16

Я открыла дверь магазинчика под звон привязанного над входом колокольчика. Пол Штройбел стоял за прилавком. В моих смутных воспоминаниях образ Пола связан со старой заправочной станцией, на которой он работал много лет назад. Юноша заправлял бензобак нашей машины, натирал до блеска лобовое стекло, и мама всегда повторяла: «Какой Пол хороший мальчик». Но после того как на него пало подозрение в убийстве Андреа, мама больше так не говорила.

Думаю, внешность Пола я частично, если не целиком, помнила по фотографиям из газетных вырезок, хранившихся у матери. Газеты тогда во всех подробностях описывали убийство Андреа и суд. Ничто так не привлекает читательскую аудиторию, как красивый парень из богатой и влиятельной семьи, обвиняемый в убийстве симпатичной девушки-подростка.

Ясное дело, текст статей сопровождали фотографии: вот тело Андреа вытаскивают из гаража-"убежища". Вот ее гроб несут из церкви. Вот моя мать в отчаянии заламывает руки, ее лицо искажено горем. Отец с выражением безысходности и боли на лице. Вот я сама, маленькая и потерянная. Пол Штройбел, весь на нервах и в смятении. Роб Вестерфилд, как всегда, красивый, самоуверенный и ироничный. Уилл Небелз, с неуместной заискивающей улыбкой.

У фотографов, так обожающих запечатлевать человеческие эмоции, явно выдался удачный день.

Мама никогда не рассказывала мне о своей коллекции газетных вырезок и копии протокола суда. Как я была поражена, когда, уже после ее смерти, оказалось, что громоздкий чемодан, сопровождавший нас во всех переездах, — настоящий ящик Пандоры, полный боли и горя. Наверное, когда мама выпивала и погружалась в пучину тягостных воспоминаний, она открывала этот чемодан и заново обрекала себя на муки личного распятия.

Я предполагала, что Пол и миссис Штройбел уже слышали, что я в городе, но, когда Пол поднял глаза и увидел меня, на его лице промелькнуло удивление, быстро сменившееся настороженностью.

Я вдыхала потрясающий букет ароматов окорока, бекона и специй — традиционные запахи немецкой кухни. Мы с Полом стояли и разглядывали друг друга.

Флегматичная внешность Пола больше подходила взрослому мужчине, чем подростку с газетных фотографий. Лицо утратило детскую пухлость, а в глазах уже не было того смятения и неуверенности, что двадцать три года назад.

Скоро магазинчик закрывался — уже почти шесть. Как я и надеялась, никаких запоздалых покупателей, желающих что-то приобрести в последнюю минуту, не оказалось.

— Пол, это я, Элли Кавано.

Я подошла к нему и протянула руку через прилавок. Пол крепко, даже слишком сильно, стиснул мою ладонь.

— Я слышал, что ты вернулась. Уилл Небелз лжет. Меня не было в гараже в ту ночь, — с болью в голосе запротестовал он.

— Я знаю.

— Нечестно, что он так говорит.

Тут дверь, отделяющая кухню от зала магазина, открылась, и к нам вышла миссис Штройбел. Похоже, она всегда готова броситься на защиту сына от малейшей опасности.

Конечно, миссис Штройбел постарела. Она похудела и уже не выглядела той розовощекой толстушкой, которую я помнила. Волосы ее, не считая пары прежних ярко-соломенных прядей, стали совсем седыми, а в походке появилась легкая хромота. Увидев меня, она проронила:

— Элли?

Я кивнула, и озабоченное выражение на ее лице сменилось приветливой улыбкой. Обогнув прилавок, миссис Штройбел заключила меня в объятия.

Тогда, после моих показаний в суде, миссис Штройбел подошла ко мне, взяла за руки и, чуть ли не плача, стала меня благодарить. Адвокат защиты пытался выудить из меня, что Андреа боялась Пола, но, стоя перед присяжными, я объяснялась на редкость четко:

— Я не сказала, что Андреа боялась Поли, потому что она его не боялась. Она переживала, что Пол может рассказать папе, что иногда она встречается с Робом в «убежище».

