Скудные источники снабжения окончательно иссякли, а доставка грузов по воздуху с некоторых пор стала решительно невозможна. Фон Арним отдавал себе отчет в том, что дни его армий в Тунисе сочтены, и требовал от Гитлера и ОКБ постановки четких оперативных целей операции в Африке. Сам Арним не видел альтернативы отступлению, хотя и допускал, что, исходя из неизвестных ему стратегических соображений, ОКБ пытается выиграть время, удерживая безнадежный тунисский фронт. Но ни Гитлер, ни Йодль, ни кто-либо другой из высшего руководства рейха до самого последнего дня так и не сформулировали четкой боевой задачи его войскам. Тогда фон Арним начал действовать самостоятельно - спасать то, что еще можно было спасти. Для начала он потребовал прекратить откомандировывать в его распоряжение офицеров под предлогом того, что их здесь и так вполне достаточно. ОКБ заявило, что не собирается потакать пораженческим настроениям. Так, в день падения Туниса в страну прилетела группа офицеров, около 30 человек из так называемого "резерва фюрера", которые практически сразу же были захвачены в плен - по пути с аэродрома в город. Каждый день поступали сообщения о драматических событиях, разыгрывающихся на море и в воздухе: вражеские подводные лодки пускали на дно слабо защищенные германские конвои, десятки объятых пламенем "Юнкерсов" и "Гигантов" навечно исчезали в морской пучине. Ставка отклонила эвакуацию 600 механиков-мотористов тунисских ремонтных рот, механиков-водителей, стрелков-радистов и башенных стрелков-наводчиков в Европу так же, как в свое время не разрешила отправить в тыл высококвалифицированных офицеров, оказавшихся не у дел в результате сокращения линии фронта и реорганизации армейских штабов. Только 5 или 6 мая в штаб фон Арнима пришел именной запрос на подлежащих эвакуации военнослужащих, армии не доверили "ответственную операцию" по составлению списков.
      Можно привести десятки примеров ошибочной оценки ситуации в Тунисе и воцарившегося в связи с этим благодушного настроения в римской штаб-квартире Кессельринга и Ставке фюрера. В свое время Гитлер отбросил за ненадобностью предостережения французской разведки и превратил высадку союзнического десанта в "увеселительное сафари", а теперь уже его ближайшее окружение строило воздушные замки напрасных надежд. Ульрих фон Хассельт описывает полную дезинформированность руководящих кругов "Третьего рейха", утрату ими чувства реальности и восторженную эйфорию, сопровождавшую тунисскую кампанию от первого часа до последнего:
      - Незадолго до катастрофы из Туниса в штаб-квартиру фюрера возвратился помощник Цайцлера - Вальтер Варлимонт, и.о. начальника штаба ОКБ. Мне доверительно сообщили, что он испросил аудиенции у фюрера, чтобы сообщить ему приятное известие: Тунис будет держаться до осени. Адъютант ответил: "Пожалуй, это действительно должно заинтересовать фюрера, но мы только что получили сообщение о падении Бизерты и Туниса...".
      К 13 мая были подавлены последние очаги сопротивления немецких войск в Тунисе. Африка была утрачена навсегда. Сотни тысяч немецких и итальянских солдат, воевавших еще под командованием Роммеля, попали в плен. После падения Сталинграда в конце января 1943 года новая военная катастрофа стала неизбежной перспективой для Германии и ее итальянского партнера по "Оси". Поражение немецких войск в Африке изменило баланс сил в Средиземноморье и осложнило обстановку на европейской арене военных действий.
