Спустя полгода он бросил ее, заключил договор с крупным агентством и женился на Венди Уоррен, восходящей юной звезде с обхватом бюста во внушительные 39 дюймов. Они блаженствовали вместе среди постоянно фотографируемой роскоши в верхней части Мулхолленд-драйв, в пяти минутах от уединенного приюта Марлона Брандо. Брак их длился два года и был бездетным. После этого Росс стал голливудским холостяком. Безумные сплетни, безумные выходки, безумные оргии. Все пришли в восторг, когда он в 1964 году сочетался браком, на этот раз со шведской семнадцатилетней звездочкой, естественно, обладательницей сенсационных грудей. Брак был бурным и продлился полгода. Она развелась с ним по причине психологической жестокости и забрала половину его состояния.
      Росс только плечами пожал.
      В тот момент его звезда была в зените. Каждый фильм с его участием становился боевиком. Так было до 1969 года, а тогда два подряд его фильма с треском провалились.
      Очень многие люди нисколько не огорчились его падением со звездных небес. В том числе Сейди Ласаль. После того как он ускользнул от ее любящих забот, она на некоторое время канула в безвестность, но затем вынырнула и медленно, но верно создала собственную империю.
      С Элейн Росс познакомился, когда явился посоветоваться к ее мужу. В тридцать девять лет он подумал, что ему, возможно, следует подправить лицо. Без операции он обошелся, но зато приобрел Элейн. Она перебралась к нему без колебаний и оказалась именно тем, что ему требовалось в эту пору его жизни. Он находил в ней симпатию и сочувствие, поддержку и умение слушать. Груди оставляли желать лучшего, но в постели она была покорной и ласковой, а после агрессивной стремительности стандартных голливудских звездочек именно это ему и нравилось. Он решил, что ему нужен именно брак с Элейн. Уговаривать ее развестись с мужем долго не пришлось. Неделю спустя они поженились в Мексике, и он снова взлетел на вершину успеха. Где оставался пять лет, а затем медленно, незаметно появились трещины. И в его браке тоже.
      ***
      Сорок девять. Экспрессом в пятьдесят. А ведь на вид ему никак не дашь больше сорока двух. Просто белокурый юнец обрел достойную зрелость. Хотя мог бы и обойтись без седины в волосах, которую приходилось тщательно подкрашивать, и без глубоких провалов под пронзительно синими глазами.
      Но все равно он в потрясающей форме. Фигура почти как новая.
      Росс так сосредоточился на своем отражении, что не сразу расслышал деликатный стук в дверь.
      - Да? - крикнул он, когда стук повторился.
      - Графа обслуживания, - проворковал женский голос.
      Графе обслуживания было двадцать два года, и грудями ее природа не обидела. Росс мысленно обещал старшему коридорному щедрые чаевые.
      Глава 2
      - Он и мальчишкой не был нормальным. Дек Эндрюс с детства был странный.
      - Что значит - странный?
      - Ну, понимаете, не интересовался ни телепередачами, ни кино, ни девочками. Не то что другие ребята на улице - даже когда совсем вырос.
      - А интересовался чем?
      - Машинами. С первого же заработка пошел и сделал первый взнос за старого "Мустанга". Просто обожал его. Полировал, настраивал мотор, ну, часами возился с этим драндулетом.
      - А дальше что?
      - Продал. Не знаю почему. С тех пор у него машины не было.
      - Вы уверены в этом?
      - В чем?
      - В том, что у него больше другой машины не было.
      - Конечно, уверен. Я знаю все, что делается на Френдшип-стрит. Я же тридцать лет сижу у этого окошка и смотрю. Разве я вам про мой несчастный случай не говорил? Станок мне на ноги свалился. С того самого дня я ни шагу не сделал. А компенсация?
      Думаете, мне деньгами возместили? Да я с этой паршивой фабрики цента не получил за все то время, что вкалывал там как дурак.
      Вы понятия не имеете... - Старик побагровел, а его голос стал визгливым от злобы.