— Как я рада тебя видеть, Элли. Ты стала настоящей красавицей. А вот я совсем одряхлела, — вздохнула миссис Штройбел, касаясь губами моей щеки. Ее родной акцент струился в словах, словно мед.

— Нет, что вы, — запротестовала я. Теплота этой встречи, как и радушный прием миссис Хилмер, показались мне лучиками света в непроницаемой темноте печали, которая сопровождала меня каждый миг моего сознательного существования. Я вдруг почувствовала, что вернулась домой, к людям, которые меня любят. И здесь, рядом с ними, даже после стольких долгих лет я не чужой человек, и я не одинока.

— Повесь на дверь табличку «Закрыто», Поли, — бодро решила миссис Хилмер. — Элли, может, зайдешь к нам пообедать?

— С удовольствием.

Я ехала за ними на своей машине. Штройбелы жили где-то в миле от магазина, в одном из старых районов города. Дома здесь небольшие, конца девятнадцатого века. Тем не менее выглядят они уютными и ухоженными. Наверное, не одно поколение семей сидело летом на этих крылечках.

Наш приезд с энтузиазмом встретил желтый Лабрадор, собака Штройбелов. Пол тут же взял поводок и отправился выгуливать пса.

Дом Штройбелов оказался таким, как я и представляла — гостеприимным, чистым и уютным. Я отказалась от предложения матери Пола устроиться в одном из мягких кресел в гостиной и посмотреть телевизионный выпуск новостей, пока она будет готовить обед на кухне. Вместо этого я пошла с ней и уселась на табуретку за кухонный стол. Не особо надеясь на согласие, я предложила свою помощь и, получив отказ, стала наблюдать, как миссис Штройбел хлопочет по хозяйству.

— Ничего особенного, — предупредила она. — Вчера я потушила говядину. Я всегда готовлю ее два дня подряд. Так лучше. И намного вкуснее.

Ее руки двигались быстро и ловко, пассируя последние овощи для жаркого, раскатывая тесто для печенья и нарезая зелень в салат. Я сидела тихо. Я поняла, что миссис Штройбел сначала хочет разобраться с обедом, а потом уже пойдут разговоры.

Я оказалось права.

Прошло минут пятнадцать. Миссис Штройбел удовлетворенно кивнула и выдала:

— Отлично. Теперь, пока не вернулся Поли, ты должна мне сказать. Вестерфилды способны на такое? Смогут ли они двадцать три года спустя снова попытаться выставить моего сына убийцей?

— Попытаться — да, но у них ничего не получится.

Плечи миссис Штройбел опустились.

— Элли, Пол столько всего перенес. Ты знаешь, еще мальчиком ему приходилось нелегко. Он не из тех, кому хорошо дается учеба. Науки не для него. Мы с отцом всегда за него беспокоились. Пол очень добрый, хороший мальчик. Но в школе он всегда был один, кроме как на футбольном поле. Только тогда он чувствовал, что кому-то нужен. — Слова явно давались ей с трудом. — Пол был в запасном составе, так что играл он нечасто. Но однажды его выпустили на поле. Вторая команда вела в счете — я не все понимаю в этих играх, если бы отец Пола был жив, он объяснил бы лучше, — но в последнюю минуту Пол перехватил мяч, сделал бросок и принес школе победу. Как сейчас помню, твоя сестра была самой красивой девушкой в оркестре. Это она тогда схватила мегафон и выбежала на поле. Сколько раз Пол пересказывал мне слова, которые посвятила ему Андреа. — Миссис Штройбел замолчала и подняла голову, как будто к чему-то прислушиваясь, а затем тихим и полным восторга голосом пропела. — "Слава Полу Штройбелу, лучшему из всех! Мы все любим Поли, он — супер на поле. Слава Полу Штройбелу, лучшему из всех! " — Глаза ее засверкали, и она продолжила. — Элли, это самый чудесный момент в жизни Поли. Ты не представляешь, как ему пришлось тяжело, когда Андреа погибла, а Вестерфилды попытались обвинить его в ее смерти. Я знаю, он бы и себя не пожалел, чтобы ее спасти. Наш доктор очень беспокоился, что Пол что-нибудь с собой сделает. Когда ты немного не такой как все и медленнее соображаешь, очень легко впасть в депрессию. Последние несколько лет дела у Пола идут все лучше и лучше. Он все больше сам принимает решения в магазине. Понимаете, о чем я? Например, в прошлом году он предложил поставить у нас столики и нанять официантку. Ничего особенного — просто завтрак и бутерброды днем. Людям нравится.

