© Т. Черезова, перевод на русский язык, 2013

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2013

Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.

© Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ()

Пролог

Перед тем как провалиться в сон, Ана порой слышала легкие шаги в школьном коридоре, ощущала, что ее лучшая подруга Тэмсин рядом – теплое присутствие, похожее на след в постели, с которой недавно встали. Она видела, как вместительный автомобиль Коллегии подъезжает к школе: сквозь кожаный портфель, который несет один из представителей, просвечивает белый конверт, шепотом называюший ее имя и ее болезнь.

Конечно, на самом деле все произошло не так. Почти три года назад, когда Ана стояла в классе на занятии по домоводству, сдвинув на кончик носа большие лабораторные очки, чтобы придать себе иронический вид, она не подозревала, что это приехали за ней. Однако порой, в сумеречном состоянии между бодрствованием и сном, все случившееся виделось ей именно так. Как будто какая-то часть ее существа осталась в прошлом, осознавая, как сплетаются нити, стягиваясь вокруг нее, чтобы создать тот единственный сокрушительный миг, который все изменит.

1. Спящая форма

Миссис Биль измерила температуру воды, нагретой Аной, в пластиковой ванночке для купания малыша. Тэмсин нависла над своей ванночкой и передразнила учительницу, всматриваясь в показания термометра скошенными к носу глазами.

– Тридцать семь градусов Цельсия, – пробормотала миссис Биль. – Очень хорошо.

Тэмсин шевелила губами в такт словам учительницы. Ее веки трепетали, взгляд был устремлен поверх головы Аны – точь-в-точь миссис Биль! Ана прикусила щеку, борясь со смехом.

К запахам подогретого молока и детского крема примешивалась вонь от подгоревшего торта. Когда-то в этой лаборатории с помощью лакмусовой бумаги определяли наличие двуокиси углерода и подносили смоченную соленой водой проволоку к бунзеновским горелкам, чтобы посмотреть, как изменяется цвет пламени. Теперь здесь подогревали воду для купания малышей ровно до тридцати семи градусов, разводили детские смеси и учились готовить обеды на большую семью.

Миссис Биль прошла мимо Аны к Тэмсин. Тэмсин моментально прекратила свое обезьянничанье и воззрилась на учительницу домоводства широко распахнутыми глазами. Сегодня Тэмсин отбрасывала волосы назад чаще, чем обычно, и темный локон ее челки пересекал сейчас лоб узкой вертикальной полоской. В последнее время Ане стало казаться, что ее подруга нарывается на неприятности.

– Итак, девочки, – проговорила миссис Биль, повышая свой писклявый голос, чтобы ее было хорошо слышно, несмотря на несмолкающий гул голосов – обычную болтовню класса, – в экстренной ситуации, если у вас не окажется термометра, вы можете проверить температуру воды запястьем. Вода для купания должна быть теплой, но не горячей. Ни в коем случае не опускайте младенца в горячую воду.

Тэмсин вскинула руку.

– А что, если вы попали в аварию, – сказала она, – и лишились кистей рук или пострадали при пожаре и вам сделали пересадку кожи? Можно проверить воду локтем, если он у вас еще есть?

Ана крепко сжала губы и фыркнула. У нее затряслись плечи. Тэмсин часто-часто захлопала глазами.

– Локоть вполне подходит, – ответила миссис Биль, – если ситуация того потребует.

Несколько девочек за ближайшими столами чуть было не начали хихикать, однако у Тэмсин намека на улыбку не было даже в глазах. Ей хотелось стать актрисой. Ана знала, что в такие моменты ее лучшая подруга репетирует, доказывает себе самой, что у нее все получилось бы. Вот только Чистые девушки не выступают в театре. Они не становятся и концертирующими пианистками, хотя Ану привлекал такой род деятельности. Они слишком значимы, чтобы заниматься всем этим.

В дверь классной комнаты постучали.

– Войдите, – проверещала миссис Биль.

В класс вошла девчушка на два класса младше.

– В чем дело? – спросила учительница.

Девчушка покраснела:

– Ариану Барбер ждут у директора.

Она сделала книксен, повернулась и выбежала из класса.

Ана уставилась на пупса размером с новорожденного младенца: он лежал на столе, дожидаясь купания. Ее вызывает директриса? Директриса никогда никого не вызывает! Всеми проблемами занимается ее заместительница: это она оставляет после уроков и раздает дополнительные задания.

– Вам надо идти, – сказала миссис Биль. – Можете все так оставить.

Уходящую из класса Ану провожали шестнадцать пар глаз.

Директорский кабинет находился у главного входа в школу. Когда Ана приблизилась к нему, каблучки ее лакированных туфелек зацокали по паркетному полу, вызывая гулкое эхо. На закрытой двери светилась обычная проекция «НЕ БЕСПОКОИТЬ», однако ниже оказалась адресная инструкция: «ВОЙДИТЕ, МИЗ БАРБЕР». С замирающим сердцем Ана взялась за дверную ручку, открыла створку и вошла в кабинет.

За большим столом для совещаний сидело пять взрослых. Трое из них, включая директора школы, сидели лицом к двери. Ее отец занимал место в торце стола, еще один мужчина сидел к двери спиной. Когда Ана вошла, на нее посмотрели все, кроме ее отца.

У Аны перехватило дыхание. Она нервно вытерла ладони о синюю форменную юбку.

– Сядь, пожалуйста, Ариана, – сказала директор, указывая на пустой стул.

Ана проковыляла к столу. В голове было совершенно пусто. Она согнула колени, чтобы сесть, но ноги у нее внезапно отказали, и она звонко плюхнулась на сиденье. Резкий удар прокатился по позвоночнику и встряхнул мозги.

– Это – Коллегия, – сообщила директор, представляя ей мужчину и женщину, которые сидели напротив нее.

Ана скользнула взглядом по уродливой паре. Теперь ей стало понятно, почему ее отец неподвижен. Ему страшно. К нормальным людям Коллегия не является.

Женщина в сером костюме провела пальцами по уголку жесткого конверта с золотой полоской Коллегии. У директора задергался уголок глаза. Мужчина, рядом с которым посадили Ану, – главный смотритель их Общины, отвечавший за безопасность, – все время поглядывал на ее отца. Представитель Коллегии откашлялся и заговорил:

– Коллегия психиатрической экспертизы и оценки была создана десять лет назад, сразу же после разработки теста на Чистоту, для того чтобы ограничить последствия Кризиса психического здоровья и не дать ему бесконтрольно разрастаться.

От его монотонного голоса у Аны по спине пробежали мурашки. Он же здесь явно не для того, чтобы прочесть ей лекцию по истории!

– Наукой классифицированы генетические мутации, – продолжил он, – которые отвечают за триста четыре психических заболевания. – Его слишком крупная для худой шеи голова постоянно дергалась. – Все эти мутации доминантны.

Ана смотрела на свои руки, которые положила на колени. Пальцы у нее не просто дрожали – они конвульсивно сжимались и разжимались, как будто внутри них сидели какие-то крошечные зверьки, рвущиеся на свободу. Она бросила взгляд на отца. Его двухметровая фигура, казалось, составлена из одних только углов, челюсти крепко сжаты. Он наконец поднял взгляд, его голубые глаза смотрели на мужчину из Коллегии пристально, словно сквозь прорезь прицела.

– Свойства и черты человека, – продолжал тем временем мужчина, – определяются вариациями в генах. Большая Тройка – шизофрения, депрессия и невроз страха – это комплексная мутация отклонений, которая зависит от состояния нескольких взаимодействующих генов. – Тут представитель Коллегии сделал паузу. Он поймал пристальный взгляд ее отца и чуть улыбнулся. – Ты, возможно, не знала, Ариана, что если у одного из родителей имеется Большая Тройка, то все дети автоматически становятся носителями – и это в лучшем случае. Скорее всего, у них разовьется какой-либо вариант унаследованной болезни. Из спящей формы она перейдет в активную стадию.

Ана чуть не ахнула. Казалось, кабинет съеживается и сокращается, сминается, словно надувной замок в конце детского праздника. «Пожалуйста, не надо! Это же не на самом деле!»

– Итак, – договорил мужчина, беря лист бумаги, лежавший перед ним, – три месяца назад ты запросила в Регистрационном отделе Гилдфорда копию свидетельства о смерти твоей матери.

У Аны на шее и запястьях начал отчаянно биться пульс. Они с отцом переехали в Хайгейтскую общину, когда ей было одиннадцать лет, через месяц после того, как отец сводил ее на свидание с умирающей женщиной. У женщины была желтая кожа и совершенно не было волос – и, по его словам, это была Изабелла Барбер. Ана всегда была твердо уверена в том, что он лгал. У больной с лысой головой в форме яйца и темными впадинами на месте щек не было серых глаз, которые Ана унаследовала от матери. Не было у нее и маминой родинки под нижней губой. И потом, Ана видела свою маму мертвой за девять месяцев до этого. Неужели отец решил, что она могла об этом забыть?

Сейчас, когда она сидела перед Коллегией, ей хотелось одного: отменить свой запрос на копию свидетельства о смерти матери. Она совершенно не ожидала, что доказательство собственной правоты разрушит ее жизнь. Потому что теперь она наконец поняла: ложь отца служила ей защитой, иначе ей пришлось бы расти в Городе со всеми остальными Психами.

«Я не Чистая!»

У Аны начала дрожать нижняя губа, слезы застилали глаза, мешая видеть. Жизнь в стране Психов была ужасающей борьбой за выживание. Тебя могли заколоть на улице, избить в универсаме, схватить, чтобы обрезать у тебя волосы, или сбросить с моста… а возможно, ты бросилась бы с него сама.

Мужчина из Коллегии одним движением кисти перевернул лист бумаги, лежавший перед ним. Он сделал вид, будто читает заключение о причине смерти, хотя было ясно, что он помнит его и так.

– Смерть вызвана действием выхлопных газов автомобиля. – Он поднял взгляд на Ану. – Когда-то это было распространенным способом самоубийства, если ты не знаешь.

Он пододвинул свидетельство ближе к ней.

У Аны вся кровь отхлынула к ногам, словно пытаясь спастись бегством. Она наклонилась вперед, прижав закружившуюся голову к коленям.

– Теперь Коллегия уже занимается доставкой свидетельств? – услышала она вопрос отца.

Его голос звучал так глухо, что она еле его узнала.

– Это – довольно необычный случай, – ответил мужчина. – Вы, доктор Барбер, личность весьма известная в кругах наиболее образованных людей.

Можно было подумать, что никто не замечает Ану, которая оказалась почти под столом.

– Секретарь в Регистрационном отделе Гилдфорда читала свидетельство о том, как ваша жена сражалась с неизлечимой болезнью, раком, – продолжил мужчина из Коллегии. – Как вы догадываетесь, данное свидетельство стало некой загадкой. Достойной небольшого расследования. Как только секретарь выяснила, что Изабелла Барбер из этого свидетельства в действительности не была той Изабеллой Барбер, которая являлась вашей женой, она обнаружила, что ваша дочь зарегистрирована как Чистая, – и связалась с нами. Главный вопрос, конечно, состоит в том, как дочь женщины, страдавшей депрессией, могла оказаться Чистой? Это невозможно. Вот только… вот только вы, доктор Барбер, оказались в необычной ситуации, поскольку именно вы разработали анализы ДНК на Большую Тройку.

«И потому мог подменить их результаты», – подумала Ана. Так сейчас думали все. Намек Коллегии не допускал иного толкования. Отец скрыл самоубийство ее матери, а потом подделал анализ Аны на Чистоту.

У нее вырвался стон – тихий и протяжный, словно у попавшего в капкан зверя.

«Боже, а как же Джаспер?»

На следующий месяц было назначено их с Джаспером обручение – первый шаг, который двое Чистых делают к тому, чтобы заключить союз. Ана попыталась сделать следующий вдох, но воздух отказывался идти в легкие.

– Вы же не рассчитываете на то, что эти обвинения удастся доказать? – сказал отец.

– Мы уже повторно сделали вашей дочери анализ, доктор Барбер.

Мужчина откинулся на спинку стула, заставив его громко заскрипеть. Из-под стола Ана увидела, что он соединил ладони и сцепил пальцы.

– Вирусное заражение интерфейса? – хрипло спросила она.

На прошлой неделе нескольких учеников отправили к школьной медсестре после того, как заместитель директора объявила, что вирус стер медицинские карты нескольких учащихся. Тэмсин тогда еще пошутила, что заместитель собирает ДНК Чистых, чтобы приторговывать им для клонирования.

Члены Коллегии одновременно встали. Перед ними на столе остался лежать большой белый конверт с блестевшей на утреннем солнце золотой полоской. Внутри были результаты нового анализа Аны.

Она не в состоянии была пошевелиться – даже чтобы выпрямиться.

Вместо того чтобы жить долго и счастливо с Джаспером, она будет бороться за свое существование в том огромном сумасшедшем доме, которым был Город, в ожидании того дня, когда, проснувшись, внезапно решит себя убить.

Главный смотритель откашлялся:

– Извините, Эшби, но на улице вас ждет пара парней. Мне придется вас арестовать.

Ана сквозь раздвинутые пальцы смотрела, как отец поднимается на ноги. Главный смотритель застегнул у него на запястьях наручники.

Эшби побелел от ярости.

– Не вижу в этом необходимости, – процедил он. Пройдя мимо окна к Ане, он положил ей на спину большую руку с цепью. – Меня уже через несколько часов отпустят под залог, – попытался он успокоить дочь.

Слезы, катившиеся у Аны по щекам, вдруг высохли. Ее охватило странное оцепенение. Она не представляла себе, насколько плохо ей теперь будет. Одно она знала точно: она больше никогда не позволит отцу к себе прикасаться.

2. Обручение

Два года, десять месяцев и десять дней спустя

Внушительных размеров автомобиль с шофером ехал по Хэмпстед-лейн – улице длиной два километра, шедшей по границе Хайгейтской общины от юго-восточного контрольно-пропускного пункта к юго-западному. Ана прижалась носом к окну, глядя, как мимо летит трехметровая стена, увенчанная заостренными металлическими прутьями. Это была одна из стен, отделяющих Общину от Психов.

Лейк, организатор их церемоний заключения союза, сидела рядом с ней на заднем сиденье и крутила в руках зажигалку. На тридцатилетней Лейк были светло-бежевые брюки и кремовая блузка, оплаченные отцом Аны. От нее разило сигаретным дымом. Ее тугие кудряшки были стянуты в конский хвост, а на лице не было обычного для нее толстого слоя косметики, благодаря чему стало заметно, что глаза у нее светлые, как лето. Организаторы занимались устройством церемоний заключения союза и присутствовали при обручении, следя за платьем, макияжем и прической. Обычно они были из Общины, а не из Города, однако все организаторы в их Общине оказались «заняты».

Открыть зажигалку, опустить крышечку. Открыть, шорох, закрыть, щелчок. Электродвигатель машины негромко гудел. Оба источника звука действовали Ане на нервы. Ее подташнивало. Весь день она так волновалась, что не могла есть. Ее преследовала неуверенность: явится ли Джаспер на церемонию? Через полчаса им предстояло встретиться в ратуше Хэмпстеда и наконец (через два года, девять месяцев и три дня после намеченной поначалу даты) сделать первый шаг к заключению союза. После церемонии обручения им можно будет оставаться наедине. В течение следующих четырех недель они будут видеться ежедневно – и в конце месяца каждому предстоит объявить, готовы ли они продолжить заключение союза или отказываются это делать.

Для Аны это было последним шансом. Через месяц ей исполнится восемнадцать. Если они с Джаспером сегодня не обручатся и не заключат союз до ее дня рождения, ее изгонят в Город к Психам.

Ана с такой силой сжала пальцы, что их кончики онемели. Джаспер уже несколько раз переносил обручение, но так далеко они еще не заходили. Она задумалась о том, что можно сказать при их встрече, как его успокоить. Если он появится. У нее не получилось ничего придумать. Джаспер уже не был тем пареньком, с которым она познакомилась на Рождестве у Тореллов в тот год, когда они с отцом переехали в Хайгейтскую общину. Она знала бы, что сказать тому улыбчивому ясноглазому Джасперу из прошлого, еще не потерявшему старшего брата, перед которым он преклонялся.

Ана закрыла глаза, вспоминая, какой потерянной она себя чувствовала – одиннадцатилетняя провинциальная девочка, оказавшаяся в празднично украшенном особняке Тореллов. Разноцветные лампочки и остролист, красивые женщины в черных или красных вечерних платьях, хаос в детском крыле…

Она ускользнула по пустым коридорам в нежилое крыло и нашла библиотеку, переполненную бумажными книгами. По соседству с библиотекой оказалась комната с письменным столом и пыльным пианино. Не задумываясь, она уселась за инструмент и начала играть. Она заиграла мелодию, которой ее научила мать. Она играла, почти не замечая беззвучных слез, которые лились по ее щекам. Ненастроенное пианино звучало фальшиво, но ее это не волновало: она изливала свою тоску, притворяясь, будто музыка способна преодолеть время и пространство и достичь слуха ее матери. Когда Ана перестала играть, то оказалось, что она уже не одна. В дверях стояли два паренька. Один был скорее мужчиной, чем мальчишкой: ему было лет семнадцать-восемнадцать. Второму было около четырнадцати. Они были похожи: светлые волнистые волосы, серо-зеленые глаза, четкие и тонкие черты лица. Она поспешно вытерла следы слез, стараясь не пялиться на красивого младшего брата.

– Ты кто? – спросил старший.

– Ариана Барбер.

Из-за слез ее голос стал тихим и напряженным.

Старший чуть прищурился:

– Дочка генетика?

Она кивнула.

– Почему ты не со всеми? – поинтересовался он.

– Их слишком много.

Младший засмеялся. Его лицо излучало тепло.

– Она права! – воскликнул он. – Их слишком много.

Они проводили ее обратно к празднующим. По дороге старший брат поддразнивал младшего из-за какой-то девицы.

– Она вступит в союз раньше, чем ты повзрослеешь настолько, чтобы продемонстрировать свой интерес, – говорил он. – И вообще, зачем спешить? Хоть вступать в союз можно и с пятнадцати лет, это еще не значит, что нужно поступать именно так. Тебе может быть восемнадцать, девятнадцать, двадцать или двадцать пять. Десять лет разницы – это пустяк.

Младший брат бросил на Ану смущенный и робкий взгляд, а она смотрела на него и надеялась, что он послушается совета брата и дождется ее пятнадцатилетия, когда ей можно будет думать о союзе.

Следующие два года Ана ждала рождественских праздников у Тореллов с нетерпением влюбленной, но Джаспера видела только издалека. На третий год, за несколько месяцев до того, как она станет достаточно взрослой, чтобы думать о союзе, она решила, что не уйдет с вечера, не поговорив с ним.

Она нашла Джаспера сидящим на черной лестнице в задней части дома с Джульеттой Мэнго – хорошенькой девушкой на класс старше ее самой. Они смеялись, заигрывая друг с другом, а их руки были связаны шарфом. Совершенно убитая, она вылетела из дома через заднюю дверь, пересекла несколько садов, перелезла через пару заборов и в лютый холод прибежала домой без пальто.