      Леон Розмонт потер переносицу крупного носа и уставился на дешевую литографию, украшавшую стену. Люди всегда загадка. Этого старика куда больше трогает, что с ним произошло тридцать лет назад, чем то, что произошло в доме напротив всего несколько часов назад. Как свидетель он оказался бесполезным.
      Ничего не слышал. Ничего не видел. Ничего не знал.
      Скоро газеты запестрят огромными шапками: "СВИРЕПОЕ ТРОЙНОЕ УБИЙСТВО. ПИРШЕСТВО СМЕРТИ В ПРИГОРОДЕ. КРОВАВАЯ БОЙНЯ". До чего же пресса обожает массовые убийства Три человека зверски убиты в небольшом домике на Френдшип-стрит в тихом пригороде Филадельфии. О черт!
      Как ему хотелось стереть из памяти утреннее кровавое месиво.
      К горлу подступила желчь, и он торопливо ее сглотнул.
      Детектив первой категории Леон Розмонт. Кряжистый мужчина пятидесяти лет. Широкоплечий, атлетического сложения, с густой гривой седеющих волос, мохнатыми бровями и проницательными добрыми карими глазами. Он смахивал на бросившего тренировки звезду американского футбола. Да он и был звездой футбольной команды своего колледжа. В полиции он прослужил двадцать девять лет. Двадцать девять лет уродований, сексуальных убийств, кровавых расправ. Как он ненавидел мерзости, с которыми ему приходилось иметь дело.
      Все прелести начальство приберегало для него, но ничего прелестнее он давно не видел. Три человека, изрубленных в фарш без видимой причины. Ни сексуальных надругательств, ни ограбления, ни... Ровным счетом ничего. И не за что уцепиться. Разве что Дек Эндрюс, сын, который словно бы исчез.
      То есть.., еще одно милое старомодное семейное убийство?
      Дека Эндрюса под рукой не оказалось, и ответить на этот вопрос было некому. Но, может быть, он куда-то уехал, гостит у приятеля, проводит время с подружкой? В конце-то концов, еще суббота и до вечера далеко, а судебные медики утверждают, что убийства произошли где-то между одиннадцатью вечера пятницы и четырьмя утра субботы. Дек Эндрюс. Двадцать шесть лет. Замкнутый, чуждающийся людей.
      Но многих ли расспросили о нем? Четверых? Пятерых? Следствие даже не началось. Все еще впереди, и делать выводы рано.
      - Черномазые! - со злостью заявил старик. - Всюду от них пакости.
      - Что-что?
      - Да черномазые, что въехали в дом на нашей улице. Не удивлюсь, если это их рук дело. Я теперь держу двери на запоре, не то что прежде. Да, я еще помню время, когда на двери и замков-то не ставили.
      Детектив Розмонт коротко кивнул. Во рту был рвотный привкус, перед глазами всплывала жуть, которую он видел утром. Голова у него раскалывалась, губы потрескались, в глазах была резь, и они словно ушли в череп. Вот бы сейчас быть дома в постели с милой нежной Милли, его черной женой... Как бы старый ханжа взбеленился!
      - Почему они не остаются на Саут-стрит, где их место? - зловеще бормотал старик. - Селятся бок о бок с приличными людьми. Нельзя же так! Надо бы такой закон издать.
      Детектив Розмонт тяжело поднялся из глубины слишком уж мягкого кресла и пошел к двери. К черту! Он чувствовал, что ему нечем дышать.
      - Благодарю вас, мистер Буллен, - сказал он сквозь зубы. Естественно, нам требуются ваши официальные показания. Кто-нибудь из моих людей зайдет к вам попозже.
      - Черномазые! - заверещал старикан, разгорячась - Пусть бы оставались у себя в Африке и бегали нагишом! Вот как я думаю! Как всякий приличный человек думает!
      Леон Розмонт сердито закрыл за собой дверь домика. Накрапывал дождь серая безжалостная изморось. Конец улицы перегораживали телевизионные фургоны, у полицейского барьера скучились кровожадные зеваки. Они-то зачем пришли? Что такого интересного в наружных стенах дома, где произошло убийство? Ну что, что они надеются там высмотреть?
      Леон покачал головой. Люди! Нет, их ему никогда не понять.
