Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Черный театр лилипутов

ModernLib.Net / Юмористическая проза / Коротких Евгений Васильевич / Черный театр лилипутов - Чтение (стр. 10)
Автор: Коротких Евгений Васильевич
Жанры: Юмористическая проза,
Современная проза

 

 


— Я тебе сейчас покажу черный театр лилипутов!

Столб под тореадором треснул от этого удара, но не сломался. Новичок даже не успел взмахнуть плащом, как повис на канатах. Двое из зрителей еле оттащили быка. Его успокаивали, стирали кровь с рогов, доставали ведро с минеральной водой и потихоньку пощипывали, чтобы не остыл.

Закаленный в боях тореадор хотел было помочь новичку, но бык тут же вырвался из рук зрителей, и старый воин, с воплем, еще успел перескочить через заграждение. Вся арена была в крови, возле столба песок перестал впитывать влагу — и стояла огромная жуткая лужа. Новичок стонал, но его не спешили отвязывать: он должен побыть наглядным пособием для остальных.

— Где деньги за билеты, которые ты продал этим уркам?! — ревел бык. — Где деньги? Зачем ты приглашал этот класс?

Лучшее, что смог придумать тореадор, — это сказать, что он потерял деньги.

— Держите меня! — затрясся бык от гнева. — Это казенные деньги! Как ты их мог потерять? Кто тебе поверит? Вы их с Левшиным пропили!

Закаленному тореадору тоже досталось рогом в бок. Он привычно завопил, но тут же затих.

— Если это еще раз повторится, — выдохся наконец бык, — оба можете собирать чемоданы! Записывай! -прорычал он новичку. — Твои старшеклассники не расплатились. Не принес деньги 10 «А». Завтра пойдешь в школу за деньгами. Они или у классной руководительницы, или у кого-нибудь из класса, может быть, у старосты!

— А если они не ходили? — поднял окровавленную рожу тореадор.

— Мне все равно! Или деньги, или тридцать пять билетов!

«Слава богу, что 10 „Б“ ничего не задолжал», — вспомнил новичок о спортивном классе.

Зрители покинули зрелище, волоча за собой истерзанное тело тореадора.

— Я видел столько ублюдков! — неожиданно разбушевался в номере Левшин. — Но такого! Боже! — упал он на колени. — Сжалься, сделай так, чтоб наш ненаглядный сорвался… Коля, вам в институте искусств преподавали атеизм, подскажи хоть одну молитву!

— Только от бабки что-то помню, — усмехнулся Коля, — а в институте нам преподавали, как умудриться за пять лет обучения не умереть с голоду.

— Петя! — взмолился Левшин. — Ты мне друг, и ты это знаешь! Ты родился в деревне, там все верующие.

— Вот как другу и отвечаю, — прогудел Петя. — У нас в Отрадном все баптисты, у них таких молитв нет, чтобы Закулисный с иглы сорвался.

— Ну и черт с ним! — вскочил Витюшка. — Все равно сорвется.

Вскоре все разошлись кто куда. Видов с Левшиным пошли на свиданье. Горе — к баскетболистке.

«Сегодня не буду чистить зубы перед свиданьем, — решил я. — Да, не буду! И не надену свою любимую черную рубашку… одеколоном французским тоже не буду мазаться…»

Я лежал на кровати и думал. На свиданье меня просто никто не приглашал.

«Витюшку сегодня в гости позвали на домашнюю кухню. Видов с ним увязался. Я один. К Женьку, что ли, сходить? Он, наверно, опять в свою подзорную трубу смотрит. Что же он там выискивает? Какие миры? Везде одно и то же, куда ни наведи трубу. Неужели мы действительно одни во всей Вселенной разумные существа? Какая же все-таки скукотища!

А может быть, Женек уже нашел свой мир и живет в нем? В таком холодном и одиноком… Мир вечного страха, где тебя могут обидеть и оскорбить. Мир, где обречен быть один, без друзей. Его сегодняшний мир страшнее будущего… к этому миру нельзя привыкнуть.

