам второе. Так кто же такая эта Шойрен?

– Она утверждает, будто она колдунья, – сказал Канаан.

– Злая Знахарка с Запада, – мрачно пошутил Свистун.

– О Господи, – воскликнул Боско. – Я всегда знал, что мы живем в стране Оз.

Глава сорок первая

Привести в приют новую обитательницу дело рискованное. И неизменно нервирующее. Иногда между новенькой и постоянными обитательницами, считающими приют родным домом, а Фэй – родной матерью, возникает реакция отторжения.

А иногда капризничает и важничает, отказываясь вписаться в здешние рамки, сама новенькая, даже если остальные девочки пытаются помочь ей. Новенькая отказывается хлопотать по хозяйству. Доводит соседок по комнате до бешенства дурными привычками и вызывающим поведением.

Она познакомила Му с Шерил – и все вроде бы прошло нормально.

По мере того как девочки возвращались в приют со службы, Фэй знакомила их с Му – и Иви, и Элен, и Бренду. Когда дошла очередь до Арлен, Му сказала: "Я ничего не запоминаю". И произнесла она это испуганно – так, словно ее плохая память на имена может быть поставлена ей в вину. К тому времени, когда сели ужинать, девочки уже присмотрелись к Му и решили, что она достаточно мила и достаточно глупа, чтобы не причинить никому вреда.

– Му попала к нам при особых обстоятельствах, – пояснила Фэй. – У нее на глазах избили, а затем и убили ее подругу.

Девочки разом уставились на Му, а она, покраснев, покачала головой.

– Ну, строго говоря, самого убийства она не видела, но при подготовке, так сказать, присутствовала, – уточнила Фэй, решив не превращать Му в столь уж легендарную личность.

И все же девочки, принятые в приют с панели, сочувственно и взволнованно продолжали глазеть на новенькую, потому что им было известно, что с насильственной смертью, даже понаслышке, шутки плохи.

– Полиция хотела поместить ее в "Сибил Брэнд"… Раздался рассерженный гул.

– … но согласились на то, чтобы она пожила у нас до тех пор, пока не даст показания в суде. А что касается моего собственного мнения, она и после этого сможет оставаться у нас, сколько ей захочется, но это уж пусть сама решает. Так или иначе, нам с вами предстоит смотреть в оба.