Всякий раз, поднимаясь наверх в свою спальню, Макс невольно вспоминал длинные стройные ноги, медленно спускающиеся по приставной лестнице с чердака. Он много раз приказывал себе прекратить немедленно! Подумаешь, ноги! И к тому же Физз ему почти как сестра. Они знакомы с самого детства. Если он заведет с ней роман, это сулит одни неприятности. Это несомненно. Ведь, когда он с ней порвет, Физз пожалуется своей матери, а та непременно доложит обо всем его матери… Нет, Физз – это запретный плод, и кончено.
      Как бы там ни было, спустя два дня Макс стоял в цветочном магазине и платил за белые нарциссы.
      Физз даже не поблагодарила его.
      Каждое утро специальный посыльный приносил Физз сонет Шекспира. Письма переполняли почтовый ящик Алленов. Но только маленький пушистый котенок с шелковым бантом на шее чуть-чуть тронул сердце Физз.
      Как только стены замка начали рушиться, Макс добился от Физз согласия пообедать с ним. В итальянском ресторане на Шарлотта-стрит они посмотрели друг на друга поверх тарелок со спагетти и вдруг оба почувствовали что-то вроде озноба, так свойственного любовной лихорадке. Перед каждым из них был запретный плод.

* * *

      Макс смотрел на Физз, жизнь, мир, вселенную через новую пару розовых очков. А Физз думала, как ей удалось вообще сыграть Джульетту, пока она не влюбилась в Макса и не познала невероятные глубины и страсти настоящей любви.
      Они думали об этом, расставаясь, и говорили об этом при встрече. Они сидели на бледно-зеленых стульях в Грин-парке и говорили о любви. Они плавали по Темзе на лодке и говорили о любви. Они танцевали под граммофон в гостиной у Мими и тоже говорили о любви. Оставляя музыку играть во всю мощь, они проскальзывали в спальню Макса, чтобы пообниматься тайком. Макс не заставлял Физз уступать больше того, что дозволялось светскими правилами (рука под блузкой до талии, но никак не ниже), и вдруг сам осознал, насколько серьезны и достойны его намерения по отношению к ней.
      Недостаток денег серьезно ограничивал его фантазию, но Макс вдруг получил почти в буквальном смысле дар небес. Леди Фэйн прислала ему чек на сто фунтов. И Макс принялся сорить деньгами. Так продолжалось весь апрель. Они завтракали в «Ритце», уходили на ленч в Грин-парк, неся с собой корзину со съестными припасами от «Фортнум и Мэйсон», ирландскими льняными салфетками и хрустальными бокалами для шампанского. Им казалось, что так было всегда. Однажды Макс повел ее в ночной клуб «Колони», где принц Уэльский танцевал со своей крошечной любовницей, чьи короткие темные волосы были подобраны над ухом бриллиантовой заколкой.
      На рассвете запотевшие окна маленькой зеленой машины скрывали сонные, но страстные молодые лица.
      – Нет, ты не должен…
      – Нет, я должен…
      – Макс!
      – Я не могу больше этого выносить!
      – Нет, Макс!
      – О дорогая, давай поженимся!
      – О Макс!

* * *

      Как только Макс и Физз рассказали родителям о своем намерении пожениться, началось светопреставление. Хорошо было бы сбежать куда-нибудь подальше, но они уже не дети, и так проблему не решишь. И Макс и Физз были возмущены и раздосадованы. Как могут старики мешать их счастью какими-то разговорами о деньгах и пособиях? Как можно путать секс с обеспеченностью, брак с закладными, удовольствия с прозой жизни?
      Будучи оба людьми современными, Макс и Физз уже решили, что они не будут обзаводиться детьми. Сама дочь актеров, Физз отлично помнила, что дети – это только дополнительные тревоги во время гастролей, недовольство квартирных хозяек и постоянные визиты школьных инспекторов. Физз ничего такого не желала. Макс с этим согласился, потому что Физз готова была выйти за него замуж только на этих условиях.
      Макс возил Физз представляться леди Фэйн. Когда молодая пара уехала, леди Фэйн немедленно позвонила сыну. Она заявила Тоби, что категорически возражает против женитьбы внука. Ведь ему всего девятнадцать лет! Это безответственно, настаивала она, удачно делая вид, что не помнит, как сама вышла замуж за сэра Октавиуса в восемнадцать. Леди Фэйн не преминула упомянуть не бог весть какое происхождение. Почему бы Максу не жениться на очаровательной дочке сэра Олбери? Тоби должен немедленно что-то предпринять!
      Чтобы попытаться разлучить своих отпрысков, родители и того, и другой попросили их не видеться вне театра хотя бы пару месяцев, чтобы проверить, насколько крепка их любовь. «Это пустяки», – уверенно фыркнула Физз. Макс от обещаний предусмотрительно воздержался. Теперь горничная Алленов то и дело объявляла: «Лорд Уайтбейт у телефона, мисс», или «Вам звонит мистер Код, мисс», или «Виконт Плэйс прислал корзину роз, мисс». Если Джесси слышала это, она не могла удержаться, чтобы не захихикать.
      Но ей стало не до смеха, когда Физз объявила, что беременна.
 