И поэтому 21 апреля, в свой пятнадцатый день рождения, когда Джаспер лично вручил ей предложение об обручении, она была вне себя от нежданной радости. Она, как и все, знала, что союз Торелла и Мэнго не состоялся, потому что после рождественских каникул Джульетта вернулась в школу. Однако она не думала, что Джаспер может сделать предложение кому-то другому настолько скоро – и уж тем более ей! Видимо, когда в прошлом году Джаспер хвалил ее игру на школьном концерте, она все-таки не выставила себя полной идиоткой, чего так боялась (тогда она только кивала и краснела, потеряв от неожиданности дар речи).

Три блаженных недели после предложения Ана грезила о том будущем, которое рисовалось ей в мечтах. А потом в школу явилась Коллегия с ее новым анализом на Чистоту. А через две недели после этого умер брат Джаспера, Том.

К лету с отца Аны сняли все обвинения, Коллегия признала, что с ее стороны возможна была ошибка, и Ане дали отсрочку: ей позволили оставаться в Общине до восемнадцатилетия, при условии, что ее заболевание не проявится. Если они с Джаспером за это время вступят в союз, ее отсрочка будет увеличена на неопределенно долгий срок – до того момента, пока она не заболеет. Но Джаспер откладывал дату обручения снова и снова. Недели превратились в месяцы, а те – в годы, и у Аны пропала надежда. Сердце ее окаменело в ожидании разочарования.

И вот теперь это все-таки происходит! У нее было такое же чувство, как в восемь лет, когда ее постоянно лежащая мама вдруг поднялась. Когда мать перестала вставать с постели, Ана стала молиться о том, чтобы ее мама встала и сделала что-нибудь – хоть что-то! Однако тем утром, когда мама растолкала ее, побросала одежду и книги в старую машину, которую отец оставил им для экстренных ситуаций, и на самой большой скорости повезла дочь с фермы по тряской дороге – ехали, пока не кончился бензин, – радость Аны растворилась в страхе заблудиться, застрять непонятно где, разбиться. Она получила то, чего хотела, но могла думать только о какой-нибудь катастрофе.

Около юго-западного КПП машина сбросила скорость. По обеим сторонам дороги стояли квадратные будки с охранниками, пропускавшими транспорт. Ана села прямее и насторожилась. Ник, их шофер, вручил охранникам их удостоверения личности. Психам нельзя было попасть в Общину, не получив разрешения у смотрителей, – и даже при наличии разрешения необходимо было точно указать дату и часы пребывания. Чистые мужчины могли приезжать и уезжать, как им заблагорассудится. Чистым женщинам ради их собственной безопасности следовало отправляться в Город только с сопровождающими.

Охранник проверил стержни их удостоверений, вернул документы и поднял шлагбаум. Они поехали к пруду Уайтстоун – искусственному водоему, расположенному в центре большой развязки. Когда-то в этом пруду поили лошадей, а теперь он стал местом паломничества для Психов. Сотни людей забредали в воду, пихали и толкали друг друга, отвоевывая себе пространство, полоскали свою грязную одежду.

КПП Хайгейта и Хэмпстеда разделяли всего несколько сотен метров, однако подобные вылазки в Город настолько занимали мысли Аны, что эти шестьсот метров она воспринимала как шесть тысяч.

Машина медленно выехала на Хит-стрит. Ник вел машину со скоростью тридцать пять километров в час. Как правило, толпа расступалась, пропуская автомобиль, но даже при таком медленном движении кое-кто налетал на дверцы. У Психов, собравшихся вокруг пруда, не было велосипедов, трехколесных электромотоциклов или рикш. Ана как-то спросила у Ника, почему это так.

– Слишком людно, – сказал он ей. – Их негде запирать.

Когда они проехали пруд, на капот пришелся гулкий удар. Ана напряглась. Бородатый оборванец толкнул передний бампер. Они медленно двигались дальше – и он начал колотить по ветровому стеклу. В покрытой струпьями руке блеснуло лезвие.

Ана судорожно втянула в себя воздух.

– У него нож! – сказала она.

Лейк равнодушно смотрела вперед. Ник продолжал медленно ехать по Хит-стрит. До них донеслись крики. Кто-то пронзительно завопил. Ана посмотрела в заднее стекло, выискивая взглядом бородача, но он уже исчез в толпе. Она встретилась взглядом с девочкой лет двенадцати-тринадцати. Круглое лицо девочки было искажено болью. Она бессильно падала, прижимая к плечу залитую кровью руку.

– Кого-то ранили! Нам надо остановиться!

Ана знала, что ей положено делать вид, будто она ничего не видит, как это делали ее отец, Джаспер и все остальные Чистые, однако она не могла заставить себя следовать этому правилу. Возможно, потому, что однажды этой девочкой может оказаться она сама.

– Нам нельзя останавливаться, – сказала Лейк. – Мы опоздаем.

Ана начала разматывать серебристый шарф, красиво задрапированный поверх ее лифа.

– Не надо! – возмутилась Лейк. – Его же целый час придется поправлять!

Не слушая организатора церемонии, Ана сорвала с себя шарф и нажала на кнопку электрического опускания стекла. Лейк потянулась мимо нее и попыталась силой оторвать ее палец от кнопки. Ана приподнялась и высунулась из машины по плечи.

– Втяните ее назад! – приказал Ник.

Лейк обхватила Ану за талию и дернула вниз.

Ана махнула шарфом в сторону какой-то женщины.

– Это для раненой девочки! – крикнула она.

Женщина ухватилась за полоску тонкой ткани. Лейк рванула Ану за бедра, и та рухнула обратно на сиденье. Окно с шелестом закрылось.

Ник хмуро посмотрел на них в зеркало заднего вида. Как и все, кто работал на Чистых, он был Носителем: он мог передать мутировавшие гены своим детям, но у него самого заболевание не разовьется. Все, кто не были Чистыми, либо были Носителями генов-мутантов, либо уже были больны и назывались Активными, либо им, как Ане, предстояло заболеть в какой-то период их жизни – такое состояние называлось Спящим.

– Извини, – одними губами сказала ему Ана, зная, что он остановился бы, если бы счел это достаточно безопасным.

– Она все равно не станет помогать той девочке, – заявила Лейк.

– Может, и станет.

– Не станет.

Лейк придирчиво осмотрела испорченный наряд Аны. Без прозрачного шарфа, обвивавшего талию Арианы, перекрещивавшегося на груди и завязанного сзади на шее, светлое платье длиной до щиколоток выглядело заурядным. Лейк наморщила нос, протяжно выдохнула и вернулась на свое место.

Машина остановилась у здания в стиле эпохи королевы Аны, действительно построенного в самом начале восемнадцатого века: в нем располагалась ратуша Хэмпстедской общины. Шесть девушек в платьях пастельных тонов собрались у главного входа, напоминая скучные придорожные цветники. Ане на секунду стало жалко свой шарф. Без него ее платье цвета незабудок выглядело точно таким же, как у всех остальных: узкие бретельки, длинные прямые юбки. У всех девушек волосы были уложены в пучки или венки из сложных кос.

– Мне подождать с тобой? – спросила Лейк.

Она развалилась на обитом кожей сиденье, явно не имея намерения вылезать из машины.

Ана посмотрела на матерей и организаторов, стоявших в стороне, а потом – снова на девушек. Похоже было, что они все знакомы между собой, в чем не было ничего удивительного. Почти все Чистые невесты предпочитали проводить церемонию обручения в ратуше собственной Общины.

– Я вполне обойдусь, – ответила она.

Ник обошел машину спереди и, открыв заднюю дверь, подал Ане руку. Она оперлась на нее, а другой рукой вытащила центральную шпильку, закреплявшую ее пучок. Шелковистые прямые волосы упали на плечи.

– Их можно было сразу оставить распущенными, – проворчала Лейк.

– Извини, – отозвалась Ана, вынимая остальные шпильки.

Пусть Лейк и потратила целый час на то, чтобы соорудить эту сложную прическу, Ана мгновенно почувствовала себя лучше. Хотя внимание на нее обращали совершенно не по тем причинам, какие могли ее радовать, она нисколько не желала бы стать незаметной. Набросив на плечи шаль, она вышла на тротуар. Сквозь тонкие облака просвечивало солнце, но было холодно. Она подумала о раненой девочке. Ближайшей больницей будет Уиттингтонская в Хэмпстеде: до нее от пруда было всего десять минут. Вот только девочку не пропустят через КПП Хэмпстеда. Ей придется идти в обход, а это – лишние сорок или пятьдесят минут.

– Ник, – обратилась она к отцовскому шоферу, уже вернувшемуся на водительское место, – ты не мог бы вернуться и поискать ту девочку?

– Только если ты пообещаешь больше не выкидывать таких фокусов.

– Обещаю.

Ник выгнул бровь, притворяясь, будто решает, можно ли ей поверить. Весь последний год он возил Ану на уроки игры на фортепьяно в Королевской академии музыки, которая находилась в самом центре Лондона. Семь месяцев назад, после таинственного исчезновения лучшей подруги Аны, Тэмсин, она приобрела привычку забирать часть денег из нелегальных отцовских запасов наличности и отдавать их девочкам-подросткам, вид у которых был такой, будто они голодают уже много недель. Ник успел привыкнуть к ее странным просьбам.

Улыбнувшись ей, он взялся за руль.

– Удачи, – сказал он, – увидимся вечером. Твой отец попросил, чтобы я забрал тебя от концертного зала после празднования.

Ана, прощаясь, помахала ему. Болтавшие у нее за спиной девушки напряглись и смолкли. Дама в коричневом костюме открыла кованые узорчатые ворота и жестом пригласила заходить. Матери на прощание поцеловали дочерей. Организаторы церемоний в последний раз поправили подопечным прически и наложили на губы девушек помаду-блеск. Ана первой прошла по вымощенной камнем дорожке к старинному особняку. Надо полагать, что старший регистратор что-то сказала бы в случае отсутствия одного из участников церемонии с мужской стороны. Хотя эта женщина толком и не взглянула на девушек, так что не заметила бы, если бы счет не сошелся. Девушки, идущие впереди, приостановились у парадной двери, выкрашенной в черный цвет, поджидая остальных участниц церемонии. Ана сосредоточилась на собственных вдохах и выдохах: казалось, она разучилась дышать.

– Теперь мы пройдем в музыкальный салон, – объявила регистратор, когда последние две девушки приковыляли к ним на слишком высоких каблуках.

«Вдохни, согни ногу в колене, подними стопу, согни другую ногу». Слава богу, хотя бы сердце у нее продолжало биться самостоятельно – пусть и чересчур быстро.

Ана прошла за регистратором в холл, а затем – в первую дверь налево. Музыкальный салон находился в передней части здания. При ярком дневном свете деревянные панели обшивки сияли медовыми тонами. Молодые мужчины стояли в двенадцати шагах от двери лицом к ней. Два ряда по три человека. Шесть пар обтянутых темными пиджаками плеч. Семь девушек.

Ана споткнулась. Рядом кружились пастельные платья: девушки проплывали по паркетному полу к своим партнерам. «Боль в груди, головокружение и одышка – это признаки панического состояния, – напомнила она себе. – Ты не имеешь права на острый приступ паники». Она поджала пальцы ног, с силой надавив ими на подошвы своих туфелек на низком каблучке.

Пухленькая девушка дошла до середины зала и растерянно обернулась. В эту же минуту молодой человек из второго ряда шагнул вперед. Овальное лицо, подбородок с ямочкой, волнистые волосы. Серо-зеленые глаза Джаспера посмотрели на Ану, и ее напряжение улетучилось. Нетвердыми шагами она прошла к нему, чувствуя легкое головокружение.

Позади нее в зал шаркающими шагами вошла женщина средних лет. Пухленькая девушка ахнула. Женщина обхватила девушку за талию и куда-то увела. В любое другое время Ана всей душой посочувствовала бы несчастной, надеясь, что ее партнер просто заболел, но сейчас облегчение от того, что это случилось не с ней, было слишком велико. Сегодня она сама оказалась на эмоциональных качелях. Ей придется напрягать все силы, чтобы выдержать все до конца.

Регистратор зашла за большой письменный стол в дальней части зала и обратилась к ним.

– Возьмите своего партнера по обручению за руку, пожалуйста, – сказала она.

Ана покосилась на Джаспера. Его брови сдвинулись к переносице. Он выглядел напряженным, словно готовился к драке, а над его правым глазом виднелся недостаточно удачно замазанный синяк. Ане стало интересно, как он его заполучил. И почти сразу же она задохнулась от стыда. Ей не следовало заставлять его идти на это!

Он посмотрел на ее руку – и переплел свои костлявые пальцы с ее пальцами. Его кожа показалась ей мягкой и скользкой. Девять дней тому назад, когда они в последний раз виделись, Джаспер выглядел озабоченным, но не сердитым. Он постоянно крутил в руках медальон в форме звездочки и сказал ей, что ей следует продолжать играть на фортепьяно «что бы ни случилось». «Никаких гарантий, ты помнишь?» – добавил он, и она постаралась избавиться от ощущения близкой катастрофы.

Регистратор подошла к юноше с девушкой, которые стояли перед Аной и Джаспером. Она соединила их руки длинной лентой: то же самое было проделано с каждой из пар. В школе Ане говорили, что этот обычай уходит корнями в далекое прошлое: тогда он назывался помолвкой. Сотни лет назад даже помолвка была серьезным обязательством, от которого нелегко было отказаться. Помолвка почти всегда приводила к тому, что женщину выдавали замуж за мужчину, которому она была обещана. Церемонии Чистых символизировали серьезность их отношений: люди сначала обручались, а затем заключали супружеский союз, принося обеты, которые нельзя было нарушить ни в каком случае. Это служило напоминанием о том, что для вступившей в союз пары не существует развода и что их основной долг – это сохранение и увеличение численности Чистых путем рождения потомства и воспитания Чистых детей.

Ане и Джасперу связали руки последними. Джаспер поднял их переплетенные пальцы. У Аны дрожала рука, пока раз за разом регистратор оборачивала их запястья хлопковой лентой. Джаспер чуть сильнее сжал ее руку, умеряя эту дрожь. Она искоса посмотрела на него. Он ответил ей нежным взглядом. Она опустила глаза, в груди зародилась тупая боль.

Регистратор завязала на ленте узел и вернулась, снова встав позади дубового письменного стола с обтянутой кожей крышкой.

– Теперь вы обручены, – объявила она собравшимся. – Ровно через четыре недели каждого из вас попросят сказать, желаете ли вы вступить в союз. Используйте этот период для того, чтобы узнать друг друга. Супружеский союз заключается на всю жизнь и не может быть расторгнут.

Как только женщина договорила, Джаспер подался к Ане и прошептал:

– Мне нужно срочно с тобой поговорить!

Она заглянула ему в глаза и прочла в них тревогу. Коротко кивнув, она крепко сжала его пальцы, приподняла подол свободной рукой – и они поспешно вышли из музыкального салона. Их появление стало неожиданностью для бросающих конфетти, дожидавшихся в холле. Они поспешно взмахнули руками, бросая им вслед крошечные бумажные сердечки. Джаспер не сбавил хода. Он потащил ее по мощеной дорожке к воротам, пробиваясь через группу сплетничающих матушек и организаторов.

Ана увидела своего отца раньше, чем его заметил Джаспер. Эшби Барбер стоял, прислонившись к стене по другую сторону узкой улицы, и, скрестив руки на груди, дожидался их. Его голубые глаза по-волчьи горели в сгущающихся сумерках. Легкая седина в светлых волосах придавала ему аристократический вид, но нисколько не старила. Он был похож на кинозвезду из прошлого века, а не на ученого, награжденного Нобелевской премией.

Ана резко остановилась, потянув Джаспера за руку. Она ощутила легкое чувство вины, а не только удивление. Удивление было вполне понятным: отцы редко приходили на обручение и, хотя в данной ситуации отец вполне мог бы участвовать в церемонии, взяв на себя обязанности матери, на Эшби подобное было не похоже. А чувство вины было связано с попыткой бегства, предпринятой Джаспером, хоть они и имели полное право убегать вдвоем. А еще – с той раненой девочкой.

Джаспер проследил за взглядом Аны и, увидев ее отца, тихо выругался.

Эшби перешел улицу.

– Поздравляю, – сказал он, дотронувшись до их связанных рук, которые были похожи на нечто уродливое, перетянутое жгутом. А потом он поцеловал Ану в щеку и пожал правую руку Джаспера. – Извините, что не смог приехать раньше.

– Я вообще не знала, что ты собирался приехать, – сказала Ана.

Ее отец улыбнулся, демонстрируя блестящие белые зубы. Ана посмотрела на Джаспера. Он так сильно побледнел, что казался больным.

– Где Ник? – спросил Эшби.

– На концерт нас повезет шофер Джаспера. – Ана не стала говорить отцу, что отправила Ника отвозить раненую девочку в городскую больницу: он не обрадуется испачканным кровью сиденьям. – Я сказала Нику, что он пока мне не нужен.

– Ну что ж, – сказал Эшби, обращаясь к Джасперу, – твои родители ждут нас, чтобы выпить в честь этого события, и вы двое, наверное, захотите воспользоваться случаем впервые ехать вместе. К счастью, я задержал лишнего шофера. Я поеду в «Барбикан» следом за вами.

– Ладно, папа.

Ана растянула губы в напряженную улыбку, заметив, что Джаспер стоит рядом с ней молча. Это было почти невежливо. Ну что ж, они все-таки будут одни во время поездки на концерт, и тогда он наконец скажет ей, что происходит.

3. Концерт

Джаспер ссутулился на заднем сиденье позади шофера. Ана сидела рядом с ним. Их плечи соприкасались, соединенные лентой руки лежали на сиденье между ними. Машина ползла по центральной улице Хэмпстеда к южному КПП около Белсайз-парка. Джаспер не проронил ни слова после того тихого ругательства при виде ее отца. Если в течение церемонии он выглядел готовым к бою, теперь казалось, что он признал себя побежденным.

– Джаспер! – окликнула она его. – Что случилось?

Он бросил на нее быстрый взгляд, но Ане показалось, будто этот взгляд устремлен куда-то в его мысли, словно нереальна она сама, а не то, что он видит.

– Не сейчас, – ответил он.

– Пять минут назад ты сказал, что тебе нужно срочно со мной поговорить.

– Ну а теперь не нужно.

По ее телу растеклось леденящее напряжение. Если Джаспер не способен открыться ей в день их обручения, то она сильно сомневается, стоит ли ей трудиться и терпеть жизнь в Общине и все то, что будет связано с этим: проверки Коллегии, постоянное наблюдение и отчуждение. Однако понятно: лишь от гнева и гордости появляются подобные мысли. Она не имеет права махнуть на себя рукой! Она разгладила на коленях голубые складки ткани.

– Джаспер, ну пожалуйста! В следующие несколько недель мы много времени будем проводить вместе. Я надеялась, что мы сможем быть откровенными друг с другом.

Его взгляд снова сфокусировался на ней.

– Ты уверена, что хочешь честности? – спросил он.

Его негромкий голос прозвучал так угрожающе, что Ана вздрогнула.

Рука Джаспера лежала в ее ладони и ощущалась как очень горячая и безвольная. Ане захотелось развязать белую ленту и сесть подальше от него – или вообще выскочить из машины, когда они остановятся у хэмпстедского КПП. Но, конечно, она ничего подобного делать не стала.