— Да, столики я видела.

— Полу никогда ничего не давалось легко. Ему всегда приходилось работать упорнее, чем остальным. Но у него все будет в порядке, если только...

— Если только люди не станут снова тыкать в него пальцами и обсуждать, не он ли должен был отсидеть двадцать два года в тюрьме, — перебила ее я.

Миссис Штройбел кивнула:

— Да, это я и имела в виду.

Скрипнула входная дверь, и мы услышали шаги Пола и отрывистый лай Лабрадора. Они вернулись с прогулки.

Пол заглянул на кухню.

— Нечестно, что этот человек говорит, будто я сделал это с Андреа, — бросил он и быстро пошел наверх.

— Он снова разнервничался, — печально вздохнула миссис Штройбел.

17

На следующий день после визита к Штройбелам я попыталась дозвониться до Маркуса Лонго, детектива, расследовавшего убийство Андреа. На том конце провода включился автоответчик, и я оставила сообщение с именем и номером своего сотового. Прошло несколько дней, но Лонго мне так и не перезвонил. Я была ужасно разочарована. Помня, с каким жаром Лонго заявлял по телевидению о виновности Роба Вестерфилда, я надеялась, что он тут же свяжется со мной. Я уже почти не верила в чудо, когда, тридцатого октября, зазвонил телефон. Я подняла трубку и услышала чей-то тихий голос:

— Элли, твои волосы все еще цвета песка, искрящегося на солнце?

— Здравствуйте, мистер Лонго.

— Я только что вернулся из Колорадо, поэтому не мог связаться с тобой раньше, — пояснил он. — Во вторник родился наш первый внук. Моя жена пока еще там. Можно пригласить тебя сегодня на ужин?

— Конечно. — Я рассказала ему, что остановилась у миссис Хилмер.

— Я знаю, где она живет.

Повисла короткая пауза. Как он может не знать, подумали мы оба. Это же рядом с нашим старым домом.

— Я заеду за тобой в семь, Элли.

Я заметила его машину, и, пока он сворачивал с улицы на подъездную аллею, сбежала вниз по лестнице. Дорожка разделялась надвое, и здание гаража с комнатами для гостей располагалось в самом конце справа. В свое время здесь находилась конюшня. До дома отсюда далековато, и я не хотела, чтобы детектив Лонго заехал не туда.

Есть на свете такие люди, рядом с которыми сразу чувствуешь себя уютно. Как только я уселась в пассажирское кресло, я поняла, что Лонго — один из них.

— Я часто вспоминал тебя за эти годы, — сказал он, разворачивая машину. — Ты уже успела заглянуть в Колд-Спринг после приезда?

— Я проезжала его вчера днем, но из машины так и не вышла. Я помню, мы там часто гуляли, когда я была ребенком, и мама каждый раз бродила по антикварным магазинчикам.

— Их там хватает и до сих пор, зато теперь в Колд-Спринге появилась еще и пара неплохих ресторанов.

Олдхэм — самый северный из крупных населенных пунктов Вестчестера — расположился прямо на границе округа — на реке Гудзон. Колд-Спринг находится в округе Патнэм, прямо за этой водной границей, если ехать из Вест-Пойнта. Колд-Спринг — очень красивый городок, в особенности из-за главной улицы — Мэйн-стрит, до сих пор сохранившей дух и колорит девятнадцатого века.