      Он угрюмо поднял воротник английского макинтоша и быстро перешел улицу.
      Никогда еще за все годы тяжелой службы ему не приходилось расследовать убийства, одну из жертв которого он знал раньше.
      Сначала - жуткая тошнота. И леденящая мысль, что вдруг и на нем лежит часть вины.
      Глава 3
      Монтана Грей наблюдала, как Нийл, ее мух, разглядывает себя в трюмо гостиной их дома в Калдуотер-Кэньон. Этот маниакальный интерес к своей внешности, стоило ему надеть костюм, всегда ее забавлял. Она терпеливо ждала неизбежного вопроса.
      Нийл не обманул ее ожиданий.
      - Я нормально выгляжу? - осведомился он в полном убеждении, что выглядит безупречно, и все-таки нуждаясь в ее одобрении.
      Она засмеялась.
      - Но почему ты всегда так неуверен, хотя знаешь, что выглядишь сногсшибательно?
      - Я? Неуверен? Да ни в жизни, - заявил он тоном Ричарда Бартона, до которого не дотянул бы и сам Бартон. - Просто мне приятно, когда ты меня хвалишь!
      Она обожала его английский акцент, в нем было что-то такое...
      - Хм-м-м-м! - Она бросила на него лукавый взгляд. - Попозже.., в постели.., ты от меня таких похвал наслушаешься, что у тебя волосы встанут дыбом.
      - Только волосы? - насмешливо бросил он.
      - И все остальное, что бы ты там ни навоображал.
      - Ну, чего-нибудь я навоображаю.
      Она снова засмеялась.
      - Уж конечно! Ты ведь не только самый замечательный кинорежиссер в здешних палестинах, но и воображение у тебя неплохое.
      Он схватил ее, и они начали целоваться.
      Монтане было двадцать девять лет, Нийлу пятьдесят четыре.
      В течение года их сожительства и четырех лет брака разделяющая их четверть века не вызывала у них ни малейшего смущения, хотя и очень смущала разных других людей - Мэрли, бывшую жену Нийла, кое-каких его друзей и всех без исключения их жен.
      - Э-э! - Она нежно его оттолкнула. - Целая орава гостей с нетерпением ожидает нашего августейшего появления в "Бистро", так что пошевели-ка жопой!
      Он испустил театральный вздох.
      - Нет уж, Нийл, от меня ты сочувствия не дождешься! Ты ведь сам придумал отпраздновать это событие!
      Он отвесил насмешливый поклон и повел ее к двери.
      - Что же, сударыня, в таком случае, как вы изволили выразиться, пошевелим жопами.
      ***
      Монтана. Рост пять футов десять дюймов. Черные волосы по пояс. Прямодушные тигриные глаза с золотыми крапинками. Широкий чувственный рот. Необычная, броская красота.
      Монтана. Нареченная так в честь штата, где она появилась на свет у родителей, которые, мягко выражаясь, не слишком считались с условностями. Ее отцом был геолог, матерью - исполнительница народных песен. Они оба любили странствовать, и к тому времени, когда Монтане исполнилось пятнадцать, она дважды объехала земной шар, пережила два недолгих романа, свободно говорила по-французски и по-итальянски, мастерски каталась на водных лыжах и на обычных, а на лошадях, скакала как ковбой.
      Родители ее были сильными, независимыми людьми и внушили ей, своему единственному ребенку, твердую уверенность в себе и чувство собственного достоинства.
      "Поверь в себя, и ты достигнешь чего угодно", - часто повторяла ее мать.
      "Никогда ничего не пугайся! - таков был девиз ее отца. - Смело встречай все, будь сильной и уважай себя!"
      Им-то было хорошо, они обрели друг друга, и, хотя горячо любили ее, она часто чувствовала себя лишней. Когда наконец они решили окончательно осесть на ранчо в Аризоне, она поняла, что ей пришло время самой вступить в мир, и она уехала, увозя их благословения и скромные деньги, чтобы продержаться на первых порах. Это было в 1981 году, ей было семнадцать лет, ее переполняли энергия и энтузиазм нетронутой юности.
