Я с любопытством оглядывался, так как никогда прежде здесь не бывал. Через приоткрытую дверь умывальни я увидел два большущих деревянных чана для мытья. В каждом из них зараз могло поместиться несколько таких молодцов как Джон Уорд. Мы миновали пару кладовок, потом прошли мимо помещений для всякой прислуги. В комнатах для кравчих, подавальщиков еды и буфетчиков стояли длинные столы и довольно удобные скамьи; в помещении же для прислуги, выполнявшей черную работу на кухне, было далеко не так уютно. Летом там наверняка царила жара и духота, а зимой было сыро как в могиле. Однако в каждой комнате стоял бочонок с элем, и я знал, что кормят всех слуг без исключения сытно.

На стенах висела всевозможная утварь: кочерги, мотыги, фонари, маканые свечи, одежда и многое другое. Переходы и коридоры были плохо освещены, зато суеты и оживления хватало. Повсюду сновали слуги. Жизнерадостный гомон голосов наполнял воздух.

Наконец мы добрались до огромной кухни, где на открытых очагах готовился ужин для гостей. Прямо за кухней располагался Большой зал. Мы прошли через буфетную и по узким деревянным ступенькам небольшой лестницы поднялись на балкон, откуда можно было наблюдать за танцующими. Мы уселись на пол и сквозь щели в гобеленах, прикрывающих перила лестницы, принялись наблюдать за танцующими.

Я ужинал в Большом зале на прошлое Рождество. В камине пылало огромное полено, сжигаемое в сочельник. Было шумно и весело. Теперь зал представлялся мне намного больше. Потолки казались неимоверно высокими и свисавшие с них флажки слабо шелестели под легкими сквозняками, гулявшими по залу. Звуки эти, однако, можно было слышать лишь когда замолкал оркестр, а музыканты играли усердно и громко. Чуть гнусаво пели струны кифар, глухо бухали барабаны. Гости танцевали галлиард, а когда зазвучала мелодия лаволты, я не смог удержаться от смеха. Во время этого танца партнеры совершают прыжки, а кринолины и фижмы дам не очень подходят для подобных телодвижений. Танцующие напоминали марионеток, которых дергает за веревочки неопытный кукольник. Я много слышал о красоте и элегантности придворных костюмов, но должен признаться, что был разочарован — клиновидные корсажи удлиняли талии и на мой взгляд портили фигуры дам. Мужские костюмы понравились мне гораздо больше. Кэти, судя по всему, не замечала никаких недостатков, с восхищением взирая на все происходящее.

— Ну, разве не прелесть? — восклицала она. — Я жду — не дождусь, когда наконец меня возьмут ко двору. Королева чудно танцует и обожает маскарады. Я их тоже обожаю. А-а, вот и леди Говерн. Интересно, какого цвета у нее на самом деле волосы? Наверное уже седые. Надеюсь, я не доживу до такой старости.

— Тебе нечего волноваться. Ты всегда будешь прекрасна, Кэти.

Она обернулась и пристально посмотрела на меня.

— Ты повзрослел, Роджер и научился делать комплименты. Ты и в самом деле так думаешь?

Я испытывал восхитительно волнующее чувство, сидя рядом с нею в темноте. Мужество стало возвращаться ко мне.

— Кэти, ты будешь меня ждать? — спросил я.

Она снова внимательно посмотрела на меня, а потом покачала головой.

— Я не могу ничего обещать. Ты уезжаешь и будешь отсутствовать два года. Может быть дольше. При дворе много мужчин. Я могу влюбиться. Сейчас очень легко дать слово, но потом я могу об этом позабыть. Я не хочу, чтобы так случилось. Если дашь слово, его нужно держать. Поэтому я не хочу сейчас ничего обещать.

Я наблюдал за танцующими щеголями и мрачно размышлял о том, что рано или поздно Кэти влюбится в какого-нибудь юношу при дворе.

Она прервала мои грустные размышления, прошептав.

— Нам пора уходить отсюда.

Я поднялся с пола и помог подняться Кэти. Должно быть на лице моем отразились все обуревавшие меня чувства, потому что Кэти тихонько сжала мою руку.

— Не нужно так переживать. Я ведь не сказала, что обязательно полюблю другого. Быть может, я не встречу никого, кто стал бы мне дороже чем… чем воспоминания о тебе.

