Город хрущёвский попахивал пивом,

Каждый второй шёл с пропитым лицом.

Маленький мальчик выводит курсивом

Мат пятиярусный перед отцом.

Город подобен безликой деревне,

Где неизвестен глагол «создаём».

Невский район – верный шаг в подземелье,

Люди с рождения прячутся в нём.

Страх их терзает зажить по-другому

И развернуться бесстрашно вперёд,

Перечеркнув вековые законы,

В жизни своей совершить поворот.

В пространстве неприкрытого цинизма

Под сводами седеющих небес

Мне вспомнилась эпоха коммунизма,

Идущая с сегодняшней вразрез.

Мне вспомнились с уверенностью чёткой

Просторы в приозерских Осельках,

Где девочка с растрепанною чёлкой

Разбрасывает сено на полях.

Высокие соседские качели,

Подвешенные туго на цепях.

Дни детства с ними будто улетели,

Оставив лишь истому второпях.

Настала перестройка, с ней – талоны

С очередями… К нам пришёл «прогресс»,

Диктуя рынка хищные законы,

Блюдя во всём свой шкурный интерес.

Но раньше, без мобильных телефонов

И даже интернетовских сетей,

Нам письма приносили почтальоны,

И были связи меж людьми живей.

Ангел света стучится мне в двери,

Шепчет, с нежностью глядя: «Держись,

Пережить помогу я потерю,

Буду рядом с тобою всю жизнь.

Не бросайся в овраг безрассудства,

Трезвый разум не вздумай терять,

Возродись, надо к жизни вернуться,

Лишь поверь, станешь прежней опять!»

Ангел света поглядывал нежно,

Гладил ласково по волосам,

Открывая дорогу надежды

И огонь возвращая глазам.

Наш отчий дом. Терраса и балкон,

В распахнутые окна перезвон

Врывается – весёлый птичий гвалт,

Крыльцо сбегает прямо в вешний сад:

Сирень благоухает на ветру,

Жених-жасмин томится поутру,

Акация душиста и бела

И яблоня-невеста расцвела.

Любой из нас на многое готов,

Чтоб вновь обнять двух милых стариков,

Услышать тихое «пока живём».

Не покидай же, счастье, отчий дом.

В сирени утопали все дома,

Кружилось счастье в переулках лета.

Летела из открытого окна

Мелодия влюблённого сонета.

Сиреневая ночь, «сиреневый туман»

И аромат сиреневой купели…

Восторженной влюблённости роман —

Ах, как они тогда любить умели!

* Смешные ниточки бытия собираются в злой узел трагедии.

* Хрупкая скорлупа независимости.

* Великие люди – маленькие сумасшедшие Земли.

* Что такое хорошо, когда всё плохо?!

* Загубленные идеи хлюпают босиком по лужам значимости.

* Только когда кувшин наполнен – он не звенит.

* Героическими усилиями заслужила отдых на краю вечности.

* Куски фраз. Вход в лабиринт мысли.

* Наша жизнь – вздох Вселенной, выдох уже без нас.

* Душу надо причёсывать.

* Взял себя в руки и случайно выронил.

* Потерял то, чего не имел.

* Разумная страсть может тоже лишиться разума.

* А соль дорог тоже съедобна?

* Бывает, жизнь преподносит подарки в виде маленькой сосульки: пососёшь – и подарка нет, а, может, его и не было?

* Подкова свалилась на меня, теперь очередь за счастьем.

* Динамит творчества сотрясает окружающий мир.

* Потерять свои иголки – обнажить спрятанное.

* Поэт стоял в очереди за вермишелью, а ушёл с поэмой.

* Как можно терпеть себя всю жизнь?

* Вероятностей много, а я одна.

* Берёза уже наклонилась, а ветер всё дует и дует.

* Камень мечты так придавил, что пропал голос, потом смысл, потом желание, а потом и сама мечта… и остался только камень…

* От горечи твоих слов появилась душевная изжога.

* Все говорят о лебединой верности, а кто расскажет о лебединой тоске?

* Стихла боль разлуки – началась пустыня свободы.

Я в прошлой жизни лебедем была,

А может, чайкой, аистом изящным —

Лучистой белой птицей, что, крыла

Раскинув, листопадом шелестящим

С небесной любовалась высоты…

Дремало ожиданье в сердце птичьем.