Витюшкин мир — это бездомный костер в степи. Вокруг него всегда много народу, он ярко светит, тепла от него мало… Но он горит…

В том мире, где Женек, не загоралась даже веточка. Там вечное пепелище. Оно появилось с его рождением и останется с ним до его смерти.

У каждого свой мир, каждый мерзнет в нем на льдинах, трясется от тропической лихорадки, в этом мире раздаются детские голоса, в этом мире тебе может повезти — и ты найдешь себе друга, в этом мире случается любовь, в этом мире даже верят в счастье, в этом мире всегда что-то случается…

А в мире Женька ничего не может случиться, там холод, одиночество и слезы, прилипшие огромными льдинками на скалы… наскальные слезы Человека. Ребенок закричал — он родился, он жив, его услышали. Женек кричит, не переставая, с рожденья, но его никто не слышит. Он нужен людям для развлеченья!

— Ха-ха-ха! Вы только посмотрите, что этот лилипутик вытворяет


* * *

Люди своих детей с рожденья готовят к зрелищам!


* * *

— Дети, бегите быстрее в зверинец! Посмотрите, какой там большой слон! Ух, как его за ногу здорово заковали, чтобы не убежал в свои джунгли. Вот сюда, быстрее, посмотрите! Видите эту грязную образину? Это лев, дети! Царь зверей!


* * *

Детей с рожденья учат быть злыми!

— Дети, а сейчас мы пойдем в цирк. Это гладиаторы, дураки, кошку себе символом Непокорности выбрали, а мы эту кошку в бараний рог скрутили. Сейчас в цирке посмотрим, что она вытворяет.


* * *

Злых детей готовят к насилию!


* * *

— Дети, есть Красная Книга. А раньше была морская корова, но ее злые люди истребили. А в Красной Книге остались те зверушки, которых надо беречь.

Черта с два они их будут беречь! Они рождены от лицемеров и воспитаны ими! И они еще такое сделают с кошкой, что нам и не снилось!

Нет, в подзорную трубу ты не разглядишь тот мир, в котором бы хотел жить, Женек. Даже телескоп тебе не поможет. Этого мира сейчас просто нет. Но он будет! Он обязан быть! Обыкновенный мир добрых и порядочных людей. Иначе просто незачем жить.


* * *

«Главное, на боксеров не нарваться, — думал я, когда пришел за деньгами в школу № 1, пробираясь между этажами, как ночной воришка. — 10 „А“, — достал я свой блокнотик. — Как же его лучше разыскать?»

Уже шел урок. Я принялся подсматривать в замочные скважины. Едва замечал, что на школьниках пионерские галстуки, тут же перебегал к другой двери. Возле одной я долго присматривался и только взялся за ручку, как над моей головой раздался оглушительный звонок. Перемена! Я заметался по школе, еще секунда — и я окажусь лицом к лицу с ребятишками, с учителями, которые же наверняка не будут кричать так радостно: «Здравствуйте, дядя Мойдодыр!»

Из классов, как ласточки из разоренного гнезда, вылетали школяры. Я бросился по ступенькам вниз, закрыв лицо папкой. Мне удалось пробежать только один пролет, как лестница оказалась запруженной, и приходилось коленями, распихивать себе дорогу. Пока меня еще никто не узнавал, но я понял, что к выходу неузнанным пробраться не сумею. Тогда я встал между этажами в угол лицом к стенке и затих.

«Хорошо, если короткая перемена, — думал я в напряжении, что сейчас подойдет кто-нибудь из 10 „Б“ и проведет мне боковой удар в незащищенную печень. — А если это большая перемена? Черт с ней, главное — выстоять, главное — деньги собрать».

— Дядя, вам плохо? — раздался возле меня участливый голос. — Вам помощь нужна?

— Нет, иди отсюда, — глухо сказал я. — Мне хорошо! Кыш!

— Да вам же плохо! — раздалось еще несколько голосов. — Мы же видим! Давайте отведем вас к врачу, мам спешить некуда, все равно контрольная по физике.

— Идите учите уроки, — бормотал я. — Когда надо, вас не дозовешься!