      После возвращения из Туниса потрясенный масштабами поражения Роммель обреченно сказал своему другу детства некоему Фарни: "Война проиграна...". Заключительные аккорды тунисского интермеццо были ознаменованы примерами рыцарского отношения к противнику: англо-американские армии воевали в Тунисе так, как когда-то сражались в Ливии и Египте дивизии Роммеля. Впрочем, прежнее отношение к рыцарскому ведению войны претерпело изменения, об этом в своих мемуарах прямодушно заявляет генерал Эйзенхауэр. Он утверждает, что отказался принять фон Арнима или кого-нибудь еще из нацистских генералов, несмотря на настойчивые призывы офицеров его штаба "действовать в духе традиций прошлых лет". Эти слова вызвали резкое возражение фон Арнима, который с негодованием заметил:
      - Хочу сделать одно замечание по поводу "приема у победителей". Я никогда не стремился к этому, а уж тем более никогда о такой встрече не просил. В ходе африканской кампании было принято относиться к противнику по-джентльменски. После впечатляющего удара под Эль-Мекили так обращался с пленными английскими генералами Эрвин Роммель. Видимо, похожее чувство владело некоторыми офицерами штаба Эйзенхауэра. После капитуляции меня пригласил генерал Александер, чтобы засвидетельствовать свою благодарность за спасение свыше 600 британских и американских военнопленных в самом конце войны. Итальянское - транспортное судно "Беллуно", на котором мы собирались переправить пленных в Италию, стояло на рейде Туниса и было серьезно повреждено в результате воздушных налетов союзников. По рации я передал открытым текстом обращение к генералу Александеру с просьбой прекратить бомбежку. Во время нашей встречи генерал спросил, что он может сделать лично для меня. Я попросил его отправить такое же число наших тяжелораненых из Туниса в Италию на кораблях итальянского "Красного Креста". Александер без колебания согласился и вскоре выполнил свое обещание. К сожалению, не представилось возможности поблагодарить его за это...
      Единственным обнадеживающим уроком войны в Африке стало осознание того, что, как бы ожесточенно ни сражались армии в одинаково враждебных ко всем пескам, противоборствующие стороны объединяли законы гуманности и человеческой совести. Сегодня в африканское "братство по оружию" входят ветераны обоих лагерей. С надеждой смотрю в будущее и надеюсь, что именно эта непритязательная человечность станет залогом обновления Европы и создания нового более справедливого миропорядка.
      После падения Туниса в кулуарах стали задавать вопрос о так и нереализованных возможностях спасения тунисской группировки. Сталинградская катастрофа высветила характерную черту гитлеровского руководства, которая с безжалостной прозорливостью позволяла предсказать незавидное будущее защитников Африки. По мнению некоторых военных экспертов, в начале апреля 1943 года, за шесть недель до падения Туниса, при всей сложности создавшегося положения еще была возможность на самолетах и кораблях эвакуировать в Сицилию от 50 000 до 70 000 солдат без тяжелого вооружения и техники. Другие специалисты утверждали, что за четыре недели можно было бы успеть передислоцировать практически всю армию, если бы итальянский флот мог своевременно выйти в море и не повторить дюнкеркскую ошибку британцев. Гитлер и ОКБ прекрасно понимали, что в обозримом будущем фронт рухнет. Логика событий требовала отозвать войска, но фюрер, как всегда, пренебрег военно-политическими соображениями и руководствовался воззрениями престижа. Он требовал защищать "африканский Сталинград до последнего патрона" в надежде, что фон Арним окажется более внушаемым и "послушным" генералом, чем разочаровавший его Паулюс. Тунис во многом повторил трагическую судьбу Сталинграда, зловещая печать некомпетентных решений Гитлера позволяет проводить эти легко узнаваемые параллели. Приблизительно в то же время, когда Роммель стал во всеуслышание выдвигать свои требования по своевременному отступлению из Африки, диктатор был предупрежден о вполне возможной катастрофе под Сталинградом. Генштаб сухопутных войск Германии посчитал целесообразным разработать план передислокации войск, военно-транспортный отдел рассчитал необходимое для эвакуации число железнодорожных составов и авиатранспортных средств. Если бы этот план вступил в действие в начале декабря, то можно было бы рассчитывать на спасение всей Сталинградской армии вместе с большей частью ее снаряжения. Но Гитлер отклонил этот план. Когда вышли последние, возможные для начала переброски войск сроки, генштаб разработал новый план эвакуации, но уже без тяжелого вооружения. Гитлер хранил молчание. Когда прошла очередная назначенная дата, был составлен третий план. Безжалостное "нет" фюрера принесло в жертву всю Сталинградскую группировку наших войск. Гитлер приказал Паулюсу "даже не заикаться о капитуляции", и в этом заблуждении его опрометчиво поддержал любитель громких фраз Геринг, хвастливо заверявший об авиационной поддержке и снабжении окруженной армии по воздуху. Рейхсмаршал "родил" печально известный перл красноречивости: "Ничего страшного, пусть забивают лошадей и питаются кониной. Весной я пришлю самолеты и выручу их!"