      Сначала она погостила в Сан-Франциско у двоюродного брата, заметно старше ее. Он научил ее азбуке секса, наркотиков, рок-н-ролла и предоставил самой себе. Она была любознательна, жаждала набираться опыта и перепробовала много занятий - начиная от работы официанткой в баре и кончая изготовлением серебряных украшений и продажей их на улицах.
      Потом она познакомилась с рок-музыкантом, который у говорил ее отправиться в Индию. Кончили они в Пуне у ног прославленного гуру Раджниша. Все это ей приелось раньше, чем ее спутнику, и она уехала одна в Лондон, где жила у друзей в Челси, общаясь с фотографами, манекенщицами и писателями. Испробовала всего понемножку, а затем отправилась в Нью-Йорк с очень левым журналистом и занялась тем, что, как она решила, интересовало ее больше всего: начала писать. Ее опусы отличались цинизмом и тонким стилем, так что довольно скоро она составила себе имя и получила страницу в "Уордли", авангардистском журнале. С Нийлом она познакомилась в Париже, куда ее послал журнал.
      Вечеринка на Левом Берегу. Теснота. Шум. Монтана приехала с Пенни, ее временным (и не один раз) другом. Нийл уже был там, успев накачаться "Золотым Акапулько" в сочетании с "Джеком Дэниелсом". Испитой мужчина с пронзительными глазами, весело пожившим лицом и седеющей гривой непослушных волос, он сидел в углу, окруженный поклонниками, жадно ловившими каждое его слово.
      - Знаешь, а я очень хочу познакомиться с этим типом, он получше Олтмена, - сказал Пенни.
      - Лучше Олтмена нет никого, - отрезала она и направилась к компании их друзей.
      И прошло несколько часов, прежде чем она наконец оказалась возле группы, все еще толпившейся вокруг Ниша Грея. Ленни познакомил их.
      Нийл был уже так пьян, что еле ворочал языком, но все-таки сумел выговорить:
      - Монтана. Что за хреновое имечко?
      Она пропустила его слова мимо у шей, нежно улыбнулась Лети и сказала:
      - Смоемся?
      Два дня спустя она сидела в "Американской аптеке" на Енисейских полях и листала журналы, как вдруг голосу нее за спиной произнес:
      - Монтана! Что за хреновое имечко?
      Она обернулась и не сразу сообразила, кто это такой, но тут он дохнул ей в лицо парами виски, и она вспомнила вечеринку.
      - Хотите выпить? - спросил он.
      - Не очень.
      Их взгляды на мгновение сомкнулись, и что-то полыхнуло. Она была настолько заинтригована, что передумала и приняла приглашение, хотя мужчины в годах никогда ее не влекли.
      Он отвел ее в бар, где его явно хорошо знали, и принялся напиваться до бесчувствия, произведя на нее глубокое впечатление сардонической эрудицией и живым остроумием. Ее заинтересовало, почему ему так необходимо прятаться от настоящего, и она не пожалела времени, чтобы узнать о нем побольше. Он был сложной натурой и нацелен на самоуничтожение. Талантливый режиссер, оттолкнувший многих людей пьянством и непредсказуемым поведением, так что теперь вынужден был снимать телевизионную рекламу за большие деньги, на которые содержал свою бывшую жену Мэрли, проживавшую в Беверли-Хиллз.
      В Париже он словно наслаждался своей известностью и начинал каждое утро трезвым, но ко второй половине дня безнадежно напивался.
      Монтана отложила возвращение в Нью-Йорк и начала проводить все больше и больше времени с ним. Нийл Грей был крепким орешком, и это действовало на нее возбуждающе. Ее отец сказал бы, что ее к Нишу просто тянет. Пока она росла, в их семье секс никогда не был запретной темой, и родители дали ей только один совет: поступать так, как она считает правильным. Что-то говорило ей, что быть с Нийлом - правильно, хотя он не делал никаких попыток увлечь ее в постель. Это заинтриговывало ее все больше.
      В конце концов она сама туда забралась, а у него не встал, отчего он по-пьяному развеселился.