— Нельзя дядю оставлять в беде, это не по-пионерски! — строго произнесла какая-то девчонка. — Если человек попал в беду, ему надо обязательно помочь!

— Мне хорошо, — застонал я. — Чего привязались, что у вас в школе больше дел никаких нет?

Подошли учителя узнать, в чем дело.

— Товарищ, что с вами? — начали толкать они меня за плечо. — Может быть, вызвать «скорую»?

«Лучше звоните сразу в морг!»

— У вас что-нибудь с сердцем? Мы сейчас вам дадим таблетку, — полезли преподаватели в сумочки.

Теперь протолкнуться ко мне стало невозможно. Все пролеты с первого по четвертый этаж были забиты, и я не сомневался, что где-то рядом ко мне присматривается спортивный 10 «Б».

— Пропустите врача! — послышались возбужденные голоса.

— Товарищ, — похлопала по плечу врач. — Что с вами?

Я вздрогнул.

— Помогите провести его в мой кабинет, — распорядилась врач. — Когда же рядом со школами психбольницы начнут строить!

Школяры с радостными криками схватили меня и развернули лицом ко всей школе.

— Да это же!… — пронесся смерч безудержной радости. — Это же… администратор Куралесинской филармонии!

Я рванулся через головы пионеров и учителей к выходу. Трещала любимая рубашка, трещали последние штаны. Каким-то образом я сумел отбрыкаться и понесся к выходу, сбивая на пути заслон за заслоном. Но когда до заветной двери оставалось метров двадцать, какой-то дежурный пионер быстро закрыл ее на ключ и, пригрозив мне кулачком, нырнул в подвал.

Чертоозерская школа № 1 являла собой четырехэтажное дореволюционное здание с непонятными ходами и выходами. В преследовании горячо любимого дяди Мойдодыра приняла участие вся школа без исключения. Даже первоклашки, ничего не соображая, и те тащились в хвосте этой принявшей огромные размеры погони.

— Где феерия? Где черные лилипуты? Где Станиславский?! — раздавались сзади меня вопли.

— Сейчас мы его без веревочек и ниточек!

— Он у нас сам будет летать!

— Отдайте его мне! Я ему налажу прямой левой! Метров тридцать второго этажа я пролетел быстрее

своего дыханья. Школа содрогалась от погони. Во главе бежал самый дисциплинированный и спортивный 10 «Б», размахивая огромными кулаками. Третий и четвертый этаж были пройдены даже стремительнее, чем второй. И вот, наконец, долгожданный… Тупик! А в начале коридора показались дорогие моему сердцу рожи ребятишек.

«Туалет! — мелькнуло в уме. — Дамский!» Я, не раздумывая, рванул дверь. Крика не последовало. Никаких крючков и задвижек на двери.

«Что за доверие такое? Как они тут живут?» Я бросился к окну, но там без парашюта делать было нечего. Торжествующие крики приближались все ближе и ближе…

«Чего они медлят?» — с ужасом думал я.

— Выходи! — вдруг послышались возбужденные запыхавшиеся голоса спортсменов.

— Выходи, администратор! — узнал я голос Семенова. — Будем по-честному, один на один!

«Ага! — дошло до меня. — Боятся зайти!» Подскочили учительницы. Они не верили своим глазам.

— Как вам не стыдно! — с негодованием кричали они. — А еще артист! Сейчас же выходите! Какое кощунство!

Вашему цинизму нет предела!

— Не входить! — орал я. — У меня живот!

— Какой позор школе! — колотили в дверь. — Какой неслыханный инцидент! Мы будем жаловаться в Министерство культуры!

«Инцидент нашли, — мучительно искал я выход. — Лучше пять минут побыть трусом, чем всю жизнь калекой. Попробуй выйди, там одна ряха Семенова чего стоит…»

Я уже не думал, что мне кто-то должен в этой школе, а с ужасом смотрел на водосточную трубу.

Или суд Линча, или свобода! Как я слез по этой древней, как римский водопровод, трубе — не помню. Несколько раз я умирал между этажами и, когда до земли оставалось метра три, вместе с трубой рухнул на асфальт. Лишь на улице, среди людей, которые меня видели в первый и последний раз, я почувствовал себя человеком.