      В связи с этим уместно вспомнить, как летом 1942 года в относительно благоприятные для вермахта времена Гальдер, тогдашний начальник Генерального штаба вермахта, настойчиво требовал от Ставки приостановить продвижение вперед во избежание грядущей катастрофы. Гитлер с раздражением бросил:
      - Я вовсе не требую, чтобы подчиненные понимали скрытый смысл моих приказов. Достаточно, если они будут их усердно выполнять...
      Гальдер сделал правильные выводы из этой отповеди фюрера и сложил с себя полномочия. После суровой российской зимы 1941/42 он и офицеры его штаба лучше, чем кто-либо другой понимали, что после неудачи на Восточном фронте не может быть и речи о выигрыше войны в целом. Гальдер придерживался точки зрения, что противника, контролирующего колоссальные территории и к тому же располагающего практически неограниченными людскими резервами, можно победить только в одном случае - разбить его армии и уничтожить коммуникации первым же наступательным ударом. Ретроспективный экскурс в военную историю свидетельствует - русские черпают свои силы в бескрайних просторах своей страны. В России канули без следа "Великая армия" Наполеона, да и многие другие армии завоевателей. Немцы тщетно "охотились" за противником, без следа растворившимся в безбрежных русских пределах. Так уходили дни, недели и месяцы, а время неумолимо работало на противников Германии...
      В Тунисе Гитлер действовал по "сталинградскому рецепту"! Превратно истолковывающий понятие "высшей жертвенности" фюрер пытался уверить мир в "незыблемой стойкости арийского духа". Мировое общественное мнение адекватно оценило падение последнего немецкого плацдарма в Африке: второе подряд после Сталинграда чувствительное поражение показало, в каком запредельном кризисе находится военно-политическая система Германии. Роммель утверждал, что война проиграна, и это было не мрачным пророчеством, а простой констатацией факта.
      Глава 9.
      Заговор фельдмаршалов
      Кружок друзей фельдмаршала Роммеля
      В конце июня 1943 года отдохнувший и подлечившийся генерал-фельдмаршал Роммель снова был в строю и приступил к созданию так называемого "рабочего штаба Роммеля". Штаб находился в личном ведении Адольфа Гитлера и занимался исключительно вопросами Средиземноморья. Во исполнение специальных задач офицеры накапливали необходимую документацию, заполняли карты и анализировали поступающую по разведывательным каналам оперативную информацию по Средиземноморью и прилегающим территориям о концентрации и передислокации германских и союзнических войск.
      Не нужно было быть провидцем, чтобы предсказать ход дальнейшей военной карьеры маршала: не имевший опыта боевых действий в России Роммель рано или поздно должен был получить назначение в Южную Европу. Однако Гитлер не торопился, и только через пять месяцев, уже после свержения Муссолини, Роммель был назначен командующим группой армий. За эти месяцы вынужденного бездействия у него было достаточно времени, чтобы еще раз обдумать свою африканскую эпопею и наметившееся расхождение с фюрером.
      "Рабочий штаб" стал средоточием старых проверенных в горниле африканских битв кадров. Генерал Гаузе снова возглавил штаб, а его 1-а как и прежде был полковник фон Бонин (см. приложение). Только на должность 1-"с" пришел новичок - подполковник Молль, вюртембергский земляк маршала, испивший до дна горькую чашу поражения и оставивший за своими плечами "Африканский Сталинград". Этот узкий круг единомышленников на себе вынес всю тяжесть ливийской и тунисской кампаний. Вместе с другими немецкими солдатами они стали жертвами дилетантизма и поверхностного оптимизма властей предержащих. Им еще повезло - они уцелели, а многие навечно остались в песках Африки или попали в плен к союзникам. Они все еще продолжали оставаться исполнительными военнослужащими, но уже начали сомневаться в праве диктатора отдавать им безумные приказы. За недели, проведенные в непосредственной близости от Ставки, еще больше окрепла их внутренняя убежденность в том, что Гитлер в принципе не имеет права вмешиваться в вопросы военного строительства. Изо дня в день они становились свидетелями того, как, вместо сдерживания и "усмирения", ближайшее окружение подстегивает воинствующее донкихотство самодовольного диктатора.