       Понедельник, 6 июня 1927 года.
       Лондон
      После торопливых переговоров между родителями молодые обвенчались в церкви Святого Павла на Ковент-Гарден, традиционно считавшейся церковью актеров.
      Вечером молодожены едва успели на поезд, отправляющийся в Париж, где они собирались провести медовой месяц. Физз отпустили на неделю. Ее дублерша была почти так же счастлива, как и новобрачная.

* * *

      – Физз, а ты знаешь, почему мужчина никогда не говорит женщине о своих сексуальных фантазиях? – Макс свесился с верхней полки. Они только что проснулись, их разбудило яркое солнце над серыми водами Ла-Манша.
      – Почему? – Физз счастливо зевнула и послала ему воздушный поцелуй.
      – Потому что, если женщина узнает о сексуальных фантазиях мужчины, она почувствует себя обязанной попробовать все, чтобы узнать, что возбуждает его больше всего.
      – Ты врешь!
      – Не вру!
      – Ты меня провоцируешь!
      – Разумеется! – И Макс нырнул к Физз под одеяло.
      – Скажи спасибо, что ты не паук.
      – Почему?
      Физз хихикнула:
      – Потому что если сексуальный танец паука не возбуждает самку, она его съедает!
      Им показалось, что с того момента, как поезд отошел от вокзала Виктория и до его прибытия на Северный вокзал в Париже, прошло всего две минуты.
      Но Макс и Физз в этот приезд почти не видели Парижа.

* * *

      Молодые Фэйны вернулись из свадебного путешествия в маленький симпатичный домик, который они сняли в Сохо на Колвил-плейс. На каждом из четырех этажей здесь размещалась всего одна комната. Леди Фэйн презрительно называла его мышиной норой.
      Макс и Физз были всего лишь детьми, не привыкшими жить с братьями или сестрами и делиться с ними всем, не привыкли к диктату старших и приставанию младших. Им обоим оказалась в тягость совместная жизнь. Жить вместе – это совсем не то, что бывать вместе. Вещи и полотенца так и оставались валяться на полу. Неубранные кровати почему-то не оказывались волшебным образом застеленными к вечеру. Уборщица, приходившая по утрам, не мыла посуду и не ходила по магазинам, поэтому в их доме всегда чего-то не хватало – от мармелада к завтраку до туалетной бумаги. Макс считал, что ходить за покупками должна женщина. А Физз, много времени отдававшая театру, полагала, что, раз уж Макс не работает, он вполне мог бы помыть посуду или пройти два шага вверх по улице, чтобы купить электрическую лампочку или тюбик зубной пасты.
      Физз предстояло сыграть роль Элизы в пьесе Бернарда Шоу «Пигмалион», так что сразу после возращения из Парижа она приступила к репетициям.
      Роли для Макса в «Пигмалионе» не нашлось. Не пригласили его и на прослушивание для следующей постановки. Он мрачно напомнил самому себе, что почти восемьдесят процентов британских актеров сидят без работы, и он просто стал одним из многих.
      А Физз совсем не волновал простой Макса, его тревога действовала ей на нервы. Они же не голодают, верно?
      Умом Макс понимал ее правоту, но эмоционально смириться с этим не мог. Они с Физз вдруг обнаружили, как непросто жить под одной крышей двум актерам. Вечер за вечером, когда Физз возвращалась позже, чем обычно, Макс выходил из себя. Но Физз выяснила, что самый простой способ утешить мужа, которому казалось, что им пренебрегают, это уложить его в постель. К сожалению, она уставала так, что стоило ее голове коснуться подушки, как Физз немедленно засыпала.

