4. Коммуникативная неуклюжесть, отсутствие необходимых навыков общения, неумение правильно вести себя в сложных межличностных ситуациях (знакомство, ухаживание), часто сочетаемое с низкой эмпатией, результатом чего бывают разочарование и обманутые ожидания.
      5. Недоверие к людям, которые кажутся враждебными и эгоистичными; такой человек не просто избегает людей, но испытывает по отношению к ним озлобление и чувство горечи.
      6. Внутренняя скованность, немота, неспособность к самораскрытию, чувство своей абсолютной психической "герметичности" и непонятости, заставляющее личность постоянно разыгрывать чьи-то чужие роли.
      7. Трудности выбора партнера ("негде встретить подходящего человека", "никто мне не нравится"), неспособность завязать интимные личные отношения или постоянный выбор неподходящих партнеров, в результате чего возникает чувство бессилия и обреченности.
      8. Страх оказаться отвергнутым, связанный с пониженным самоуважением и неудачным прошлым опытом, боязнь новых разочарований, усугубляемые безотчетным чувством вины и сознанием своей малоценности.
      9. Сексуальная тревожность, сознание (часто ложное) своей внешней непривлекательности или беспомощности, которое нередко усугубляется стыдом и затрудняет все прочие личные отношения.
      10. Боязнь эмоциональной близости ("он хочет больше, чем я могу ему дать"), побуждающая человека избегать углубления дружеских отношений, которые предполагают взаимное самораскрытие.
      11. Неуверенная пассивность, постоянные колебания, неопределенность в оценке собственных чувств ("сам не знаю, что я чувствую и чего хочу"), отсутствие настойчивости, инициативы в углублении и развитии личных отношений и настороженность к попыткам такого рода со стороны партнера.
      12. Нереалистические ожидания, ориентация на слишком жесткие нормы и требования ("все или ничего"), нетерпимость и нетерпеливость, в результате чего личные отношения не могут обрести устойчивость и часто разрываются без достаточно веских причин.
      Хотя все эти синдромы описательны, а соотношение их компонентов проблематично, их перечень показывает, что одиночество так же многообразно, как и общение, от него нет универсальных рецептов. Одному человеку полезно поменьше думать о собственном Я и включиться в деятельную групповую жизнь, а другому, наоборот,- остановиться, оглянуться.
      Главная беда многих одиноких и склонных к депрессии людей заключается в том, что у них складывается специфический атрибутивный стиль - склонность объяснять свои неудачи в общении не конкретными ситуативными причинами, а своими якобы неизменными личными чертами, и эта пораженческая установка блокирует, парализует попытки установить новые человеческие контакты с учетом прошлых ошибок. Если в других сферах жизни, скажем в учебе или труде, эти люди трезво оценивают причины своих успехов и поражений и, учась па своих ошибках, могут достигать высоких результатов, то в сфере общения, где они особенно уязвимы, негативная установка превращается в самореализующийся прогноз: "У меня все равно не получится, поэтому не стоит и пробовать, чтобы не переживать новых разочаровании". С преодоления этой ложной установки начинается всякое самовоспитание или психотерапия.
      Наряду с экспериментальной психологией и художественной литературой пониманию индивидуально-личностных факторов дружбы весьма способствует изучение биографических данных и личных документов исторических деятелей, мыслителей, художников и т. д. Мы уже приводили примеры дружбы Маркса и Энгельса, Герцена и Огарева и др. Но далеко не все великие и достойные люди были счастливы в этом отношении.
      Хронические и тяжелые коммуникативные трудности переживали М. Сервантес, Г. Мопассан, А. Шопенгауэр, С. Киркегор, Л. Н. Толстой, Ф. М. Достоевский, Ф. Ницше, Р. Вагнер, П. И. Чайковский, А. Стриндберг, Г. Ибсен и многие другие выдающиеся деятели культуры.