Я родилась осенним утром. Ты

Меня искал в моём втором обличье,

Забыв про первое. Теперь не упрекай,

Что на Земле я белая ворона,

Что тянет в голубой небесный край

До головокруженья и до стона…

Не потеряй меня. Не отпусти.

Я человечью нежность пригубила,

Я к прошлому сожгла себе пути.

Лишь у души крылатой – та же сила.

Сквозь осеннюю топь и слякоть,

Неуютный трамвайный звон…

Ты меня научил не плакать,

Если беды – со всех сторон.

Наземь брошенный, но хранимый

Золотеющий лист в снегу —

Это нежность моя, любимый.

Я избыть её не могу.

Зима, покинув календарь,

На ветках почки сотворила.

Дождит январь, цветёт январь,

И у любви – такая сила:

Пространству, времени назло

И всем законам жизни краткой —

Зашелестеть строкой тепло,

Сверкнув для вечности загадкой.

Я люблю свой возраст —

тридцать восемь.

Вот сейчас и начинаю жить.

Золотая, трепетная осень —

Чувств и мыслей солнечная нить.

Отболело сердце, отгрустило,

Обретая нежность и покой.

И откуда вдруг такая сила —

Птичью стаю приманить рукой?

Радугу зажечь, над полем сонным

Листопадной закружить волной…

Стало сердце смелым и бездонным,

Словно лунный свет в тиши ночной.

Пламенеть – не поздно и не рано.

Радостно: что было – то не зря!

Смотрит, как с картины Левитана,

Дышит зноем вечер сентября.

Вспоминается всё чаще

День июньский шелестящий,

Свод старинного собора,

Сердца трепет, звуки хора.

К небесам взмывают свечи.

Лик сурового Предтечи…

И венчальная икона

Сокровенно и бездонно

Родниковый дарит свет…

Словно смерти в мире нет.

Ты напрасно глядишь тревожно

И волнуешься зря опять.

Мне тебя разлюбить —

невозможно!

Невозможно тебя потерять.

Слишком долго пути-дороги

Разлучали, кружили нас…

Не могу я теперь без тревоги

Разминуться с тобой на час.

Поступь счастья

теперь я знаю,

Я сумею его сберечь…

Чтобы наша встреча земная,

Как моё кольцо, золотая,

Стала ярче небесных встреч.

Двадцать первый век. Дремучий век.

Город коммуналок и трущоб.

Посмотри, какой нездешний снег

Выпал и тебя в ладони сгрёб.

Ты послушай эту тишину —

Зимнюю, студёную – в ночи.

Отдохни. Я тоже отдохну.

Помолчи мой город, помолчи.

Поутру проснёшься и, увы,

Задохнёшься криком, суетой.

В глубине морозной синевы

Почернеет ангел золотой.

Видишь ты рождественские сны,

Как новорождённый, ты притих,

Город, где глаза старух грустны,

Город лиц нахмуренных, чужих…

А на тёмном небе – лунный лик,

И в зрачках любимого – луна…

Так щемяще дорог этот миг.

И дремучесть века не страшна.

Тихо-тихо, плавно-плавно

Облака над миром плыли.

Жить на свете, правда, славно?

Вы когда-нибудь любили?

Вы когда-нибудь грустили?

И давно ли так? Недавно?

Облака над миром плыли

Тихо-тихо, плавно-плавно.

Снова осень, и снова над полем

Сиротеет распластанный клин...

Воздух Родины пьющий запоем, —

Ну, а мы-то куда улетим!

Перед этой небесною синью

Проживаю с судьбой не в ладах...

– Не грусти, это только предзимье,

И наступят ещё холода...

Заметелит Россию, завьюжит,

Ляжет чистым пред Богом листом...

Что пропишется зимнею стужей

За морозным оконным крестом?

А повеет теплом в разговенье

Под пасхальный благой перезвон...

Реки синью набухнут, как вены,

И, взломав, понесут ледолом.

По весне, вместе с солнышком вешним,

Нас приветствуя кликом иным,

Журавли всё прощают нам, грешным...

Мы их ждём… Мы куда улетим?..

Из России мы уйдём... в Россию —

Вечность это будет или нет...

Словно на листке Твоём росинку

Я увижу всю её на свет.

В этой сфере мизерной, хрустальной

Отразится тысяча веков —

Поле, что засеяно крестами,

Звон синиц и говор родников...

И куда бы нас ни заносило,

Отовсюду Родина видна...