* * *

Семьдесят рублей Закулисный с дьявольским визгом занес в долговую яму. Когда я попросил было Левшина сходить в школу забрать деньги, он только посмотрел мне в глаза и презрительно произнес:

— Если ты считаешь, что совершил подвиг, спустившись по водосточной трубе с четвертого этажа, то глубоко ошибаешься. Ты просто не знаешь, что такое администратор… Когда тебя вместо снеговика поставят старшеклассники под елку, облепят снегом и обольют водой в двадцатиградусный мороз, — поежился Витюшка, -когда ты, и спрыгнув с крыши школы, не промахнешься и попадешь точно в контейнер для отходов, когда тебя привяжут за ноги на турнике и заставят крутить «солнышко», когда подвесят за…

— Хватит! — оборвал я разошедшегося Левшина. — Хватит.

— Скучный ты человек! — воскликнул Витюшка. — В работе нужна фантазия, только тогда появится хорошее настроение, а без него и крошки не по кайфу.

— У меня после этой школы хорошее настроение теперь долго не пройдет.

— Запомни, — сказал серьезно Витюшка. — Надо делать заделку так, чтобы больше никогда не встречаться со зрителями! Закулисный так и делает. Только заканчивается спектакль, он хватает своей портфель и убегает на сцену, а к учителям выпускает Петю, обнаженного по пояс. — Эх, — горько вздохнул Витюшка, — даже жабе и той памятник стоит, а администратору — ни в одной стране не додумались поставить! Черт с ним, с памятником, — махнул рукой в отчаянии Левшин, — кружкой пива ни один гад не додумается угостить!

Закулисный на общем собрании известил, что, возможно, мы застанем «Чертог дьявола», который вот-вот должен приехать и отлабать пять концертов в самом Чертоозерске, остальные — по периферии.

Нам же до плана оставалось совсем мало: заделать с Левшиным по пять спектаклей — и назад, в Куралесинск.


* * *

Встреча с Яковом Давыдовичем Школьником для каждого артиста всегда праздник, недооценить который просто невозможно.

Была ли это роковая случайность, или… В десять часов вечера в гостинице «У озера» отключили свет. Дежурные орали на этажах, что сейчас… вот сейчас наладят.

Кому приходилось бывать в командировках, тот знает, что в это время только и начинается самая настоящая жизнь всех обитателей гостиницы. До десяти идет раскачка, разминка, завязываются знакомства, тебя только-только успели узнать, если же узнали накануне, то не до конца поняли всю глубину твоей души, все благородство твоих высоких порывов.

Кто?

С кем?

Где?

Когда?

Обитатели ссорятся, мирятся, делятся последним, как бы случайно ошибаются номерами и как бы случайно не гуда попадают по телефону. Жизнь в гостинице — это миг, ярчайший миг в их серой командировочной жизни. Уйти от преследования администратора, прошмыгнуть с незнакомкой мимо дежурной по этажу, выехать из гостиницы, не заплатив за разбитый графин и посуду, за переговоры и за чай, подружиться со швейцаром, расположить к себе горничную, чтоб молчала о том, чего ей знать совсем не нужно, и еще столько всего…

В десять часов вечера гостиница в ужасе вздрагивает и стыдливо закрывает глаза на все, растопыривая карман для чаевых.

И в этот самый момент, когда сотни голосов произнесли разом:

— Простите, но не встречались ли мы с вами в прошлом году в Альпах?

— Девочки, может, уйдем из этого гнусного кабака? У нас в номере такая музыка…

— Простите, я, кажется, не туда попал, но ваш голос так похож на…

— А я раз ее, суку, по бочине, по бочине!

— Мужчины, а что это вы все одни и одни?

— Какие у вас глаза! Когда я был в последний раз на симпозиуме в Швейцарии…

— Ты, Клавка, не путай Тулуз-Лотрека с каким-то там Петрухой Водкиным…

… погас свет. У кого заделка была уже готова, тому, может, и на руку; а у кого нет?