      "Рабочий штаб" собирался в полном составе по вечерам в гостиной Главного штаба вермахта. Пустующее здание, расположенное непосредственно у границы внешнего кольца оцепления штаб-квартиры фюрера, было временно предоставлено в их полное распоряжение. По свидетельству подполковника Молля здесь бывали генерал-фельдмаршал Манштейн и начальник генштаба Цайцлер, хотя преобладающее большинство высшего военного руководства с предубеждением и подозрением относилось к "клике Роммеля", как они их называли. Под председательством маршала Роммеля в открытой и нелицеприятной дискуссии обсуждались животрепещущие проблемы рейха, но главной темой оставалась возможность дальнейшего продолжения войны. Они спорили, соглашались и не соглашались друг с другом, но уже в то время были единодушны в главном: эту войну уже невозможно выиграть с помощью сугубо военных средств. Все они относились к Гитлеру как к не лишенному богатой фантазии политику, но абсолютно бездарному полководцу. Умело манипулируя общественным сознанием, он узурпировал власть и не желал с ней расставаться, действуя из ложного понимания престижа и авторитета и вопреки здравому смыслу. Члены "кружка фельдмаршала" сходились во мнении, что большинство руководителей самого высокого уровня, назначенных на свои посты и должности личным распоряжением Адольфа Гитлера, ни по личностным, ни по деловым качествам не соответствуют сложности поставленных перед страной задач. Кейтель как глава ОКБ был по единодушной оценке "абсолютным нулем без палочки", а слывущий крупным военспецом Йодль, возможно, и смог бы командовать дивизией, но никак не соответствовал занимаемой должности. Это был великолепный образчик честолюбивого генштабиста, дорвавшегося до власти, любящего и умело пользующегося этой практически ничем не ограниченной властью советника фюрера по военным вопросам. Отношения между Роммелем и Йодлем всегда были напряженными, можно даже сказать, что Йодль был ярко выраженным недоброжелателем маршала. А больше всего его бесил тот факт, что в обход рутинной процедуры Роммель мог напрямую обращаться к фюреру с докладом. Йодль категорически возражал против того, чтобы Гитлер получал информацию из других источников, кроме него. Более того, он ревностно стремился к тому, чтобы в ежедневных сводках любое сообщение с театров военных действий доводилось до сведения диктатора только после преломления через призму восприятия его советника и в зависящей от ситуации дозировке. Йодль прекрасно знал аналитические возможности Роммеля, и его предубеждение к нему росло год от года по мере того, как сбывались большинство долгосрочных прогнозов маршала. Во время визитов Роммеля в Ставку Йодль всегда встречал его с подчеркнутым неприятием и демонстративной враждебностью. Он мог заставить Роммеля часами высиживать в приемной то ли из уязвленного самолюбия, то ли из расчетливого цинизма и жестокости. Впрочем, маршал платил ему той же монетой, а позднее с нескрываемой ненавистью относился к человеку, чьи панибратство и угодливость стали "притчей во языцех" и вызывали у всех едва ли не большее презрение, чем жуткие манеры и лизоблюдство Кей-теля, метко прозванного в армии "Лакейтелем"!
      После вынужденного ухода с позиций под Эль-Аламейном Роммель стал для Йодля "отработанным материалом и опасным пораженцем", который должен был руководить армией "совершенно иначе". В результате кропотливой и целенаправленной работы ему удалось возвести стену недоверия между Гитлером и фельдмаршалом даже там, где непреклонный в своей воле диктатор, в общем-то, изначально был готов последовать мудрым советам Роммеля или согласиться с его оценкой ситуации.
      Разговор между адъютантом Йодля, полковником Вайценеггером, и 1-а штаба Роммеля, фон Бонином, был весьма характерным для отношений двух непримиримых противников. Полковник пригласил к себе штабиста и предложил ему "искренне и невзирая на лица" высказать все, что он думает о фельдмаршале. Вайценеггеру было хорошо известно, что раньше этот офицер относился к Роммелю с предубеждением (собственно по этой причине его и "внедрили" в штаб!), поэтому он даже не сомневался, что штаб-офицер начнет "петь". Каково же было его удивление, когда выяснилось, что за месяцы совместной работы фон Бонин ближе узнал великого солдата и полностью переменился в своем отношении к нему. Вайценеггер был искренне поражен, услышав восхищенный отзыв о ненавистном его шефу Роммеле. Впрочем, он быстро пришел в себя и, повторяя интонации Йодля, стал распространяться, что, дескать, "Роммель законченный пессимист, он принимает неправильные решения и отдает ошибочные указания; он бежит, начиная с Аламейна, и никак не может остановиться". После слов о том, что "фельдмаршалом движет животный страх перед противником", полковник фон Бонин встал, откланялся и удалился.
