Эверард дотронулся до шрама на своей щеке, пробежав кончиком пальца по всей длине старой раны. Какая ирония судьбы – даже на поле битвы, под натиском французских драгун, он не чувствовал себя таким бессильным, как сейчас. Его жизнь пошла под откос, и он не знал, как это предотвратить.
      Он сидел в великолепной библиотеке Корта, попивая шерри и ожидая прихода своей невесты. Он попросил ее поговорить с ним наедине, хотя она сразу испугалась, и отклонил ее протесты, настаивая, что должен обсудить вопрос величайшей важности.
      Он сидел в кресле с высоким мягким сиденьем, вино, имеющее ореховый вкус, тепло разливалось по жилам, и если бы он не был так расстроен перспективой объяснений с Джулией – почему она лгала ему о маскараде, – он чувствовал бы себя вполне сносно. Перед ним, сквозь высокие французские окна, открывался прекрасный вид хорошо подстриженной лужайки и леска, состоящего преимущественно из буковых деревьев, который рос на склоне холма. Внезапно он затосковал по дому своего отца в Стаффордшире, куда намеревался отвезти свою невесту вскоре после свадьбы. Джулия, однако, просила поехать в Париж и остаться в Европе на целый год, прежде чем вернуться, как она говорила, к скучной жизни в провинции.
      Скучная жизнь.
      Его настроение стало падать, в который раз за последние две недели, хотя ни разу так сильно, как после той ночи – или, если быть точным, раннего утра, – когда он поцеловал Диану во второй раз!
      Он все еще не мог привыкнуть к мысли, что Диану он поцеловал в Опере, а не Джулию.
      Не Джулию!
      Он опустил голову на руку и слегка застонал. Каким же идиотом он был. Как он мог быть так слеп, так глуп, чтобы не понять, что это Диана была той женщиной, которую он держал в объятиях вместо Джулии?
      Почему он не заметил, что волосы были париком, что улыбка была другой? Он все еще не мог дать этому объяснения, кроме одного – он никогда бы не поверил в то, что Диана может решиться на такую авантюру – и этому он не переставал удивляться – переодеться Джулией. И зачем она устроила это представление? Зачем?
      Внезапно словно вспышка осветила его мозг. Отказываясь верить голосу, прозвучавшему внутри его, он отпил еще шерри. Он понял, что, так долго скрывая от себя правду, он причинил себе боли больше, чем мог сейчас выдержать.
      « О моя дражайшая Диана«, – кричало его сердце.
      Одна из французских дверей слегка приоткрылась от сквозняка, и порыв ветра подхватил легкую вишневую шелковую занавеску, подвесив ее на одну створку окна, где она вздулась парусом и вернулась на место.
      Он опять дотронулся до шрама на своей щеке. Диана была так похожа на Элеонору. Две старые раны, подумал он, криво усмехнувшись.
      Элеонора.
      Он любил ее больше, чем кто-либо мог предположить. Узнав, что она покинула его, когда он служил в Испании, он даже позволил друзьям-офицерам поддразнить его однажды, когда они все были основательно навеселе и не вполне отвечали за то, что говорили. Нет, он не думал, что кто-нибудь догадывался, как сильно он любил ее.
      Он постарался стереть все воспоминания о ней, кроме одного, которое носил в своем сердце, – выражение радости на ее лице, когда она приняла его предложение за день до того, как он отправился в Португалию. Он вернул ей ее последнее письмо, в котором она писала, что ей нужно, чтобы любимый человек был рядом с нею, а это невозможно при его карьере. Она просила прощения, она знала, что причиняет боль, но не могла выносить его долгое отсутствие.
      Когда он познакомился с Джулией и Дианой, то уже твердо был уверен в том, что должен жениться на женщине, как можно более непохожей на Элеонору. Не для него второй раз открывать свое сердце бесчувственному созданию. Он хорошо усвоил этот урок, но, как доказывали последние события, может быть, даже слишком хорошо.
      В волнении он пролил остатки шерри и вскочил на ноги. Он поставил маленький стаканчик на серебряный поднос перед дверью и в тот же момент услышал, как дверь открылась. Дворецкий вошел в комнату и тихим, полным достоинства голосом объявил о приходе его невесты.