– Да, – ответила она на его вопрос, – я хочу, чтобы мы были честными друг с другом. Ты не должен идти на этот союз только потому, что тебе меня жалко, или потому, что импульсивно сделал мне предложение обручиться, не зная, что у меня Большая Тройка, – а теперь из-за какого-то неуместного чувства долга считаешь себя ответственным за мое будущее благополучие.

– Понятно, – сказал Джаспер. На его болезненно-бледном лице промелькнула тень улыбки. – Значит, вот как ты себя ведешь, когда нам впервые официально разрешено оказаться наедине?

– И вот как ведешь себя ты, – парировала она.

Он стремится увести ее от серьезного разговора, но она не допустит этого. Ей слишком хорошо известно, каково жить с человеком, если не получается нормального общения. Они с отцом никогда не были близки. На какие бы компромиссы она ни была готова, непрочные отношения с Джаспером в их число не входят: она не готова на такое даже ради того, чтобы избежать отправки в Город. Она взглянула на него – и безнадежность, отразившаяся на его лице, заставила ее смягчиться.

– Я не уверена, что могу от тебя требовать такое, – сказала она.

– Требовать что?

– Перестань! Ты понял, о чем я.

Он молча нахмурился.

Ана захватила мягкий шелк платья между большим и указательным пальцами правой руки, рассеянно его потерла и спросила:

– Как идут твои занятия?

– Нормально.

– Если хочешь, я могу помочь тебе готовиться к адвокатскому экзамену.

Джаспер снова поднял взгляд и воззрился на нее. Возможно, он счел это предложение нелепым.

– Когда папу арестовали, я заинтересовалась юриспруденцией, – пояснила она. – А потом ты начал учиться на юридическом. Я вроде как шла по программе.

Она пожала плечами. Наверное, не стоит ему признаваться, насколько сильно ее заинтересовал и увлек этот предмет. Ему неинтересно будет слушать, как полное отсутствие общения со сверстницами и скучные школьные занятия заставили ее прочесть все работы из оксфордской программы, какие она только могла заполучить. Юриспруденция позволяла ей применять свою прирожденную способность запоминать, а кроме того, она получала удовольствие от логичных и нетривиальных аргументов. Ее школьная программа никогда не требовала от нее такого напряжения умственных способностей. Если уж на то пошло, то с приближением к выпуску занятия становились все примитивнее и глупее.

Джаспер продолжал молчать.

Ана выглянула в окно, а потом сделала еще одну попытку:

– Я… э… по дороге на церемонию вспомнила, как мы в первый раз встретились, – сказала она. – На рождественском приеме, который устраивали твои родители.

– Ты была тогда гораздо ниже ростом, – откликнулся он.

– Мне было одиннадцать.

– Да, возможно, поэтому.

На его лице снова появилась тень улыбки.

Она подняла глаза, и под его взглядом ей стало теплее. Наверное, извлечение прежнего Джаспера из этого нового человека требовало ловкости и осторожности – как для того, чтобы извлечь мякоть из колючего плода опунции.

– Я была уверена, что, когда я повзрослею, ты уже будешь обручен, – заметила она.

– Ну, один раз так чуть и не получилось.

– А кто отказался?

– Это вышло обоюдно.

Она кивнула, но не поверила ему. Она не могла себе представить, чтобы какая-то впечатлительная юная девушка смогла отказать богатому и красивому Джасперу Тореллу.

– Ты тогда играла на пианино, – вспомнил он. – Когда мы впервые встретились, – добавил он в качестве объяснения. – Ты спряталась в старом крыле рядом с библиотекой, играла на пианино и плакала.

Ана отвела взгляд: ее удивило и смутило то, что он об этом помнит.

– Да. А вы с Томом меня нашли и настояли, чтобы я вернулась к остальным.

Джаспер улыбнулся, однако его улыбка быстро померкла, а взгляд снова стал холодным.

– Ты предпочитаешь о нем не говорить?

– Нет, все нормально, – ответил он.

Однако его охватила печаль – уныние, которое было ей слишком хорошо знакомо по тому времени, когда умерла ее мать. Толком не поняв, что делает, она подняла руку и провела кончиком пальца по синяку над его глазом. Он схватил ее руку и поднес к губам, нежно поцеловав ладонь у основания большого пальца. Она затаила дыхание. Ей почему-то представилось, что ее болезнь сочится из ее кожи там, где к ней прикасаются его губы. Болезнь окрашивает их в синий цвет, она проникает в его вены и смешивается с кровью, циркулирующей по его телу. Это было похоже на проклятье. Он – ее противоядие. Она – его отрава.

Первые аккорды последнего концертного номера этого вечера разнеслись по залу. Ссутулившись в своем кресле на балконе, Джаспер пытался проглотить вставший у него в горле ком. Мелодия, которую они слушали, причиняла ему почти такую же сильную боль, как и недоумение в глазах Аны, цветом напоминавших осенний океан. Его пальцы инстинктивно нырнули под рубашку – за медальоном, который он переделал так, чтобы в нем можно было спрятать результаты расследования его брата Тома. Ему уже много месяцев хотелось рассказать Ане, что происходит, но он боялся, что она ему не поверит. Точно так же, как он сам не поверил брату за неделю до его гибели, когда Том заявил, что ему удалось выйти на сенсацию века: с анализами на Чистоту что-то не так!

Концерт до минор Рахманинова стал грустным. В партере воцарилась тишина. Джаспер не замечал тихих разговоров и шепота вокруг до таких вот моментов, когда они прекращались. Он посмотрел поверх края балкона вниз, где плечом к плечу в загоне из металлической сетки стояли Психи. Подсевших на бензидокс различить было легко: они дергались и извивались, у них были большие проплешины в волосах или некачественные парики. У большинства собравшихся в эту толпу оборванцев были включены интерфейсы, и эти миниатюрные компьютеры отбрасывали стремительно кружащиеся символы и слоганы на футболки и свитера тех, кто стояли впереди них. Нечеткие картинки и буквы пульсировали разноцветным морем. Некоторые Психи манипулировали цифровой информацией в такт музыке, жестами меняя цвета и образы, налагающиеся на окружающий их мир.

Когда скрипки начали крещендо и музыка заполнила весь огромный зал, бормотание и шевеление возобновились.

Ком в горле у Джаспера раздулся до размеров теннисного мяча. Он понял, что ему необходимо что-то сказать Ане прямо сейчас. Возможно, это его последний шанс. Он придвинулся к ней. Аромат лимона и сияние ее пепельных волос на мгновение заставили его забыться. Ощутив его близость, она повернула голову. Серьезный взгляд остановился на его лице. Он сжал пальцы под связывающей их лентой и наклонился к барьеру балкона, увлекая ее за собой. Глядя на пианиста, сидящего за роялем в центре сцены, он заговорил:

– Есть вещи, которые мне не удавалось тебе сказать, – негромко проговорил он. – У меня проблемы. – Ее глаза округлились. – Не смотри на меня, – добавил он. – Не привлекай к нам внимания.

Она молча кивнула, и ее лицо стало спокойным. Она прижалась виском к его щеке, словно они всего лишь наслаждаются возможностью быть вместе – и этим движением заслонила его губы.

Джаспер почувствовал прилив восхищения ею – ее умом, не выставляемым напоказ. А еще – глубокое сожаление. Ему давно следовало ей довериться. Теперь уже слишком поздно.

– Этим утром я встречался с одним знакомым из Города, – начал Джаспер. – Только что мы с ним разговаривали, а потом у него вдруг поехала крыша, он обезумел. В считаные секунды появился психпатруль. Ему ввели успокоительное и утащили. И это было… из-за меня.

Отец Аны, сидевший слева от нее, встал. Она отодвинулась назад, чтобы он смог протиснуться мимо сидящих, вдоль ряда, и потянула за собой Джаспера. Пока Эшби извинялся, мать Джаспера, сидевшая справа от сына, накрыла его руку своей. Джаспер повернулся к ней и увидел, что вся его семья – отец, мать и сестра – наблюдает за ним.

У него загорелись щеки. Мать убрала руку, он начал расправлять замявшийся рукав смокинга, и, когда дернул его, крошечный листок вылетел из кармана и порхнул на пол. Он тут же уронил программку и нагнулся, чтобы поднять оба листка, дернув за собой Ану.

– Извини, – пробормотал он. Положив программку на колени, он чуть прищурился, пытаясь разобрать то, что было написано на маленькой бумажке. Там оказался номер телефона. – Ана, – прошептал он. – Извини, мне надо…

Он развязал обручальный узел и начал раскручивать ленту, связывавшую их руки. Она побледнела. Хотя обрученная пара, разумеется, не оставалась связанной в течение всех четырех недель ухаживания, обычно момент снятия ленты был значимым, глубоко интимным и полным молчаливой надежды. Часто пара оттягивала эту минуту как можно дольше, считая добрым знаком сохранение связи до того мгновения, когда приходило время расставаться на ночь.

– Извини, – еще раз повторил Джаспер.

Встав, он протиснулся мимо своих родных, сидевших в конце ряда. С отчаянно бьющимся сердцем он зашагал по проходу, расстегивая слишком тугой, душивший его галстук-бабочку. Дойдя до выхода, открыл дверь зала и вывалился в коридор. Дверь автоматически закрылась за ним, заглушив звуки оркестра. Цепочка тусклых цветных напольных лампочек указывала путь к бару.

Только после «несчастного случая» с братом и «расследования» смотрителей, которое включало в себя тщательный обыск комнаты Тома и конфискацию всех его вещей, Джаспер поверил в то, что его брат действительно обнаружил нечто важное. И только еще через несколько недель он собрался с духом и открыл шкафчик Тома в гольф-клубе. Там он обнаружил крошечный диск, спрятанный за металлической задвижкой – точь-в-точь так, как говорил Том. Он нашел диск – и снова спрятал, уже в соседнем шкафчике. Он размышлял два года, прежде чем принял решение закончить то, что начал брат. После этого он начал медленно искать нужных людей и придумывать безопасный способ вынести доказательства из Общины.

И все его планы этим утром рухнули. Стоило Джасперу передать единственную запасную копию материалов расследования курьеру, как этот тип взбесился. За минуту до этого с ним все было в порядке. Ясно, что он заранее был накачан психотропным средством, а психпатруль был наготове. А это означало, что произошла утечка. Смотрители точно знали, что происходит, и изъяли курьера. И теперь очень скоро они выйдут на Джаспера.

Ему следовало скрыться в момент суматохи, просочиться сквозь щели в хаотичных улицах Лондона и лечь на дно, но он оказался не готов к отказу от своей прежней жизни и не знал, куда именно бежать. И хотя он не мог рассказать о происходящем матери, он надеялся найти возможность открыть правду Ане.

Дойдя до бара, Джаспер оглянулся, проверяя, не следят ли за ним. Расположенные в потолке динамики вибрировали: концерт заканчивался, валторны громко трубили. Снова вступил рояль, рассыпая четкие быстрые ноты. Он хорошо знал эту последнюю композицию из программы концерта, однако переход к новой теме на этот раз показался ему иным, словно вышедшим из-под контроля. Обойдя бар и снова оглянувшись, он шагнул в дверь, ведущую на пожарную лестницу.

Оказавшись на лестничной площадке, Джаспер взмахнул перед собой рукой, чтобы включить интерфейс – золотой треугольник с заключенным в нем кругом рубинового стекла, – висевший у него на шее на цепочке. Рубин загорелся. Как только устройство начало передавать цифровую информацию со встроенного компьютера, красный камень засиял на фоне его рубашки, словно горящий уголек. Джаспер быстро вставил в паз магнитный скремблер, чтобы смотрители не смогли воспользоваться его передачей, отслеживая его местоположение, и произвел жест, затребовавший телефонный звонок. Камера интерфейса зарегистрировала движение его руки, и компьютер перешел в режим телефона, проецируя в воздухе номера. Джаспер поставил открытую ладонь параллельно груди, и на ней возникла виртуальная клавиатура телефона. Второй рукой он ввел в нее номер, оказавшийся на листочке, который он обнаружил в нагрудном кармане своего смокинга.

Звонок тут же переключился на режим речевой почты.

– Это Энкиду, – произнес мужской голос. – Я занят, попробуйте позвонить позже. Бип! Извините, сообщений не принимаю. Я вам не автоответчик.

Джаспер отключил связь и снова посмотрел на листок. Рядом с номером было нацарапано слово «Камден». Пока он комкал листок и прятал его в карман брюк, сигнал интерфейса сообщил о получении почты.

«Энкиду, Камден», – подумал он. Если он сможет попасть туда так, чтобы за ним не проследили, у него, возможно, появится шанс уйти от смотрителей. Встав так, чтобы дверь пожарной лестницы послужила экраном его интерфейса, он открыл новое сообщение – и увидел изображение парня в смирительной рубашке. Из сломанного носа у него струилась кровь. Рот был разверзнут в крике, лоб разбит. Лицо парня было неузнаваемым. Вот только глаза… это были глаза его связного. Того самого курьера.

У Джаспера рубашка стала мокрой от пота, капли с висков потекли по щекам. Он сорвал с себя галстук и согнулся пополам, упираясь ладонями в колени. Дыхание у него сбилось. Музыка, хоть и была теперь еле слышной, бешено закружилась у него в голове.

Кто-то неизвестный отправил ему это изображение, чтобы его предостеречь или запугать. Так или иначе, сообщение подтвердило то, что он знал и раньше: приступ безумия у курьера, начавшийся сразу после того, как Джаспер вручил ему диск, не был случайным.

Джаспер бросил взгляд на камеру наблюдения под потолком, повернулся и побежал вниз по лестнице. Его жесткие подошвы стучали по бетонным ступенькам. На втором уровне его интерфейс на мгновение отключился и тут же заработал снова, задействовав беспроводную усилительную сеть. На третьем уровне он, задыхаясь, рванул дверь, уводящую с пожарной лестницы.

В темноте парили ноты солирующего гобоя. Печальный духовой инструмент проник через старые динамики парковки, раскололся о стену, разделявшую уровень, и узлом завязал Джасперу все внутренности. Он нерешительно остановился.

Его мать не заслужила того, чтобы еще один ее сын таинственным образом исчез. И Ана заслуживает большего. Он напортачил.

Гобой стал тише, а фортепьянная тема начала нарастать. Ее подхватили скрипки.

Быстро выведя трехмерный план Центра искусств, он стал искать выход. «Барбикан», построенный в семидесятых годах двадцатого века, представлял собой обширный лабиринт бетонных лестниц, серых башен и соединительных переходов. Джаспер нашел нужный участок и настроил проекцию интерфейса так, чтобы та слабо светилась. Он осторожно двинулся от лестницы – единственного места, где длинные флуоресцентные лампы еще работали, – к туннелю перехода. Туннель вел к ступенькам, которые выходили наружу в проулке, связанном со станцией «Мургейт». Наилучшим способом уйти от наблюдения была бы подземка. Система слежки смотрителей не может охватить обширную систему лондонского метро.

Джаспер прошел мимо стоящих рядком старых машин, ободранных до полной неузнаваемости. Двадцать три года назад, когда источники бензина начали подходить к концу и начались Бензиновые войны, по всей стране были брошены миллионы автомобилей: перед домами, в гаражах и на автопарковках, таких как эта. Ограниченные ресурсы электричек оказались не в состоянии обеспечивать людей, прежде приезжавших на работу на машинах, – и люди, сотни тысяч, стали стекаться в крупные города, предоставляя городкам и поселкам медленно умирать.

На фоне хорошо знакомой мелодии послышался звук заработавшего двигателя. Джаспер заслонил свой интерфейс и, пригнувшись у толстой колонны, прислушался. Похоже было, что вибрирующий гул доносится откуда-то сзади. У него заколотилось сердце. Автостоянкой на этом уровне почти никто не пользовался: в ней не было никакой необходимости, поскольку шоферам Чистых хватало места, чтобы припарковаться на первом уровне.

Джаспер сузил поле освещенности интерфейса, превратив его в резкий луч света. Вместо того чтобы ощупью пробираться вдоль стены ко второму уровню, он с помощью луча сначала найдет дверь в туннель, а потом направится к ней уже в темноте.

Он вел лучом по кирпичной стене, пока не увидел металлическую дверь, и мысленно проложил себе путь туда. Восемь шагов вперед на «два часа», шаг, чтобы обойти толстую колонну, а потом четыре шага на «три часа». Он отключил освещение и прислушался. В ушах шумела кровь, он больше не мог различить негромкий звук гибридного двигателя. Глубоко вздохнув, он выпрямился и двинулся вперед.

Включившиеся фары поймали его фигуру. Машина поехала к нему, быстро набирая скорость. Джаспер перешел на бег, за секунду преодолев четыре метра. Машина остановилась у колонны. Ослепленный фарами Джаспер толкнулся в дверь.

Она не поддалась.

Собрав все силы, он ударил плечом в холодный металл. Руку ему обожгло острой болью. Дверь не открылась. На мгновение потрясение парализовало его.

Свет фар стал менее ярким. Решив не сдаваться, Джаспер бросился к пандусу, который вел на следующий уровень. Крохотная точка света прыгала перед ним в темноте: кто-то приближался к нему с включенным интерфейсом. Джаспер рванулся назад. Машина дернулась, отрезая ему путь к отступлению, поймав его между своим корпусом и вращающимся разноцветным лучом интерфейса.

По туннелю разносился звук шагов: топ-топ.

– Решил уйти пораньше, Джаспер? – осведомился голос.

У Джаспера оборвалось сердце. В своей панике он даже не сразу опознал бархатный баритон, но в следующую секунду пришло понимание. Каким он был идиотом! Каким наивным дурнем!

– Ты поставил меня в очень неловкое положение, – сказал мужчина. – Я долго надеялся, что мы сможем обойтись без этого.

Щуря глаза, Джаспер всматривался в темноту. Человек держал в руках какой-то металлический стержень. Вверх по позвоночнику Джаспера словно иголками прошлись. Это ощущение все усиливалось, приближаясь к голове, и взрывом затопило черепную коробку. Он попытался поднять руку к месту самой сильной боли, но она осталась безвольно висеть. Он попытался сообразить, что можно сделать, но мысли превратились в разлетающиеся нити, которые поймать никак не удавалось.

До его сознания доходила только музыка, напомнившая ему про Ану: это были финальные аккорды концерта.

4. Похищение

Через высокое окно полуподвала просачивался хмурый рассвет. Ана, задержав дыхание, сидела по-турецки на дне плавательного бассейна. Между коленями у нее был зажат блок балласта. Закрыв глаза, она сосредоточилась на медленном и ровном биении собственного сердца. Легкие у нее горели. Она расслабила мышцы рук, лица, грудной клетки. Она считала про себя. По мере того, как жжение утихало, ее начали одолевать мысли о вчерашнем вечере. Она упорно отгоняла их, решив не вспоминать о том, как ее друг распустил обручальную ленту, словно этот символ не имел никакого значения, как она искала Джаспера, пока концертный зал и бар не опустели, а потом вынуждена была признаться себе, что он ушел не попрощавшись.

От ее носа вверх пошли пузырьки. Она попыталась продолжить счет, чтобы отвлечься, но у нее ничего не получилось. Ей не удавалось отгородиться от Джаспера. Даже во сне он ее преследовал. Глубокой ночью она проснулась от кошмара. Во сне она увидела себя стоящей у их брачного ложа с ножом в руке. С зазубренного лезвия капала кровь. Она в недоумении посмотрела вниз – и увидела, что простыня, которой накрыт Джаспер, блестит от жидкого кармина. Она проснулась, дрожа и в поту, и больше не смогла заснуть.