Я и впрямь хорошо помнила, как мы ездили туда с матерью. Да и она, даже годы спустя, нет-нет да и начинала говорить о Колд-Спринге:

"Помнишь, как по субботам мы с тобой ездили по Мэйн-стрит, не пропуская ни одной антикварной лавочки? Я всегда учила вас, девочек, ценить красивые вещи. Правда, было здорово? "

Подобные разговоры, как правило, начинались у нее после двух-трех рюмок виски. Годам к десяти я стала разбавлять «Деворс» водой, в надежде, что мама будет меньше напиваться, но и это не слишком помогало.

Лонго заказал стол в уютном гриль-баре в тосканском стиле «У Катрин», находившемся в одном из двориков Мэйн-стрит. Здесь, за столом в углу, мы наконец-то разглядели друг друга.

Как ни странно, вживую Лонго выглядел старше, чем по телевизору. Вокруг глаз и рта его лицо избороздили глубокие морщины, и, несмотря на все еще мощное телосложение, физической силы уже не ощущалось. Не болен ли он, задумалась я.

— Не знаю, почему, но мне казалось, ты будешь не выше метра шестидесяти, — выдал он. — В детстве ты была маловата даже для своего возраста.

— Я сильно вытянулась в старших классах.

— Знаешь, ты очень похожа на своего отца. Ты у него бываешь?

Этого вопроса я не ожидала.

— Нет. И не собираюсь. — Я не хотела продолжать эту тему, но любопытство пересилило. — А вы видитесь с отцом, мистер Лонго?

— Называй меня Маркус. Мы с ним давно не встречались, а вот его сына — твоего сводного брата и отличного спортсмена — знает вся округа. О нем много говорит местная пресса. Твой отец ушел в отставку из полиции в пятьдесят девять, восемь лет назад. Про него написали пару лестных статей в газетах округа. У твоего отца внушительный послужной список.

— Думаю, в этих статьях упоминали и о смерти Андреа?

— Да, они напечатали много фотографий, как новых, так и из архивов. По ним я и сужу, насколько ты похожа на отца.

Я промолчала.

Лонго удивленно поднял бровь.

— Это был комплимент. Ладно, как говорила моя мать, главное, ты выросла хорошим человеком. — Вдруг он решил сменить тему. — Элли, я прочел твою книгу, и она мне очень понравилась. Я не встречал автора, который бы лучше, чем ты, смог передать ту душераздирающую боль, через которую проходят семьи жертв убийств. Я вижу, откуда это у тебя.

— Догадываюсь.

— Зачем ты здесь, Элли?

— Я приехала, чтобы опротестовать досрочное освобождение Роба Вестерфилда.

— Ты понимаешь, что только попусту потеряешь время и деньги?

— Да, я знаю, что ничего не выйдет.

— Тебе так хочется стать гласом вопиющего в пустыне[8]?

— Но я не призываю готовить путь Господу. Я хочу донести до людей: «Берегитесь! Вы выпускаете убийцу».

— Это тоже глас вопиющего в пустыне. Завтра двери тюрьмы откроются, и Роб Вестерфилд выйдет на свободу. Послушай меня внимательно, Элли. Можешь не сомневаться, он добьется пересмотра дела. И показаний Уилла Небелза будет достаточно, чтобы зародить сомнение в сердцах присяжных — Роба признают невиновным. Его досье снова станет чистым, и Вестерфилды будут жить долго и счастливо.

— Этому не бывать.

— Элли, попытайся понять одно: Вестерфилды сделают все, чтобы так было. Робсон Парк Вестерфилд — последний из некогда известного и влиятельного рода. И пусть тебя не обманывает общепринятый имидж его отца. За внешностью филантропа Винсента Вестерфилда скрывается жадный барон-разбойник, настоящий отец Роба, и он сделает все, чтобы у его сына была чистая репутация. К тому же этого требует старшая миссис Вестерфилд.

— О чем вы?

— В свои девяносто два эта женщина тверже стали — в ее руках состояние семьи. И если Роба не оправдают, она все завещает на благотворительность.

— Но и у самого Винсента Вестерфилда денег немало.

— Конечно. Но это — ничто по сравнению с богатством его матери. Миссис Дороти Вестерфилд — настоящая леди, и она уже не верит слепо в невиновность внука. Я слышал, твой отец выгнал ее из вашего дома в день похорон Андреа?