* * *

      Внешне Макс и Физз казались идеальной театральной парой. Но на самом деле все было куда сложнее. Они оба обладали сильной волей, оба привыкли к обожанию, оба всегда шли своим путем. Макс был упрямым и неугомонным, и такой же была его молодая жена.
      Спустя два месяца после возвращения из Парижа Макс и Физз еще ничего этого не поняли, но их друзьям стало ясно, что в этом браке сложились весьма бурные отношения. Шла непрекращающаяся борьба между традиционно воспитанным мужчиной и женщиной, не желавшей играть привычную роль жены и хозяйки дома, а жаждущей проявить себя как личность. Недаром Физз подчеркнуто резко отказалась от роли Катарины в «Укрощении строптивой».
 
       Воскресенье, 26 июня 1927 года.
       Голливуд
      Почти сразу же после свадьбы Макса Мими почувствовала себя покинутой и несчастной. Ее возлюбленный сын покинул ее ради другой женщины, которую он обожал. За две недели, прошедшие после возвращения молодой пары из свадебного путешествия, Макс только один раз забегал на Фицрой-сквер, чтобы поздороваться и одолжить сковородку.
      Долгие месяцы Тюдор Перкинс приглашал Мими навестить его в Голливуде, где он неожиданно добился успеха, правда, не в качестве актера. Под впечатлением от короткого письма Тоби, где тот подчеркивал, насколько сильно Мими ощущает свою разлуку с сыном, Тюдор немедленно прислал билеты первого класса в оба конца для своего щедрого друга Мими, которая помогла ему добиться успеха. Тоби не мог сопровождать ее, так как ему требовалось присматривать за театрами Фэйнов, но Мими решила взять отпуск и отправиться в Голливуд.

* * *

      Когда Тюдор впервые появился в Голливуде, оказалось, что работы для него нет.
      Но приветливый, тактичный Тюдор, обладавший не просто хорошим, но тонким художественным вкусом, всегда был готов помочь выбрать скатерти, обсудить меню или посоветовать, как правильно одеться для большого выхода дамам из британской колонии. Очень быстро жены неожиданно поднявшихся из небытия звезд также начали советоваться с ним. За один день их фотогеничные мужья превращались из бывших солдат, ковбоев или парней с бензоколонки в людей с положением, которое надо было поддерживать, иначе они могли впасть в немилость.
      Известный декоратор предложил Тюдору стать его консультантом по социальным вопросам на комиссионной основе. Когда декоратор заканчивал выгодную работу по отделке нового особняка, ему уже не хотелось возиться с подбором простыней и банных полотенец. Поэтому клиент передавался с рук на руки «консультанту по социальным вопросам». Тюдора удивляло, что люди на самом деле готовы платить деньги за то, что ему самому казалось совершенно очевидным.
      Студии рекомендовали Тюдора своим новым звездам, чтобы он придал им необходимый лоск, не без основания полагая, что этому парню можно доверить и деньги и жену. Постепенно среди его клиенток появились и жены магнатов кинобизнеса.
      Теперь у Тюдора не оставалось времени, чтобы сопровождать Бетси днем, но они регулярно встречались по вечерам. Перед приездом Мими Тюдор планировал устроить примирение двух женщин. Но стоило ему только намекнуть об этом Бетси, как она метнула на него такой взгляд, что от него застыла бы даже водка, и спокойно сказала с интонацией, позаимствованной у миссис Патрик Кэмпбелл:
      – Я так не думаю.

* * *

      Когда Мими сошла с поезда, вдыхая свежий, пахнущий цветами воздух успеха, она сразу же оказалась в объятиях Тюдора.
      Вечером они сидели на веранде в доме Перкинса, представлявшем собой уменьшенный вариант испанской гасиенды, где по розовым оштукатуренным стенам вилась роскошная бугенвиллея с ярко-красными цветами. Они оба пили коктейль «Дама в белом» из джина, ликера и яичного желтка. Тюдор разглагольствовал на темы успеха в кинобизнесе:
      – Чтобы преуспеть в Голливуде, требуется безошибочное светское чутье французской герцогини, кожа толщиной с панцирь черепахи и такая жажда успеха, чтобы человек был готов пойти на что угодно ради этого. Будь готова продать себя или собственную бабушку и будь готова к тому, что тебе за это не заплатят. Не смейся, Мими, я говорю совершенно серьезно.
      – Тебе не удастся меня запугать, – мечтательно ответила она, – я знаю, что полюблю Голливуд.