Ана выдохнула под водой остаток воздуха. Вынырнув на поверхность, подтянулась на край бассейна. Вытершись, набросила полотенце на плечи и стала подниматься по лестнице из полуподвала. От холодного пола по ногам у нее побежали мурашки. Она направилась к жилой части дома, но в конце коридора остановилась. За тонкой стеной кухни пульсировали голоса. Мужские голоса. Она ощутила странную смесь любопытства и тревоги. Ее отец никогда не просыпался раньше половины восьмого – и у него никогда не ночевали гости, даже женщины. Происходило что-то важное!

Свистнул чайник. Ана заглянула в гостиную. Над невысоким буфетом замерцал плоский экран: это означало, что ее отец включил его через свой интерфейс и вернется, чтобы смотреть передачу. Воспользовавшись удобным моментом, она быстро прошла по дощатому полу и турецким коврам мимо стеклянного журнального столика и длинного ряда фотографий звезд рока, которые собирал ее отец. Добравшись до небольшого помоста, где стоял ее рояль, она замерла. Кто-то открыл крышку клавиатуры. Никому не разрешалось дотрагиваться до ее рояля – даже уборщице!

Внезапно она услышала голос отца.

– Не понимаю, – говорил он, приближаясь, так что его голос становился все громче, – почему бы вообще не прекратить допускать в Общины журналистов.

Ана поспешно взбежала по винтовой лестнице. Ей не хотелось, чтобы гость отца застал ее в купальнике и полотенце. И к тому же, если не будет известно о том, что она здесь, ей скорее удастся выяснить, что происходит. На половине лестницы, там, где ее уже не было видно, она остановилась.

– Надо будет поставить там пару лишних охранников, – продолжил ее отец. – Я не желаю, чтобы они приставляли к забору лестницы, пытаясь заглянуть на участок.

Прижав руки к груди, Ана пыталась успокоить свое бурное дыхание.

– Если бы вы разрешили паре ждать у выхода…

– Ни в коем случае, – отрезал Эшби.

– Ну, так может, вы что-то им дадите, – предложил его собеседник. Его напевный говор показался Ане знакомым. – Фото, – добавил он, – или цитату, которая покажет, как она потрясена известием. Тогда репортеры могут отступиться.

«Она потрясена». Эти слова закрутились у Аны в голове. У нее подкосились ноги.

– Ну, вот и оно, – проговорил ее отец.

Экранный звук включился. Оба мужчины прекратили разговор.

– …Джаспер Торелл, – объявил диктор, – сын Дэвида Торелла, генерального директора огромной фармацевтической компании «Новастра», вчера вечером был похищен…

Слова стали путаться, а потом Ана и вовсе перестала их слышать. Она содрогнулась. Где-то очень далеко – гораздо дальше системы кругового звука гостиной – телеведущий продолжил:

– Усиливаются опасения относительно того, что его похищение могло иметь политические мотивы. «Новастра», которой принадлежит патент на чудо-лекарство бензидокс, сейчас ведет переговоры о миллиардной сделке с правительственной Службой психического здоровья – переговоры, которые в последние несколько недель были предметом жарких дебатов.

Вода стекала по спине и бедрам Аны, образуя на ступеньке лужицу. Купальная шапочка сдавливала ей виски. Она еле держалась на ногах. Еще немного – и она рухнет на ступеньки прямо в купальнике.

Стиснув пальцами край полотенца, она быстро пошла наверх. Ладонь второй руки она припечатывала к гладкой серой стене, чтобы не спотыкаться во время подъема.

– Ариана? – окликнул ее отец.

Поднявшись по ступенькам, она помчалась по коридору. Когда вбежала в свою спальню, на стенах зажглись черно-белые фотографии, на которых она была запечатлена во время игры на рояле. Она заперлась в ванной и скорчилась в душе. Вода включилась автоматически, поливая ее со всех сторон.

Кабинку наполнил густой пар. Она зарыдала. В ее сердце боролись злость и страх. Как смотрители могли допустить такое? Им положено защищать Чистых от Психов! И зачем Джаспер раньше времени ушел с концерта, если знал, что Психи пытаются его захватить? Он ведь сказал, что у него проблемы! Почему он ничего не сказал своему отцу или смотрителям?

Она яростно пнула ногой стенку душевой кабинки. Толстое стекло завибрировало. Ей следовало добиться, чтобы Джаспер сказал ей, что происходит, еще когда они ехали в машине с обручения! Ей следовало встать и выйти с ним из зала, а не колебаться. В результате этого промедления она его потеряла.

– Ариана!

За дверью ванной раздался резкий голос ее отца. Она раздраженно заворчала. Ее отец хуже Коллегии! Он постоянно проверяет ее, ища признаки неуравновешенности.

– Ариана, открой дверь!

В отрывистых словах звучало предостережение.

Она заставила себя проглотить рыдания, шмыгнула носом и быстро встала, сдернув с головы купальную шапочку. Сброшенный купальник шлепнулся в угол с влажным шлепком.

– Иду! – громко ответила она.

Выйдя из-под душа, набросила на себя халат. Лицо у нее горело от соленых слез и хлорки. Ополоснув его холодной водой, промокнула щеки и лоб полотенцем. Помимо ее неровного дыхания в ванной слышны были только звуки, доносившиеся из-за высоко расположенного окошка: птичьи трели и свист ветра на площадке для гольфа, которая находилась за их домом. Когда Ана наконец немного овладела собой, она отперла дверь.

Ее отец пристроился на туалетном столике у окна. Его широкие плечи и голова силуэтом виднелись на фоне неяркого света. Она заставила себя посмотреть прямо на него.

– Это – неприятность, – проговорил он медленно, словно у нее были проблемы со слухом, – а не катастрофа.

Она возмущенно фыркнула.

– Смотрители, – продолжил он, – обязательно найдут Джаспера. К моменту заключения союза все уже будет улажено.

У Аны от возмущения затряслись руки. Она поспешно сцепила их за спиной. Его самоуверенность в ситуации, которую он не контролирует, была просто невыносимой.

– Ты считаешь, меня интересует только союз? Джаспер, может быть, ранен или убит!

– Его похитили, скорее всего, ради выкупа или чтобы надавить на его отца из-за этой правительственной сделки на бензидокс. Я не тревожусь за Джаспера, и тебе тоже не следует за него бояться. Единственное, что меня в этой истории беспокоит, – проговорил он уже мягче, – единственное, что может превратить это из простой неприятности в катастрофу… – он чуть помолчал, – это ты.

Его взгляд Ана ощутила, как ледяную стрелу, ударившую ее прямо в переносицу. Вздрогнув, она плотнее закуталась в халат. Как это похоже на отца: свести все к ее собственной ненадежности!

– Со мной все в порядке.

– Что-то не похоже.

– Правда? А на что это похоже? – Ее пальцы сжались на чугунном литье, стоявшем на столике у двери в ванную, крепко обхватив шею миниатюрной куропатки. – На то, что я чуточку расстроена?

Ее отец встал прямо.

– Коллегия приедет сюда меньше чем через час. Я бы посоветовал тебе настроиться на образ «глубоко встревожена, но сохраняю оптимизм ради Джаспера».

– И чем, по-твоему, мой оптимизм сможет ему помочь? – осведомилась она.

Ее отец посмотрел на нее с немалым раздражением.

– Соберись, Ариана! В столь серьезной ситуации Коллегия будет пристально за тобой наблюдать.

Внутренне она содрогнулась, однако не допустила, чтобы страх отразился у нее на лице. С того момента, когда Коллегия объявила ее Спящей, имеющей ген Большой Тройки, ее проверяли регулярно и беспощадно. Они все были ей противны. Ей было противно то, что посторонним людям удалось залезть ей в голову, обосноваться в той части ее разума, которая хладнокровно наблюдает за всем тем, что она делает и чувствует.

Ее отец шагнул к ней.

– Ариана, – проговорил он с непривычной мягкостью, – я не говорил, что тебе будет легко. Но ты подготовлена. И тебе бывало и тяжелее. Джаспер отнюдь не обрадуется, если, вернувшись, узнает, что Коллегия объявила тебя Активной.

Ана смотрела прямо перед собой, отказываясь успокоить его, встретившись с ним взглядом.

– Ну что ж, – сказал он, засовывая руки в карманы своего синего халата, – когда будешь готова, можешь спуститься вниз. Нам надо обсудить то, что ты будешь говорить Коллегии.

– Прекрасно.

Эшби прошел мимо кровати к двери.

– Почему бы тебе не надеть ту белую блузку с серой юбкой?

– Ладно.

Он остановился на пороге и секунду внимательно смотрел на нее. Выискивая признаки слабости, конечно же.

– Молодец, – бросил он наконец, после чего закрыл за собой дверь спальни.

Ана осталась стоять, мрачно глядя ему вслед, пока его шаги звучали в коридоре. Она была очень зла на него – и на себя. Постепенно гнев ушел, и она опустилась на пол, растянувшись прямо на голых досках. Ей казалось, что у нее разрывается сердце. Не только из-за того, что Джаспера вчера вечером захватили в плен: она горевала о том пареньке, который исчез три года тому назад, когда умер его брат, – и которого она на мгновение увидела по дороге на концерт. Теперь, наверное, он навсегда для нее потерян. Он резко изменился после несчастного случая, происшедшего с Томом. Что же с ним станет после того, как он многие часы проведет в руках жестоких похитителей-Психов?

Перед ее мысленным взором встал Джаспер – такой, каким она видела его на похоронах Тома. Болезненно-бледный, небритый. Его мрачные глаза ввалились, под ними образовались серые мешки. В конце церемонии, когда все уже разошлись, он нашел Ану, словно видел, как она незаметно вошла и спряталась в полутемном углу.

– Привет, Ариана, – сказал он. Она застыла под его ледяным взглядом, испугавшись, что он сейчас вызовет охрану и велит ее вывести. Она боялась, что не перенесет еще одного унижения после всего того, что ей пришлось вытерпеть за последние пару недель. – Так как твои дела?

Его голос был странным, стальным: казалось, об него можно порезаться. Она открыла было рот, чтобы сказать «хорошо», но тут же снова его закрыла. Ее первой мыслью было ответить так, словно этот вопрос ей задали в Коллегии! Произвести впечатление уравновешенной, спокойной, потрясенной и расстроенной в нужных пропорциях. Однако отблески боли в его глазах подвигли ее на правдивый ответ.

– Мне трудно спать, – сказала она. – Когда я закрываю глаза, то все кружится без остановки.

– Значит, не так уж хорошо, – заключил он.

Уголки его губ чуть приподнялись. Она смотрела прямо на него. Оказавшись так близко, она заметила, что его глаза расставлены шире, чем у большинства людей, а лоб оказался больше, чем ей помнилось. Она покраснела. Необрученной Чистой девушке не следовало разговаривать наедине с Чистым мужчиной, пусть даже в общественном месте. А в следующую секунду ее щеки запылали еще ярче. Она не Чистая! Может быть, именно поэтому он так с ней говорит?

– Ты пришла на похороны, – негромко проговорил он.

Она постаралась внешне не выдать своего недоумения. У него что, температура поднялась? Конечно, она пришла! Или, может быть, он хотел сказать, что ей не следовало приходить? Ведь ни ей, ни ее отцу не прислали уведомления о прощальной церемонии.

– Извини. – Она судорожно сглотнула. – Я просто хотела увидеть, все ли у тебя нормально.

– И каков твой вывод?

– Не так уж хорошо, – сказала она, повторяя его собственные слова.

Он почти что улыбнулся.

– Извини, что я не пришел после… ну, ты понимаешь.

Она сразу поняла, что он имеет в виду то радиомолчание, которое ее окружило после того, как Коллегия объявила результаты ее повторного анализа на Чистоту.

– Этого и следовало ожидать.

Он сочувствующе посмотрел на нее. Она нахмурилась. Она не нуждается в его жалости!

– Как идет слушание дела твоего отца? – спросил он.

– Хорошо. Его адвокаты уверены, что дело против него будет прекращено.

На данный момент обвинению не удалось найти хоть какое-то объяснение того, как ее отец мог добыть защитные коды, которые бы позволили ему проникнуть в систему Коллегии и подделать результат ее анализа. Оказывается, вводить данные легко, однако только трое членов Коллегии знали коды, позволяющие кому бы то ни было внести в файлы изменения. Похоже, обвинению не удастся доказать, что он это сделал, хотя Ана была уверена в том, что он виновен.

Джаспер сунул руки в карманы темных брюк.

– Я тут думал. – Его слова заставили воздух колебаться, словно они вылетали на огромной скорости. – Как только дела твоего отца закроют, Коллегия будет решать, что делать с тобой.

Ана поморщилась. Она это прекрасно знала, но то, как Джаспер это сказал, заставило ее почувствовать себя бездомной собакой. Но он продолжил:

– Я собираюсь сказать им: я хочу, чтобы наше обручение состоялось.

Волна жара прокатилась по ее голове, рукам, груди, ногам.

– Почему?

– Потому что я все равно хочу лучше тебя узнать.

– Но нам нельзя заключить союз! Какой в этом смысл?

– Закон не запрещает браков между Чистыми и теми, у кого нашли Большую Тройку.

Когда он произнес: «Большую Тройку», у Аны выступили слезы. Она заморгала, загоняя их обратно.

– Тебе пришлось бы уехать из Общины, – запротестовала она. – Я не могу…

Глаза у него вдруг сильно потемнели, но, наверное, это было эффектом освещения: светившее на улице солнце на мгновение ушло за облако.

– Твоя болезнь не активна, – сказал он. – Ты много лет жила в Общине без происшествий. Почему тебе не разрешат остаться?

Она воззрилась на него, как на сумасшедшего:

– Потому что моя болезнь может начаться в любую минуту. Я могу даже не заметить, что это происходит.

Пальцы ее опущенных рук начали дрожать. Она не могла определить, что заставляет ее трястись: надежда или безумие.

– К тому моменту тебе может быть шестьдесят, семьдесят, восемьдесят. Кто может поручиться, что это вообще произойдет?

– Так говорит анализ на Чистоту, – прошептала она.

Их взгляды встретились. В его глазах вспыхнул какой-то странный огонь. Не знай она, что такого просто быть не может, она решила бы, что у него начинается болезнь: маниакально-депрессивный психоз или одно из множества других нарушений, про которые ее заставлял читать отец.

– Община – твой дом, – сказал Джаспер. – Ты приняла мое предложение обручиться. Если дело против твоего отца будет закрыто, то, по-моему, тебя не должны изгонять из дома или заставлять менять планы на будущее. Почему ты должна расплачиваться за ошибку, которую допустила Коллегия?

– Ты очень расстроен, – быстро проговорила Ана. Внезапно ей отчаянно захотелось поскорее уйти от него. Ей нельзя так думать, нельзя позволить себе надеяться на то, что ее может ждать нечто иное, нежели изгнание в Город. Подхватив подол длинной юбки, она скрипучим голосом добавила: – Мне очень жаль Тома.

А потом она выбежала из зала для панихиды на теплое июньское солнце.

5. Коллегия

Ана заставила себя встать с пола. Она оделась и спустилась вниз. Там отец до тех пор, пока не явились представители Коллегии, натаскивал ее, что следует говорить по поводу похищения Джаспера. Он менял формулировки ее ответов и режиссировал ее выступление, словно она была актрисой, получившей роль в пьесе. Ана понимала, что он жесток с ней для того, чтобы ей было легче выдержать допрос Коллегии, однако не могла простить ему, что он превращает ее чувства в нечто столь хорошо рассчитанное и мало похожее на реальность.

Когда в дверь позвонили, отец ушел, приказав ей играть на рояле что-нибудь красивое, пока он впускает членов Коллегии. Она забарабанила «Собачий вальс», напоминая себе, что, если верить Джасперу и кое-каким из прочитанных ею юридических документов, деятельность Коллегии многих не устраивала. Десятки религиозных и общественных организаций постоянно направляли в правительство петиции с просьбой избавиться от Коллегии или принять новые законы, которые бы ослабили деспотические права Коллегии в отношении Психического здоровья населения.

В дверях возникла сутулая тощая фигура. Ана прекратила игру и повернула голову. В ту же секунду рядом с мужчиной появилась женщина, казавшаяся особенно приземистой и грузной рядом со своим сухопарым спутником. Нос, губы и подбородок у мужчины были совершенно бесформенными. Подслеповатые глазки женщины смотрели на Ану сквозь толстые стекла очков, создавая впечатление удаленности и высоты, словно та рассматривала все через микроскоп.

У Аны отчаянно забилось сердце. Она встала из-за рояля и спустилась с помоста в гостиную, предложив им сесть с ней на кожаные диваны, стоявшие вокруг журнального столика. Они чопорно вошли, одновременно щелкнули застежками портфелей и установили на стеклянной столешнице свои экраны. Ана пошла на кухню за приготовленным заранее подносом с чайником, чашками и печеньем. Ей было бы любопытно узнать, что именно ее учительница здоровья и красоты сказала бы по поводу внутреннего мира этой уродливой парочки. И если уж на то пошло, то интересно, почему внешность у всех членов Коллегии всегда настолько непривлекательна.

Входная дверь громко хлопнула. Наклонившись над мойкой, Ана выглянула в окно, выходившее на подъездную дорогу. Ее отец шагал по асфальту к своей машине, за рулем которой уже ждал водитель. Коллегия никогда не разрешала ему оставаться на ее опросы.

Она вернулась в гостиную и обнаружила у входа в коридор третьего человека, который рассматривал отцовскую коллекцию фотографий рок-звезд. На этом коренастом мужчине не было серого костюма в золотистую полоску, униформы Коллегии.

Руки, державшие поднос, дрогнули. Фарфор зазвенел. Мужчина повернулся к ней и улыбнулся.

– Джек Домбрант, – представился он, подходя, чтобы принять у нее из рук поднос.

Она неуверенно ответила на его улыбку. Это был тот мужчина, разговор которого с отцом она слышала утром, когда узнала новость о похищении Джаспера.

– У вас ирландский акцент, – заметила она.

– О! Большинство современной молодежи его не определили бы, – ответил он. – У вас благодаря игре на рояле хороший слух, а? Моя мама из Дублина.

Ана вспомнила про открытую клавиатуру своего рояля – и одновременно догадалась, что мистер Домбрант – смотритель.

– Мы переехали в Лондон, когда мне было восемь, – продолжил он. – Но мне так и не удалось избавиться от этого говора.

Она кивнула. Значит, они иммигрировали до Развала 2018 года, когда Англия закрыла свои границы, а Шотландия, Уэльс и Северная Ирландия стали независимыми. А это означало, что ему не меньше тридцати одного.

Ана села на диван под телеэкраном, напротив членов Коллегии. Женщина знаком велела ей закатать рукав и закрепила на запястье пластиковый ремешок. Затем она присоединила монитор к интерфейсу Аны. Оба представителя Коллегии склонились над столиком, проверяя экраны своих дисплеев. Ана попыталась успокоить свой участившийся пульс.

– Вы не могли бы описать те чувства, которые испытывали вчера вечером на концерте? – спросил мужчина, не поднимая взгляда.

