3. Падмасана[5]

Еще месяц я ходила в начальный класс к Джонатану, но занятия для продвинутых манили. Мне хотелось совершенствоваться. И вот с некоторым трепетом я подошла к Фрэн, которая вела занятия разных уровней. Прекрасная, темноволосая, с невероятной фигурой; у нее было много учеников, которые ходили к ней годами. Райан, повредивший спину, прыгая с парашютом; Элизабет, участница марафонов; Грег, чья жена сейчас ждала ребенка; Линдси – в детстве серьезно занималась гимнастикой; еще одна Клер, специалист по шведскому массажу, и ее саркастичный муж Ральф, у которого сильно болела спина.

Классы Фрэн начинались чуть раньше вечером, и мы спешили в клуб с сырых серых улиц, где дождь лил с неба не переставая. Пока мы занимались, становилось темно, и зал, где она преподавала, казался самым идеальным, тайным, счастливым местом в городе.

Фрэн давала нам указания, а потом ходила по рядам, пощелкивая длинными пальцами. Ходила беспрерывно, как чайка по берегу. Или сержант в армии. Часто она видела нечто, что заставляло ее остановиться. «Взгляните! – восклицала она. – Филип, когда ты пришел к нам, не мог плоско лежать на спине. А теперь делаешь такой сложный прогиб! Ну-ка все, прекратите на минутку! И посмотрите на Филипа». И мы неуклюже вываливались из своих прогибов и восхищенно смотрели на Филипа, который уже дрожал, слишком долго остававшись в позе.

Как все выдающиеся учителя, Фрэн никогда не давала одну и ту же программу. Иногда у нее был сложный план, и сначала она проводила нас через последовательность подготовительных поз, не говоря, к чему идет дело, – и не успевали мы опомниться, как делали что-то действительно трудное, например шпагат или баланс на руках. Иногда ее вдохновляла погода, и она делала только те позы, которые считала «осенними» или «зимними», – чем прохладнее становилось, тем больше наклонов вперед из положения сидя. А бывало, Фрэн просто спрашивала, чем мы сегодня хотели бы заняться, и объединяла наши противоречащие желания в безупречную последовательность.

Я всегда просила об одном и том же и делала это со свойственной мне робостью, как ребенок, покупающий презервативы:

– Может… эээ… попробуем падмасану?

Поза лотоса была моей манией. Моей новой любовью. Я все время думала о ней. Теперь, когда прошло много лет, эта схема стала привычной: поза йоги поселяется в моем воображении, и я мечтаю о ней, как влюбленный в каком-нибудь ужасном викторианском стихотворении. Мечтаю, засыпая ночью, просыпаясь поутру. Нередко это поза, которую я только что освоила. Стоит разок попробовать, и хочется, чтобы она целиком и полностью принадлежала мне.

А падмасана была похожа на головоломку: кладешь нижнюю стопу на бедро, после чего начинается сложный процесс затаскивания второй ноги сверху. При этом нижняя часто начинает болеть, лодыжка – выворачиваться, и всё происходящее – казаться плохой идеей. Но потом, развернув стопы, ты делаешь тот волшебный трюк, который преподаватели йоги описывают как «отпустите бедра», – и дышишь сосредоточенно и вдумчиво. И тогда удается продвинуться буквально на дюйм, или даже на миллиметр. Или постичь суть позы: движение вверх от стоп, движение вниз от бедер. Мимолетность этих ощущений была частью непреодолимой притягательности падмасаны.

То, что поза лотоса так меня околдовала, было отчасти связано с ее идеальной формой: она была такой симметричной, компактной и изящной. Будда сидел в позе лотоса; и вот я сижу в позе лотоса. Не хочу сказать, что данная логическая цепочка в итоге должна была привести к тому, что я бы превратилась в Будду, но тем не менее. Мы с Буддой теперь были в одной системе координат.

Я работала и работала над падмасаной. Хотя, по правде, я жульничала. Если вам кажется, что невозможно хитрить, выполняя позу йоги, вы, конечно, ошибаетесь. Очень просто. Фрэн ходила по рядам, щелкала пальцами и повторяла: «Остановитесь, если колени или лодыжки болят. Если чувствуете боль в коленях или лодыжках, делайте полулотос». Мои колени и лодыжки болели как миленькие, но я все равно продолжала. Мне просто нравилось, как выглядят мои ноги, сложенные в позу лотоса. Это казалось правильным. А боль – ну и Бог с ней.

Малышка росла и перестала быть младенцем, но еще не стала карапузом. С ней было приятно проводить время, и она очень меня украшала. Тем не менее я мучилась от апатии. Я постоянно чувствовала усталость. Однажды я прочла о большой искусственной волне для сёрфинга в аквапарке в Йокогаме. Волна была сконструирована так, чтобы никогда не останавливаться. Она всё набегала и набегала на берег. Моя усталость была похожа на эту волну: огромная, мощная, вечно и беспрестанно вздымающаяся, готовая в любой момент утащить меня на дно.

Я оглядывалась и повсюду видела мешки под глазами. Когда мы встречались с подругами, весельем и не пахло. Какие танцы, какие бары – мы редко даже встречались за кофе, ведь малыши начинали скучать. Да и как это совершенствовало наши добродетельные образы? Вместо этого мы собирались у мелкого заиленного озера в центре северного Сиэтла. Хоть оно и звалось Зеленым, цвета у него не было, самое неудачное в мире название для озера. Зато вокруг него вилась тротуарная дорожка длиной примерно в три мили, и для прогулки это было самое оно. Там мы встречались с подругой, и через некоторое время, когда усталость и недостаток сна давали о себе знать, становилось уже безразлично с какой. Мы все сливались в одну женщину, и иногда мне казалось, что я не могу отличить одну свою подругу от другой. Все они недавно родили. Работали на неполный день; работа была непременно интересная, творческая и отнимающая много сил. Они все носили вельветовые брюки и модные кофты с капюшоном, зарыганные модные кофты. Носили стрижки, которые когда-то были очень стильными, но теперь отросли и растрепались. Все, все без исключения были замужем и все жаловались на мужей, лукаво намекая, что на самом деле всё прекрасно – ведь он по-прежнему загружает посудомойку каждый вечер, по-прежнему играет в группе; но главное, благодаря ему, в доме есть хоть кто-то, хоть кто-то еще, кроме ребенка.

Я соглашалась гулять с кем угодно, когда угодно. Лишь бы выбраться из дома. Но у меня были три лучшие подруги, и с ними мне нравилось гулять больше всего.

Худышка Рути была безумно влюблена в своего малыша. У нее были огромные глаза и изящный носик. Когда она надевала платье и красила ресницы, мы звали ее герцогиней, но такое теперь случалось нечасто.

1

Поза верблюда.

2

Поза треугольника.

3

Поза гаруды – мифического существа, наполовину птицы, наполовину человека.

4

Эгон Шиле (1890–1918), австрийский художник, протеже Гюстава Климта и один из ярких представителей экспрессионизма, характерной чертой творчества которого является угловатая манера письма.

5

Поза лотоса.