      – Дорогая, – произнес он с вымученной улыбкой.
      Ее улыбка была не менее вымученной, когда она протянула ему руку, затем ее взгляд опустился на красно-черный ковер на полу.
      – Эв, – ответила она, выдергивая руку из его рук как можно скорее.
      Он чувствовал себя принужденно и скованно, когда взял ее под локоть и подвел к дивану возле открытого французского окна. Послеполуденный солнечный свет проникал сквозь окна, освещая библиотеку золотистым сиянием.
      – Благодарю вас за то, что вы пришли в то время, когда, я знаю, все дамы усердно готовятся к вечеру, и я должен сказать вам – вы выглядите совершенно прелестно в своем платье. Оно так отличается от остальных!
      Джулия нервно кивнула.
      – Да, конечно. Диана посоветовала его мне, сказав, что вам понравится его простота. Надеюсь, так и есть.
      – Да, очень! – воскликнул он с жаром, желая, чтобы она поняла, как он оценил ее заботу о его мнении. Простой белый батист, пышные рукава, жемчуг, классическая узкая золотая лента, продетая сквозь ее прическу, – все создавало образ в греческом стиле. Он предпочитал это ее пышным платьям, покрытым газом.
      – Я рада, – сказала она, прямо сидя на краю обитого синим дамасским шелком дивана со сложенными на коленях руками. Она выглядела как нашалившая девочка, приготовившаяся получить выговор от строгой гувернантки. Она даже кусала губы. Он нашел бы ее вид забавным, даже очаровательным, не знай он, что ее поступок был ужасным, по крайней мере в свете обстоятельств мужчины и женщины, вступающих в брак.
      – Джулия… – начал он.
      Но она быстро прервала его, резко вскинув свою руку в перчатке. Ее лоб прорезали морщины.
      – Эверард, подождите! Вы должны позволить мне говорить первой. Я вела себя очень плохо. Очень плохо! Я знаю это!
      Ее губы задрожали, и он поспешил сесть рядом с ней и, взяв обе ее руки, начал уговаривать ее не плакать.
      – Да, я постараюсь, – всхлипнула она. – Но это очень трудно, потому что я должна признаться вам… Ах, зачем я обманула вас, не могу представить, ведь вы были сама доброта и справедливость! А я вела себя так ужасно с вами, все время устраивала истерики и… – о, да все!
      И она разразилась рыданиями, глотая слезы и силясь справиться со своими чувствами.
      Он хотел убрать свою руку, но она вцепилась в нее, не желая, чтобы он уходил, и положила его руку на свое плечо, а затем уткнулась лицом в его галстук.
      Несколькими минутами позже, после того как он погладил ее по плечу по меньшей мере раз сто, уговаривая ее осушить слезы и сказать ему, в чем же она хотела ему признаться, Джулия наконец перестала плакать. Она взяла предложенный платок из его рук и громко высморкалась.
      – Я такая глупая, – причитала она, промокая глаза мягкой белой тканью. – И всегда была, вы же знаете. У меня ветряная мельница в голове, так обычно говорит Ларри…
      – Чепуха, моя дорогая, – перебил ее Эверард успокаивающе.
      – Но это правда! – заспорила она, снова прерывая его. Она слегка отстранилась от него, потом схватила его руку у локтя и сжала. – Вы должны были уже понять, что я не имею и толики ума моей сестры! Но вы всегда предпочитали мое общество, а я… Я по глупости – и умоляю вас, не спорьте со мной, иначе я немедленно уйду! – я делала что-то ужасное, и вы должны простить меня, вы должны!
      Эверард почувствовал нежность к Джулии, получая огромное наслаждение от ее искреннего порыва, ее исключительной красоты, доброты ее сердца.
      – Скажите мне, – произнес он тихо, – но знайте заранее, что вы уже прощены – и так всегда будет.
      Джулия изумленно покачала головой.