Члены Коллегии не представлялись и не говорили о себе в единственном числе. За последние три года Ана успела узнать, что они желали, чтобы она обращалась к ним так же, не напрямую. Мужчины и женщины, являвшиеся ее опрашивать, каждый раз были разными, но им удавалось создавать впечатление пугающего единообразия, словно они были частями более крупного животного, чьи индивидуальные полоски и текстура кожи всегда оставались узнаваемыми как части особого целого.

– Я была счастлива и немного волновалась, – ответила она.

Смотритель угостился шоколадным печеньем и присел на край кресла. Хруст пережевываемого лакомства царапал ей нервы.

Мужчина из Коллегии посмотрел на нее, часто моргая. Женщина что-то записывала.

– Вы испытывали чувство вины из-за Джаспера? – спросил мужчина.

Ана сглотнула и помотала головой.

– Вы не чувствуете никакой вины, – не успокоился он, – из-за того, что после союза с Джаспером Тореллом вы не сможете рожать ему детей?

– А если вы случайно забеременеете, – добавила женщина, – то вас и ваших детей не только выселят из Общины, но и Джаспер будет вынужден жить в хаосе и бедности городских районов, а не работать в фирме отца в качестве уважаемого адвоката.

Ана расправила свою серую юбку, наблюдая за тем, как ее руки разглаживают хлопчатобумажную ткань. Она не могла понять, почему, живя в Городе, Джаспер не мог бы работать у своего отца.

«Сосредоточься! – сказала она себе, мысленно закатив себе оплеуху. – Они пытаются тебя подловить!»

Чувство вины – это признак депрессии, посттравматического синдрома, маниакально-депрессивного психоза и десятка других ПЗ – психических заболеваний. Все эти годы отец постоянно напоминал ей: ни в какой ситуации, ни при каких обстоятельствах не признавайся в чувстве вины.

– Нет, – ответила она, – я не испытываю чувства вины. – Краем глаза она увидела, что смотритель неспешно прошел к помосту у балконных дверей, на котором стоял ее рояль. – Джаспер знает, какие следствия вытекают из его выбора, – добавила она.

Члены Коллегии одновременно отрывисто кивнули и возобновили заполнение Таблицы взглядов, которую уже должны были вывести к себе на экраны.

Рояль разразился диссонирующими нотами. Ана моментально перевела взгляд в сторону инструмента, стараясь, чтобы потрясение не отразилось у нее на лице. Она не могла поверить, что смотритель Домбрант позволил себе прикоснуться к ее роялю, не спросив у нее разрешения, и что он может настолько непочтительно вести себя в присутствии Коллегии.

Смотритель разгрыз второе печенье, осыпая клавиши крошками. Свободной рукой он извлекал из рояля отрывистые ноты.

– У меня есть пара вопросов относительно вчерашнего вечера, – объявил он. Ана подавила всплеск раздражения и заметила, что сидит, напряженно выпрямившись и крепко сцепив пальцы на коленях. – Я видел Джаспера в фойе перед концертом.

Она натянуто улыбнулась:

– Это не вопрос.

– Он показался мне довольно взволнованным.

Ей показалось, что в глазах Домбранта она видит насмешку.

Ана пожала плечами, однако в ее руках и затылке возникло неприятное покалывание. Она вспомнила, как Джаспер сидел рядом с ней на концерте, как просил не привлекать к ним внимания, как, наклонясь вперед, шепотом признался, что у него проблемы. Он не доверял смотрителям!

– По-моему, он неважно себя чувствовал, – сказала она.

– Он не делал ничего странного?

У нее снова заколотилось сердце. Члены Коллегии наклонились к своим экранам. Хотя они молчали, но создавалось впечатление, будто они совещаются, – несомненно, оценивая ее резко участившийся пульс.

– А почему он должен был делать что-то странное? – спросила она. – Вы думаете, он знал, что его собрались похитить?

Смотритель засунул в рот остаток печенья и стряхнул крошки с костюма.

– Сейчас мы рассматриваем все варианты, – ответил он. Засунув руки глубоко в карманы брюк, он запрыгал вниз по ступеням, ведущим в гостиную, неожиданно ловко для столь крупного мужчины. – Джаспер мог почувствовать – что-то не так! Или мог увидеть нечто его обеспокоившее, но не захотел никого волновать или портить вам вечер.

«Так ведь смотрители существуют именно для этого», – подумала Ана, однако сумела удержаться и не произнести это вслух. Она сосредоточилась на том, чтобы успокоиться. Джаспер мог не доверять смотрителям, но, если он подозревал, что ему угрожает опасность, тогда зачем ему было подставляться, уйдя с концерта до его окончания?

– Перейдем к сегодняшнему утру, – сказал мужчина из Коллегии, снова овладев ходом опроса. – Пожалуйста, расскажите Коллегии, как вы узнали про похищение, что сделали после этого и что чувствовали.

Оказавшись на более надежной почве, Ана начала отрепетированный монолог о том, как отец постучал ей в дверь, разбудил и сообщил дурные вести. В середине описания своего потрясения, которое очень быстро перешло в тревогу за Джаспера, она вдруг ощутила на себе пристальный взгляд смотрителя. На секунду она отвлеклась от рассказа, бросив на него быстрый взгляд. На губах смотрителя играла легкая улыбка.

Она мысленно выругалась. «Какой идиотизм!» Ведь этим утром он был с ее отцом. Он знает, что она лжет. Она поспешно опустила глаза.

– Это напомнило вам другие пережитые вами потрясения? – спросил мужчина из Коллегии.

– Нет, – ответила она.

Ана приготовилась к тому, что сейчас смотритель снова вмешается в опрос, и попыталась придумать объяснения своего обмана, однако смотритель промолчал. Она заставила себя продолжать.

– После того потрясения, когда выяснилось, что я не Чистая, – сказала она, – я ходила к психотерапевту и теперь полностью справилась с последствиями.

– А как насчет смерти матери? Незадолго до вашего пятнадцатилетия вы обратились в Регистрационный отдел Гилдфорда за свидетельством о смерти вашей матери. Чем это было вызвано?

Ана глубоко вздохнула. Ей столько раз пришлось рассказывать Коллегии эту историю, что порой она замечала, что и сама в нее верит. Подлинное воспоминание о том, как они жили на ферме и как она, проснувшись однажды утром, обнаружила, что мать исчезла, а из запертого сарая слышен звук работающего автомобильного двигателя, казалось информацией, полученной с интерфейса, – картинками, наложенными на реальность.

– Когда мне было десять, отец сказал мне, что моя мать больна раком и госпитализирована. Думаю, он хотел смягчить удар, который я испытала бы от внезапной смерти матери. Через девять месяцев он взял меня на свидание с умиравшей женщиной. Он сказал, что мне пора попрощаться с моей матерью.

– Да? – произнес мужчина из Коллегии, желая, чтобы Ана продолжила рассказ.

– Та женщина была похожа на мою мать, но я сомневалась в том, что это действительно была она. Спустя многие годы сомнений я решила обратиться в Регистрационный отдел Гилдфорда за свидетельством о смерти моей матери. Когда Коллегия сообщила мне, что моя мать умерла от отравления выхлопными газами, я была удивлена и расстроена, но не потрясена.

Мужчина из Коллегии поправил очки и наклонился к своему экрану.

– Как вы думаете, почему ваш отец солгал относительно той женщины?

– Он считал, что помогает мне, как психолог, перенести утрату.

Ее голос звучал ровно, однако ей не удавалось полностью справиться с отвращением, которое у нее вызывала эта часть истории: у нее раздувались ноздри. Отец повел ее на свидание с умирающей женщиной не потому, что заботился о ней. Это было сделано для того, чтобы заткнуть ей рот, заставить прекратить постоянно спрашивать про маму.

– Говорите первое, что придет вам в голову, – велел ей мужчина из Коллегии.

Кивнув, Ана сосредоточилась на очередном испытании. Свободные ассоциации всегда были одной из ее самых сильных сторон. Она почти получала удовольствие от этих умственных вывертов. Ассоциации должны были строго ограничиваться словами, связанными с едой, природой или наукой: таково было золотое правило ее отца. Ответы должны были звучать без малейшей паузы, иначе опрашивающие поймут, что она себя контролирует.

– Дождь, – начал он.

– Капли, – ответила она.

– Красная.

– Роза.

Они больше минуты продолжали перебрасываться вопросами и ответами: «Черная – птица, открытая – форточка, свет – солнце, дефект – генетический, белое – молоко, река – поток, молчание – вакуум, тьма – рассвет».

Когда бомбардировка вопросами закончилась, члены Коллегии снова склонились над своими экранами. У них была программа, которая автоматически анализировала ее ответы и давала процентную оценку психических нарушений. Любое число выше сорока означала бы целый день интенсивного обследования. Ана напряглась, ожидая услышать результат. Она еще ни разу не выходила за тридцать баллов.

– Двадцать два, – объявил мужчина так, словно это все решало: похищение Джаспера не вызвало проявлений депрессии или психоза.

Ана позволила себе тихий вздох облегчения. Женщина расстегнула кожаную папку и достала пачку бумаг.

– Поведенческий тест, – объявила она, выкладывая несколько скрепленных листков на столик так, чтобы их угол совпал с углом столешницы. – Творческий тест… – Рядом с первой пачкой легла вторая.

– Каждое утро, – добавил мужчина, энергично постучав пальцем по творческому тесту, – как только проснетесь, заполняйте как минимум одну страницу. Коллегия вернется через три дня. Вопросы есть?

Ана покачала головой. Ее переплетенные пальцы зудели, щеки горели, но она прекрасно знала, что лишних движений делать не следует. Все почти закончилось.

– У меня к Ариане вопрос, – заявил смотритель.

У Аны напряглись плечи. Она повернулась и посмотрела на него.

– По-моему, – продолжил он, – мне нужно лучше понять Джаспера. Вы не могли бы мне с этим помочь?

Она кивнула. Ее неприязнь к смотрителю усилилась. Его напевный говор начал раздражать ее не меньше, чем его невоспитанность.

Домбрант обошел кресло, в котором сидела Ана, и плюхнулся между нею и Коллегией.

– Большая Тройка: шизофрения, депрессия, тревожные состояния. Более сорока процентов населения имеют их либо в активной, либо в спящей форме.

– Сорок два и восемь десятых процента, – уточнила Ана.

– Совершенно верно. Если один из родителей страдает заболеванием из Большой Тройки, то вероятность того, что у ребенка разовьется какая-либо разновидность унаследованного заболевания, очень велика.

– И что вы хотите сказать?

– Ну, у вас ведь не дислексия или неспособность к арифметическим подсчетам. Вы не находите странным, что Джаспера не пугает то, что у вас Большая Тройка?

– Да, сначала я была этим удивлена. Но, по-моему, после несчастного случая, произошедшего с Томом, Джаспер решил, что никаких гарантий не существует – даже для Чистых.

– А у Джаспера не было каких-то необычных отношений к жителям Города?

– А что вы сочли бы необычным, смотритель?

– Например, наличие друзей вне Общины.

– В Оксфорд принимают Носителей, людей со спящей формой и даже с активным заболеванием. Джаспер мог подружиться с кем-то из них. Мне об этом знать неоткуда.

– Да, – согласился он, – в Оксфорд принимают Носителей, людей со спящей формой и с активным заболеванием. Насколько я знаю, сейчас их в университете трое. На курсе Джаспера нет ни одного.

– Если вы уже об этом знаете, то я не понимаю, почему вы задали мне этот вопрос.

Члены Коллегии сутулились над своими экранами, несомненно совещаясь относительно враждебности, проявляющейся в ее поведении.

– У Джаспера был друг по имени Энкиду. Нам хотелось бы с ним связаться.

Ана пожала плечами:

– Я о нем никогда не слышала.

– О! – отозвался смотритель. – Похоже, что это просто-таки таинственная личность.

– Вы думаете, что у него есть какая-то информация о похищении?

– На этом этапе я не уполномочен обсуждать ход расследования.

Щека у Аны загорелась так, словно он отвесил ей пощечину.

– А разве мы сейчас не заняты именно этим? – осведомилась она. Встав, она подошла к буфету под экраном. Стоя спиной к комнате, она начала поправлять букет подсолнухов в высокой вазе. – А что вы можете мне сказать? Похитители уже связывались с его отцом? Что им нужно?

– Ну, это будет зависеть от того, кто они такие. Это может быть вооруженная банда, которая потребует выкуп. Это могут быть параноики, решившие, будто Джаспер участвует в заговоре, в результате которого «Новастра» захватит весь мир. Это могут быть религиозные фанатики, выступающие против применения бензидокса. Это может быть секта «Просвещение».

– То есть они пока не дали о себе знать?

Смотритель зевнул и потянулся, закинув руки и демонстративно отказываясь отвечать. Она вынула из вазы увядший подсолнух, ухватив его за верхнюю часть стебля, и повернулась к смотрителю.

– Ну и как бы вы оценили его шансы на основании тех скудных сведений, которые вам удалось собрать?

– Мы надеемся, что это какие-нибудь сумасшедшие из Города, добивающиеся внимания, зная, что из-за его отца обязательно поднимется шумиха.

Горло Аны перехватило болезненной судорогой. Она сжала двумя пальцами стебель подсолнуха, расплющив его.

Мужчина из Коллегии кашлянул:

– Коллегия решила, что мы снова посетим вас завтра утром, Ариана.

Ана окончательно переломила стебель. Оторвавшаяся головка цветка упала на пол.

– Хорошо, – ответила она, холодно глядя на смотрителя.

– Смотритель, – осведомился представлявший Коллегию мужчина, – у вас на сегодня еще есть вопросы к Ариане?

– У меня все, – сказал он. – Пока.

Он наклонился, ухватил с подноса пару печений и снова выпрямился. Члены Коллегии отключили экраны и убрали их в чехлы. Теперь их интерфейсы высвечивали эмблему Коллегии: золотой треугольник в ослепительно-белом круге.

Ана подняла руку запястьем вверх.

– Можно? – спросила она.

Женщина кивнула. Ана расстегнула монитор пульса и вернула его ей.

– Коллегию можно не провожать, – проговорил мужчина.

– И смотрителя тоже, – добавил Домбрант.

Подмигнув Ане, он запихнул в рот сразу оба печенья.

6. Поиск в сети

Из кухонного окна Ана смотрела, как посетители идут по двору и подъездной аллее. Датчик движения на воротах уловил их приближение. Ворота распахнулись. Пока члены Коллегии проходили в них, смотритель обернулся и посмотрел на дом. Его взгляд нашел ее в окне. Она возмущенно посмотрела на него, сжимая поднос с такой силой, что костяшки пальцев побелели. На его лице отразилось любопытство. Он улыбнулся, шутовски напялил воображаемую шляпу и вышел на улицу следом за Коллегией.

Ана перевернула поднос. Фарфоровые чашки, молочник и остатки печенья обрушились в мойку.

– Коллегия желает вернуться и поговорить с вами завтра, Ариана, – передразнила она мужчину. – У вас есть еще вопросы, смотритель? Да, – ответила она, имитируя ирландский акцент смотрителя. – Мне бы хотелось узнать, почему я такой придурок.

Громко топая, она вернулась в гостиную и взмахнула рукой на уровне груди, включая свой интерфейс. Он заработал, автоматически синхронизируясь с плоским экраном. Ей хотелось позвонить отцу и рассказать, что все прошло отвратительно, и в этом виноват только он, потому что не предупредил ее насчет смотрителя Домбранта. Вот только отец постарается ее успокоить. Он скажет, что она реагирует чересчур остро, что ей надо взять себя в руки. Ане до смерти надоело себя контролировать. Ей хотелось визжать, ругаться, крушить все вокруг. Она не выдержит еще одной встречи с Коллегией уже завтра – она обязательно сорвется. Все закончится тем, что она скажет им, куда бы они могли пойти со своими идиотскими тестами на ассоциации и творческими заданиями.

Три года она не высовывалась и послушно делала то, что ей велели. Что, ей и теперь нужно покорно сидеть и молчать? Ей следует надеяться на смотрителей, когда Джаспер явно им не доверял? Смотритель Домбрант тратит время, выясняя, как Джаспер себя ведет и с кем дружен, вместо того чтобы выслеживать похитителей!

Ана нашла веб-сайт с новостями Би-би-си и провела указательным пальцем сверху вниз, прокручивая первую страницу. В левой части плоского экрана появились главные новости дня. Она ткнула пальцем в воздух у заголовка «Похищен сын гендиректора «Новастры». На открывшейся странице оказалась старая фотография Джаспера и его отца, запечатлевшая их за игрой в гольф.

Она просмотрела статью, выискивая информацию. Там было почти все то же самое, что и в семичасовых новостях. Пока никаких требований не выдвигалось, никакого контакта установлено не было. В нижней части страницы красным был выделен телефон «горячей» линии, по которому предлагалось сообщать любую информацию.

Ее взгляд остановился на лице Джаспера. У нее сдавило грудь, когда она очень живо представила себе, что он сидит в какой-то дыре под землей, с завязанными глазами, без питья, избитый. Или положение еще хуже, гораздо хуже. Она должна попробовать ему помочь!

Ана включила клавиатуру интерфейса, изобразив пальцами удары по клавишам. Перед ней на темной столешнице журнального столика возникла виртуальная клавиатура. Она ввела слова «похищение», «Новастра», «бензидокс». Проецируемые слова криво зависли на уровне ее груди. Прихватив эту виртуальную строчку двумя пальцами, она подтащила ее вверх, к поисковику на экране. В считаные секунды на экране появились ссылки, собранные по всей сети.

«Объединение христиан завтрашнего дня» заявляет: бензидокс «Новастры» уничтожает свободу воли».

«Муж служащей «Новастры» рассказал, что члены опасной секты «Просвещение» похитили его жену».

«Исчез еще один служащий «Новастры»: опасения по поводу зверского похищения усиливаются».

Ана внимательно просмотрела результаты поиска. Она и раньше знала, что по поводу «Новастры» в общественном мнении существуют немалые разногласия, однако сейчас выяснилось, что Джаспер оказался уже третьим похищенным за последний год, так или иначе связанным с этой фармацевтической фирмой. Она застыла, не опуская рук, и стала вспоминать все, что произошло на концерте.

Когда Джаспер сказал, что у него проблемы, он упомянул о знакомом, с которым встречался тем утром. У этого знакомого прямо на улице начался острый психоз, и его забрал психпатруль. Ей показалось вполне вероятным, что похищение Джаспера каким-то образом связано с этим происшествием. Ситуация была отнюдь не такой простой, как хотел ее убедить смотритель Домбрант. Смотритель явно что-то скрывал, выжидал, наблюдал, рассчитывал. Именно поэтому он не стал разоблачать ее обман. Дрожа от нетерпения, Ана набрала запрос: «Энкиду» и «психпатруль».

Основной результат поиска отправил ее к старинному месопотамскому стихотворению о правителе, который помог дикарю по имени Энкиду. В остальных ссылках либо упоминалось это же стихотворение, либо говорилось о созданном девять лет назад психпатруле, правой руке Коллегии, который выполняет ее предписания и убирает с улиц опасных лиц с активной формой заболевания.