      Получив в этом случае несколько неожиданный отпор, Йодль преуспел в главном: он использовал весь богатейший арсенал своих интриганских возможностей и все-таки перекрыл Роммелю доступ в Ставку. В кульминационный момент давно уже начавшегося распада военной машины рейха он стал непреодолимой преградой на пути единственного в вермахте человека, который осмеливался говорить правду в лицо, какой бы горькой она ни была. Поднаторевший в паркетных баталиях Йодль легко переиграл Роммеля, но, блокировав один путь, он помимо своей воли оставил открытым другой - путь борьбы с диктатором и его бездарными или же воистину не ведающими, что творят, приспешниками.
      Роммель и Mанштейн
      Роммель и его единомышленники прекрасно понимали, что дальше так продолжаться не может. В конечном итоге Гитлер оказался несостоятельным политиком и военачальником, ничего хорошего нельзя было ждать и от его окружения. Но кто начнет действовать и что получится в результате этих действий? Это были главные темы многочасовых дискуссий. Сошлись на том, что в настоящий момент только военные круги обладают реальной силой, и только они в состоянии противостоять ошибочному военно-политическому курсу диктатора. Была сформулирована и главная политическая идея антиправительственного заговора - сделать все возможное, чтобы уберечь немецкий народ от полного фиаско в этой злосчастной войне.
      В вечерних застольях принимал участие и генерал-фельдмаршал Манштейн, прибывший в Ставку для обсуждения планов летнего наступления 1943 года с Гитлером. Когда летом 1942 года Гитлер снял начальника генштаба генерал-полковника Гальдера из-за концептуальных разногласий по русской кампании, многие прочили на этот пост блестящего Манштейна. Однако фюрер отклонил подходившую по всем параметрам кандидатуру, и в этом проявилось его негативное отношение к сильным и ярким личностям. Говорят, что Гитлер произнес:
      - Он действительно лучший, но мы не можем находиться рядом друг с другом больше трех дней. Дело заканчивается грандиозным скандалом...
      Манштейн показался диктатору слишком самостоятельным, слишком критичным и слишком здравомыслящим человеком. Гитлер выбрал Цайцлера, с которым, как он считал, ему будет легче управляться. Фюрер всегда предпочитал окружать себя бесхребетными истуканами с лакейскими душонками, чтобы не "травмировать" свое сверх-эгоцентричное сознание.
      Насколько же другими критериями руководствовался в выборе министерских чинов досточтимый Бисмарк в благословенной памяти имперские времена. Перед отъездом из Берлина в Петербург служивший в то время послом Бисмарк пожаловался принцу-регенту Вильгельму, будущему кайзеру, на вопиющую некомпетентность чиновников царского двора. "Зачем вы мне это рассказываете? Вы что, нашли свободные уши?" - грубо оборвал его регент. "Хочу напомнить вам, ваше высочество, что даже прусский ландрат не сможет управлять округом без расторопного секретаря. Монархи тоже не в состоянии управлять страной, не покидая своих покоев. Фридрих Великий, например, тщательно относился к подбору своих министров и остерегался назначать бездарных..." - ответил Бисмарк.
      Манштейн занимался подготовкой нового танкового наступления на Восточном фронте, и у него возникли серьезные разногласия с фюрером по поводу боевого применения бронетанковых войск. Гитлер требовал стопроцентного сосредоточения техники на направлении главного удара, Манштейн же намеревался придать только некоторую часть танков первому эшелону наступающих армий, а основные бронетанковые силы должны были атаковать из второго эшелона, завершая и расширяя прорыв боевых порядков русского фронта. Манштейн прекрасно понимал: если в этот решающий для рейха момент сложившееся на фронтах положение не будет оценено должным образом и самым срочным образом не будут сделаны надлежащие выводы, то уже очень скоро ситуация выйдет из-под контроля и станет непредсказуемой.
      Роммель рассказал фельдмаршалу о своей встрече с фюрером, во время которой он намекал последнему на необходимость коррекции внешнеполитического и военного курсов. На прямо поставленный вопрос, как он представляет себе дальнейший ход войны, Гитлер давал либо уклончивые ответы, либо вообще никаких. Он рассказал Манштейну и о своем глубоком разочаровании в ближайшем окружении Гитлера и его способности положительно влиять на ход событий. Раньше он и представить себе не мог, как глубоко в общество проникли метастазы гестапо. Об этом он тоже говорил фюреру, утверждая, что необходимо категорически пресечь злоупотребления властью со стороны этой зловещей организации, иначе парализованная страхом нация будет просто не в состоянии выиграть войну. Ну, а особое недовольство Гитлера во время этой беседы вызвало критическое отношение Роммеля к тотальной мобилизации и призыву на воинскую службу "зеленой" молодежи.