— Да. Моя мать все время об этом сокрушалась.

— Похоже, как и миссис Дороти Вестерфилд — ведь твой отец публично ткнул ее носом в тот факт, что парень, ограбивший ее дом, утверждал, что его нанял Роб.

— Да, я помню, как отец кричал об этом.

— Судя по всему, миссис Вестерфилд тоже. Ясное дело, ей хотелось верить, что Роба посадили по ошибке, но, похоже, с годами сомнения, и так коренившиеся где-то в глубине ее сердца, стали только сильнее. Ее время уже на исходе, вот она и решила заставить сына решить эту проблему. Если Роб невиновен, пусть его оправдают, а пятно позора будет смыто с семьи. Если нет — то ее деньги и все состояние Вестерфилдов уйдет на благотворительность.

— Я поражаюсь ее благоразумию.

— Думаю, еще ее муж, отец Винсента, разглядел в своем сыне что-то такое, что заставило его передать все дела жене. Ему повезло, что он не дожил до того, как его внука обвинили в убийстве.

— От Винсента Вестерфилда потребовали доказать невиновность Роба — и тут же появляется свидетель, видевший, как Пол Штройбел заходил в гараж. Неужели старая миссис Вестерфилд на это купится?

— Элли, все, что ей необходимо — это другие присяжные, которые пересмотрят дело и вынесут нужный ей вердикт.

— И Винсент Вестерфилд за этим проследит?

— Давай я расскажу тебе о Винсенте Вестерфилде. Долгие годы он был одержим идеей раз и навсегда уничтожить дух старого Гудзона. Он скупал землю в жилых районах под бизнес-центры. Винсент бы и посреди реки с удовольствием воткнул универмаг, если бы знал, как. Ты думаешь, ему есть дело до судьбы какого-то там Пола Штройбела?

Принесли меню. Я остановилась на фирменном блюде из ягненка. Маркус заказал лосося.

За едой я принялась рассказывать ему о своих планах:

— Когда я увидела по телевизору интервью с Уиллом Небелзом, я сначала хотела опубликовать хотя бы пару статей с моим собственным расследованием. В результате я заключила контракт на целую книгу, в которой я опровергну все, что сейчас пишет Джейк Берн.

— У них в запасе не только Джейк Берн. В распоряжении Вестерфилдов — целая система пропаганды и рекламы, готовая в любую минуту воспользоваться любыми средствами массовой информации. То, что ты видела по телевизору, — только начало, — предупредил меня Лонго. — Не удивлюсь, если скоро они выпустят фотографию Роба в форме скаута-орла[9].

— Я помню, отец говорил мне, что Роб — негодяй до мозга костей. Но что это за история с ограблением дома его бабушки?

Маркус работал полицейским и обладал отличной памятью на преступления.

— Бабушка Роба переехала на лето в свой дом в Олдхэме. Однажды посреди ночи она проснулась от какого-то странного шума. С ней постоянно жила служанка, но ее комната в другом крыле. Миссис Вестерфилд открыла дверь и получила выстрел в упор. Нападавшего она не разглядела, но несколько дней спустя его задержали. Он заявил, что его нанял Роб. Сказал, тот пообещал ему десять тысяч долларов, если он прикончит старуху. Ясное дело, никаких доказательств причастности Роба к этому так и не нашли. А что могли значить слова какого-то двадцатилетнего парня, вылетевшего в старших классах из школы и вот с таким вот списком подростковых правонарушений, против Вестерфилда?

— А что толкнуло на это Роба?

— Деньги. Бабушка завещала непосредственно ему сто тысяч долларов. Миссис Вестерфилд считала, шестнадцать лет — вполне достаточно, чтобы начать разумно распоряжаться деньгами. Она не знала, что Роб сидел на наркотиках.

— И она поверила, что Роб непричастен к ограблению?

— Да. Тем не менее завещание она изменила и вычеркнула оттуда эту сумму.

— Значит, некоторые сомнения зародились у нее уже тогда?