      Монтана не усмотрела в этом ничего смешного и решила, что, пожалуй, настало время приняться за мистера Ниша Грея всерьез.
      Она взяла напрокат машину, получила разрешение кого-то из знакомых, воспользоваться его уединенным шале и убедила Ниша поехать туда с ней на воскресенье. Он согласился, предвкушая двое суток пьянства и других забав.
      Уединенное шале стаяло пустое. Монтана проверила, что в нем нет ни единой бутылки, спрятала ключи от машины, отключила телефон и продержала Ниша там три блаженные недели. То есть блаженные с того дня, когда она успокоила его, утихомирила бредовую ярость и, наконец, уложила в постель абсолютно трезвым. Его больше не затормаживал алкоголь, и он оказался потрясающим любовником. Немолодым жеребцом, а мужчиной, с которым ей было очень хорошо.
      В Париж они вернулись, твердо зная, что самое главное - быть вместе. Пробыли они там недолго - пока Монтане не удалось убедить Ниша, что он растрачивает свой талант, и он не согласился вернуться в Америку. Скоро стало известно, что Грей теперь трезв и надежен, и к концу их первого года вместе он уже снимал на улицах Нью-Йорка детективный фильм с небольшим бюджетом. Фильм имел успех, и Голливуд вновь поманил блудного сына. Они отправились на Запад.
      - Тебя будет тошнить от Беверли-Хиллз, - предупредил он. - Там больше дерьма на один квадратный дюйм, чем в клоаке.
      Она только улыбнулась и занялась собственными планами. У нее родилась идея телевизионного сериала, и еще она хотела написать книгу о Голливуде тридцатых годов. Ниш полностью ее поддержал.
      И еще он настоял, чтобы они поженились. Она бы с удовольствием оставила все как было, но он страшился потерять ее и не хотел рисковать. Она была единственной. Она вылечила его от алкоголизма вернула ему работоспособность и заставила по-иному взглянуть на жизнь.
      Они поженились в Палм-Спрингс и с тех пор челночши между постоянным номером в беверлийском отеле "Уш-тир" и нью-йоркской квартирой.
      Монтана написала сценарий своего телевизионного сериала, и он имел успех. Она написала книгу о Голливуде в соавторстве, а потом, увлекшись кино, написала сценарий и сама поставила короткий документальный фильм о детях Уоттси, трущобного района Лос-Анджелеса. Он получил две престижные премии.
      Нийл гордился ее достижениями и более чем поддержал ее следующее начинание, когда за шесть недель она написала колючий сценарий и назвала его "Люди с улицы". Прочитав сценарий, Нийл пришел в восторг. Как режиссер, он ощутил в нем потенциал волнующего, значительного фильма и сразу загорелся желанием самому его снять. Он снова был на коне. Два предыдущих его фильма имели кассовый успех, и несколько киностудий были готовы финансировать все, что он ни хотел бы снять. Но он намеревался сохранить полный контроль и, обсудив все с Монтаной, отнес сценарий в "Оливер Истерн продакшн". Оливер был дерьмо, но Нийл знал, что он согласится на их условия.
      Теперь все было улажено, и контракты подписаны в это самое утро.
      Прекрасные условия: полный художественный контроль. Иными словами, никто не будет менять что-либо в сценарии Монтаны или вторгаться в замыслы Нийла. До тех пор, пока они будут оставаться в рамках бюджета и не нарушат графика, любое постороннее вмешательство исключается. Оба были в восторге.
      Финальный кадр. Абсолютный контроль. Волшебные слова, а теперь - обед, чтобы рассказать о своей победе друзьям.
      ***
      Монтана угрюмо смотрела из окна машины - прошло три часа, и они возвращались домой. С ее точки зрения, вечер был пустой тратой времени. Друзья! Большое спасибо! Она прекрасно обойдется без них. Лишь бы у нее был Нийл, а уж он плевать на всех хотел - это чудесное качество в городе, где полно жополизок. Собственно говоря, это качество было в числе тех, которые с самого начала привлекли ее в нем.
      - Сигарету? - Он вытряс сигарету из пачки, продолжая другой рукой вести серебряный "Мазератти" через Санта-Монику и Беверли к бульвару Сансет.