      Уже после войны фрау Роммель рассказала о том глубочайшем потрясении, которое испытал ее супруг в связи с капитуляцией Сталинградской армии. Гитлер, ожидавший от Паулюса "достойного немецкого офицера поступка", однажды заметил:
      - Его ждали горные выси Валгаллы, но он выбрал подвалы Лубянки...
      Услышав эти слова диктатора, Роммель внутренне содрогнулся и замолчал...
      В узком кругу близких ему людей маршал часто вспоминал эти слова и всегда говорил, что понимает и одобряет действия Паулюса. Если бы "приказ фюрера" не отозвал его из Африки и ему удалось уцелеть в ходе жестоких боев, он бы как Паулюс разделил горькую участь своих солдат во вражеском плену:
      - Чтобы сдаться в плен вместе со своей армией, требуется куда больше мужества, чем просто пустить себе пулю в лоб...
      Беседы с Гитлером часто перерастали в яростные споры на повышенных тонах, и о них становилось известно ближайшему окружению фюрера, которое уже очень скоро стало сомневаться в непременной в этих кругах внешней "верноподданности" Роммеля. Ходили слухи, что "серый кардинал", Борман, уже внес фельдмаршала в свои "черные списки". Эти бесплодные разговоры укрепляли Роммеля в мысли, что Гитлер на самом деле не тот человек, за которого его выдает пропаганда, что он вместе со всем немецким народом заблуждались относительно истинного содержания личности фюрера. Лимит доверия иссякал и росла убежденность, что есть только один способ спасти нацию от гибели...
      Роммель подробно и обстоятельно ввел Манштейна в курс своих бесед с фюрером и настойчиво рекомендовал ему при случае попытаться продолжить их с диктатором в том же духе - духе лояльной эволюции режима. Разработанная кружком Роммеля программа-минимум предполагала незамедлительную отставку Геринга, Кейтеля и Йодля; расформирование ОКБ, создание нового генштаба сухопутных войск и частичное переподчинение люфтваффе генштабам армии и флота. Программа не вызвала возражений Манштейна, и он изложил ее во время встречи с Гитлером. По словам фельдмаршала, знавший содержание разработок Роммеля в общих чертах, фюрер вначале воспринимал его слова спокойно, потом вспылил и, в конце концов, прервал аудиенцию.
      Офицерская "фронда"{20} предполагала, что после свержения Гитлера пост рейхспрезидента должен по праву принадлежать "Гинденбургу 2-й мировой войны", Эрвину Роммелю. Маршал отклонил это лестное предложение - всю жизнь он сторонился политики и утверждал, что "ничего в ней не понимает".
      Через два или три дня после первой неудачной беседы с Гитлером Манштейн снова появился у Роммеля. На этот раз они решили действовать поочередно: вторую попытку предпримет Манштейн, а на следующий день, в который уже раз, Роммель. После очередного фиаско маршалы решили искать выход из положения в обход Гитлера. Они придерживались точки зрения, что фюрера не следует отстранять от власти - его пыл нужно немного остудить, заставить действовать под контролем и добиться от него выполнения программы-минимум в интересах дальнейшего ведения войны и во избежание катастрофы для немецкого народа. Уже тогда Роммель думал о возможности контакта с западными державами.
      По разработанному плану заговорщики намеревались захватить территорию штаб-квартиры силами верных им войск и немедленно арестовать Геринга, Кейтеля и Йодля. Потом фюрер должен был утвердить обширную программу преобразований в стране. Вплоть до принятия и подписания законопроекта Гитлером функции военного комиссара должен был возложить на себя Эрих фон Манштейн. Роммель был убежден, что Адольф Гитлер, лишенный "ядовитого жала" и возможности влиять на ход военных событий, будет не опасен и может остаться на посту главы государства. Маршал считал такое решение единственно приемлемым, так как стремился избежать раскола в обществе и гражданской войны.
      Манштейн еще раз попытался пробиться на прием к Гитлеру, но получил отказ. В кругу единомышленников Роммеля воцарилось тягостное уныние, как вдруг, между 01.30 и 02.00 ночи, фон Манштейна срочно вызвали по телефону в Ставку.