      – Почему вы так добры ко мне? – спросила она. – Иногда я вас не понимаю. Но не обращайте внимания на это. Я солгала вам о ночи в Опере. Это была не я. Да, меня там вовсе не было. Я знаю, что это поразит вас, но там была Диана, переодетая мною.
      Эверард глубоко вздохнул, чувствуя облегчение оттого, что она сказала ему правду прежде, чем он спросил ее.
      – Я знаю, – ответил он просто. – Знаете? – спросила она, прижимая ладони к своим щекам. – О, не могу передать вам, какое я испытываю облегчение! У Дианы были свои причины. Понимаете, она…
      Он прервал ее:
      – Что ж, неважно, какие у нее были причины! Я их не знаю. Все, что я могу сказать, так это то, что очень благодарен вам за правду. Я узнал об этом…
      Он почувствовал, как его щеки начинают гореть от чувства вины при воспоминании о том, как всего две ночи назад он держал Диану в своих объятиях и горячо целовал ее, наслаждаясь этим.
      – Я узнал об этом вскоре после того, как это случилось. Зачем вы сказали, что были со мной на маскараде? Или вы перепутали одно из своих приключений с другим?!
      – Да, я знаю, – сказала она, опустив глаза на свои розовые атласные туфельки. – Это было очень глупо с моей стороны, я поступила нехорошо!
      – Но зачем? – спросил он опять, и его прежнее чувство тревоги вернулось с новой силой. Что она скажет, хотел он знать. Как она ответит ему? Что побудило ее поступить так?
      – Потому что для меня было чрезвычайно важно, чтобы вы попросили моей руки. Мне хотелось стать вашей женой почти так же сильно, как Диане.
      – Так же сильно, как Диане? – переспросил Эверард изменившимся голосом.
      – О, да! – воскликнула Джулия, откидываясь назад на диванные подушки.
      Однажды признавшись в своем преступлении, дальше она легко говорила все.
      – Она была влюблена в вас с самого начала. Да, именно так, хотя я не думаю, что она понимала это, пока вы не поцеловали ее в щеку на день святого Михаила. Господи, она вспыхнула, как сотня свечей, и секунду – о Эверард, это было самое смешное! – она вела себя так, будто собирается поцеловать вас, как жена целует мужа! Я помню это, потому что была поражена, увидев, что моя сестра может испытывать хоть какое-то сильное чувство, не говоря уже о любви. Она всегда в совершенстве владеет собой, как вы сами могли убедиться, и я всегда предполагала, что она останется старой девой, как бедная тетя Феб!
      Эверард был уже не в состоянии следить за речью Джулии. Правда, которой он избегал все последние дни, нет, недели, возможно, даже месяцы, теперь вышла наружу, и от этого никуда не денешься. Диана любила его, любила до отчаяния, до такой степени, что, забыв все приличия, встретилась с ним на маскараде в облике своей сестры!
      Если бы только она осталась той ночью, вместо того чтобы убежать, напуганная внезапным появлением леди Эпплдор, возможно, он был бы сейчас обручен с ней, а не с Джулией.
      Он покачал головой и тихо произнес:
      – Я не знал.
      – Вы не должны плохо относиться к ней. К тому же, я думаю, она скоро выйдет замуж. Мистер Бифорд совершенно точно решил заполучить ее, а он очень целенаправленный человек!
      – Что? – спросил он. Он не слышал ее слов, потому что теперь начал понимать, что заставляло Диану с самого начала пытаться расстроить его помолвку с ее сестрой.
      Джулия повторила свои предположения относительно шансов мистера Бифорда завоевать руку Дианы. Эверард должен был бы как-то отреагировать на ее слова и высказать свое мнение по поводу мистера Бифорда и Дианы, но он был все еще слишком потрясен и только кивал в ответ. Он понимал, что она все еще что-то говорит, но не мог отвечать ей.
      – Эв! – он услышал, что она окликает его, и поднял голову.
      – Да, любовь моя?
      – Вы не слушаете меня. Умоляю, послушайте.
      Он увидел, что она чем-то очень расстроена, и постарался оставить мысли о Диане и слушать внимательно.