      Обсуждать эту тему очень сложно. Кроме чисто методологических трудностей (насколько вообще надежна психологическая реконструкция целостной личности по фактам ее биографии и интимным документам) жанр психологической биографии нередко вызывает сомнения морального порядка: допустимо ли вообще разбирать личную жизнь великого человека, читать и обсуждать его интимные дневники, переписку и т. д., отнюдь не предназначенные для опубликования? Сомнения эти, безусловно, серьезны: бестактное копание в чужих делах оскорбляет нравственное чувство. Но без психологического исследования подчас непонятны истоки и личностный смысл творчества художника. Кроме того, жизнь замечательных людей поучительна не только их общественными достижениями. Разве не существенно знать, выражал ли тот или иной идеальный художественный образ реальный жизненный опыт его создателя или несбывшуюся мечту художника?
      В нашей книге много говорилось о романтическом культе дружбы. Между тем один из провозвестников романтического типа личности Ж. Ж. Руссо сам был в высшей степени некоммуникабелен. "Как могло случиться, что, имея душу от природы чувствительную, для которой жить - значило любить, я не мог до тех пор найти себе друга, всецело мне преданного, настоящего друга,- я, который чувствовал себя до такой степени созданным для дружбы",спрашивал себя 55-летний Руссо. Любовь и дружба - "два кумира моего сердца...". Однако и то и другое остается для Руссо недостижимой мечтой. Его чувства слишком напряжены и гипертрофированы, чтобы можно было реализовать их в устойчивых взаимоотношениях.
      "Первая моя потребность, самая большая, самая сильная, самая неутолимая, заключа лась всецело в моем сердце: это потребность в тесном общении, таком интимном, какое только возможно; поэтому-то я нуждался скорей в женщине, чем в мужчине, скорей в подруге, чем в друге. Эта странная потребность была такова, что самое тесное соединение двух тел еще не могло быть для нее достаточным; мне нужны были две души в одном теле; без этого я всегда чувствовал пустоту". Неспособный удовлетворяться более или менее "частичными" контактами, Руссо жаждет полного, абсолютного слияния с другом, но по причинам, понятным каждому читателю "Исповеди", ни перед кем не может раскрыться до конца. Его все время мучает "боязнь обидеть или не понравиться, еще больший страх быть освистанным, осмеянным, опозоренным...". Как бы хорошо ни относились к нему окружающие - а у Руссо было немало искренних доброжелателей,- отношения с ними для пего только суррогаты воображаемой подлинной близости. "Не имея возможности насладиться во всей полноте необходимым тесным душевным общением, я искал ему замены, которая, не заполняя пустоту, позволяла бы мне меньше ее чувствовать. За неимением друга, который был бы всецело моим другом, я нуждался в друзьях, чья порывистость преодолела бы мою инертность..." Неудовлетворенные желания создают напряженность в отношениях. Руссо всегда и везде чувствует себя одиноким...
      Драматично складывались дружеские отношения В. Г. Белинского с М. А. Бакуниным. Подобно Руссо, молодой Белинский видит в дружбе высшее благо жизни. "Дружба!-вот чем улыбнулась мне жизнь так приветливо, так тепло, и, вероятно, в ней, и только в одной ней, будет сознавать себя моя жизнь до конца своего"Э. Темпераментный, чувственный и одновременно крайне застенчивый, преследуемый мыслью, что природа заклеймила его лицо "проклятием безобразия" и поэтому его не может полюбить ни одна женщина , Белинский не может относиться к людям спокойно. "В людях я вижу или друзей, или враждебные моей субъективности внешние явления,- и робок с ними, сжимаюсь, боюсь их, даже тех, которых нечего бояться, даже тех, которые жмутся и боятся меня".
      Его дружба обычно принимала характер страстной влюбленности. "Боткина я уже не люблю, как прежде, а просто влюблен в него и недавно сделал ему формальное объяснение",- сообщает он Бакунину. Подобное чувство не признает никакой психологической дистанции. "У меня всегда была потребность выговаривания и бешенство на эту потребность" ,- жалуется Белинский. Его письма 30 - начала 40-х годов - одна сплошная исповедь, желание вывернуть душу наизнанку. Дружба, по его словам, взаимное право "говорить друг другу все, не спрашивая себя, как это подействует и что из этого выйдет..." .
      Но за бесконечными интимными излияниями- фактическое невнимание к личности другого. Поэтому дружеские восторги то и дело сменяются отчуждением и горечью. В письме Бакунину от 1 ноября 1837 г. Белинский говорит о любви и дружбе к нему. А уже через две с половиной недели он пишет: "...между мною и тобою был только призрак дружбы, а не дружба, были ложные отношения". Затем ссора преодолевается, сердце Белинского снова наполнено любовью. "Между нами слово мы имеет особенное значение. Наше мы образует какое-то Я". А через два месяца опять: "Нет, не было и нет между нами дружбы... Ложные отношения произвели ложные следствия" .