Ей нужен был перечень всех арестов, совершенных психпатрулем вчера утром в Лондоне. Она перешла на сайт без вести пропавших, который был ей хорошо знаком с прошлого сентября, когда она разыскивала информацию о Тэмсин. На сайте вывешивали имена всех, кого забирали на улицах, чтобы родственники пропавших могли отыскать тех близких, которых психпатруль увез в какой-то из центров психиатрической реабилитации.

По вчерашнему утру между девятью и половиной двенадцатого нашлось тридцать шесть записей. Ана просмотрела имена, но там не оказалось человека, которого бы звали Энкиду. Она стала просматривать список с начала, кликая по ссылкам, чтобы найти дополнительные сведения. По некоторым ссылкам она вышла на отчеты свидетелей, видевших задержания, относительно наиболее бурных эпизодов имелись короткие статьи. Ана прочла примерно четверть списка, когда натолкнулась на сообщение, появившееся на нескольких сайтах местных новостей. Вчера утром у бывшего члена секты «Просвещение» внезапно начался психоз, в результате которого он набросился на ни о чем не подозревавшего Чистого молодого человека. Психпатруль появился в рекордно короткое время и прекратил нападение.

«Этим утром я встречался одним знакомым из Города, – кажется, так сказал ей Джаспер. – Мы с ним спокойно разговаривали, а в следующую секунду у него вдруг поехала крыша, он обезумел. В считаные секунды появился психпатруль».

Сидя на самом краешке дивана, Ана не отрывала взгляда он экрана. Обстоятельства происшествия полностью совпадали с теми, которые она услышала от Джаспера. Она, конечно, проверит все остальные имена из списка, но какова вероятность того, что еще один Чистый окажется участником инцидента, на который так быстро заявился психпатруль? А это значит, что знакомый Джаспера – бывший «просветитель». А еще это значит, что Джаспер связался с опасной сектой. «Просветители» жили уединенно, прячась за стеной, окружающей Хэмпстед-Хит, – той самой стеной, которая служила южной границей Хайгейтской общины, той самой, мимо которой Ник проезжал всякий раз, когда им нужно было попасть на КПП. Лидеры секты «Просвещение» промывали мозги своим сторонникам, морили их голодом и держали взаперти, пока они не усваивали учение секты. В это учение входили пророчества о том будущем, которое настанет, когда проект избавит страну от всех зол современного общества.

Проверив ссылки на все остальные захваты психпатруля и больше ничего не обнаружив, Ана неподвижно застыла, задумавшись о том, что могло заставить Джаспера завязать подобное знакомство. Может быть, он помогал вырваться из секты этому бывшему «просветителю», который сбрендил? Человеку, которого звали Энкиду? Тогда становится понятным, почему Джаспер не обратился за помощью к смотрителям. У смотрителей и последователей «Просвещения» было нечто вроде соглашения. Смотрители не встревали в дела секты, а последователи секты никогда не выходили за стену в Хайгейтскую общину.

Если Джаспер оказался у «просветителей», смотрители не станут пытаться его вернуть. Джаспера будут мучить, промывая ему мозги. Ему искорежат разум настолько, что он сам не захочет уходить. Этого ни в коем случае нельзя допустить!

Ей нужен человек, обладающий точной информацией – или способный такую информацию получить. Нужно найти подтверждение того, что Джаспер действительно оказался в плену за стеной, а если это так, то выяснить, где именно его держат. Смотрители не станут спасать Джаспера, а вот влиятельный отец Джаспера – станет. Всего три года назад Дэвид Торелл потерял одного сына в результате несчастного случая. Конечно же, он не допустит, чтобы его единственный оставшийся в живых сын исчез, и примет все необходимые меры для того, чтобы это предотвратить. Но сначала Ане нужно доказать, что Джаспер находится в руках «просветителей», потому что Дэвид Торелл, генеральный директор фармацевтического гиганта «Новастра», ни за что не станет выступать против смотрителей и рисковать конфликтом с Коллегией или правительством на основе пустых измышлений.

С помощью виртуальной клавиатуры Ана набрала «Просвещение», «похищение» и «бывший член секты». Перетащив повисшие в воздухе слова в окошко поисковика на экране, она спустя секунду уже смотрела результаты. Ее взгляд остановился на одной из ссылок.

«Исчез служащий «Новастры»: опасения по поводу зверского похищения усиливаются.

Бывший член секты «Просвещение» КОУЛ УИНТЕР увезен из своего жилища в Камдене для дачи показаний после сообщения об исчезновении еще одного служащего «Новастры».

Камден! Это слово Ана успела увидеть на том листке, который Джаспер прочел за несколько секунд до того, как уйти с концерта. Это выглядело как счастливое совпадение. Возможно, тут даже существует какая-то связь. Как бы то ни было, бывший член секты, все еще допрашиваемый по поводу похищений, приписываемых «Просвещению», показался Ане перспективным: с него можно было бы начать поиски. Возможно, он будет готов поговорить с ней.

Проведя поиск по Коулу Уинтеру, Ана отключила опцию синхронизации своего интерфейсного компьютера со всеми плоскими экранами в доме. На плоском экране информация сохраняться не могла, но у девушки не было уверенности в том, что ее отец не сможет воспользоваться имеющейся связью, чтобы восстановить историю ее поисков. Теперь она устранила подобную возможность, поскольку ей решительно не хотелось, чтобы он догадался о ее плане. Она намерена тайком уйти в Город и заручиться помощью Коула Уинтера.

7. Музыкальный мобиль

Все утро после ухода членов Коллегии и смотрителя Домбранта Ана готовилась к претворению своего плана в жизнь. После ленча она еще раз просмотрела новости, надеясь узнать о каких-то подвижках в расследовании похищения Джаспера. Ничего нового не появилось. Она вытащила из гаража свой старый велосипед и два часа сидела рядом с ним, собираясь с духом, чтобы отправиться в путь. В конце концов она прокатила велосипед по вымощенному кирпичом дворику и асфальтированной подъездной аллее. Ворота особняка раздвинулись, открывая вид на широкий бульвар и особняк в стиле неоклассицизма, стоявший напротив их участка. Она выглянула на улицу. Никаких репортеров не было видно. Ну что ж: она заслужила хоть какую-то компенсацию за то, что имеет в качестве отца Эшли Барбера! Ведь чтобы разместиться у ограды их дома, представителям средств массовой информации требовалось особое разрешение правительства. Этот порядок был установлен с того времени, когда желтую прессу переполняли нападки на ее отца, который до того момента считался благонадежным олицетворением правительственной кампании «Раздельное выживание»: репортеры накинулись на него за то, что он якобы фальсифицировал тест на Чистоту для своей дочери.

Сегодня день был теплее, напоминая, что первый день календарной весны уже позади. Воробьи и зяблики перепархивали с ветки на ветку в кронах платанов, высаженных вдоль бульвара. Ана забралась на угловатое седло велосипеда. Она не ездила на нем уже пару лет и чувствовала себя ужасно неловко в старых джинсах, которые ей удалось отыскать. Штанины задирались на щиколотках, натирали бедра и мешали сгибать колени. Она неуверенно съехала с тротуара, не сразу попав ногами на педали, но постепенно начала двигаться все увереннее. Чувство равновесия, тугая струя ветра, ощущение свободы – все моментально вспомнилось снова.

Ана проехала улицу до конца и, не останавливаясь, свернула на Хэмпстед-лейн. Трехметровая стена, окружавшая Общину, высилась справа от нее. Ветер со свистом проносился мимо. За стеной он шуршал в ветках эрики. Ана вздрогнула и стала энергичнее крутить педали.

Юго-восточный КПП ничем не отличался от юго-западного. Он состоял из двух квадратных будок по обе стороны дороги, в которых сидели двое охранников. Тротуары позади будок были перекрыты, так чтобы нельзя было попасть в Общину или выйти из нее, не предъявив и не зарегистрировав свое удостоверение личности.

Перед КПП улица резко шла в гору. Ана сосредоточилась на том, чтобы заставить свои нетренированные мышцы справляться с непривычными нагрузками. Она все еще не придумала убедительной причины, по которой охранник нарушил бы заведенный порядок и выпустил бы ее в Город одну.

Молодой охранник – тот, который всегда приветливо улыбался Ане, – сидел в будке с левой стороны проезда, именно с той стороны, по которой ей надо будет проехать. Устроившись на высоком табурете, он смотрел, как проецируемые картинки мигают на внутренней стене будки.

Ана остановилась у открытого окошка.

– Привет! – окликнула она.

Охранник подскочил на месте, проливая кофе.

– Уй! – Он встряхнул ошпаренной рукой и вытер разлитую жидкость локтем. Повернувшись, чтобы увидеть говорившую, он снова вздрогнул. – Ну надо же! Это вы!

– Извините, я не хотела вас напугать, – сказала Ана.

Охранник вытащил из ушей наушники и взмахнул рукой перед интерфейсом. Картинка, проецировавшаяся перед ним, замерла и растаяла, расходясь медленно меняющимся калейдоскопом.

– А где ваша машина? – озадаченно спросил он.

– Машины нет. Я на велосипеде, – ответила она, для наглядности поворачивая руль. – Вы ведь Нил, да?

– На велосипеде? – переспросил он довольно тупо, но затем заметил, что она в джинсах, и убедился в отсутствии машины с водителем за рулем. – Ага, да. Я раньше никогда не видел вас на велосипеде… Угу, я Нил, – добавил он, густо краснея.

Ана улыбнулась и протянула ему свое удостоверение личности.

– А это зачем?

– Э-э… чтобы проехать?

– Но с кем вы?

– Ни с кем, я одна.

Похоже, Нил окончательно встал в тупик.

– Послушайте, – сказала она, подаваясь вперед: внезапно она придумала, что надо сделать. – Вы ведь слышали утренние новости насчет похищения Джаспера Торелла, да? И вы знаете, что вчера нас с Джаспером обручили… Ну так вот, Эмили… ее фамилия… ну, та тележурналистка… ждет меня на той стороне. С ней связались похитители Джаспера, и она собралась устроить специальный репортаж в реальном времени, предлагая им в обмен на возвращение Джаспера возможность высказаться.

– Круто! – сказал Нил.

– Это страшный секрет. Никто не должен ничего узнать, иначе похитители испугаются. Вы должны меня пропустить, договорились?

– Э-э… – Нил потер затылок. – У меня из-за этого могут быть крупные неприятности.

– Но закон же не запрещает мне уезжать из Общины одной, так ведь?

– Законом это не запрещено, но мне положено это отметить.

– Отметить?

Ане не понравилась такая перспектива.

– Ага, и тогда нам обоим будут задавать вопросы и могут заставить заполнять декларации.

– Декларации? – переспросила Ана. Она наклонилась к самому окошку, широко распахнув глаза и обиженно надувая губы. – На кону стоит жизнь Джаспера! По-моему, ради нее можно пожертвовать парой каких-то бланков, правда?

Нил отвернулся, снова покраснев. Повертев в руках стержень Арианы и стараясь не встречаться с ней взглядом, он вернул ей удостоверение, так и не вставив его в сканнер.

– Проезжайте, – сказал он, махнув рукой в сторону подъема. – Но у вас будет всего пара часов. Вам надо вернуться до шести, когда я сменяюсь.

– Спасибо! Спасибо, Нил!

Ана поспешно взгромоздилась на узкое седло велосипеда, протиснулась между будкой и шлагбаумом и начала бешено крутить педали.

На круговой развязке она посмотрела назад. Оба охранника оставались в своих будках. Нил не запаниковал и не бросился ее догонять. Ана улыбнулась, однако адреналин, наполнявший ее кровь, внезапно стал вязким от тревоги.

Закатив велосипед туда, где ее не видно было от КПП, она вынула из металлической корзинки-багажника сумку, сменила свой блейзер на кожаную куртку матери и извлекла на свет божий шапку в форме короткого колпака, которую отыскала на чердаке. Заколов волосы на макушке, она натянула вязаную шапку. И наконец, она вставила темные контактные линзы, превратившие ее яркие серые глаза в мутноватые серо-коричневые. Этот цвет будет сохраняться несколько дней, пока линзы не растворятся, но ее это нисколько не смущало. В Общине многие подростки пользовались такими линзами.

Почувствовав себя немного лучше подготовленной к встрече с Городом, она съехала тротуара и, придерживаясь левой стороны улицы, влилась во все более интенсивный поток педального транспорта.

На улицу высыпали передвижные кафешки. Ожидая своей очереди, люди проверяли электронную почту или бродили по Сети, вывешивая виртуальные экраны на фоне заколоченных досками витрин, боковых стенок лотков и пабов. Все поверхности, находящиеся на уровне глаз, были покрыты побелкой, чтобы улучшить качество проекций. Воздух наполняла вонь от невывезенного мусора, смешивавшаяся с запахами бургеров и жареного лука. Ана выдернула из-под рукава куртки манжету рубашки и дальше ехала, закрыв рот и нос слоем материи. Толпы людей вторгались в ее личное пространство, вызывая клаустрофобию. Тревога накатывалась волнами. Она постоянно косилась то вправо, то влево, каждую секунду ожидая нападения.

Еще через сто метров улица пошла под уклон к Хайгейт-хилл. Ана почувствовала себя немного увереннее и, набрав скорость, у церкви с большим куполом свернула направо, на Дартмур-парк-хилл. Ветер прижимал одежду к телу. Ее нервозность начала трансформироваться в радостное возбуждение.

У Тафнелл-парка она свернула направо и какое-то время ехала по улице, пока не добралась до моста, перекинутого через канал. За мостом находился Камден. Бдительно и настороженно она двигалась по главной улице Камдена, направляясь к старому железнодорожному мосту над Чок-фарм-роуд, старательно объезжая по широкой дуге самых ненормальных пешеходов, которые ругались с невидимыми собеседниками или совершенно неожиданно дергались и кричали. Если возникали стихийные скопления пешеходов, то люди толкали и пихали друг друга. К ее ноге прилип размокший бумажный пакет с усеянного мусором тротуара. Пока она его стряхивала, кто-то на нее налетел, заставив пошатнуться. Мускулистый мужчина с подвешенным к губе колокольчиком протиснулся мимо, даже не посмотрев на нее. Его интерфейс проецировал на мир, двигающийся ему навстречу, слово «хаос».

Потирая ушибленное место и осматриваясь, чтобы избежать новых неприятностей, Ана двинулась мимо последнего из ярко окрашенных домов к перестроенному складу при рынке. Впереди, в слепящем свете садящегося оранжевого солнца, над толпой возвышались около десяти странных созданий. Она прищурилась, чтобы лучше их рассмотреть. Это были люди трехметрового роста в белых одеяниях, развевавшихся на ветру, с маленькими лицами и длинными серебристо-белыми волосами. Их интерфейсы проецировали что-то, из-за чего воздух вокруг них искрился и переливался. Ана попыталась обогнуть этих пугающих уличных актеров, но один из них поймал ее взгляд и остановился. Женщина, стоявшая на ходулях, пригнулась к ней. На ладони у нее лежал прозрачный шар. Ана засмотрелась на пузырек. Он проецировал слова. Переливающийся воздух каким-то образом их удерживал, позволяя легко прочесть.

«Все не так, как кажется».

Темные глаза женщины пристально смотрели на нее. Ана отшатнулась. Женщина улыбнулась, выпрямилась и несколькими умелыми прыжками догнала остальных.

Ана отпустила руль велосипеда и вытерла вспотевшие ладони о джинсы. «В Камдене все вывернуто наизнанку», – подумала она. Душевное беспокойство и нестабильность Психов расплескались по всему городу.

У здания «Гильгамеша» она нашла место на стоянке для велосипедов. Запрограммировав устройство, запиравшее раму и заднее колесо, она приостановилась, разглядывая странное эклектичное здание. Нижний этаж «Гильгамеша» оказался продолжением рыночных прилавков. Следующие шесть этажей составлены из сверкающих зеркальных окон. На втором этаже закреплен полотняный тент. Стены под тентом облеплены неоновыми вывесками и изорванными плакатами.

Ана сделала глубокий вдох и направилась к облицованному камнем входу. Она точно знала, куда ей идти. У Коула Уинтера имелся веб-сайт, на котором рекламировались музыкальные мобили: он их делал и продавал. Его магазинчик находился где-то среди каменных переходов.

Вдоль стен подземных переходов стояли лавочки с готовыми обедами восточной кухни. По воздуху плыли ароматы лапши и специй. Постепенно маленькие кафе уступили место киоскам, которые торговали сумками, ювелирными изделиями и коврами. Ана остановилась у цилиндрической витрины и провела рукой по причудливой деревянной резьбе. Она не опознала странные символы и фигуры, но заметила, что стены украшены не менее изящными узорами.

Водя рукой по резьбе, она сосредоточилась на тактильных ощущениях кончиков пальцев, так же, как она делала, играя на рояле. На мгновение она попыталась очистить свой разум и впитать закодированные слова. Этот язык был прекрасен, хоть она его и не понимала.

Ее состояние легкого транса было прервано обрывком мелодии. Музыкальные мобили! Она попыталась ссутулить плечи, но все ее тело окаменело. Напряжение заполнило ее тихим звоном.

Девушка не старше шестнадцати лет сидела на табуретке в глубине узкой ниши. Десяток мобилей самого разного размера свисали с затянутого черным бархатом потолка ниши. Черная одежда девушки и коротко остриженные черные волосы сливались с фоном, так что на миг возникло ощущение, будто она появляется из мира теней. Ее лицо казалось светлым, словно луна. Вокруг синих глаз девушки была наложена широкая полоса теней для век, похожая на маску супермена. Окрашенные хной пальцы сплетали в браслет разноцветные нити.

Как только случайный посетитель, заставивший зазвучать один из мобилей, удалился, Ана вошла в магазинчик.

Она подула на один из мобилей, заставив его тихо закачаться. Ноты ре-минорного трезвучия откликнулись вразнобой. Когда звучание стихло, Ана качнула другой мобиль: тут отозвалась китайская гамма, уходящая к тем временам, когда люди были теснее связаны с землей и временами года.

– Идеальное звучание, – пробормотала она, пораженная чистотой звука.

Девушка оторвалась от плетения браслета.

– Их делает мой брат, – сообщила она.

– У него чуткое ухо, – сказала Ана.

– У него целых два уха! – пошутила девушка, широко улыбнувшись.

Ана растянула губы, надеясь, что у нее получилась достаточно натуральная улыбка. Девушка снова занялась своим плетением.

– Наверное, он очень музыкальный, – предположила Ана.

Девушка кивнула. Ана всмотрелась в заостренное личико под макияжем. Наверное, этой девушке не было и шестнадцати. В Городе многие дети рано бросали школу, чтобы помогать семьям прокормиться.

– У него есть название? – спросила она.

– Песнь Земли, – ответила девушка. – Это древняя мелодия.

– А еще что-нибудь в ля миноре есть?

– В чем? – не поняла девушка.

– Я бы хотела купить мобиль с дорической гаммой. Ваш брат принимает заказы?

– Наверное, мог бы принять.

– Мне можно с ним поговорить?

Девушка прервала плетение. Ана чуть согнулась и постаралась, чтобы ее поза выражала открытость. Она привыкла к пристальным взглядам, но сейчас, когда она пыталась замаскироваться, внимательное наблюдение за собой было ей совершенно ни к чему. Почти три года она сознательно оттачивала умение казаться Чистой, постоянно подавляя любые негативные мысли и не совершая поступков, которые окружающие сочли бы непоследовательными или иррациональными. И вот теперь она делает вид, что ничем не отличается от других Психов! Интересно, а они чувствуют, что на самом деле она не одна из них? Она попыталась отбросить все самоограничения и настроиться на свою генетическую составляющую, хотя перспектива пополнить ряды Психов ее пугала.