Было уже очень поздно, и мы решили, что вряд ли встретим кого-нибудь, если пройдем через замковый двор.

Возможно Кэти просто не решалась совершить еще одно путешествие через Длинную Галерею. Поэтому мы вышли из дверей буфетной во двор и осторожно углубились в темный сад. Не было видно ни зги, и я наступил ногой на оброненный кем-то мячик. Я так хлопнулся затылком о землю, что увидел небо в алмазах. Случилось все это в высшей степени не кстати, ибо я как подобает влюбленному, получившему жестокий удар, вышагивал с видом мрачным и гордым — и тут вдруг такой конфуз. Кэти рассмеялась. Я разозлился еще больше, но тут комизм ситуации дошел и до меня. Я тоже засмеялся.

— Бедный Роджер, — произнесла Кэти.

Когда мы вернулись в гостевую палату, Джон уже сидел за столом и ужинал. При виде Кэти он отодвинул кубок с вином и поднялся во весь свой огромный рост. С минуту он смотрел на нее, потом повернулся ко мне и произнес с укором.

— Роджер, каким же ты оказался скрытным хитрецом и притворой. Ведь ты мне сообщил только, что она очень хороша собой. — Потом он снова повернулся к Кэти.

— Вы — госпожа Кэтрин Лэдланд. Юная дама, о которой я, как оказалось, слышал совершенно недостаточно. Меня зовут Джон Уорд. Я бедный капитан без всякого положения в обществе и с этой минуты ваш самый преданный слуга и восторженный поклонник.

Бывало ли у вас такое чувство, будто вы присутствуете при похоронах собственного счастья? Думаю, нечто подобное испытал старый король Генрих, когда ему сообщили о том, что его вторая жена Кэтрин изменила ему с каким-то молодым придворным красавцем. Таких глаз у Кэти я еще не видел. Но разве могло быть иначе? Джон был так огромен и привлекателен. Ястребиный нос, смелый рот и сверкающие голубые глаза делали его неотразимым. Он был рожден, чтобы завоевывать преданность мужчин и любовь женщин. О моей преданности ему нечего было и говорить. Что ж, вполне возможно, что и Кэти подарит ему свою любовь.

Я никогда не бывал в театре, но сейчас мне неожиданно в голову пришла мысль, что все мы — действующие лица какой-то пьесы и участвуем в некой немой сцене.

Джон первым нарушил молчание.

— Не сомневаюсь, вы слышали обо мне лишь самое худое. Вам говорили, что я уговорил вашего друга Роджера уйти со мной в море и собираюсь сделать из него такого же пирата, каким и сам являюсь.

— Нет, — ответила Кэти, по-прежнему не отрывая от него глаз. — Я слышала о вас лишь самые лучшие отзывы, капитан Уорд.

— Счастлив слышать это, — заявил мой друг. — Я был бы очень огорчен, если бы дело обстояло иначе. Но я слышал, госпожа Кэтрин, что вы скоро отправитесь в Лондон ко двору. Интересно, измените ли вы тогда свое мнение обо мне. Ведь там принято во всем соглашаться с королем Иаковом.

— Нет, — ответила Кэти, — даже там не изменю.

— А что вы думаете о решении нашего отважного Роджера, пожелавшего как и я связать свою судьбу с морем.

Кэти бросила в мою сторону быстрый взгляд, потом ее глаза снова устремились на Джона.

— Пока еще мне трудно сказать, — ответила она. — Сначала я была против, но сейчас мне… мне кажется, я лучше понимаю его побудительные мотивы.

— Отлично сказано, — заявил Джон. — Он наклонился и хлопнул меня по плечу.

— Живи мы лет двести назад, ты бы попросил у своей дамы разрешения носить ее цвета, а я, — он взглянул на Кэти и медленно добавил, — быть может поборолся бы с тобой за эту честь.

Кэти густо покраснела.

— Я должна идти. Уже очень поздно.

Но Джон не собирался заканчивать беседу. Он заполучил благодарную аудиторию и желал выговориться.