      Эти колебания не просто результат идейного развития и выявления мировоззренческих расхождений обоих мыслителей, а свойство самой романтической дружбы, в которой эмоциональное влечение не сочетается с подлинным взаимопониманием. Лишь горький опыт заставляет "неистового Виссариона" понять, что "дружеские отношения не только не отрицают деликатности, как лишней для себя вещи, но более, нежели какие-нибудь другие, требуют ее... Деликатность и свобода - вот основания истинных дружеских отношений". Чтобы преодолеть истерический надрыв, нужно расширить круг значимой эмоциональной коммуникации. Для Белинского важным рубежом в этом отношении была женитьба (в конце 1843 г.), после которой из его писем полностью исчезают самоанализ и психологические признания. В статье "Взгляд на русскую литературу 1847 года" критик окончательно сводит счеты с "романтическим зверьком" и его понятиями о дружбе, подчеркивая, что "истинные друзья не дают имени соединяющей их симпатии, не болтают о ней беспрестанно, ничего не требуют один от другого во имя дружбы, но делают друг для друга, что могут" .
      Другой хрестоматийный пример в истории русской литературы - отношения Александра Блока с Андреем Белым. Эта своеобразная "дружба-вражда" зародилась, когда поэтам было по 23 года, причем ощущение какой-то мистической близости сочеталось у обоих с пониманием глубокой личной несовместимости. В отличие от Белинского, который мучился потребностью "выговаривания", Блок с детства чувствует неспособность к прямому самораскрытию. Между ним и его близкими всегда висит какая-то пелена, разорвать которую он не может и не хочет. "Ты... пишешь принципиально, что "немоты не должно быть между людьми"...- обращается он к А. Белому.- Я могу исходить только из себя, а не из принципа... Мне бесконечно легче уйти от любого человека, чем прийти к ному. Уйти я могу в одно мгновение, подходить мне надо очень долго и мучительно..."
      Пока молодые люди изъясняются в переписке в отвлеченных выражениях и каждый может вкладывать в туманные формулы другого собственный смысл, им кажется, что они близки. Но как только они пытаются что-то прояснить или заземлить на реальные личные переживания, обнаруживается, что они и мыслят и чувствуют по-разному. Больше того - они не хотят быть понятыми. У Блока это постоянный принцип: "Я... не стараюсь никогда узнавать никого, это - не мой прием. Я - принимаю или не принимаю, верю или не верю, но не узнаю, не умею... Вы хотели и хотите знать мою моральную, философскую, религиозную физиономию. Я не умею, фактически не могу открыть Вам ее без связи с событиями моей жизни, с моими переживаниями; некоторых из этих событий и переживаний не знает никто на свете, и я не хотел и не хочу сообщать их и Вам". Свои тайные переживания Блок выражает лишь обобщенно, переплавив в поэтические образы.
      Психологическая биография, как и экспериментальная психология, учит прежде всего терпимости, пониманию того, что люди разные, их нельзя ни подравнять под одну гребенку, ни исчерпать их индивидуальность с помощью нескольких "научных" ярлыков. Моральный кодекс дружбы универсален в своем максимализме, но его реализация всегда сопряжена с какими-то коррективами. Ибо "доминанта на другое лицо", в которой А. А. Ухтомский справедливо видел высший принцип (одновременно психологический и нравственный) человеческого общения, в первую очередь предполагает сострадание, сочувствие, соучастие.
      ЗАКЛЮЧЕНИЕ
      Далеко ли ускачет заяц в лесу! Только до середины леса. Ибо дальше он, по сути, скачет уже из леса. О, не хвастайся, что ты углубился и углубляешься дальше. Нс будь столь самоуверенным. Ты углубляешься в глубь этого мира, и вдруг ты выходишь на той его стороне. А ты и не знал, что был в центре. Знал бы - может, и не стремился бы дальше... Ведь самое главное - остаться на половине, на половине пути, на полуслове...