      Она молча взяла сигарету и вновь вспомнила, как так называемые друзья Нийла встретили их новость. Все они сказали "Замечательно! Поздравляю!". А потом по очереди постарались корябнуть побольнее.
      Биби Саттон, законодательница Беверли-Хиллз, элегантная французская жена крупнейшей кинозвезды страны Адама Саттона:
      "Пусик, Нийл правда будет снимать фильм по вашему сценарию?" - Она почти не маскировала обидного удивления.
      Чет Барнс, талантливый сценарист, что доказывалось двумя "Оскарами" в его активе:
      "Писать для кино - это особое искусство, Монтана. Совсем не похожее на телевизионную халтуру". А идите вы на.., мистер Барнс!
      Джина Джермейн, секс-символ лет под тридцать, изнывающая от желания, чтобы к ней относились серьезно, и смахивающая на раздавшуюся вверх и вширь куклу Барби:
      "А у вас есть белый негр, Монтана? Мне-то вы можете сказать! Я вас не выдам. Собственно, ведь я сама немножко пишу".
      И так далее, и все в том же духе. Одна шпилька за другой. Их просто грызла зависть, и ничего больше. Красивым женщинам отведены в жизни определенные роли, и им положено добросовестно их играть. Им дозволено быть кинозвездами, манекенщицами, домашними хозяйками, проститутками, но упаси их бог вторгаться на территорию, ревниво охраняемую Большими Мальчиками. Писать сценарии значительных фильмов для ведущих режиссеров - это неотъемлемое право Больших Мальчиков. И все они, каждый на свой мелочный лад, старались дать ей это понять.
      - Иногда я просто ненавижу людей! - не выдержала она.
      Нийл засмеялся:
      - Не трать зря энергию, любовь моя.
      - Они все так...
      - ., исходили завистью.
      - Ты тоже заметил?
      - Еще бы! Карен Ланкастер все время просила меня признаться, что на самом деле чертов сценарий написал я.
      - Избалованная стерва!
      - А потом Чет счел нужным предупредить меня, что я погублю свою карьеру. И даже Адам Саттон пожелал узнать, почему я тебя тащу наверх таким образом.
      - Бр-р! И это друзья.
      Он снял руку с рулевого колеса и погладил ее по колену.
      - Я же с самого начала сказал тебе, чтобы ты ни к кому из них не относилась серьезно. Голливуд своеобразный город со своеобразными правилами. А ты нарушаешь их все.
      - Я? Нарушаю?
      - Безусловно.
      - Но как?
      - Прикинем... Ты не делаешь покупки на Родео-драйв. Ты не даешь званые вечера, обслуживаемые лучшими фирмами. Ты не завтракаешь с девочками. Ты обходишься без горничной. Ты не делаешь из своих ногтей фетиш. Ты не сплетничаешь. Ты не тратишь мои деньги со скоростью, превышающей скорость звука.
      Тыне...
      Она подняла ладони, продолжая смеяться.
      - Хватит и этого! Едем домой и ляжем спать.
      - И ты не ждешь, пока тебя попросят.
      Ее рука скользнула поперек рычага передач и легла на его пах.
      - А ты ведь счастливчик!
      "Мазератти" вильнул вбок.
      - Кто спорит, любовь моя?
      ***
      Монтана крепко спала, когда рано утром Нийл тихо выбрался из их кровати. Он обнаружил, что с возрастом ему требуется все меньше сна, а потому принял душ, несколько раз отжался без всякого усердия, потом вышел в патио и залюбовался видом. Когда смог рассеивался, открывались многомильные просторы - иногда до самого океана. Это была чуть ли не главная причина, почему они купили несколько месяцев назад именно этот дом. Многие люди всячески поносили Лос-Анджелес, но Нийл питал искреннюю любовь к этому городу. Он родился и вырос в Англии, но никакой ностальгии не испытывал, Америка была его домом вот уже двадцать лет.