Лонго кивнул:

— И они, вместе с подозрениями, возникшими после убийства твоей сестры, дали свои результаты. Фактически миссис Вестерфилд-старшая попросила своих сына и внука либо спасти честь семьи, либо заткнуться.

— А мать Роба?

— Еще одна очень милая женщина. Все свое время проводит во Флориде. Занимается дизайном интерьера в Палм-Бич. Хочу заметить, под девичьей фамилией. Причем весьма успешно. Можешь почитать о ней в Интернете.

— Я сделала себе сайт, — выдала я. Лонго удивленно поднял брови. — Это самый быстрый способ распространения информации. Начиная с завтрашнего дня я каждый божий день буду писать по статье об убийстве Андреа и виновности Роба Вестерфилда и выкладывать их в сети. Я соберу о нем все самые грязные слухи и попытаюсь найти подтверждение каждому из них. Я возьму интервью у преподавателей и одноклассников из его первых двух частных средних школ и колледжа Виллоу, в котором он проучился год. Из школ так просто не выгоняют. И пусть даже на это потребуется уйма времени, но я приложу все возможные усилия, чтобы отыскать медальон, который Роб подарил Андреа.

— Ты хорошо его помнишь?

— Сейчас, конечно, уже не очень. Но я достаточно точно описала его на суде. Копия протокола у меня есть, так что я знаю, что именно я тогда говорила: золотой, в форме сердечка, с тремя синими камушками посередине и выгравированными буквами "Р" и "А" сзади.

— Я присутствовал в зале суда, когда ты это рассказывала. Я помню, по твоим словам выходило, что медальон дорогой. Но мне показалось, скорее всего, это одна из тех безделушек, которую можно купить за двадцать пять баксов на любой распродаже в универмаге. А еще за пару зеленых тебе на ней сделают гравировку.

— Но вы так и не поверили ни в то, что я нащупала его, когда нашла тело Андреа в гараже, ни в то, что я слышала там чье-то дыханье, ни в то, что медальон исчез до приезда полиции.

— Элли, ты находилась между шоком и истерикой. По твоим показаниям, ты склонилась над телом сестры, поскользнулась и упала на него. Не думаю, что в полной темноте, да еще вся на нервах, ты могла на ощупь опознать медальон. К тому же ты сама говорила, Андреа носила его под блузкой или свитером.

— Тем вечером она надела его. В этом я уверена на все сто. Тогда почему его не было на Андреа, когда приехала полиция?

— Логично предположить, что Роб снял медальон после того, как ее убил. Вся его защита строилась лишь на том, что Андреа — обыкновенная влюбленная в него по уши девчонка, которая его абсолютно не интересовала.

— Ладно, хватит об этом на сегодня, — решила я. — Давайте, поговорим о чем-нибудь другом. Расскажите лучше о вашем новорожденном внуке. Думаю, он — это нечто особенное.

— Так и есть. — Похоже, Лонго был рад сменить тему не меньше меня.

Подали обед, и детектив принялся рассказывать о своей семьей.

— Марк твой ровесник. Он адвокат. Женился на девушке из Колорадо и сейчас работает там в одной фирме. Ему нравится. Я ушел в отставку два года назад, а прошлой зимой у меня случился сердечный приступ. Теперь самые холодные месяцы мы проводим во Флориде. Подумываем, не продать ли нам коттедж здесь и не прикупить ли домишко где-нибудь в Денвере, чтобы почаще видеть детей, но не сидеть у них на шее.

— Мы с матерью прожили в Денвере около года.

— Ты довольно долго живешь в Атланте, Элли. Она стала для тебя домом?

— Атланта — большой город. У меня там много хороших друзей. Мне нравится моя работа. Правда, если нашу газету все-таки продадут — есть такие разговоры, — не факт, что я там останусь. Может, когда-нибудь мне наконец захочется пустить корни и остановиться на одном месте. Но пока что нет. Мне все время кажется, что у меня есть какое-то незаконченное дело. Вы когда-нибудь в детстве сбегали в кино, не доделав домашнюю работу?

— Бывало.

— А вы получали удовольствие от фильма?

— Давно это было, но, думаю, нет.