      И. Зиедонис
      Мы рассмотрели важнейшие социально-исторические и психологические закономерности дружбы, стараясь всюду, где только возможно, опираться не на общие рассуждения, а па строгие факты науки. Объективный научный анализ позволяет расчленить явление, выделить его составные части, отделить реальное от воображаемого, идеал - от действительности, сущее - от должного. Сопоставление данных разных наук проясняет сущность многих старых споров и антиномий, а некоторые из них вовсе снимает. Так, исторические данные о жалобах на "оскудение" дружбы в древности заставляют усомниться не только в обоснованности социологических концепций, связывающих этот процесс с урбанизацией и научно-технической революцией, но и в самом существовании такой тенденции. Раздельное изучение ценностно-нормативных канонов дружбы и психологии реальных дружеских отношений проясняет соотношение ее социальных и психологических детерминант. Относительной, зависящей от социально-исторического и личностного контекста оказывается и противоположность инструментальных и экспрессивных функций общения и соотношение дружбы и любви. Вряд ли нужно объяснять, какое важное практическое значение имеют исследования половозрастных, социальных и индивидуально-личностных особенностей дружбы, закономерностей и механизмов атракции, взаимопонимания и т. д.
      Но хотя эмпирические, опытные, науки неплохо описывают и объясняют предпосылки, условия, процессы, механизмы и компоненты дружеских чувств и отношений, интерпретация их жизненного смысла всегда остается проблематичной и многозначной. Рационально объяснить дружбу - значит свести ее к каким-то утилитарным, нормативным или ситуативным соображениям, подвести ее под общее социальное или психологическое правило, закон. Наука обязана делать это, и ее прогресс здесь неоспорим. Но при этом за скобками остается как раз та нерассуждающая самоценность, в которой нравственное сознание усматривает самую сущность дружбы.
      Противоречие существует уже па уровне обыденного сознания. С одной стороны, мы говорим, что необходимо знать своих друзей, не бояться указывать им на недостатки и т. д.
      С другой стороны, моральный кодекс дружбы осуждает взгляд на друга со стороны, обсуждение его характера, внутреннего мира и своих взаимоотношений с ним с посторонними и тем более манипулирование его личностью. Отношение к другу как к вещи этика считает безнравственным, приписывая дружбе абсолютную, самодовлеющую ценность.
      Почему? Ведь в реальной действительности цели и средства, на разграничении которых покоится разделение ценностей на конечные, терминальные, и служебные, инструментальные, в принципе обратимы и могут меняться местами. Недаром спор о соотношении экспрессивных и инструментальных ценностей дружбы идет на протяжении всей истории этой категории, а в системе индивидуальной мотивации эти функции постоянно переплетаются. Однако, как бы ни определялись конкретные функции дружбы, в чем бы ни усматривалась ее ценность, она неизменно занимает высшие места в иерархии нравственных ценностей. Нравственное сознание человечества видит в ней не просто частный случай морального отношения, а живое воплощение нравственности, ее персонифицированную сущность, нравственность как таковую.
      Как сложилось такое представление? Для уяснения этого обратимся к некоторым общим характеристикам нравственности, перечисленным О. Г. Дробницким: идеальный характер нравственной санкции и обусловленная этим "незаинтересованность" морального мотива (отсутствие расчета на компенсацию); единство действенно-регулятивной и мировоззренческой, идеалополагающей функции; ведущая роль сознания вообще и субъективного мотива в частности; относительная автономия личности от воздействия и психологического давления извне; способность личности к самостоятельному осознанию, постановке и решению нравственной задачи; особая форма личной ответственности, то есть способность человека не только поддаваться влиянию и санкции, но и отдавать себе отчет в своих действиях .
      В дружбе эти свойства выражены особенно наглядно. Как моральное отношение дружба возникает лишь после того, как межличностная связь перестает считаться простым проявлением эмоционального влечения, социальной обязанностью или результатом рационального расчета. Ни влечение, ни ритуал, ни расчет не перестают от этого существовать и не утрачивают своего автономного значения. Однако они подчиняются теперь более высоким нравственным соображениям, совмещаются с понятиями долга и добродетели. Отныне "настоящая дружба" становится эталоном, по которому оцениваются все реальные личные отношения. Как бы ни варьировался этот эталон в разных обществах и у разных классов, в нем всегда представлены такие личностные константы, как избирательность, индивидуальность, верность, независимость от ситуативных соображений. Ведь, по выражению К. Маркса, "мораль зиждется на автономии человеческого духа..." .