* * *

      Тюдор представил Мими британской колонии в Голливуде. Ее членами теперь были Клод Рейнс, Рональд Коулмен и Бэзил Рэтбоун, с которыми Мими была знакома еще в Лондоне.
      На следующие выходные Тюдор повез Мими в Мексику, в Агва-Кальенте. Сюда стремились все. Здесь можно было развлекаться, как бог на душу положит, не опасаясь слежки. В Мексике не существовало сухого закона, объяснил Тюдор, поэтому там было огромное количество выпивки и наркотиков, а также шлюхи на любой вкус для тех, у кого еще остались силы после скачек, собачьих бегов или казино.
      Мими ужасно устала. Поэтому следующее воскресенье они с Тюдором решили провести у Мэрион Дэвис, любовницы Уильяма Рэндольфа Херста, самого богатого в Америке владельца газет. Их дом с колоннами в стиле Южных штатов стоял на побережье в Санта-Монике, где четверть мили песчаного берега были самым модным голливудским курортом.
      Тюдор был в восторге от светского успеха своей гостьи. Особенно приглянулось его знакомым пение Мими.
      – А знаешь, ты могла бы сниматься в кино, как поющая характерная актриса, – предложил Тюдор.
      Мими усмехнулась. С семнадцати лет она не прибавила в весе ни грамма. Ее курносый нос, зеленые глаза и великолепные рыжие волосы (ее парикмахер не позволял седине проявляться) все еще привлекали восхищенные взгляды. Но все же, все же…
      – Начать все сначала почти в сорок лет? На другом конце света? Нет, благодарю. Да и Тоби здесь не понравится – ни книг, ни поэзии, ни клубов, никакой театральной жизни. И потом, в Британии меня все еще любят. И я надеюсь остаться на Фицрой-сквер до самой смерти. Там мой дом, а это намного важнее, чем все эти деньги и солнце.
      – Я понимаю, дорогая, – посочувствовал Тюдор. – Ты будешь скучать без гримерных, напоминающих крысиные норы. Ты затоскуешь о дожде, тумане и мокром снеге. Тебе захочется пережаренного бифштекса.
      Мими набрала горсть песку и швырнула им в Тюдора, уверенная, что добродушный Перкинс не отплатит ей тем же самым.
      – Я ведь тебе уже говорила, что беспокоюсь за Макса и Физз. Они поженились такими молодыми. У Макса нет работы. Как это скажется на его мужском самолюбии? Я не удивлюсь, что скоро он окажется не способен… ну, ты понимаешь, на что, и тогда появится еще одна проблема. – Мими взглянула в синее небо над еще более синим Тихим океаном, словно искала крохотное облачко на горизонте собственной жизни. – Так что я хочу вернуться, чтобы приглядывать за ними обоими.
      Тюдор с изумлением слушал Мими, которая всегда избегала любого упоминания о сексе.
      Мими зевнула, потянулась и закинула голову назад, разглядывая небольшую группу продюсеров с сигарами в зубах, в широких брюках и рубашках с открытым воротом, расположившихся в тени колоннады дома Мэрион. Они то выкладывали банкноты на середину стола, то вновь рассовывали их по карманам.
      – Они так сидят с того момента, как мы приехали, – заметила Мими. – Здесь так развлекаются?
      Тюдор пожал плечами:
      – У этих крутых парней слишком мало времени, чтобы расслабиться. Вместо отдыха они играют в карты. Игра в карты стала мерилом крепости твоих нервов, а значит, и власти. Здесь все играют, от боссов до чистильщиков обуви.
      – В карты?
      Тюдор кивнул:
      – Каждую ночь устраиваются частные вечеринки, где играют в покер и бридж. Есть и подпольные клубы, где швейцары носят оружие. Они вообще делают ставки на все – футбольные матчи, боксерские поединки, скачки, выборы, высоту прилива.
      – А что они делают, когда не играют в азартные игры? – спросила Мими, не сводя глаз с группы мужчин за столиком в тени.
      Тюдор похлопал рукой по песку:
      – Просыпаются в девять и звонят в офис. За завтраком просматривают краткие выжимки из сценариев – у боссов нет времени для чтения книг или пьес, этим занимаются специальные сотрудники. Затем они отправляются в офис, потом ленч с режиссерами, потом они идут в просмотровый зал и смотрят то, что было отснято накануне.
      – Почему ты улыбаешься, Тюдор?
      – Потому что потом наступает время старлеток, когда дверь офиса запирается на ключ. Затем душ, массаж, короткий сон. А потом они отправляются в какой-нибудь далекий кинотеатр в пригороде, чтобы посмотреть реакцию публики на их новый фильм, а затем домой и спать. – Тюдор зевнул. – Иными словами, они никогда не прекращают работу.
      – Если судить по твоим словам, то третьеразрядные гастроли и то лучше, – прокомментировала Мими.