Девушка секунду вглядывалась в Ану, снова что-то выискивая, а потом вдруг улыбнулась. От улыбки ее синие глаза засияли.

– Я спрошу его насчет б…борической гаммы. Вы можете зайти завтра, и я передам вам, что он скажет.

Ана кивнула, не потрудившись исправить сделанную девушкой ошибку. Она прекрасно знала, что не вернется. Нил не пропустит ее через КПП второй раз.

– Спасибо, – сказала она, с трудом сдерживая разочарование, и, повернувшись, поплелась к выходу наружу.

– До завтра! – крикнула девушка ей вслед.

В толкотне и шуме за стенами «Гильгамеша» Ана ввела код замка от велосипеда и вытащила стопор. Флуоресцентные и неоновые лампы уличных магазинчиков мигали в сумерках. Она посмотрела на часы. Было только пять вечера, но небо затянули плотные тучи, обещающие дождь.

Выкатив велосипед с парковки, Ана заметила, что у него сильно спущены шины. Она вздохнула. Если она не сумеет одолжить у кого-нибудь насос, обратный путь в гору станет настоящим кошмаром. Она присела рядом с велосипедом, оттягивая тот момент, когда ей придется обратиться к какому-нибудь Психу за помощью.

Завывающая сирена – такая, какую можно ожидать при побеге заключенных, – пронеслась по главной улице. Толпа рассеялась. В следующую секунду к тротуару подъехал черный фургон. Черные двери распахнулись, и из машины вылезли два мужчины, а следом за ними – еще один, в белом халате. Ана вцепилась в велосипедный руль. Психпатруль! Она расправила плечи и подняла голову, не позволяя себя запугать.

Вой сирены раздавил ее мыслительные способности. Мужчины шагали к ней, их интерфейсы проецировали перед ними глаз – эмблему психпатруля. Она затаила дыхание. На один безумный миг ей показалось, что они явились за ней. Но нет – они прошагали мимо.

Люди отшатывались в сторону, освобождая им дорогу, и за ними, всего в пятидесяти метрах, оказался низко пригнувшийся пожилой мужчина: размахивая молотком, он бросался на всех, кто осмеливался подойти слишком близко. Перед ним на земле лежал без сознания второй мужчина.

Без промедления санитары приблизились к согнувшемуся мужчине с двух сторон, выставляя перед собой электрошокеры. Как только мужчина замахнулся на одного из санитаров, второй рванулся вперед и ткнул шокером в ребра разбуянившегося. Тело мужчины судорожно задергалось, словно в эпилептическом припадке. Санитары схватили его за руки. Третий мужчина, психиатр, неспешно подошел ближе и всадил иглу шприца сумасшедшему в ногу. Мужчина еще немного подергался, а потом его тело обмякло. После этого психиатр вырвал у него из руки молоток.

Потрясенная Ана отступила на шаг и на кого-то налетела.

– Извините, – пробормотала она.

На фоне сирены ее голоса не было слышно. Она обернулась, намереваясь жестами попросить прощения у того, кто оказался у нее за спиной, и увидела девушку из магазинчика мобилей, сестру Коула. Та стояла чуть левее.

Девушка не заметила Ану. Она тоже смотрела, как санитары волокут безумца к фургону и забрасывают внутрь. Двери громко захлопнулись. Сирена смолкла, оставив после себя напряженную тишину, похожую на мрак.

Ану затошнило. Они забрали мужчину с припадком, но как же тот человек, который лежит без сознания? Ему тоже нужна помощь! Почему они его оставили?

– Теперь от него не будет ни слуху ни духу, – сказала сестра Коула.

Фургон стремительно удалялся по пустой улице. Когда все вокруг стали возвращаться к своим прежним занятиям, сестра Коула побежала в противоположную от здания «Гильгамеша» сторону. Еще раз взглянув на получившего травму мужчину, Ана направилась следом за девушкой, чьи решительные движения резко контрастировали с той флегматичностью, с которой она сидела возле товара. Она стала похожа на устремленную к цели ракету. Возможно, Ана все-таки не смогла ее провести. Возможно, сестра Коула узнала ее по тем фотографиям, что появлялись в прессе три года назад, во время суда над отцом Аны, и теперь бежит предупредить брата.

Ана поспешно пробиралась через толпу, толкая велосипед. Сестра Коула прошла к ярко окрашенным домам на главной улице, а у перестроенного склада свернула за угол. На секунду Ана потеряла ее из виду в лабиринте между лотками с подержанной одеждой, но тут же увидела, что та перебегает по пешеходному мосту через канал. У канала людей стало меньше, что затрудняло скрытное преследование. Ана отстала настолько возможно. Подойдя к мосту, она увидела, как девушка прыгнула на черную баржу – одну из нескольких, пришвартованных вдоль берега.

Девушка нырнула в рулевую рубку баржи, откуда начала спускаться в трюм. Ана подошла ближе. Она внимательно вглядывалась в иллюминаторы, пытаясь различить, не видно ли в трюме какого-то движения.

Она все еще не опомнилась от потрясений, вызванных похищением Джаспера, вылазкой в Город и зрелищем того, как психпатруль уволакивает безумца. Только так и можно объяснить то, что поначалу крупные красные буквы на борту баржи показались ей бессмыслицей: Э… Н… К… И… Д… У.

Только через несколько секунд она мысленно соединила эти буквы в одно слово и поняла, что «Энкиду» – это не имя человека, а название судна.

8. Лапша и великаны

Ана почти не заметила обратной дороги в гору: она была слишком занята мыслями об «Энкиду». Владельцами «Энкиду» были родственники Коула, а Коул раньше входил в секту «Просвещение». Похоже, что найденная баржа подтверждает связь Джаспера с этой сектой, а также заставляет предположить, что, возможно, существует некая организованная группа, которая помогает другим вырваться от «просветителей». По какой причине Джаспер вообще оказался втянут в эту деятельность и почему смотритель Домбрант разыскивает Энкиду и при этом не знает, что «Энкиду» – это судно? На эти вопросы она пока ответить не могла. Не исключено, что «политика невмешательства», которой смотрители придерживаются в отношении секты «Просвещение», заходит гораздо дальше, чем предполагает большинство обитателей Общин. Если смотрители на самом деле защищают секту в обмен на… да, это кажется неправдоподобным… например, на то, что секта помогает избавиться от неугодных правительству Чистых, то становится понятным, почему Джаспер не стал просить смотрителей о помощи и почему Домбрант сейчас охотится за «Энкиду», чтобы встать на след других бывших «просветителей».

Ана задумалась: следует ли ей пойти к родителям Джаспера и рассказать то, что ей удалось выяснить? Однако они вряд ли захотят рассматривать ее версию о том, что смотрители задействованы в темных делишках с участием секты «Просвещение». Дэвиду нужно будет нечто более весомое, чем домыслы. Ему понадобятся убедительные доказательства, особенно если учесть, что эта невероятная информация будет исходить от нее.

Нет, ей придется разобраться в этом деле самой. Завтра, если Ник будет дома, она уговорит его отвезти ее в Камден. Она встретится с Коулом и расспросит его обо всем.

Ана доехала до Хайгейт-хай-стрит. По мрачному небу неслись обрывки серых туч. В Общине с минуты на минуту начнут зажигаться уличные фонари, а вот в Городе правительственное сокращение бюджета привело к тому, что единственными источниками света служили придорожные костры, на которых сжигали накопившийся за день мусор, и проекции интерфейсов. Рекламные ролики, правительственные лозунги, музыкальные клипы и твиты переливались и дрожали на проезжающих велосипедистах и собирающих свои лотки продавцах. «Это мир электронных призраков», – подумала Ана. Искаженное, бессодержательное отражение реальной жизни, которое получала власть с уходом дня.

Ана остановилась сразу перед кольцевой развязкой и, согнувшись, постаралась отдышаться. Потом она сменила кожаную куртку матери на свой школьный блейзер. Стащив с головы шапку, она распустила волосы. Держась у края тротуара, где было меньше всего света, она покатила велосипед в КПП. В будке Нила горел голубоватый свет. Он сидел спиной к ней – темная фигура, склонившаяся над кофеваркой. Она прислонила велосипед к стене и осторожно подошла к тому окну, которое выходило на склон, и уже собиралась постучать, когда на Хэмпстед-лейн упал свет фар. По подъему в их сторону медленно ехал закрытый автомобиль. Охранник выпрямился.

Ана поспешно спряталась, прижавшись спиной к стене. Ее ноги так дрожали, что она боялась упасть. У нее неприятности. Крупные неприятности. Это не Нил! Сейчас только без двадцати шесть, но вечерняя смена уже заступила на работу.

Из темноты она смотрела, как машина кого-то из Чистых минует контроль. Как только автомобиль уехал в сторону Города, она снова забралась на велосипед и быстро начала крутить педали с одной только мыслью: оказаться как можно дальше от КПП. Ветер задувал под ее расстегнутый блейзер, сердце болезненно колотилось, руки и ноги тряслись от страха и выброса адреналина. Провал был так близко! Слишком близко.

Одно было ясно: возвращаться ей нельзя. По крайней мере до завтра, до девяти утра, когда начнется смена Нила. Иначе Нила уволят за то, что он ей помог, а отец лишит ее последних крох свободы, которые у нее еще оставались в Общине. Эшби вполне способен посадить ее под замок на ближайшие четыре недели, до заключения союза. А в том случае, если этого не произойдет (что весьма вероятно), до того дня, когда ей исполнится восемнадцать и Коллегия явится для того, чтобы навсегда выпроводить ее из Общины. Она не собирается сидеть и тупо пялиться в стену, пока Джаспера бьют, накачивают наркотиками и промывают ему мозги. Но куда ей податься?

Проехав половину Хайгейт-хилл, Ана снова оказалась у правого поворота рядом с церковью с зеленым куполом и огромными окнами в форме цветочных лепестков. Днем она здесь свернула на Дартмут-парк-хилл. Сейчас она сделала то же самое. Вращая педали, она старалась справиться со страхом и все обдумать. Если ее отец не нарушит своего обычного распорядка дня, то сегодня он вернется с работы очень поздно и поступит так же, как поступал бесчисленное число раз. Он поднимется наверх, обнаружит, что у нее не горит свет, постоит у ее двери около минуты, а потом пойдет и на пару часов запрется у себя в кабинете. Он не станет стучаться к ней до утра.

Она запустила руку в сумку и нашарила там свернутые в трубочку купюры. Хорошо хоть то, что у нее есть пачка денег, которые она вытащила из бельевого ящика отца, перед тем как уйти из дома. Хотя наличные деньги и были запрещены законом, они по-прежнему пользовались большой популярностью у Психов. Тем не нравилось, что правительство отслеживает все их покупки, куда бы они ни отправились. Она всегда считала такое отношение легкой паранойей: с чего это обыватели решили, что правительство интересуется рядовыми гражданами? – но сейчас она была этому рада. Она сможет заплатить эти деньги за ночлег. А при самом неудачном раскладе она, наверное, сможет отыскать Ника и переночевать у него. Тем не менее ей такой вариант не нравился. Ник не отказал бы ей в помощи, но ей не хотелось навлекать на него неприятности.

Спустя полчаса Ана уже ежилась на ветру под тентом одного из камденских кафе, торгующих вразнос. Сжав в кулаке десятифунтовую бумажку, она ждала чашку чая и картонку с лапшой. Поблизости труппа уличных актеров заканчивала сооружение помоста в самом центре улицы. Толпы поредели, и теперь люди скорее слонялись туда-сюда, чем куда-то целенаправленно шли. В сумерках актеры при свете громадных факелов начали пантомиму. Ана смотрела и удивлялась тому, насколько хорошо они играют. Она нервничала и хотела бы поскорее найти гостиницу и устроиться на ночь, однако наэлектризованная атмосфера театрального представления подействовала на нее возбуждающе. После того эпизода с психпатрулем ничего неприятного не происходило. Она начала надеяться, что Город не настолько страшен, как это обычно представляют в новостях.

– Десятка, – сказала темноволосая женщина, стоявшая на раздаче.

Ана протянула ей купюру и взяла чай и лапшу. У нее от голода забурчало в животе.

– А вы не знаете, где можно найти комнату на ночь? – спросила она.

– Можете пойти в гостиничку на Гринленд-роуд. Там от шести до двенадцати коек в комнате, но чисто.

– Угу, спасибо.

Ана разъединила деревянные палочки и быстро отправила в рот несколько щепотей лапши, а потом остановилась, ощутив послевкусие прокисшего молока, сала и немытой фасоли. Наклонив картонку к флуоресцентной лампе над прилавком, она разворошила свою порцию, присматриваясь к еде, и ее желудок скрутило мучительным спазмом. Решив, что лучше поголодать, чем отравиться, она распрямила руку и бросила картонку в сторону мусорного бака, подвешенного к стенке фургона-кафе.

Падающую лапшу подхватила большая ладонь.

– Запасливый нужды не знает, – произнес хриплый голос.

Ана ощутила на своей шее теплое дыхание. От говорившего разило застарелым потом и вареной капустой. Она опустила голову, стараясь не встретиться с ним взглядом. Массивная фигура мужчины теснила ее. Она попятилась к фургону, стараясь отодвинуться как можно дальше.

Мужчина с шумом и хлюпаньем засасывал в себя лапшу. Ана с отвращением подняла глаза. У него изо рта вылетали кусочки лапши, по щетинистому подбородку потекла струйка соуса. Однако ее затошнило не столько от его неопрятности, сколько от его громадности. Он был выше двух метров роста, широкоплечий, с длинной шеей и громадной головой. Под короткими рукавами футболки бугрились мощные бицепсы. Вокруг пояса он был обвязан рваным одеялом, волосы выглядели так, словно их стриг слепой.

– Извините, – пробормотала она, вжимая голову в плечи, чтобы проскользнуть мимо, не соприкоснувшись с ним. Он посторонился, пропуская ее. Она постаралась расслабить лицевые мышцы и не показать страха.

Опустив голову, она двинулась прочь, но в этот момент ее окликнула подавальщица из фургона.

– Эй, это ты говорила, что тебе нужна комната?

Ана повернулась и кивнула.

Женщина указала на великана:

– У тебя ведь есть что-то, да, Майки?

– Конечно, есть.

У Аны противно заныло под ложечкой. Ей нисколько не хотелось идти с Майком по какой-нибудь темной улице! Подавальщица засмеялась.

– С виду-то он волк, – сказала она, – а на самом деле добрый щенок!

Майки расплылся в безумной улыбке, что отнюдь не способствовало увеличению доверия Аны.

– Спасибо, я собираюсь зайти в пару гостиниц, – сказала она.

– Вы бы поосторожнее. Сейчас в округе все переполнено, особенно та молодежная гостиничка, о которой я говорила.

Подавальщица повернулась к очередному покупателю.

– Я знаю дешевое и удобное место, – сказал Майки, – оно в паре минут отсюда. Хорошая баржа на канале. Я тебя отведу, а ты дашь мне за хлопоты десятку наличными.

У Аны подпрыгнуло сердце.

– А где это? – уточнила она.

Он указал на юг, в ту сторону, куда она ходила, когда выслеживала сестру Коула. Баржа на канале рядом с «Энкиду»! Это же идеальная возможность найти Коула Уинтера. Она кивнула, показывая, что пойдет с ним. «Он щенок, – подумала она, без особого успеха стараясь себя успокоить. – Щенок, нарядившийся волком».

Майки шагал впереди – темный великан, растворявшийся в ночи. Ана шла следом, катя велосипед. Они свернули на другую улицу и подошли к складам. В нескольких разбитых окнах мигали костры. Ана ускорила шаги, чтобы не отстать от своего провожатого.

Чуть дальше, в темной нише, она заметила светящуюся в темноте кошку, которая быстро скользнула между выброшенными бочками из-под вина. Генетически измененные домашние любимцы пользовались большой популярностью в Азии, но в Англии они были запрещены законом. Нос, пасть, уши и глаза сиамской кошки испускали зеленый свет. Белые усы были похожи на жесткие световоды.

«Я провалилась в совершенно другой мир», – подумала Ана.

Пройдя под мостиком, соединявшим два склада, они оказались на большом дворе, окруженном заброшенными строениями. Из стоящего в центре двора шапито лилась электронная музыка. Когда ветер рванул клапаны входа, Ана увидела, что внутри люди танцуют, словно загипнотизированные. Шагая мимо, она смотрела на них, не в силах отвести глаз, и не заметила женщину с обожженным лицом, пока не почувствовала сжавшиеся у нее на запястье пальцы.

Испуганно вскрикнув, Ана отпрянула, но женщина держала ее крепко. Вместо щек у женщины были натянутые багровые заплаты. Ресницы и брови у нее полностью сгорели. По краям лица кожа собралась складками. Однако самым пугающим в ней были ее глаза. В тусклом свете от факелов радужка казалась абсолютно черной.

Ана обуздала свой страх.

– Отпустите!

– Какая гладенькая кожа! – сказала женщина. – Такую сейчас найти трудно.

Ана снова попыталась вырваться, но женщина оказалась сильнее.

– Я хочу тебя кое с кем познакомить.

– Не могу, – ответила Ана, – меня ждет друг.

– Я тут никого не вижу.

Ана быстро посмотрела вперед. Секунду она сама не смогла разглядеть Майки, но тут голос из темноты позвал:

– Побыстрее!

Женщина ослабила хватку. Ана высвободила руку и поспешила за своим громадным провожатым, взбивая пыль колесами велосипеда. Майки нырнул в проулок. Ана побежала за ним – и оказалась на берегу канала.

Свет, падавший из пришвартованной баржи, качался и шел рябью на маслянистой воде. Майки прыгнул на закругленную крышу баржи и постучал в один из иллюминаторов. По причалу стукнуло и шумно проехало что-то деревянное. В рулевой рубке появился неровно горящий фонарь.

– Майки? – спросил женский голос.

Великан быстро прошагал по центру баржи и прижался лицом к окну рубки.

– Привел клиента.

Он махнул рукой Ане. Она положила велосипед и прошла по скользким сходням.

– Иди сюда, – приказала женщина. Ана вошла в рубку. – Ты трясешься. Ты не больна, случаем? – спросила она.

Ана покачала головой.

– Ты на каких лекарствах?

– Ни на каких, – ответила Ана.

– Покажи-ка мне глаза!

Женщина проиллюстрировала свое требование, оттянув нижние веки так, чтобы стали видны белки глаз. Ана повторила это движение. Женщина привстала на цыпочки и подняла фонарь, чтобы лучше видеть.

– Ладно. Быстренько расплатись с Майки, и можно будет спускаться.

Ана сунула руку в сумку и вытащила рулончик купюр. Отделив верхнюю, она протянула ее Майки. Майки ей ухмыльнулся и сунул деньги в карман.

– У меня всего сотня, – сказала она женщине.

– Этого хватит.

– Что делать с велосипедом? – спросил Майки.

– Поставь под навес к остальным. Я через минутку запру.

Не успела Ана поблагодарить своего проводника, как он спрыгнул на берег. Женщина подтолкнула ее к люку, молча приглашая спуститься по вертикальному трапу.