Обитатели гостиницы «У озера» повыскакивали из номеров и требовали дать дежурный свет, о котором здесь никогда не слышали.

— Свет! Свет! — дружно скандировали они. — Дайте свет! Вы лишили нас праздника, нам скоро возвращаться к семьям! Когда же кончится безобразие?!

Но что это? Какой-то волшебник в начале коридора зажег свечу.

— Это стоит всего три рубля, — сказал волшебник, который нес людям свет. — Имею вам сказать, что это совсем дешево!

— А за два рубля не продадите? — послышался нерешительный голос.

— Что вы такое говорите? — отчаянно засуетился огонек. — Толя, что говорят эти люди? Они хотят иметь свет всего за два рубля? У меня нет слов!

Горох, который тащил целый чемодан свечей, вздохнул:

— Яша, если люди привыкли жить без света, то я покупаю вашу рекламную свечку! Заверните ее мне вместе с огнем.

— Нет, извините, — вынырнул бородатый господин из темноты. — Я первый спросил.

Человек отдал три рубля и бережно понес призрачную надежду на счастье к себе в номер.

— А вы точно знаете, что света не будет? — кричали люди.

— Какой свет?! — ужаснулся волшебник, даривший народу надежду на продолжение только что начавшейся жизни.

Обитателям ничего не оставалось, как поверить в искренность его слов, потому что могли потерять гораздо больше, чем три рубля.

— Пожалуйста, — говорил Прометей, зажигая новую свечку. — Вы же видите — она не бракованная, она горит так же ярко, как в первый день своего рождения.

С других этажей уже неслись люди, прослышав о кудеснике, который дарит счастье за мизерную цену.

— Пять рублей! — вскричал Прометей, до которого вдруг дошло, что людям досталось больше, чем ему. — Нет, десять! — ужаснулся он.

— Яша, — сверкнул в полумраке величественной залысиной Горох. — Это последняя свечка. Продайте мне, я поставлю ее вам на могилу.

— Толя! — не мог прийти в себя волшебник. — Я сорок лет возил этот чемодан — и все отдал даром!

— Яша! Верните людям деньги и унесите чемодан со свечами в загробную жизнь, там свет можно продать гораздо дороже.

— Толя, вы меня совсем не хотите понять, вы же ничего не понимаете!

Люди грозили своим высоким положением и требовали, чтобы он продал последнюю свечку.

— Я сам покупаю эту свечку! — дрожащим от волнения голосом прокричал волшебник. — Я сам.


* * *

Яков Давыдович Школьник… Тсс-с… ни слова больше.


* * *

— Евгеша! — как-то раз в непомерном изумлении дернул он меня за ухо. — Разве я виноват, что я такой? Меня таким сделали! Мне хочется стать лучше, но как? А разве мой Бенечка будет лучше меня? — тут же спросил он сам у себя и ответил, не задумываясь, на свой вопрос: — Бенечка не будет хуже!


* * *

— Витюша! Что с вами? — закричал Яков Давидович, когда мы встретились. — Толя, посмотрите на Евгешу. Что с ним?

— Яша, — поморщился грузчик-философ. — Под вашим взглядом камни плачут.

— Вы иногда кочумайте, когда что-то говорите, Толя! — взмахнул руками Яков Давыдович. — Евгеша, как я устал от этого человека! Возьмите его к себе в «Мойдодыр».

— За что вы его так? — улыбнулся я. — Анатолий Юрьевич мне симпатичен, он не заслужил такой участи.

— Яша, не знаю, что творится в «Мойдодыре», но что я вам сделал? Если вы будете умирать на гастролях, кто передаст привет от вас Бенечке?

— Не говорите мне о смерти! — вскричал Школьник. — Вы злой, Толя, и я завтра же попрошу вас вернуть мне долг! Евгеша, скажите этому человеку, что у него нет больше друга. Скажите, вы еще не разлюбили искусство? Вас любят зрители?

— Яков Давыдович, я только начинаю понимать, что такое искусство.

— Как? Вы пытаетесь разобраться в зрелищах? Зачем вам это нужно?

Яков Давыдович возбужденно бегал по номеру. Горох сидел на кровати и ждал Левшина, с которым они собирались идти в ресторан.