Из России мы уйдём в Россию —

У Христа за пазухой она.

Эх, куда, куда мне деться

От распахнутых полей!

Запах лета, запах детства,

Запах Родины моей…

Он мне мнится, он мне снится,

Вместе с ним и я навек

Рею в небе вольной птицей,

Беспечальный человек.

В поле кашка, в поле – клевер

И дремучий иван-чай...

Я лежу в траве, как в небе

С облаками по плечам...

Гнётся колос коромыслом,

Паучишки судьбы ткут...

Облака, как Божьи мысли,

В волнах вечности текут.

Строчки-строчки – семечки,

Что повисли бременем?

Ах, какое времечко, —

Говорят – безвременье!

Кто сказал – безвременье?

Наше дело – правое.

Кожею шагреневой

Сжалась рана рваная.

Преломились призмами

Все победы – бедами...

Мы на пир ли призваны?

С кем мы собеседуем?

Есть у нас сомнение,

Нету покаяния...

Но дана до времени

Жизнь, как подаяние!

Мы в хребтине хрустнули,

Но везём – везучие...

Али мы не русские, —

Дураки живучие!

Прыгают под темечком

Мысли мои бренные:

Ах, какое времечко,

Времечко-безвременье!

Осталось две недели

До первых холодов.

Все птицы улетели,

И мой роман готов.

Я жил, как в одиночке,

Не зная слова «ты»...

Я все расставил точки

И все сложил листы.

А дождь стучит по крыше,

Как двадцать лет назад...

Со мною только мыши

О чем-то шебуршат...

И те – уснули. Поздно...

Мечты мои тихи...

Осталась только проза

И поздние стихи...

Не стану пудрить кожу,

Накладывая грим.

Пока ещё пригожа —

Какая есть, люби!

И озорства, и прыти,

Влюблённости полна.

А радости открытий

Не исчерпать до дна!

Порыв мечты заветной

Готов сорваться с уст, —

Огонь пылает… тщетный?

Пусть разгорится, пусть?

Пушистой рыжею лисой

Прокралась осень меж домами.

Так поскорей глаза раскрой —

Очарованье рядом с нами!

Кругом такая благодать

И красок солнечных разливы!

Есть в осени момент счастливый,

Который нам не удержать:

Не скажешь осени: «Постой!»,

Ведь у неё характер лисий:

Она уйдёт, махнув хвостом

Из красновато-рыжих листьев…

Я Вам явилась бабочкой в ночи,

В окно раскрытое влетающей из сада.

Вниманья Вашего холодные лучи

Меня не согревают, и не надо.

Я к Вам стремлюсь сквозь тучи мошкары,

Кружащей и снующей оголтело…

Мне безразличны правила игры —

Я за любовью Вашей прилетела!

Ах, если б я в её огне сгорела —

Клянусь, мне это было б всё равно!

Я душу отдаю свою и тело

За то, что мне распахнуто окно.

Я – бабочка, летящая на свет:

Меня влечёт другой души лампада.

Пускай тепла от Вашей лампы нет,

Меня не замечают – и не надо.

Но, грудью ударяясь о стекло,

Я вспышку света в ослепленье вижу!

И гибну. Гибну, глупая, за то,

Что к вам хотела быть как можно ближе!..

Стена говорила с высью,

Окошко печально тлело.

Под ним, затаившись рысью,

Собака во тьму глядела.

И звёзд неусыпных взгляды

Топорщили душу псине.

Ведь звёздам еды не надо

В далёкой полночной сини.

А там, за желтком окошка,

На кухне еда варилась,

И сыто дремала кошка,

И время счастливо длилось.

Вот новая страница подоспела, —

Страница жизни. Прожит целый год.

Кукушечка ещё разок пропела…

Господь, убереги нас от невзгод.

Пусть, что сбылось – хотя бы сохранится.

О чём мечтал – дождётся впереди.

Всё, что мне надо, – только видеть лица

Любимых и в метели, и в дожди.

Размер потерь исследовать нет смысла.

Роптать на жизнь, возможно, – тяжкий грех.

Года идут и убегают числа…

Жизнь не прожить без каверзных помех.

У каждой жизни есть своя граница.

Но я живу, улыбки не тая.

Да, в книге ЖИЗНИ прожита страница.

Перелистну её спокойно я.