      – Я хочу вас кое о чем спросить, – сказала она и закусила губу, не сразу решаясь продолжить. Никогда она не выглядела более юной. – Я знаю, что мы с вами плохо ладили, по крайней мере, не так, как вы рассчитывали, и это моя вина. Но если я скажу вам, что собираюсь измениться к лучшему, я надеюсь, вы искренне ответите, когда я спрошу вас: Эв, вы уверены, что хотите жениться на мне? Я была для вас таким тяжелым испытанием в последнее время!
      Она казалась такой беззащитной, когда смотрела на него, ее большие карие глаза были полны тревожного ожидания. Он знал, что в глазах общества и в своих собственных нес за нее ответственность и ни за что на свете не причинил бы ей боли, поэтому он с чувством ответил ей:
      – Да, Джулия, очень-очень хочу.

      Поднося третью ложку черепахового супа ко рту, Диана заметила изменения, произошедшие в манере, с которой Джулия бросила взгляд на Эверарда, улыбнулась, а затем вновь обратила свое внимание к мистеру Диттишэму, сидевшему справа. Она не могла припомнить, чтобы в течение последних трех недель она была испугана больше, чем сейчас: улыбка, взгляд, сияние любви в глазах Эверарда – все говорило о близости и взаимопонимании.
      Черепаха, казалось, не пошла ей на пользу, и она внезапно почувствовала себя нехорошо.
      Но после обеда Диана получила еще один удар, когда миссис Диттишэм, довольная тем, что она принимает в стенах своего дома такое блестящее общество, открыла музыкальный вечер в честь Эверарда и Джулии словами:
      – Никогда за все годы я не видела, чтобы небеса так явно одобряли какой-либо союз так, как этот.
      Стройная жеманная хозяйка поправила свою диадему и продолжала:
      – Между национальным героем, который завоевал наше всеобщее уважение за годы его службы у Веллингтона, и Прекрасной Джулией, которую я люблю как собственную дочь.
      Она повернулась и улыбнулась жениху и невесте, которые сидели явно смущенные лестью, так щедро расточаемой миссис Диттишэм.
      – Мне остается сказать вам лишь одно: да благословит вас Господь!
      Она захлопала в знак одобрения руками в перчатках, и к ней присоединились рукоплескания собравшихся.
      Диана видела, что Эверард был неприятно поражен таким вниманием, а Джулия засияла вовсю и даже несколько раз грациозно склонила свою голову в сторону публики. Эверард взглянул на нее, и Диана почувствовала, как сердце замерло в ее груди, когда он поднял руку Джулии и поднес ее пальцы к своим губам. В толпе раздались одобрительные возгласы и крики, так что миссис Диттишэм с трудом смогла восстановить порядок в гостиной.
      По крайней мере, дюжина молодых леди собиралась показать свое искусство на музыкальном вечере миссис Диттишэм. Диана согласилась добавить свое имя к списку только после того, как Джулия любезно попросила ее сделать это. Она объяснила, к большому удивлению Дианы, что всегда любила ее манеру исполнения. Диана была тронута и в то же время напугана все более очевидными изменениями в нраве Джулии. Никогда прежде она не проявляла даже малейшего интереса к способностям своей сестры к игре на фортепьяно.
      Когда пришло время ее выступления, Диана встала со своего места у дальней стены длинного зала и пошла к сцене, и вдруг Лоуренс бросился к ней и поцеловал в щеку, желая ей удачи. Леди Эпплдор, как назло сидевшая рядом, неодобрительно зашипела:
      – Мистер Бишэмп! Что вы делаете? Вы порочите незапятнанное имя и репутацию мисс Хартланд. Немедленно дайте ей пройти!
      Диана слишком нервничала из-за того, что ей предстоит играть перед такой большой аудиторией, чтобы выступить в защиту Лоуренса, но не удержалась от улыбки, услышав, как Лоуренс только рассмеялся в ответ на замечание графини.