— Яша, — начал издалека Горох. — С «Мойдодыром» мы больше в Чертоозерске не увидимся, для встреч у нас не совпадает время. Поэтому… — напряг свою мысль грузчик-философ, — мне нужно из-под вас вытащить червонец, на котором вы лежите спиной. Говорю это честно, как ваш друг, вы меня знаете — завтра отдам… перевернитесь на живот.

— Что? И после этого вы считаете меня своим другом? Если б у меня были десять рублей, я бы встал на них головой!

Прибежал Витюшка.

— Давай быстрее! — закричал он на Гороха. — Все в сборе! Там такая новенькая крошка! Ты идешь, придурок? — покосился в мою сторону.

— Только с Яковом Давыдовичем.

— Пойдете? — спросил Левшин. — Для вас что-нибудь тоже придумаем…

— Я? В кабак? — схватился за голову Школьник. — За кого вы меня принимаете? — и после небольшой паузы добавил: — Ну если только посмотреть…

Левшин прямо засветился изнутри, когда мы зашли в ресторан. Перед тем как сесть за столик, он долго размахивал руками знакомым и лишь после этого заказал другу Карлуше — графин и по второму.

…Яков Давыдович с ужасом созерцал наш ужин. Потом встал и прошелся по залу.

— Здесь что, все сговорились? — дрожащим голосом спросил он нас, возвратясь. — Все пьют и едят одно и то же! Лишь только за одним столиком я увидел вместо шницеля — отбивную. Я понимаю что тот, кто лабает на сцене, не может позволить себе заказать под котлету салат. Но неужели все эти люди артисты? Тогда почему я никого не знаю? А эти бинты на головах? Я случайно попал не в сумасшедший дом? Витюша, что у вас на голове? Вы разве участвовали в турецкой компании? Девушка! — щелкнул он пальцами молоденькой официантке. — Простите, я забыл ваше имя, я пятнадцать лет назад был последний раз в этом ресторане, но мне кажется, что вы любите искусство, скажите Санюле, что Яша хочет его видеть.

Молоденькая официантка в упор смотрела на Школьника и никак не могла профильтровать текст.

— Не смотрите на меня так! — вскричал Яков Давыдович. — Я вам ничего не должен, но у меня аллергия от общей кухни, и я не верю, что Санюля может не работать в ресторане, он моложе меня лет на пять… он еще должен жить.

— Какой Санюля? — робко спросила официантка.

— Вы не Сильфида, — грустно сказал Яков Давыдович. — Вы не любите искусство, почему так грубо… Санюля — это не заказное блюдо. Бегите и скажите, пусть летит и обнимет своего друга.

Официантка была раздавлена и испугана. Она побежала на кухню искать неизвестного ей Санюлю. Школьник вытер платком мраморный череп, уселся на стул и вздохнул.

— Яша, — икнул философ. — За что вы измучили эту девушку? Что она вам сделала плохого? Откуда ей знать какого-то типа Санюлю?

— Толя, откуда такой жаргон? Вы обозвали Санюлю — типом?! Когда я был моложе, у нас не было типов, этого слова никто не знал. Вы посмотрите вокруг, я перестал понимать в жизни. Здесь нужно поставить одну общую тарелку со шницелем, огромный графин — и усадить всех вокруг него. Никто не знает, чем отличается кухня одного ресторана от другого. Зачем ходить сюда каждый день, нужно делать себе, в конце концов, праздник, а не превращать праздники в вечные будни.

— Яша, — задумчиво произнес Горох, погладив бороду. — Философия — удел убогих, двое умных людей на один «Чертог дьявола» — это много… но когда у меня будут такие друзья, как у вас, я буду жить только по праздникам.

Молоденькая официантка вдруг выскочила из кухни и понеслась к скучающим музыкантам. Левшин расстался со своими подружками и присел рядом с Яковом Давыдовичем.

— Давайте накатим! — завопил он на него. — Я с вами еще ни разу в жизни не выпил!