Погожим днём иль непогодою,

С каких неведомо времён,

За добрый нрав самой природою

Ей косогор был отведён?

Ёе крестили ветры с грозами,

Букеты молний гром дарил,

И много раз в румянце розовом

Восход ей что-то говорил.

Её ласкают воды вешние,

На ней заря порой горит.

Одна, как будто бы нездешняя,

На косогоре том стоит.

И у тропы, давно нехоженой,

У этой жизни на краю,

Всё ждёт случайного прохожего

Поведать исповедь свою.

Вышел месяц в караул,

Осветил крылечко,

Звёзды с неба сыпанул

Прямо в нашу речку.

Лунным светом моросит

На холмы, равнины,

Где над заводью висит

Гомон лебединый.

Слышу птичье соло я

Средь ветвей черешен.

Воздух трелью соловья

С мёдом перемешан.

Скиталец, остановленный тобой,

Стеснённый в рамках жизненного круга,

Не обойдён я всё-таки судьбой —

Мы встретились и обрели друг друга.

Мне хватит такта чувством дорожить,

И сколько бы мгновений ни осталось,

Я каждое желаю так прожить,

Чтоб ощутить от радости усталость.

Когда надгробьем вечности скала

Моё чело придавит к изголовью,

Сквозь чёрный слой зеркального стекла

Я буду на тебя смотреть с любовью!

И если через бездну бытия

Я не смогу с тобой соединиться,

То, может быть, хотя бы тень моя

Преодолев барьер, с твоей сроднится.

И снова будет радость каждый день

В прекраснейшем из всех миров на свете,

Где ты живёшь, отбрасываешь тень,

А я лечу с тобою по планете!

Без трепета, без звука, без следа,

От близости блаженства согреваясь,

Ломаясь на изгибах иногда,

Но никогда с тобой не расставаясь!

По нему огонь не открывают

Даже на контрольной полосе,

По земле открыто он шагает,

Хоть с улыбкой ждут его не все.

Но пройдя сквозь зоны и границы,

И у нас наступит Новый год.

И должно хоть что-то измениться

С той поры, когда он к нам придёт.

Пусть и праздник уж не тот, что прежде,

В «мрачные, застойные года»,

Каждый новый – дарит жизнь надежде,

И осуществляет – иногда.

Улыбкой глаз ты повергаешь в трепет —

Естественна, изящна и стройна,

И долго в памяти всплывать должна

Того, кто этот взгляд однажды встретит.

В чём сила чар? Кто на вопрос ответит?..

Мне кажется, случайная волна

Тебя внесла в мой мир, где ночь темна,

Из сна! И как луна твой облик светит!

Замкнётся цикл, нахлынет вал опять

И унесёт нечаянное чудо,

Переместив в неведомость отсюда,

И снова нужно к мраку привыкать!

Но буду я признателен судьбе

За трепетную память о тебе.

Я пробую ветер на вкус,

Глотаю холодные вздохи.

Я – памятник прошлой эпохи —

Придавлена грузом обуз,

Но стойко стою на ветру,

Всё больше на плечи беру:

Заботы, работу и дом —

Оставив себя на потом…

Тупик в асфальтовых заплатах,

Привычный зонтик под рукой,

А небо в грозовых раскатах

Уже темнеет за Невой.

Я не прошу судьбу иную —

Деревни, горы и леса,

По птичьим трелям не тоскую,

Когда светлеют небеса…

Здесь тесно сдвинутые стены

И разведённые мосты —

Стал Петербург моей Вселенной,

Я с ним с рождения на ты.

Из старых, добрых, умных книг,

От тех, кто судьбы нам пророчит,

Узнали мы, что жизнь – есть миг,

А счастья миг – ещё короче.

У разлуки суть всегда проста —

Силуэт печали у разлук…

Двое расставались у моста,

Долго так не разжимая рук.

Не было обычного: «Пока!»

Не было привычного: «Прости!»

Двое расставались, и река

Молча грусть пыталась унести.

И безмолвны были облака —

От дождя влюблённых берегли.

И стояли так к щеке щека

Двое, что расстаться не могли.

Уходили в море корабли,

Поезда бежали в города,

Лишь расстаться двое не могли, —

Понимали, это навсегда.

Всё уносит тёмная вода,

Оставляя рябь свою, как след,

На её несказанное: «ДА»,

На его несказанное: «НЕТ».

Помнишь, милый, наши откровенья?