— Я вот размышляю о будущем, которое нас ждет, — начал он. — Вашу судьбу, госпожа Кэтрин, предсказать не так уж трудно. Вы станете придворной красавицей, и многие кавалеры будут добиваться вашей любви. Вам будет не так просто сохранить воспоминания о двух скромных моряках, посвятивших свою жизнь борьбе за восстановление морской мощи Англии, пришедшей в упадок после смерти великой королевы. Тем не менее мне почему-то кажется, что вы не забудете нас. Что касается Роджера, то у него есть голова на плечах, и он, я убежден, сможет стать признанным предводителем флибустьеров. Или добьется высокого положения при дворе, если пожелает оставить морскую стезю. В этом случае, я уверен, у него не найдется соперников, пожелай он носить цвета упомянутой мною дамы. Что касается меня, то я не отличаюсь излишней скромностью и осмелюсь утверждать, что в настоящее время вряд ли кто лучше сумеет заменить этой стране великого Дрейка. Простые англичане не осудят меня, даже в том случае, если король Иаков пошлет меня на эшафот. Мою судьбу предсказать легче всего, ибо нет сомнений, каким путем я пойду. Нет сомнений и в другом — в моей вечной преданности госпоже Кэтрин.

Как ни велико было мое восхищение Джоном, его длинная речь вызвала у меня некоторое раздражение. Он явно красовался перед Кэти. Было ясно однако, что на нее это произвело впечатление. Она была слишком смущена, чтобы что-либо ответить ему. К моему облегчению появившийся Бессон прервал эту не очень приятную для меня сцену.

— Уже поздно, — произнесла она наконец. — Отец наверняка думает, что я давно ушла спать.

Она мельком взглянула на меня, потом ее взгляд задержался на Джоне, или, быть может, мне так просто показалось, и вышла из комнаты. Разговаривая с нами, она выглядела совсем взрослой, но теперь, глядя ей вслед, я видел, как по крутой каменной лестнице спускается моя прежняя маленькая Кэти. И поймал себя на мысли, что именно такой я и хочу ее видеть.

— Ты поужинал, Роджер? — спросил Джон.

Ферк Бессон бросил взгляд на стол и фыркнул.

— Думаю, если он успел это сделать, ему здорово повезло. — Ферк был прав. Тем, что осталось на столе не смог бы поужинать и воробей. Баранина исчезла, а от пирога с телятиной осталось лишь несколько корок. Засахаренных фруктов тоже как ни бывало. На отсутствие аппетита Джон явно не жаловался.

Когда слуга нагрузил поднос пустой посудой и вышел, Джон вернулся к своему креслу и вытянулся в нем в полный рост.

— В наших планах произошли кое-какие изменения, — объявил он. — Мы останемся здесь до завтрашнего вечера. Разумеется, нас никто не должен видеть. Сэр Бартлеми явно нервничает. Чрезмерный риск его пугает, и он очень надеется на то, что короля удастся убедить посмотреть сквозь пальцы на наши действия. Завтра вечером мы отправимся отсюда, чтобы нанести два очень важных визита. Один в Лондон. Другой… — он сделал паузу и заговорщически подмигнул. — Как ты думаешь, куда мы отправимся еще, мой храбрый Роджер? В Теобальде.

— В Теобальде? — воскликнул я. — В королевский замок?

— Да, мой храбрый Роджер. Мы отправимся в королевский замок. Но, разумеется не для того, чтобы встретиться с самим королем. Это чересчур рискованно. Зачем лишний раз искушать его… Нет, мы должны побеседовать с тем молодым человеком, о котором я уже упоминал. — Джон с сомнением посмотрел на меня, как бы сомневаясь, стоит ли посвящать меня в дальнейшие детали. — Возможно ты еще слишком молод, чтобы узнать всю правду о нашем короле. У него… как бы тебе сказать… есть некоторые странности… он любит окружать себя… э-э… молодыми людьми. У того, о ком я говорю румяные щеки, кудрявые волосы и стройные ноги, как у учителя танцев. Говорят, король исполняет любую его прихоть. Сэр Бартлеми надеется, что этому молодому человеку удастся уговорить своего господина не очень гневаться на нас. Мне же со своей стороны придется пообещать, что изрядная часть нашей будущей добычи будет оседать в пустой королевской казне.

Я слышал много всяких разговоров и пересудов о нашем королеве, но до конца их не понимал. Поэтому и сейчас не желая показаться невеждой, я перевел разговор на другую тему, спросив с кем мы должны встретиться в Лондоне. Джон пустился в новые объяснения. На этот раз он говорил явно с большей охотой.