— Вот и мне нужно доделать домашнее задание, чтобы фильм мне понравился, — пояснила я.

Уезжая, я выключила свет, поэтому, когда мы вернулись к миссис Хилмер, здание гаража выглядело мрачным и покинутым. Несмотря на мои протесты, Маркус проводил меня до двери. Он подождал, пока я найду ключ, открою дверь и войду внутрь, а потом строго сказал мне:

— Закрывай дверь на два оборота.

— Это так необходимо? — недоуменно спросила я.

— Элли, цитируя тебя же: «Берегитесь! Вы выпускаете убийцу».

— Верно.

— Тогда послушай хотя бы сама себя. Я не прошу тебя оставить Вестерфилда в покое, я лишь хочу, чтобы ты соблюдала осторожность.

Я вернулась домой как раз к десятичасовому выпуску новостей. Одним из главных сообщений было то, что Роба Вестерфилда выпускают утром из тюрьмы и что днем он даст интервью журналистам в доме своей семьи в Оддхэме.

Ни за что на свете не пропущу это событие, подумала я.

18

В ту ночь я долго не могла заснуть. Я дремала и снова просыпалась, зная, что с каждым щелчком часовой стрелки приближается миг, когда Роб Вестерфилд выйдет на свободу.

Я не могла заставить себя не думать о нем и о том событии, из-за которого Роб на двадцать два года отправился за решетку. Чем ближе он был к свободе, тем живее вставали передо мной мать и Андреа. Если бы только... Если бы только... Если бы...

Хватит, кричала часть меня. Иди дальше, оставь все это в прошлом. Я знала, во что превращаю свою жизнь, знала и не хотела этого.

Часа в два ночи я встала, заварила чашку какао и уселась его пить возле окна.

Лес, отделявший наш дом от поместья старой Вестерфилд, протянулся и мимо владений миссис Хилмер. Там он стоит и по сей день, служа надежной защитой ее спокойствия. Я подумала, что могла бы сейчас пробраться через лес, как тем вечером Андреа, и выйти на другую сторону, к гаражу-"убежищу".

Теперь несколько акров земли вокруг дома Вестерфилдов отделял высокий забор, а на территории наверняка установили сигнализацию, извещавшую хозяйку о любом постороннем — пусть даже пятнадцатилетней девочке. Да и в девяносто два, как правило, люди много не спят. Любопытно, бодрствовала ли сейчас миссис Вестерфилд, с нетерпением ожидая, когда ее родная кровиночка выйдет на свободу, и вздрагивая в преддверии всей будущей шумихи? Бабушка Роба жаждала отбелить и спасти честь семьи, не меньше чем я стремилась не дать затоптать в грязь Пола Штройбела и доброе имя Андреа.

Андреа была невинной влюбленной девушкой, чья страсть к Робу Вестерфилду быстро обернулась страхом. Именно этот страх и вынудил ее сбежать тем вечером в «убежище». Она боялась не встретиться с Робом, когда он приказал ей прийти.

Чем больше я думала в эти предрассветные часы, тем яснее понимала, что где-то в глубине подсознания я всегда знала, что сестра боится Роба, и, в свою очередь, опасалась за нее. Я снова увидела Андреа в тот самый вечер и вспомнила, как, скрывая слезы, она застегивала на шее медальон.

Она не хотела встречаться с ним, но ее приперли к стенке. В моем списке появилось еще одно «если бы только»: если бы только Андреа пошла к родителям и призналась им, что встречается с Робом. В этот момент мы поменялись ролями, и я почувствовала себя старшей сестрой.

Я снова легла в кровать и, то засыпая, то просыпаясь, провалялась до семи утра. К тому времени как по телевизору показали отъезд Роба из тюрьмы Синг-Синг на ожидавшем его у выхода лимузине, я уже сидела перед экраном. Репортер телеканала, который я смотрела, сделал акцент на том, что Вестерфилд всегда отрицал свою вину в этом преступлении.

В полдень я снова включила телевизор, чтобы не пропустить явление Робсона миру.

Он давал интервью в библиотеке родового поместья Вестерфилдов в Олдхэме.