      Отставка Манштейна
      Обескураженный и огорченный Манштейн вернулся из Ставки около пяти утра. Благодаря достоверным свидетельствам высокопоставленного офицера генерального штаба, присутствовавшего на этой встрече, я восстановил ход этой важной для всех действующих лиц моего повествования беседы. Фон Манштейн провел с глазу на глаз с Гитлером свыше двух часов. С самого начала фюрер уверил его в том, что он может выражаться открыто, без обиняков и, не опасаясь возможных последствий. Гитлер даже запретил протоколировать беседу (случай для него неслыханный!), чтобы придать ей "большую доверительность". Манштейн начал крайне резко, невзирая на лица, излагать суть выработанной вместе с Роммелем программы. Он высказался о коррумпированности партаппарата, некомпетентности ближайших военных советников... Гитлер молча слушал - не прерывая, не возражая и не высказывая своей позиции. Внезапно он поднял руку, дал маршалу знак остановиться и произнес:
      - Фельдмаршал фон Манштейн, наши точки зрения расходятся по основополагающим моментам. По некоторым причинам я не могу отказаться от раз и навсегда избранной линии. Я не могу выполнить ваши требования и не принимаю ваших условий. Само собой разумеется, что вы утратили мое доверие. Я обещаю проследить, чтобы уход в почетную отставку был подготовлен в соответствии с вашими заслугами перед рейхом...
      Ровно через 8 дней после этой встречи Манштейн был отстранен от должности{21}. Так Гитлер завел его в тупик, лишил реальной власти и возможности взаимодействия с Роммелем согласно запланированной ими операции. Фон Манштейна подкосила эта неудача, и в дальнейшем он отказался от каких-либо контактов с Роммелем. Под предлогом уточнения позиций на театре военных действий Роммель в последний раз попытался связаться с опальным фельдмаршалом через некоего офицера генштаба. Манштейн не выказал ни малейшего интереса к этой встрече, тогда уже Роммель начал относиться к нему с подозрением. В то время Роммель не мог действовать в одиночку, оставшись полководцем без полков и фельдмаршалом без армии.
      История с Манштейном не прошла бесследно для подорванного здоровья Роммеля - фобии превратили его жизнь в сплошной ад. После каждого нового расквартирования он приказывал проверять помещение на предмет обнаружения подслушивающих устройств. Маршал справедливо опасался слежки, даже не сомневался в том, что находится под наблюдением гестапо или СД.
      В начале июля 1943 года штаб-квартира была переведена в Берхтесгаден, а Главный штаб сухопутных войск остался в Восточной Пруссии. "Рабочий штаб" Роммеля перебрался вслед за Ставкой фюрера и размещался в одной из казарм местечка Франкентрупп под Берхтесгаденом. Роммель по-прежнему занимался вопросами Средиземноморья и дважды в день присутствовал на оперативных совещаниях при фюрере. Утренние совещания начинались в 11-11.30 утра и продолжались до обеда, около полутора часов. Вечерние начинались между 20.00 и 20.30 и обычно продолжались два часа, но очень часто обсуждение ситуации на аренах военных действий заканчивалось и заполночь.
      Оперативное совещание
      По свидетельству одного генштабиста из окружения Роммеля оперативные совещания в Ставке производили двусмысленное впечатление. Ежедневная рутина притупляла восприятие "старожилов", а на новичков самым удручающим образом действовала поверхностность при принятии решений, касающихся жизни десятков тысяч солдат и судьбы целых народов. Обычно совещание открывалось докладом начальника генерального штаба. В отведенные на выступление 10 минут ему по логике вещей следовало бы проанализировать общее положение на фронтах и заострить внимание присутствующих на последних оперативных сводках, но он ограничивался только Восточным фронтом. Средиземноморье и все остальные, так называемые "театры военных действий ОКБ" находились в компетенции печально известного Йодля.
      Потом Цайцлер молниеносно справлялся с докладом о положении дел на отдельных участках Восточного фронта, а Гитлер молча сидел, низко опустив голову над столом, даже не пытаясь проявить заинтересованности. Раз за разом его здоровая рука погружалась в карман в поисках стеклянного флакона со стимулирующими таблетками. В то время фюрер уже производил впечатление тяжело больного человека. Если он говорил, то настолько тихо, что стоящий рядом с ним человек вынужден был прилагать немало усилий, чтобы попытаться хоть что-нибудь понять.