* * *

      Перед самым возвращением Мими в Британию Тюдор планировал устроить в ее честь большой вечер, чтобы ответить тем, чьим радушным гостеприимством они пользовались. Для приема они выбрали розовый шатер в сиреневую полоску, пригласили оркестр и заказали совершенно восхитительные блюда из морепродуктов, украшенных вырезанными изо льда русалками, для буфета. Мими за последние двадцать лет побывала на стольких вечерах, что это начинало ее утомлять. Но это вечер был особенным – никаких деловых встреч, все соберутся просто повеселиться. По мере того как этот день приближался, она волновалась все больше, как ребенок накануне Рождества.
      Тюдор внес имя Бетси в список приглашенных и получил резкий, напечатанный на машинке формальный отказ в третьем лице: «У мистера и миссис Дж. О'Брайен уже есть планы на этот вечер».
      – Кто бы мог подумать, что Бетси затаила обиду из-за того, что произошло почти двадцать лет назад, – фыркнула Мими, когда Тюдор показал ей присланный отказ.
      – А разве ты не поступала так же, дорогая, – напомнил Перкинс.
      – У меня на то есть веские причины, – сурово парировала Мими.
      Вновь столкнувшись с той неприкрытой ненавистью, которую Мими испытывала к Бетси, Тюдор благоразумно промолчал. Если не считать этого, у Мими был легкий характер, она быстро забывала и прощала. Поэтому Перкинс никак не мог понять, почему Бетси до сих пор словно колючка в боку у Мими. Он не знал, что Мими вспоминает о пожаре каждый раз, когда видит себя в зеркале полуодетой. Но тем не менее она не вычеркнула имя Бетси из списка приглашенных, видимо надеясь, что ее бывшая подруга появится на вечере.
      Как Мими ни старалась, она так и не смогла найти себе близкую подругу после разрыва с Бетси. Странно, но она все еще тосковала по их былой дружбе. Какая-то часть души Мими все равно жаждала вновь увидеть подругу.
 