      Прекрасное фортепьяно розового дерева было расположено таким образом, что Диана, сев на скамеечку с расшитой подушкой и подняв глаза над клавиатурой, увидела свою сестру и Эверарда. Она была не больше чем в десяти футах от них – она вспомнила, какими взглядами они обменивались во время обеда, и это заставило ее сердце наполниться тревогой. Что, если любовь, которую они испытывали, была достаточно сильна, чтобы преодолеть разницу в их темпераментах, и кто такая была она, чтобы вмешиваться в судьбу?
      Сомнения, охватившие ее, завладели ею с такой силой, что она испугалась, что не сможет исполнить даже одну из трех прелюдий, которые намеревалась сыграть. Когда она не так давно говорила Эверарду, что не любит играть при большой аудитории, то была более чем серьезна. От волнения ее пальцы становились холодными и безжизненными. Но сегодня вечером ей меньше всего хотелось опозорить себя, Джулию или своего отца. Она продолжала сидеть неподвижно, подняв пальцы над клавишами, так долго, что по залу прошелестел ропот недоумения.
      – Скоро она начнет? – раздался женский голос в тишине зала.
      Диана не знала точно, почему она сделала так, но она подняла глаза и взглянула на Эверарда. Он напряженно смотрел на нее, наклонившись вперед, сосредоточенно глядя в ее лицо так, будто он всем своим существом хотел, чтобы она заиграла. Она улыбнулась ему, затем опустила взгляд на фортепьяно и, коснувшись пальцами клавиш, заиграла прелюдию Баха. За этим последовали еще две прелюдии, и она покинула сцену под дружные аплодисменты гостей миссис Диттишэм.
      Испытывая облегчение от того, что ее выступление благополучно закончилось, она вернулась на свое место в дальнем конце зала и встала рядом с мистером Бифордом, раскрыв веер и спрятав за ним лицо, чтобы скрыть свое смущение по поводу продолжающихся рукоплесканий.
      Он наклонился к ней и прошептал на ухо свои комплименты, которые заставили ее успокоиться, и жаркий румянец схлынул с ее лица.
      Эверард видел наклонившегося к Диане мистера Бифорда и с удивлением почувствовал острый укол ревности. Когда они с Джулией поженятся, уступит ли она наконец его настойчивым ухаживаниям, хотя и не любит его?
      Не для Дианы, подумал он, провести свои дни старой девой, как Феб. Он не пожелал бы ей этого, но мысль о том, что какой-то другой мужчина будет держать ее в своих объятиях, расстроила его настолько, что он отвернулся, не желая видеть, как Диана смотрит в улыбающееся лицо злополучного мистера Бифорда.
      – Что случилось? – шепотом спросила Джулия. – Вы выглядите почти рассерженным. Я вас чем-то обидела?
      – Нет, – ответил Эверард, беря ее за руку. – Вовсе нет.
      Поскольку следующая и последняя участница представления, несравненная мисс Куртин, уже заняла свое место и поклонилась ему и Джулии, он не сказал ничего более. Да и как он мог объяснить, что был расстроен потому, что Диана, вероятнее всего, выйдет за мистера Бифорда? Он не мог объяснить этого даже себе самому.
      Точнее, он мог, но не хотел этого делать. Как только мисс Куртин заиграла сонату Моцарта, он снова погрузился в свои мысли, вспоминая последние несколько недель. И снова, как он ни противился этому, он думал о Диане.
      В ту ночь, когда он поцеловал ее под покровом черного неба в центре лабиринта в Кловелли-холле, он обозвал себя дураком, потому что попросил руки Джулии именно из-за того объятия, которое подарила ему Диана на маскараде. Но любил ли он Диану? Да. Он думал, что да, но как? Как брат? Любовник? Друг? Он не знал. Он не был убежден, что страстный поцелуй уже означает любовь. Он взглянул на Джулию, которая с упоением слушала великолепную игру мисс Куртин. Ему нравилось то, как живо проявлялись все ее чувства, возможно, потому, что он сам был другим. С другой стороны, Диана, которая почти всегда бывала абсолютно спокойна, могла целовать его так, будто где-то внутри ее таилась та же страсть, которая денно и нощно сжигала Джулию, а может быть, даже сильнее!