Словно постигая жизни суть,

Ты во всём любил искать сравненье,

Сравнивал всё что-то с чем-нибудь.

Видимо, в том было упоенье.

На поляне, в море, между скал

Черпал у природы вдохновенье

И везде сравнения искал.

Ты просил – попробуй, угадай-ка,

На кого похожи валуны?

Что отчаянно кричала чайка?

Что напоминает шум волны?

Мне казалось, что со мною – гений,

Кругом голова от этих фраз,

Не вздохнуть, не охнуть от сравнений.

И меня ты сравнивал не раз

С ветром, с облаками, или с градом.

Но тебя, мой милый, не виню,

Я таким сравненьям даже рада.

Можно я тебя теперь сравню?

Знаешь, дорогой, я – не гадалка,

Крест такой мне, видно, Богом дан,

Тяжело нести и бросить жалко,

Милый – ты похож на чемодан.

У мудреца однажды жрец

Спросил:

– Ты видишь мой дворец?

Там поклоняются богам,

Там счёта нет златым деньгам,

И я, его верховный жрец,

Вершитель судеб и сердец,

И непокорные в огне

Сгорают, коль угодно мне.

А ты, бродяга здешних мест,

Влачишь свой скудный жалкий крест.

Не ведал ты, что значит власть,

Не наслаждался пищей всласть.

Ответь немедля, наконец:

За что тебя зовут – мудрец?

– Ты прав! —

Сказал мудрец жрецу, —

Мне эта почесть не к лицу.

Конечно, скудное добро

В суме моей, не серебро,

Там только хлеб и молоко,

Но на душе моей легко,

Поскольку люду и царю

Я мысли просто так дарю.

Летний сад был не летним. Метался февраль по аллеям.

Ветер лапал деревья и ветви трепал на бегу.

Под столетнею липой, от входа немного правее,

Притулилась скамейка по самые локти в снегу.

Будто Ноев ковчег, затерялась в расхлябанной хмари,

И промёрзлою тушей своей вспоминает во сне,

Как попарно на ней размещались влюблённые твари,

Отплывая в июль на её деревянной спине.

«Оля плюс Николай», чуть пониже – «Наташа плюс Вова».

Заметаются снегом автографы прошлых времён…

И порою мне жаль, что на этой скамейке садовой

Не останется места для наших с тобою имён.

На изнанке июня – декабрь и холод такой,

Что промёрзлая память мешает и даты, и сроки...

Завершается год. Приближается сорок второй —

Самый страшный из трёх и, наверное, самый глубокий.

На изнанке войны – запах хлеба и липовый мёд.

Кто всё это поймёт, тот способен увидеть воочью,

Как зимою уходят машины под ладожский лёд

И туманом озёрным в июне сгущаются к ночи.

Млечный путь через озеро – снегом присыпанный тракт,

Млечный Путь через небо – он тоже немногим назначен.

А колонны идут. С придорожной позёмкою в такт.

И летят лепестки с белых яблонь на питерских дачах.

Жизнь даётся на срок, как в аренду сдаётся жильё:

Для кого-то на день, а иному – недели и годы.

Неизбежная смерть прорастает в изнанку её

И с изнанки – становится хлебом и липовым мёдом.

Свинья не выдаст – Бог не съест, а стало быть, услышит…

И если поздняя весна – отдушина души,

Имеет право на отъезд свихнувшаяся крыша,

Плевать, что виза не дана и некуда спешить.

Который раз не в глаз, а в бровь, и не по Сеньке шапка.

Под саркастический прищур насмешницы-зари

Опять несчастная любовь меня сгребла в охапку,

И я отчаянно пищу, не в силах говорить.

Над головой прямой эфир: обрывки и обноски

Небесных тучек и ветров, а прямо в голове —

Безумный день, женитьба Фи… смешенье по-Облонски,

Сплетенье рук, смятенье дров на скомканной траве.

Я за тобой тащусь вослед, как нитка за иголкой.

Не то, чтоб замкнутый, но круг: не муторно, но зря.

Мне крыша шлёт физкульт-привет своею треуголкой

И отправляется на юг – в полёт… до ноября.

Сорок лет как в пути! Это ж надо такое придумать!

Он кругами их, что ли, по этой пустыне водил?!

Я рассохся вконец. Я от жажды чуть было не умер,

А ему всё – то сушу, то воду – возьми да роди!