— Это человек совсем другого пошиба, — начал он. — Ты, конечно помнишь Ника Била? Совсем никчемный малый был этот Ник и остался бы форменным ничтожеством, кабы ему не повезло. — Я был полностью согласен с Джоном. Ник Бил еще в школе считался воришкой, постоянно бегал за нами и все время скулил.

— Так вот, Ник сейчас в Лондоне и превратился в настоящего щеголя. Но увидеться мы должны не с Ником, хотя встречи с ним нам тоже не миновать, а с человеком, который стоит над ним. Это глава преступного мира Лондона. Его называют Справедливым Хозяином. Времена меняются, и преступный мир изменяется вместе с ними. Преступники сегодня хорошо организованы. В каждом городе имеется свой Хозяин. Он обладает не меньшей властью, чем наши жирные увальни в Уайтхолле. Да, Роджер, есть настоящие короли преступного мира. Каждый воришка, который срезает кошельки должен отдавать часть своей добычи в общий фонд. Так же и ночные грабители и нищие, побирающиеся на улицах, и владельцы таверн и притонов, где джентльмены испытывают свою удачу за игорным столом. Так вот, нам придется встретиться с этим плутом, потому что он один способен обратить добычу отнятую нами у испанцев в звонкую английскую монету.

Вид у меня был, наверное, весьма озадаченный, и потому Джон принялся более подробно разъяснять мне смысл своей последней фразы. — Дело в том, что захватить добычу еще полдела. Представь себе, мы берем испанский корабль, трюмы которого доверху забиты богатыми товарами. Гобелены, золотая посуда, ценная мебель, шелка и атласы, изделия из кожи, порой даже драгоценные камни. Что нам с ними делать? Не могут же сэр Бартлеми и его друзья открыть лавку в Чипсайде или сбывать их с рук как странствующие ирландские торговцы. Вот Справедливый Хозяин и берет все в свои руки. И надо сказать, он в состоянии продать товары по хорошей цене, хотя нам достанется не больше половины выручки. Тем не менее, это для нас единственный выход. Мне необходимо переговорить с этим типом и заключить сделку.

Я испытал невольное чувство разочарования. Мне и в голову не приходило, что у морской романтики может быть столь малопривлекательная изнанка. Я рисовал себе нашу жизнь как справедливую и открытую борьбу с испанцами на море за честь английского флага, за освобождение наших соотечественников, превращенных в подневольных рабов на испанских галерах. А тут вдруг оказывается, что мы должны вступать в какие-то сделки с преступниками. Джон прочитал эти мои мысли и ободряюще похлопал меня по коленке.

— Ничего страшного в этом нет, парень. Таким же образом приходилось поступать и Дрейку и Кавендишу, и даже самому сэру Уолтеру Рэли, который томится сейчас в Тауэре. Старая королева умела поторговаться и всегда получала немалую долю добычи. И вообще, Роджер, пора тебе расстаться с розовыми иллюзиями юности. Нужно уметь смотреть в глаза суровой правде жизни. И это касается не только моря. Думаешь при дворе царят тишь да гладь, да божья благодать? Как бы не так! Тебе пришлось бы стать свидетелем многих безобразных сцен. Лжи и скандалов там пруд пруди. И вообще запомни: что на море, что на суше — пиратства везде хватает.

Я старался переварить это не очень приятное заявление и поэтому ничего не ответил. Джон переменил тему разговора, заметив нарочито небрежным тоном.

— Твоя Кэти — премилая девочка. Возможно тебе разумнее будет остаться дома и жениться на ней.

— Боюсь, Кэти не для меня, — ответил я.

— Почему ты так думаешь?

— Ты ведь сам говорил, что ее отец — богатый человек. Взгляни на все, что нас здесь окружает, и ты поймешь, почему. Зачем сэру Бартлеми нужен такой зять как я? Что у меня есть?

— Деньги — еще не все. Если бы к тому времени, когда сэр Френсис Дрейк завоевал свою наивысшую славу, он еще не был женат, самый богатый и знатный род в Англии почел бы за честь породниться с ним. Великие подвиги ставят героя в один ряд с самыми богатыми и знатными.

— Стало быть, если появится новый Дрейк, у него будет шанс… Ты меня имел в виду, когда высказал это предположение?

Он спокойно взглянул на меня.

— Сказать по правде, Роджер, я имел в виду вовсе не тебя.