      ***
      Впервые Нийл Грей приехал в Голливуд в 1958 году. Он был молодым нахальным режиссером и не сомневался, что знает решительно все. Студия, которая заключила с ним контракт после его первого нашумевшего фильма, устроила ему королевскую жизнь: бунгало в отеле "Беверли-Хиллз", богатейший выбор красивых звездочек и открытый счет. Фильм, который он снял для них, кассово провалился.
      Женщина предъявила ему иск, называя его отцом ее ребенка, он яростно защищался, отрицал все и с поджатым хвостом убрался в Англию.
      Однако Америка уже была в его крови, его влекло туда, и в начале шестидесятых он вернулся в Голливуд - на этот раз без контракта. Снял номер в "Шато Мармон", скромном старомодном отеле над Стрипом. Затем попытался пристроить сценарий, на который приобрел права. Все шло скверно, пока в один прекрасный день он возле бассейна не налетел в буквальном смысле слова на Мэрли Сандерсон. Она была хорошенькой избалованной девчонкой, в четырнадцать лет потерявшей мать. С тех пор ее растил отец, Тайрон, основатель Сандерсоновской кинокомпании. В тот момент Мэрли крутила с нью-йоркским актером, исповедующим систему Станиславского, но она тут же влюбилась в Ниша и переключилась на него. Выбора ему не оставалось. Мэрли получала все, чего хотела.
      К тому же он был польщен. Она была юна, обворожительна, богата. А папочка владел кинокомпанией. Чего еще мог бы пожелать безработный кинорежиссер?
      - Папочка вложит деньги в твой фильм, - небрежно бросила она в один прекрасный день. - То есть если я его попрошу.
      - Так какого же черта ты еще ждешь? - взвыл он.
      - Пустячка, который называется свадьбой, - ответила она невинным тоном.
      Свадьба! Брак! Эти слова его пугали. Он испробовал брак в девятнадцать лет и ничего хорошего в нем не нашел. Но теперь, после семнадцати лет, после многих и многих женщин, после рек и рек алкоголя...
      Брак. Он размышлял неделю. А потом решил, почему бы и нет?
      Подошла пора снова сделать великий шаг, и к тому же это был вернейший способ снять свой фильм.
      Внутренний голос непрерывно допекал его: "А принципы? А решимость добиться всего самому? А любовь?"
      "Но... - подумал он. - Я хочу снять этот фильм. Мне нужна зацепка в этом городе".
      - Да, - ответил он Мэрли.
      - Вот и хорошо! - отозвалась она. - Папочка хочет с тобой познакомиться.
      Тайрон Сандерсон добился того, чего добился, без помощи обаяния. Он был приземист и широкоплеч, курил объемистые сигары и предпочитал звездочек с объемистыми формами. Он жаждал сбыть дочку с рук. Она переспала уже с половиной Голливуда, но Нийл Грей был первым мужчиной, который заинтересовал ее больше, чем на день.
      - Хочешь снять фильм, так снимай, - пробурчал Тайрон при первом знакомстве.
      - Я принес сценарий, чтобы вы прочли.
      - Чего читать? Снимай.
      - Но разве вас не интересует, о чем он?
      - Меня интересует, чтобы ты женился на моей дочери.
      И точка.
      Они с Мэрли сыграли свадьбу две недели спустя на террасе загородного дома Тайрона в Бель-Эйр. Присутствовали почти все громкие голливудские имена. Медовый месяц они провели в Акапулько, а вернувшись, поселились на Родео-драйв в доме, который папочка купил им в качестве свадебного подарка. Нийл тут же принялся за работу.
      Его первый фильм оказался очень удачным и в художественном, и в финансовом отношении. Из просто "зятя" он превратился в нового голливудского чудодея. Все студии гонялись за ним, а так как Тайрон Сандерсон контракта с ним не заключал, он имел полную свободу выбора.
      - Ты должен остаться с папочкой, - требовала Мэрли. - Он дал тебе твой первый шанс.
      - Положил я на папочку, - ответил он. - Свой первый шанс я взял сам, а он мне никогда ничего не давал.
      Нийл снимал один призовой фильм за другим, а Мэрли меняла одного призового любовника за другим. Нийл пил. Мэрли транжирила деньги.