— Витюшка! — ужаснулся Школьник, с омерзением показывая рукой на графин. — Как вы можете такое говорить? Неужели вы хотите моей смерти? Ведь это нельзя пить!

— Почему? — удивился Левшин. — Отличная древесная водка, я вас сегодня с одной старушкой познакомлю.

— Меня? — подскочил Яков Давыдович. — Толя, Евгеша, скажите Витюше, что этим не шутят, разве такое говорят о женщинах?

— Яша, я не знаю, что вы там задумали, — нетерпеливо произнес Горох, — но давайте выпьем, что вы из себя вечно корчите…

— Дорогие друзья! — вдруг ожили музыканты. — Сегодня у нас в гостях друг нашего древнего города Чертоозерска — Яков Давыдович Школьник! Давайте дружно поприветствуем его!

На наш столик направили прожектор, Левшин помахал рукой, и зал разразился аплодисментами.

— Ах, Санюля, Санюля, — прошептал Школьник. — Значит, жив, не может без эффектов.

— Дорогому гостю из Куралесинской филармонии директор нашего ресторана дарит танго их молодости и дружбы! Дамы приглашают кавалеров!

«Когда простым и нежным взором», — разлилась по залу серебряная музыка.

Мы во все глаза смотрели на Якова Давыдовича.

«Ласкаешь ты меня, мой друг», — рассыпалось по залу старинное танго.

Школьник был невозмутим. К нашему столику подошла с бриллиантовым колье на высокой белоснежной шее, в бархатном лиловом платье с глубоким вырезом на спине, удивительно сохранившая остатки былой красоты женщина.

— Яша, — прошептала она ему тихо, стоя за его спиной, — вы разрешите пригласить вас на танец?

Школьник быстро повернулся — и глаза его засветились от счастья.

— Зиночка, — мягко и нежно сказал он, вставая и целуя ей руку. — Вы по-прежнему божественны! Зиночка, как Санюля? Его еще не занесли в Красную Книгу?

— Яша, — искренне улыбнулась она, показывая красивые зубы с перламутровым оттенком. — Вы все тот же.

Он предложил ей руку. Они танцевали старое танго. Серебряная музыка кружилась вместе с ними, обволакивала их и уносила в прошлое.

Давай пожмем друг другу руки -

И в дальний путь на долгие года.

Свет в зале был потушен. Лишь только они одни в луче прожектора легко и плавно плыли по невозвратимым волнам своей молодости. Последние «синие киты» кружились в старом чарующем танго, которое в этом борделе никто не мог танцевать.

— Зиночка, — прошептал взволнованно Школьник. — Вы знаете, как я вас люблю… с Санюлей, но что творится вокруг? Я ничего не понимаю…

— Яша, — краешком губ улыбнулась женщина. — Вы всегда были большим и веселым ребенком.

— Что вы такое говорите?! Ах, Зиночка, как вы здесь пели… неужели все это когда-то было? Как здесь раньше лабали…

— Яша, давайте помолчим, ведь мы еще живы… вы помните то лето… в Лазурном?

— Зиночка, — еле вымолвил Школьник. — Почему вы хотите меня обидеть?

Веселья час и грусть разлуки

Готов делить с тобой всегда

………………………………………

………………………………………

— Все это пойло, — сказал Яков Давыдович официантке, подходя к нашему столику, — отнесите тем, кто сегодня трудился… Как здесь раньше лабали! — покачал он мраморной головой. — Как давно это было, ах, танго, танго…

— Кому? — моргала официантка, безуспешно пытавшаяся понять Школьника.

— Ниночка, — ласково сказала дорогая женщина. — Вы особенно не напрягайтесь, когда слушаете Яшу. Отдайте все, что стоит на столе, музыкантам.

— Яша, — обернулась она к Школьнику. — Что же вы кочумаете, как не родной, предложите мне руку. Санюля вас уже заждался.

За все это время даже Левшин не проронил ни слова. У нас забрали графин, шницели и отнесли на сцену к музыкантам.

— Яша, — кинулся вдогонку опомнившийся Горох. Дайте червонец, не лишайте меня своего покровительства!