Ана оказалась в обшитом панелями кубрике, пропитанном ароматом горящих поленьев. Закрытый каменный очаг тускло освещал помещение. От алюминиевой трубы, уходящей в потолок, расходился жар. Ана протянула ладони к теплу.

– Проходи.

Женщина кивнула в сторону единственной двери в дальней части кубрика. Ана прошла следом за ней через небольшую комнату, заметив картографические изображения на стенах, обшарпанный старомодный телевизор и, к немалому своему изумлению, пианино, задвинутое за диван.

Кубрик переходил в камбуз: два помещения разделялись парой книжных полок. Позади камбуза шел узкий коридор с двумя дверями напротив друг друга и третьей прямо впереди. Женщина вручила ей фонарь и достала стержень размером со спичку без головки. Она подожгла стерженек от фонаря и вошла в каюту. Спустя мгновение там стало светлее: второй четырехугольный фонарь на тумбочке начал светиться. Почти все пространство каюты занимала низкая двуспальная кровать. Вдоль стен стояло несколько деревянных стеллажей.

Все напряжение, сковавшее Ану, моментально испарилось, и ее тело обмякло.

– Спасибо, – сказала она, сунув женщине в руки рулончик купюр.

Женщина сняла с рулончика резинку и начала пересчитывать деньги. В мягком свете лампы Ана увидела, что эта женщина моложе, чем ей сначала показалось: ей было ближе к двадцати пяти, а не к тридцати пяти. У нее были аккуратные волосы до плеч, губы накрашены темной помадой. На ее продолговатом лице лежала тень враждебности.

Закончив счет, женщина вернула Ане десятифунтовую купюру.

– Моя каюта напротив твоей, – сказала она. – Ничего не трогай. И запри дверь.

С этими словами она повернулась и ушла.

Ана закрыла дверь каюты и задвинула металлический засов, а потом опустилась на кровать. От долгой езды на велосипеде ныли ноги. Пальцы рук и ног онемели. Она скинула туфли, сняла пиджак и джинсы и заползла под одеяло. В каюте было уютно. От постельного белья пахло чистотой. Усталость захлестнула ее: до этой минуты она не сознавала, сколько сил у нее отняли все стрессы этого дня и бессонная прошлая ночь.

Она закрыла глаза. По крыше тихо застучали капли дождя. Она лежала, слушая этот шум и радуясь, что уже не бродит по улицам в поисках ночлега. Сейчас она заснет, а встанет на рассвете. Наверняка в это время поблизости окажутся люди, с которыми можно будет поболтать. Прежде чем возвращаться домой, она разыщет Коула. Ей необходимо поговорить с ним!

9. Лайла

Свет упал Ане на глаза, заставив ее вынырнуть из глубин сна. Спустя минуту она окончательно проснулась. По потолку разбегалась солнечные блики, отраженные от канала и проникавшие в каюту через иллюминатор. В борт плескала вода. Ей сладко дремалось и было уютно – пока она не попыталась пошевелиться. Все ее тело отчаянно запротестовало. Подняв ноющую руку, она обнаружила, что пряди ее волос запутались в цепочке интерфейса. Когда она повернулась, чтобы освободить их, ее взгляд упал на будильник, закрепленный на стене.

06.48!

Она стремительно села, больно ударившись лбом о полку над койкой.

Вскрикнув, Ана прижала ладонь ко рту, и только тут заметила другие шумы, производимые людьми. Палуба у нее над головой скрипела под чьими-то шагами. Через иллюминатор долетали далекие голоса. Она поспешно встала с постели и проверила задвижку на двери. Дверь была все так же надежно закрыта. Она поспешно собрала свои вещи и оделась. Постаралась получше заколоть волосы и натянула на голову шапку.

Застелив постель, она подошла к двери каюты и прислушалась. В коридоре и на камбузе никого не было слышно, так что она повесила сумку на плечо и открыла дверь. В кубрике оказалось пусто. Ночной огонь догорел. В открытый иллюминатор врывался холодный ветер.

Хватаясь за перекладины, Ана вылезла в рулевую рубку. По воде распространялся запах кофе и поджаренного бекона, а также голоса людей. Она посмотрела в окно рубки. Слева, чуть дальше по берегу, несколько человек собрались вокруг костра, притоптывая ногами и растирая руки. Кое-кто сидел на пластмассовых ящиках, до носа закутавшись в мохнатые пледы. Рядом возились двое ребятишек – привязывали веревку к низко растущей ветке дерева.

– Эй! – раздался басовитый окрик.

Майки, тот великан, который привел ее сюда накануне вечером, энергично помахал рукой. Все взгляды тут же устремились на Ану. Она подняла руку в слабом, робком ответном жесте и глубже натянула на лоб шапку.

– Осталась незаметной, – проворчала она. – Еще какой незаметной-то!

Майки вприпрыжку пробежал по бетонной дорожке и протянул руку, чтобы помочь ей спрыгнуть с приподнятого края сходней.

– Девушка, которая бросается едой! – ухмыльнулся он. – А как насчет чая?

– Обычно я предпочитаю его выпивать, – ответила Ана.

Майки гулко захохотал. Они прошли по дорожке мимо еще одной баржи, прямо к костру.

Скоро отец Аны проснется и начнет собираться на работу. Сначала он подождет, чтобы она спустилась вниз. Он выпьет на кухне эспрессо и просмотрит поступившие к нему на интерфейс сообщения. Через несколько минут она отправит ему свое, чтобы дать знать: она рано встала и пошла погулять. Он будет раздражен, потому что наверняка планировал обсудить ее вчерашнее интервью с Коллегией. Однако это сыграет ей на руку: отец решит, что она его избегает. Она постарается оказаться у КПП в девять утра, когда начнется смена Нила, – на тот случай, если отец сочтет их разговор достаточно важным, чтобы ее дожидаться, или Коллегия приедет для повторного разговора. Ей можно задержаться у этих людей часа на полтора. Надо надеяться, что за это время ей удастся выяснить, кто из них Коул, и выудить у него информацию о секте «Просвещение».

Майки заставил подвинуться сидевшую на одном из ящиков девушку, чтобы Ана смогла устроиться рядом. Ана протянула руки к огню. На большой решетке гриля шипели полоски бекона. Женщина, явно беременная, сыпала чайные листья в котелок с водой. Ана постаралась размять онемевшие пальцы, исподтишка рассматривая собравшихся у костра мужчин. Самый старший закреплял белый парус на том же дереве, на котором играли ребятишки. Парус затрещал под порывом ветра и вырвался у него из рук. Дети засмеялись и запрыгали рядом, пытаясь ухватить трепещущие веревки.

Коулу Уинтеру двадцать с чем-то, а не за шестьдесят.

Оставался Майки и еще трое. Парень в шапке с помпоном и желтой лыжной куртке, присматривающий за беконом, тощий мужчина, съежившийся на ящике, и мужчина с колючей стрижкой, который расхаживал туда и обратно, переговариваясь с женщиной, которая встретила Ану на барже накануне вечером.

– У тебя губы синие, – сказала девушка, сидевшая рядом с Аной.

Дрожа, Ана устремила взгляд на дымящий костер. Она пыталась угадать, заметила ли девушка, как она рассматривала мужчин. Руки девушки раскинулись, словно крылья. Она накрыла спину Аны одеялом. Когда она убрала руку, они оказались вместе под общим укрытием. Их плечи соприкасались. Ану охватила странная тревога. Столь интимный жест девушки выбил ее из колеи.

– Ты меня не узнала, да? – спросила девушка. Ана повернулась к ней, собираясь подтвердить это, но девушка сразу же добавила: – Дело в макияже, видишь?

Она прикрыла лицо пальцами, расставив их так, чтобы только глаза были видны.

Сестра Коула!

– Без маски ты совсем другая, – сказала Ана, стараясь не выказать удивления.

Продавщица музыкальных мобилей хмыкнула и рассмеялась.

– Без маски! – повторила она. – Откуда ты вообще?

Ана крепче обняла себя руками.

– Отсюда, – ответила она.

Девушка ухмыльнулась, словно Ана снова сказала что-то смешное.

– Ты ведь не здешняя, – заявила она. – Акцента у тебя нет, но разговариваешь ты странно.

«Вот тебе и замаскировалась», – подумала Ана.

– Я Лайла, – представилась девушка.

– А, ясно. Привет. – Ана заерзала на месте. Жесткие края ящика врезались ей в бедра. Ноги так одеревенели, что, казалось, так навсегда и останутся согнутыми в коленях. – Так ты поговорила с братом насчет мобиля? – спросила она.

Но не успела Ана договорить, как Лайла вскочила с ящика.

– Чай готов! – воскликнула она. – Нет, Си, тебе нельзя, – укорила она беременную. Поставь назад.

– Перестань суетиться, Лайла, – проворчала женщина, однако поставила кипящий котелок обратно на решетку и позволила Лайле себя сменить.

Ана вдруг заметила миниатюрного мальчика лет четырех, который цеплялся за длинную юбку и пончо женщины, словно еще одна массивная складка материи. Мальчик быстро передвинулся, приспосабливаясь к позе матери. Прежде чем он успел снова спрятаться, Ана успела увидеть его лицо. У него были странные глаза. Испуганные. Невероятно грустные. У нее резко и мучительно сжалось сердце. Мальчик был болен. Активная форма.

– Держи.

Лайла вручила ей кружку чая.

– Спасибо.

Ана охватила кружку обеими руками, чтобы вобрать немного тепла, и подумала, что в этой небольшой группе людей вполне могут быть и другие больные с активной формой. Это не всегда легко заметить. Особенно если человек не принимал лекарств и не имел характерных побочных эффектов вроде подергиваний или облысения.

Она уткнулась носом в струю пара, поднимавшегося над чашкой. Чай странно пах: горькими травами, мятой и сахаром. Дуя на свой напиток, она посмотрела на баржи, пришвартованные в небольшой заводи канала. Вдалеке баржа, покрашенная в черный цвет, стояла прямо напротив склада, который со стороны набережной имел четыре этажа. Это была та самая баржа, на которой ночевала Ана. «Энкиду».

Ана вздрогнула. Она переночевала на «Энкиду» – единственной зацепке к тайне похищения Джаспера! Может, Коул на барже? И если да, то кто та молодая женщина, которая вчера вечером провела ее в каюту? Ана решила выждать еще несколько минут, а потом сказать, что забыла что-то на барже, и вернуться на борт, чтобы быстро осмотреться.

Лайла села и снова пристроилась к ней, накинув одеяло так, чтобы оно укрывало их обеих.

– Это жена моего брата Нэта, – сказала Лайла, указывя на беременную, которую называла Си. – Родит через три месяца.

– Вы все живете вместе?

– Моя мама – нет. Только я и мои братья, жена Нэта, их сын Рафферти и Рэйчел.

Рафферти – это, конечно, маленький мальчик, который прячется в юбке матери. А Рэйчел – та женщина, которая вчера проводила Ану в ее каюту.

– Значит, это – один из твоих братьев? – Ана кивнула в сторону мрачноватого типа с колючими волосами. Похоже было, что его разговор с Рэйчел превращается в ссору.

– Угу, это Нэт, – подтвердила Лайла. – Они с Рэйчел постоянно спорят. Они практически вместе росли.

Воздух разорвали электронные голоса. Ана стремительно обернулась на звук. Полотняный парус над дорожкой теперь был туго натянут, словно киноэкран. Седобородый мужчина сидел на стуле в паре метров от него. Его интерфейс создавал проекцию на полотне, развернутом так, чтобы на него не падало утреннее солнце. По обе стороны от мужчины стояли громоздкие динамики.

– Началось! – сказала Лайла. Собравшиеся неспешно двинулись от костра вдоль берега. – Пошли! – Лайла сдернула Ану с ящика. – Гэри расстраивается, если мы все к нему не присоединяемся.

Ана с трудом разогнула онемевшие колени.

– Это ненадолго, – утешила ее Лайла. – Но он считает, что это нас объединяет. Вроде как молитва.

Ана потащилась за сестрой Коула по бетонным ступенькам в сторону поросшей травой лужайки. Стоило ей удалиться от костра, как ее ноги заледенели, а ветер начал больно кусать открытую шею. Она посмотрела на Нэта из-под шапки, которую теперь натянула как можно ниже, чтобы она налезала на глаза. При ходьбе его тело подергивалось. Он остановился рядом с беременной, обхватил ее за талию и поцеловал в шею. Однако его маленькие глазки и узкие губы оставались напряженными.

Только парень в желтой куртке, раздававший поджаренный до хруста бекон, и тот худой тип, который передвинул свой ящик по склону, чтобы сесть ближе к экрану, остались безымянными. У обоих не было никакого семейного сходства ни с Нэтом, ни с Лайлой, и оба показались Ане староватыми. Может быть, Коул сегодня утром здесь и не появлялся. Интересно, а кто-нибудь из этих людей был связан с сектой «Просвещение»? Ей необходимо придумать, как поднять этот вопрос, не показав всем, что она разыскивает Коула.

Сунув руки в карманы кожаной куртки, Ана встала рядом с Лайлой. Остальные расположились неровным полукругом. Как только все устроились, Гэри прибавил громкость.

Диктор Би-би-си вел репортаж из старой столицы США – Вашингтона, кажется. В двадцатые годы город был полностью разрушен Кувейтом или Ираком – Ана не помнила точно – во время Бензиновых войн между Ближним Востоком и США. Бензиновые войны давным-давно закончились, но на восточном побережье Северной Америки по-прежнему царила анархия. Великобритания сотрудничала с Центральными Соединенными Штатами в программе Отделения Чистых, помогая восстановить порядок в наиболее пострадавших от эпидемии районах.

Лайла со вздохом покачала головой. Посмотрев на нее, Ана заметила, что из ее красивых глаз исчез блеск, а лицо окаменело.

Отец Аны постоянно смотрел новости Би-би-си. Это была единственная передача в прямом эфире, которая пережила распространение Интернета после Развала 2018 года и Глобальной депрессии. Ана никогда не могла понять, в чем прелесть прямой трансляции, когда можно выбрать любую программу по своему желанию и в удобное тебе время, прокрутить ее до нужного места и остановить, когда пожелаешь. Теперь она подумала, что, возможно, немалая часть ее привлекательности заключается в совместном восприятии.

– А теперь отечественные новости, – объявил диктор. – В похищении Джаспера Торелла, сына Дэвида Торелла, генерального директора фармацевтического гиганта «Новастра» возник новый трагический поворот.

Ану захлестнул ужас.

– Ну, что там еще? – презрительно бросил Нэт.

Его беременная жена Симона шикнула на него. Ана нервно кашлянула. Новый поворот в его похищении? Смотрителям удалось его найти? За него потребовали выкуп?

Диктор сузил глаза и хмуро посмотрел в камеру.

– Девушка, с которой он был обручен, дочь нобелевского лауреата Эшби Барбера, исчезла. Смотрители полагают, что Ариану Барбер захватили прямо из ее дома вчера вечером.

10. Несчастный случай на воде

Когда Ана услышала собственное имя, в глазах у нее потемнело, однако она все-таки смогла рассмотреть на экране свою фотографию, увеличенную во много раз. И то же самое смогли увидеть брат и сестра Коула, и все остальные, смотревшие новости.

Опасаясь выронить кружку, она крепко сжала руки, не рассчитав силы. Чай выплеснулся через край, обжигая кожу, которая уже покраснела от холода. Ана покачнулась. Земля толкала ее в ступни. Она крепче вдавила в нее ноги, стараясь восстановить равновесие, словно они были двумя людьми, стоявшими спина к спине и подпиравшими друг друга.

– Хорошо хоть, что на этот раз они не смогут обвинить в этом Коула, – заявила Лайла.

Ана уставилась на грязь, которая просачивалась ей в туфли. Дыхание стало затрудненным и хриплым. В любое мгновение сестра Коула может понять совершенно очевидную правду!

Она быстро осмотрелась, пытаясь найти выход. Можно метнуться к проходу между складами или перепрыгнуть через невысокий барьер чуть дальше по берегу, попав на автостоянку, заставленную палатками. Она приготовилась бросить кружку и бежать.

– Ариана – милая, хрупкая девушка, – продолжил голос ее отца. – Хотя три года назад она оказалась в центре внимания прессы, на самом деле у нее нет жизненного опыта. Она еще ребенок и уже много перенесла.

Ана стиснула зубы. Ее тело неподвижно застыло, и только взгляд медленно скользил по экрану.

– Мы сильно опасаемся, – добавил ее отец, – что она не сможет справиться с этим стрессом.

Ее отец обращался к десятку разнообразных камер и репортеров, стоя на помосте. Он нацепил на себя привычное серьезное и располагающее к себе выражение лица, рассчитанное на средства массовой информации. Именно таким выражением он пользовался для кампании «Раздельное выживание Чистых» в то время, когда Ана еще даже не знала о том, что существуют Чистые и Психи. Его же он пускал в дело с гораздо меньшим успехом, когда его обвинили в подделке ее анализа на Чистоту.

– Если у вас есть хоть какие-то сведения, я очень, очень прошу вас сообщить их по горячей линии смотрителей. – Он чуть сдвинулся, чтобы смотреть прямо в камеру Би-би-си. – Ариана, – сказал он, – если ты меня слышишь, держись! Мы тебя найдем!

Ана вздрогнула всем телом. Ярость будет слишком слабым словом для того, чтобы охарактеризовать настроение ее отца, когда он узнает, что она предприняла. Слава богу, она еще не успела отправить сообщение ему на интерфейс!

– Каков жук! – проворчала Лайла.

Ана не слышала оставшихся новостей. Она тупо смотрела на экран: зубы у нее стучали, пальцы превратились в сосульки, в голове воцарилась ледяная пустота.

Когда зрители начали расходиться, Лайла схватила ее за локоть и потащила к красной барже, пришвартованной рядом с «Энкиду».

– Эта баржа – близнец той, на которой ты ночевала, – объяснила Лайла, подталкивая Ану к люку в рулевой рубке. – «Энкиду» принадлежит Коулу, а «Надежда» – Нэту.

Ана оказалась в кубрике. Сходство обеих барж было заметным, хотя «Надежда» казалась меньше, потому что внутри было больше мебели и беспорядка. А еще там было теплее. Она не стала протестовать, когда Лайла протащила ее по коридору в крошечную ванную, предложив принять душ.

Поливая себя из разбрызгивателя на гибком шланге, Ана вынуждена была наклонять голову: ее рост оказался слишком большим для покатого потолка. Вода обжигала ее промерзшее тело. Тепло постепенно проникало внутрь, и к ней возвращались чувства. Это не слишком радовало. Онемение было предпочтительнее отчаяния. Ее отец понятия не имеет о том, что он только что сотворил. Превратив ее исчезновение в национальную новость, он добился того, что по ее возвращении Коллегия узнает, как она хитростью покинула Хайгейтскую общину. Там решат, что она сорвалась. Даже если Джаспер найдется, Коллегия теперь не допустит, чтобы они заключили союз. Все кончено.

Она больно прикусила кулак, борясь с рыданиями. «Не смей сдаваться! – приказала она себе. – Ничего не кончено. Твоя жизнь не погублена!» Если Лайле и сотням тысяч других девушек удается выживать в Городе, то сможет жить и она.