      Он не мог удержаться и еще раз украдкой бросил взгляд на Диану, которая по-прежнему стояла возле этого негодяя Бифорда! Из двух сестер он предпочитал целовать Диану, но что это означало? Он так долго добивался руки Джулии, возможно, потому, что она была совсем не похожа на Элеонору. И он никогда не пытался представить Диану своей будущей женой. Никогда.
      Абсурдно начать делать это сейчас. И все же…
      Его злость на то, что он был обманут на маскараде, длилась не больше двух дней. Он понял, что был больше разгневан на самого себя за то, что ошибся, сделав предложение Джулии. Знай он, что той женщиной, которую он держал в объятиях, была Диана, что бы он чувствовал в тот момент?
      Джулия слегка толкнула его, и он понял, что смотрел на Диану все выступление мисс Куртин – сейчас она стояла у фортепьяно и раскланивалась перед публикой. И снова в его сердце закралось убеждение, что в жизни его что-то пошло не так.

      «У Лоуренса есть какой-то план, но он упрямо отказывается посвятить в него меня! Негодник! Я бы свернула ему шею за все его самодовольные улыбки в течение целого утра. Мы почти готовы покинуть Корт, и это чуть не повергло меня в меланхолию. Я буду скучать по этому прекрасному дому и необыкновенно живописным садам, тропинкам, лесам. Правда, мне сказали, что особняк леди Эпплдор в Глостершире отличается даже большим великолепием, чем Корт. Мне с трудом верится, что это возможно.
      Конечно, я не хочу сказать, что меня беспокоит только расставание с Кортом. Отнюдь нет. Всего четыре дня осталось до того, как свадебные колокола зазвонят в церкви возле дома моей тети. Джулия в последние два дня так сильно изменилась, что даже самые ненаблюдательные среди нас заметили это. Я слышала, как мисс Куртин говорила своей матери:
      – Но Джулия не улыбается так часто, как раньше. Она ведь хочет выйти за капитана Эверарда, разве нет? Тогда почему я так часто вижу ее печально разглядывающей свои перчатки?
      Миссис Куртин не нашла, что ответить, и они с дочкой начали оживленно переговариваться. Может быть, Джулия больна? Или она пережила какое-то нервное потрясение? А может быть, ее сердце гложет страсть к другому?
      Эверард, со своей стороны, внимателен к Джулии как всегда и даже больше. Она же в ответ неизменно вежлива, всегда улыбается – кроме тех моментов, когда печально разглядывает свои перчатки! – и не устроила за последнюю неделю ни одной истерики! Я подумала: не надо ли обратиться к врачу, но боюсь, все решат, что я сошла с ума. Папа считает, что она наконец повзрослела, я же опасаюсь, что мы наблюдаем начало болезни.
      Я бы радовалась произошедшим с ней переменам, если бы они означали, что Джулия начинает понимать голос своего сердца. По крайней мере, я очень надеюсь на это. Но у меня есть подозрение, что она пытается смириться с этой помолвкой, не желая разрывать ее, и рассчитывает стать хорошей женой нелюбимому мужу, отказавшись от того, кто дорог ее сердцу, – словом, она собирается разбить свою жизнь. Но почему? Для меня загадка, почему она не может просто сказать обо всем Эверарду и бросить его. Зная ее импульсивную натуру, я рассчитывала, что именно так она и поступит! Почему же она обманула мои ожидания?
      Я не знаю, что делать дальше. Надеюсь, что новые идеи осенят меня в доме леди Эпплдор. Или мне следует положиться на Лоуренса, который, судя по блеску в его глазах, явно что-то задумал».

      Ровно через час езды по почтовым дорогам, ведущим на северо-запад, в Котсволд, ось в новом ландо Джулии неожиданно сломалась, что почему-то вызвало у Лоуренса, сидевшего, скрестив руки на груди, довольный смех.
      Диана не успела выпытать у него признание, какую роль он сыграл в этом происшествии, потому что внезапно ливень обрушился на головы бедных путешественников.
      Диана наблюдала за стихией с изумлением, смешанным с ужасом, чувствуя, как будто сила, более могущественная, чем она сама или Лоуренс, вмешалась в их планы, чтобы помочь им.