      Затем пошли провалы. Внезапно Нийл вышел в тираж. И уехал в Европу после громового скандала с Мэрли, который кончился, когда она позвонила отцу, чтобы он приехал.
      - Если ты, впутаешь его в нашу жизнь, это будет конец, - пригрозил Нийл.
      - Ну и катись! - отрезала она. - Шваль английская! Бездарь!
      Монтана появилась в самый нужный момент.
      Развестись с Мэрли оказалось нелегко: хотя он не был ей нужен, оставаться без него она тоже не хотела.
      Развод был грязным и обошелся очень дорого. Но он того стоил.
      ***
      Нийл смотрел на голубые просторы и думал о Монтане. Сильная, умная, чувственная. И он оставался ей верен дольше, чем мог себе представить. Но в прошедшем году он, к собственному отвращению, повадился забираться в постель к безмозглым блондинкам. Что на него находило? Если Монтане станет известно, она тут же уйдет. Он знает свою жену.
      Так зачем же он? У него честно не находилось ответа. Может быть, элемент риска действовал возбуждающе? Или просто порой у него возникала потребность чувствовать под собой женщину, которая не была равной ему? Пышногрудую штучку, которая только этим и была - штучкой. Никаких умных разговоров. Никакой встречи интеллектов. Просто баба.
      И не то чтобы Монтана не оставалась самой лучшей. В постели она возбуждала его, как в самом начале. Но она всегда была равной ему, и порой он испытывал жгучее желание взять просто женщину Иногда ему хотелось всего лишь жаркого, безличного, ни к чему не обязывающего траханья. Ему уже пятьдесят четыре.
      Жизнь продолжается, и ничему-то ты не учишься, черт бы тебя подрал Он повернулся и пошел на кухню, где заварил себе чашку чаю и приготовил кукурузные хлопья. Джина Джермейн. Пустышка. Блондинка. Дура. И хуже того: кинозвезда.
      Он переспал с ней два раза и не собирался на этом останавливаться. Безумие! Но он ничего не мог с собой поделать.
      Глава 4
      Затеряться в Нью-Йорке Деку не составило труда. Укрыть свой гнев в комнатушке в Гринвич-Виллидж. Раздумывать. Мыслить. Разбираться.
      Нашел работу. Сменил фамилию.
      Делов! Изменил внешность. Пара пустяков. Только и нужны были ножницы, чтобы обкорнать волосы, достигавшие плеч. Работу завершил парикмахер, оставив на его голове только жесткий ежик - короче армейской стрижки. Словно от вшей.
      Вот с глазами ничего сделать не удалось. Они горели на бледном невзрачном лице, черные и гневные.
      Он был высоким, тощим, таким же, как миллионы других парней в единой форме - "ливайсы", рубашка, бейсбольная куртка.
      Он был маниакально аккуратен. В его комнате царил полный порядок. Но откуда было взяться беспорядку? Филадельфию он покинул с одной сумкой.
      Работал он в занюханной гостиничке в Сохо. Дневная смена - от полудня до шести. Он сидел за конторкой и выдавал ключи от номеров несуразнейшему набору клиентов - приезжим с явно пустыми карманами, проституткам, психам, бизнесменам, которые не хотели афишировать дневные свидания со своими секретаршами.
      Первые шесть недель он регулярно посещал газетный киоск на Таймс-сквер, где продавались филадельфийские газеты. У себя в комнатушке он жадно прочитывал каждую от первой до последней строчки, ничего не пропуская. А кончив, аккуратно вырезал все заметки об убийстве на Френдшип-стрит. Затем, убедившись, что не упустил ни единой подробности следствия, вкладывал вырезки между страницами автомобильного журнала, а журнал прятал под матрас.
      Заметок становилось меньше, меньше, а потом они и вовсе исчезли. Да ведь и дело было не такое уж сенсационное. Заурядная пожилая супружеская пара. Мистер и миссис Уиллис Эндрюс. Кому они интересны? Джой Кравец. Прожженная уличная потаскушка, с четырнадцати лет менявшая одну исправительную школу на другую. Кому она интересна?