       Суббота, 9 июля 1927 года.
       Голливуд
      Против обыкновения, в это утро в детской дома О'Брайенов разыгрался настоящий скандал.
      Маленький Ник считал свою мать самой красивой женщиной в мире. Его завораживало ее изысканное белье, тонкие, словно паутинка, чулки и атласные подвязки, удерживающие их на месте. Но больше всего на свете Ник любил запах матери. Он обожал те моменты, когда она склонялась на его кроваткой пожелать ему спокойной ночи и аромат цветов окутывал его.
      В это утро, пока Бетси принимала душ, Ник на цыпочках прокрался в ее спальню, взял с туалетного столика флакончик с янтарной жидкостью и пробкой помазал за ухом. Он видел, как это делала Бетси.
      В это мгновение из своей ванной вышел Черный Джек. Он пришел в неистовую ярость и начал лупить своего ничего не понимающего трехлетнего сына.
      Услышав рев ребенка и крики перепуганной няни, в комнату вбежала Бетси, обернутая полотенцем.
      За спиной у няни стояли сестры малыша и подвывали из сочувствия. На шум прибежала миссис Бриджес. В этот момент шестилетняя Тесса рванулась вперед и укусила отца за ногу.
      – Не стоит так волноваться, Джек. – Миссис Бриджес увидела валяющийся на полу флакончик духов и все поняла. – Ник настоящий маленький мужчина. Ему совсем не хочется пахнуть цветами. Он просто очень сильно любит свою мамочку.
      Через два часа все успокоились, в доме снова воцарилась тишина. На затененном заднем крыльце Бетси покачивалась в новой полосатой качалке и потягивала свежий лимонад. Черный Джек в рубашке с короткими рукавами попивал мятный джулеп. Стелла и Тесса еще не вернулись с воскресного урока танцев, а трехлетний Ник скакал верхом на отцовской коленке. Черный Джек был традиционным отцом и намеревался вырастить своего сына жестким и умеющим постоять за себя. Никаких слюнявых швейцарских школ! Ник подчинялся строжайшей дисциплине, и его сурово наказывали, стоило ему провиниться.
      Спокойный, застенчивый Ник, похожий характером на Стеллу, уже начал чувствовать себя весьма неуверенно в этой жизни. Очень дорогой детский врач, к которому обратилась Бетси, заверил ее, что с сыном все в порядке, несмотря на то, что он продолжает мочиться в постель. Но, возможно, следует напомнить мистеру О'Брайену, что его сыну только три года, и у него еще будет время для того, чтобы научиться выполнять строгие требования.
      На террасу вышла миссис Бриджес, пылая от негодования. Она потрясала приглашением:
      – Как это Тюдор только осмелился пригласить тебя, дорогая?
      – Я отказалась еще на прошлой неделе, – с достоинством великосветской дамы отозвалась Бетси.
      Последние две недели Черный Джек не раз видел, как Бетси, читая утреннюю газету за завтраком в постели, вдруг неестественно выпрямлялась и закусывала нижнюю губу. Он уже знал, в чем дело. Его жена только что прочла сочный отчет в светской хронике об очередном светском успехе Мими Фэйн.
      Черный Джек лениво потянулся:
      – Возможно, тебе не следовало отказываться от приглашения, – медленно предположил он. – Никогда не следует отбрасывать ни один вариант, пока ты не решила, что будешь делать.
      Бетси изумленно посмотрела на мужа:
      – Что ты имеешь в виду, дорогой?
      Черный Джек рассмеялся:
      – Эта дама доставила тебе много неприятностей, моя сладкая. Теперь твой черед повеселиться.
      – Я все-таки тебя не понимаю. – Бетси наморщила хорошенький лобик.
      Миссис Бриджес улыбнулась:
      – Джек имеет в виду, что пришла твоя пора отыграться. И прекрати морщить лоб!
      Черный Джек кивнул.
      – Пора тебе ответить ей, – резко заметил он. – Всегда мсти за себя, моя сладкая, тогда люди будут держаться от тебя подальше и относиться к тебе с уважением. – Черный Джек придерживался того принципа, что не стоит отягощать господа проблемами мщения, у него и так забот хватает.