— Толя! — ужаснулся Школьник. — О чем таком вы говорите? Вы что, хотите меня разорить?

Женщина слушала Яшу и весело смеялась.

— Яша, — нежно произнесла она, положа руку ему на плечо. — Вы неисправимы, милый Яша.

Мы сидели за пустым столом, на котором не было даже крошки хлеба. На нас начали показывать пальцем.

— Я уважаю Якова Давыдовича! — вскричал Левшин. — Но я заплатил за водку! Где она? Почему ее пьют другие? Горох, вы что, с ним сговорились?

— Я знаю Яшу с ледникового периода, — хмыкнул Горох. — Но что он может сделать в ближайшие пять минут, я не знаю.

— В общем, я пошел к крошкам! — яростно воскликнул Левшин. — Вы как хотите, Яша думает…

Витюшка не успел договорить. Пожилой метрдотель, которого здесь видели исключительно по праздникам, с самой приятной улыбкой подлетел к нам и красивым баритоном пожелал приятного вечера. Левшину показалось, что над нами смеются.

Горох криво усмехнулся, погладил бороду, провел рукой по залысине и язвительно спросил:

— Это кто попросил вас об этом? Передайте Яше, что наш стол помнит о нем, его танец до сих пор стоит перед глазами, и пусть вернет графин, который он у нас отнял.

Страстную речь грузчика-философа метрдотель просто отказался слушать. Он взмахнул указательным пальцем, и вместо серого рубища на стол легла черная, сверкающая серебром, с какими-то немыслимыми разводами скатерть.

Он пошевелил мизинцем — на столе появились приборы, предназначения которых мы просто не знали. Фокусник пошевелил мизинцем другой руки. Наверно, нам принесли салаты. Потом поставили пикантное голубое ведерочко со льдом, хрустальные фужеры, рюмочки… которыми поллитра можно пить месяц.

— Пожалуйста, — выберите кусочек мяса, — пропел метрдотель, когда подъехал повар с тележкой. — Лично я рекомендую вам вот этот… этот…

Мы машинально кивали, заранее со всем согласные.

— Из коньяков я бы вам предложил «Фидж», «Арктик», «Вишневая леди», «И для него»… Из напитков — вафельный сок, манго, укропный… Из фруктов рекомендую…

Мы нервно кивали головами. Вскоре наш стол стал похож на экзотический куст неслыханного и невиданного.

— На десерт, — почти растаял метрдотель, — рекомендую…

«Кто же все это будет башлять?» — с ужасом думал каждый из нас.

Метрдотель в душе, наверно, угорал, глядя на наши рожи, но у него была твердая установка на сегодняшний вечер. Мы сидели, как на похоронах, чинно и скорбно. Левшин не ходил танцевать, Горох, видя, как морщится метрдотель, когда он слишком быстро опрокидывает рюмку с дорогим коньяком, сидел насупясь и глубокомысленно потел.

Весь ресторан восхищался нашим столом и завидовал. Мы вели светскую беседу, тусклую и никому не понятную. Гудел Витюшкин рок-н-ролл, но он не показывал вида, что ему до смерти хочется потанцевать. Важный и респектабельный метрдотель отбивал охоту у его знакомых подходить к нашему столику, он висел над нашими головами, как грозовая туча в ясный день.

Свет в зале внезапно потух и прозвучало объявление:

— Дорогим артистам Куралесинской филармонии от администрации ресторана «У озера».

Пауза затянулась, и к нашему столику, который стоял в самом центре зала, начала приближаться траурная процессия со свечами. Свет так же внезапно загорелся, мы

увидели перед собой двух официантов, державших над нашими головами огромный торт с горящими свечами.

Я посмотрел на своих друзей. У них в глазах застыла шкал тоска. Они бы отдали все на свете за возможность вернуть назад свои шницели и графин с пойлом, и чтобы строгий, внушительный метрдотель, подливающий нам по своему усмотрению по капле коньяка, навсегда исчез, откуда он появился. Вечер закончился так же торжественно, как и начался. Метрдотель распахнул перед нами двери ресторана, и мы чинно и трезво вышли в фойе гостиницы.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15