      Сопровождающие верховые не могли справиться со своими лошадьми, которые испуганно ржали, вставали на дыбы, били копытами и наконец понесли под ужасающе раскаты грома. И лошади, и всадники исчезли в непроницаемой пелене дождя.
      Джулия и Эверард быстро перешли и укрылись в экипаже Дианы и Лоуренса, который, будучи обычной дорожной каретой, предназначенной только для двух пассажиров, неожиданно оказался битком набит, и хуже всего то, что Эверард сидел, сгорбившись, у ног Дианы. Вода капала с полей его касторовой шляпы, а синий сюртук намок от того, что он защищал пурпурную шляпку Джулии, пока они бежали к карете. Ее элегантная шляпка с широкими полями была украшена огромными белыми страусовыми перьями.
      Джулия была напугана разбушевавшейся стихией и вздрагивала каждый раз, когда у них над головами раздавался новый раскат грома.
      Форейтор, сидевший на первой лошади в упряжке, не стал дожидаться указаний, и немедленно тронул экипаж вперед, оставив позади ландо, а затем пустил лошадей быстрым галопом.
      Через передние окна кареты ничего не было видно из-за дождя, который хлестал по стеклу, с грохотом барабанил по крыше и заливался в щели, о существовании которых до сих пор никто не подозревал. Когда ужасающий раскат грома сотряс воздух совсем рядом с каретой, Джулия снова вскрикнула от испуга и спрятала лицо на груди Лоуренса.
      Диана заметила, что Эверард огорчился, видя, как уютно устроилась Джулия на плече своего друга, но тут мокрые перья ее шляпы начали щекотать ноздри ее спасителя так, что он вскоре расчихался.
      Диана поймала взгляд Эверарда и прикусила губу, пытаясь скрыть улыбку. Эверард делал то же самое, отвернувшись и покашливая. Но, когда Джулия подняла голову и злополучные перья уткнулись в лицо Лоуренса, оба разразились смехом, к которому присоединилась и Джулия, поняв, в чем дело.
      – Приношу свои извинения, Лоуренс, – сказала она наконец, держа свою голову прямо, чтобы шляпка была подальше от его лица. – Думаю, что моя шляпа больше подходит для ландо, чем для этого экипажа.
      А когда коварное перо под давлением потолка экипажа сломалось пополам и повисло на ее лице, расхохотались уже все, включая и Лоуренса.
      Когда они успокоились, Диана с удивлением поняла, что форейтор, кажется, дал лошадям волю и карета несется вперед с бешеной скоростью в густой пелене дождя. С каждой милей дорога становилась все каменистее, и форейтор уже с трудом правил лошадьми.
      Наконец экипаж замедлил ход, и лошади перешли на рысь. Диана с облегчением вздохнула, дождь уже перешел в мерную дробь по крыше, а за окном показалась качающаяся на ветру вывеска гостиницы.
      – Слава Богу! – воскликнула Диана. – Наконец-то гостиница. Я чувствую себя так, будто проехала сотню миль. Я только удивляюсь, почему форейтор не остановился раньше! Он, должно быть, уже промок насквозь.
      Как только она договорила эти слова, к их общему изумлению, колесо соскочило со своей оси, и экипаж с грохотом завалился назад и влево, а лошади резко задергались в своей упряжи.
      Еще хуже было то, что форейтора они нашли в сильной лихорадке, дрожащего, как осенний лист на промозглом ветру, и его пришлось буквально силком стащить с лошади, в которую он вцепился, как в свое единственное спасение.
      Стуча зубами, он признался, что потерял дорогу несколько миль назад и только надеялся доехать до какой-нибудь гостиницы, где они смогли бы остановиться, выпить чаю и потом найти остальных.
      – Бедный, бедный человек! – воскликнула Джулия, когда Эверард помог ей выбраться из завалившейся кареты и предложил руку, чтобы отвести к гостинице. – Я надеюсь, что он не заболеет воспалением легких! Как ужасно было бы думать, что празднование моей свадьбы послужило причиной его болезни или даже смерти!