       Воскресенье, 24 июля 1927 года.
       Голливуд
      Тюдор и Мими стояли у входной двери, ожидая прихода гостей. Мими надела брючный костюм из шелкового крепа, созданного специально для нее Вионне. Дополняли ее наряд ядовито-зеленые ботинки и замшевая сумочка, которую она держала в затянутой в белую перчатку руке. Тюдор выглядел нарочито небрежно в кремовых фланелевых брюках и темно-синем блейзере.
      Они ждали.
      В половине седьмого, хотя в приглашениях было точно указано время – ровно шесть часов вечера, Тюдор без всякой спешки прошел в свой кабинет, порылся в столе и еще раз проверил дату и время на завалявшемся приглашении. Нет, он ничего не перепутал. Оркестр приехал, поставщики продуктов были на месте, хрусталь, посуда и приборы были доставлены по плану… Так что же случилось с гостями?
      Впрочем, в Голливуде никто не приходит вовремя.
      Перкинс вернулся в холл, где Мими, явно удивленная, разговаривала с элегантно одетой женщиной. Тюдор сразу же понял, что это «заяц».
      Спустя полчаса, когда они вежливо выпроводили еще пятерых незваных гостей, появились трое приглашенных, от которых исходил крепкий запах мартини. После бурных приветствий, словно гости и хозяева были пылкими любовниками, не прикасавшимися друг к другу по меньшей мере полгода, трио проследовало в розовую тень шатра. Увидев, что больше никого нет, они направились к бару и за бокалом великолепного шампанского проверили свои приглашения. Сообразив, что вечер должен был начаться еще час назад, они немедленно поставили бокалы и буквально пулей выскочили из шатра. Они пробежали через вестибюль, весело помахали на прощание Мими и Тюдору и расселись по своим машинам.
      – Боятся, что я награжу их чумой? – ядовито поинтересовалась Мими.
      – Нет, дорогая. – Тюдор неловко рассмеялся. – Они боятся совсем другого, куда более опасного и куда более заразного.
      – То есть?
      – Поражения. Им кажется, что они чуют запах провала.
      – Но ты же на коне!
      – Да…
      – Значит, все дело во мне?
      – Не принимай это на свой счет, дорогая. – Тюдор обнял Мими. – Они все, как лемминги, бегут за стадом. А все стадо собралось где-то в другом месте. Кто-то собрал большую вечеринку одновременно с нами.
      – Что ж, зато все шампанское – наше! – Мими поняла, что Тюдор сейчас не в лучшем состоянии, и решила развеселить его.
      Оркестр продолжал играть. Официанты с напомаженными волосами тактично опускали глаза. Шампанское уже перестало пениться в бокалах. Поставщик гадал, сможет ли он завтра подать этих же лососей, если взбрызнет водой веточки петрушки.
      К входу медленно подкатил бежевый «Роллс-Ройс». Из него величественно вышел Обри Смит с моноклем, одетый как на королевскую свадьбу. За ним приехали еще одиннадцать человек из британской колонии. Все они вели себя так, будто не происходит ничего из ряда вон выходящего. Они стояли посреди шатра и вели негромкий разговор.
      Наконец, подобно злой фее из сказки, появилась маленькая, морщинистая женщина в шелковом платье цвета ржавчины. Ее шляпа напоминала гигантскую хризантему. Тюдор сразу же узнал ведущую колонки светских новостей в «Голливуд кроникл». Рита Роджерс по прозвищу Потрошительница вела еще и собственное шоу на радио.
      Она удовлетворенно посмотрела на практически пустой шатер, и на ее загорелом лице, напоминающем карту дельты Нила, заиграла злорадная ухмылка. Она промурлыкала:
      – Тюдор, ты верно сошел с ума, раз выбрал для вечеринки тот же день, что и Бетси. Бетси О'Брайен пригласила сегодня всех на свой вечер Золотых сюрпризов!
      На лице Тюдора отразился только вежливый интерес, но Мими не могла скрыть своего разочарования. Теперь она вспомнила, что некая журналистка по имени Рита звонила ей и интересовалась списком гостей, приглашенных на ее прощальный вечер. Это не вызвало у нее подозрений, потому что газета собиралась поместить об этом сообщение.
      Рита рассказала, что Бетси подослала приглашения телеграфом только этим утром. Ее секретарша вскоре обзвонила всех приглашенных, чтобы те подтвердили свой приход, и между делом небрежно обронила, что каждый гость получит в подарок золотое изделие от Картье. Дамам предназначались золотые пудреницы, а джентльменам – золотые портсигары. Никто не осмелился бросить вызов миссис Джек О'Брайен, одной из первых дам Голливуда, не явившись на ее вечер. Рита забежала сюда из дома О'Брайенов, чтобы «пожелать счастливого пути знаменитой Мими Фэйн, всеобщей любимице Голливуда».
      Таким образом Бетси срежиссировала отъезд Мими на свой лад, чтобы та уж точно отправилась восвояси поджав хвост.
      Злоязыкая Рита, в восторге от реакции Мими, притворно посочувствовала:
      – А Бетси Бриджес вы пригласили?.. Очень плохо, она, должно быть, забыла.
      Многие женщины, оказавшиеся в подобном положении, онемели бы от унижения, но только не Мими.
      – У Бетси отличная память, – парировала она злобно, – мать заставила ее выучить наизусть всю книгу пэров Англии!
      Затопившая ее горячая волна ярости превратилась в ледяное презрение. И с высокомерной улыбкой Мими дала Рите Потрошительнице эксклюзивное интервью о молодых годах Бетси О'Брайен.
      Сочувственно охая, Рита с удовольствием записывала. Как правильно она поступила. Сначала побывала на приеме у Бетси и получила золотую пудреницу и бриллиантовую булавку в качестве премиальных за то, что раздобыла список гостей Тюдора. А теперь такая удача здесь.
      Когда одиннадцать гостей уехали, когда дом покинули поставщики, когда шатер был уже сложен, Тюдор сурово посмотрел на Мими:
      – Тебе лучше рассказать мне, чем ты так обидела Бетси Бриджес.
      – Ничего особенного. Впрочем, был один пустяк… Теперь на это можно взглянуть и по-другому. Если бы Зигфельд подписал тогда контракт с Бетси, она до сих пор трясла бы ляжками в кордебалете… И потом, прошло уже почти двадцать лет… – неохотно, испытывая стыд, Мими рассказала, что произошло тогда.