      Регулируя поведение людей, всякая мораль постулирует какие-то нормы взаимозависимости, дисциплины, солидарности. При этом, выступая всеобщим эталоном человеческих отношений, дружба являет собой воплощение альтруизма, сотрудничества, мира. Разумеется, эта всеобщность обманчива. Античный человек и подумать не мог о равенстве и дружбе между свободными и рабами. Какие-то ограничения такого рода присущи любому классово-антагонистическому обществу. Кроме того, реальные межличностные отношения всегда предполагают сложную совокупность мотивов. Социально-психологические теории, описывающие дружбу как обмен, взаимное подкрепление или ролевое взаимодействие, отражают реальные поведенческие, эмоциональные и познавательные процессы. Этическая аксиология (учение о нравственных ценностях) говорит о том, что должно быть. А моральный кодекс дружбы не что иное, как изображение идеальных человеческих отношений вообще. Недаром слово "дружба" применяется не только к межличностным контактам, но и к отношениям между народами, государствами и т. д., причем, по данным филологии, такое словоупотребление не является позднейшим, условным напластованием.
      При всей интимности дружеских отношений масштаб дружбы определяется прежде всего социально-нравственной ценностью деятельности, которой посвятили себя друзья, тех идей и интересов, на которых зиждется их союз. Примеры античной дружбы неизменно связаны с героическими деяниями, воинскими подвигами или борьбой за свободу. Романтическая дружба опосредствуется совместными духовными исканиями, протестом против холодного "вещного" мира, художественным творче ством и т. п. Много ярких примеров дружбы дает история революционного движения.
      Дружба А. И. Герцена и Н. П. Огарева зародилась как безотчетная эмоциональная привязанность двух одиноких мальчиков-подростков, но судьбой их она сделалась благодаря тому, что верность дружбе стала для них верностью не только друг другу, но и той благородной идее, которой они посвятили свою жизнь. То же самое можно сказать и о дружбе К. Маркса и Ф. Энгельса, отношения которых, по словам В. И. Ленина, превосходили "все самые трогательные сказания древних о человеческой дружбе" .
      Но если кодекс дружбы - воплощение моральных норм идеального человеческого общежития вообще, то и личные качества друзей не могут быть этически нейтральными. Многие личностные свойства, от которых зависит общение индивида, формируются независимо от его воли и желаний и не могут быть поставлены ему лично ни в вину, ни в заслугу. Это особенно касается таких коммуникативных качеств, как общительность или замкнутость. Однако моральный кодекс дружбы несовместим с эгоизмом, предательством, нестойкостью убеждений. В самом деле. Если дружба предполагает честь и честность, можно ли не согласиться с Цицероном, что "дружба возможна только между честными людьми..."?
      Сама потребность в дружбе - нравственная потребность, которая возвышает личность, делает ее добрее, гуманнее, щедрее к людям. Как писал В. А. Сухомлинский, "именно дружба является одной из сфер воспитания любви к человеку, взаимного уважения, ощущения тончайших душевных движений в другом человеке" .
      Образ дружбы, существующий в этике, идеален и потому неизбежно отличается от реальных дружеских отношений, какие мы видим в жизни или в зеркале социологии, психологии и других наук. Однако он не просто плод воображения. Нравственный кодекс дружбы воплощает выработанные культурой представления о том, какими должны быть человеческие взаимоотношения. И степень реализации этого идеала во многом зависит от наших собственных усилий.
      1 Экстраверсия и интроверсия - понятия, характеризующие индивидуально-психологические особенности личности - ее преимущественную направленность либо на мир внешних объектов, либо на собственный субъективный мир.
      2 В русском переводе И. Анненского: "Он был мой враг, но умирает братом..." - этот важный оттенок смысла пропадает.
      3 Транзитивность - перенос чувства или отношения на какой-то другой объект или ситуацию. Это свойство хорошо выражено в пословицах: "Любишь друга - люби и его собаку", "Друг моего друга - мой друг" и т. д.
      4 Тао Цянь - китайский поэт (365-427 гг.).