Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Тень Микеланджело

ModernLib.Net / Триллеры / Кристофер Пол / Тень Микеланджело - Чтение (стр. 7)
Автор: Кристофер Пол
Жанр: Триллеры

 

 


– Ну и как тебе все это понравилось? – осведомился Валентайн, когда они возвращались через двор.

– Это что, проверка на наблюдательность и сообразительность? – спросила Финн.

– Если хочешь.

– С чего мне начать?

– С начала, конечно.

– В его кабинете пахло трубочным табаком, но я не увидела трубки.

– Да, я тоже это заметил.

– По-моему, он не хотел, чтобы мы шли в его маленький музей через школу, потому что там кто-то был и ему не хотелось, чтобы мы этого кого-то увидели. Возможно, как раз курильщика.

– Что-нибудь еще?

– Думаю, насчет Краули он наврал. Если проверить, наверняка выяснится, что Краули учился у «серых братьев».

– Продолжай.

– Мне кажется, он лгал и насчет этого полковника Гэтти. Ручаюсь, он знает больше, чем говорит.

– Почему ты так думаешь?

– Точно не скажу. Но мне кажется, что директор по какой-то причине хочет отвести от него внимание.

– Что-нибудь еще?

– Ничего особенного, если не считать того маленького холста на стене. Интересная вещица. Мне показалось, что это одна из выполненных между делом работ Пикассо.

– Это работа Хуана Гриса.

– Кубиста?

Грис, испанец, как и бывший его соседом в Париже Пикассо, наряду с Жоржем Браком являлся одним из основоположников этого художественного направления. На втором курсе Финн прослушала несколько лекций о его творчестве. Если Валентайн не ошибся, картина на стене стоила уйму денег.

– Если картина подлинная, это неподписанный холст тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Ее здесь просто не может быть.

– Почему? – спросила Финн. – Может быть, это очередной щедрый дар бывшего ученика?

– Сомнительно, – ответил Валентайн. – Она была похищена нацистами в тысяча девятьсот сорок первом году из Галереи Вильденштейна в Париже, и с той поры о ней никто не слышал и никто ее не видел.

– Как же она здесь оказалась?

– Еще одна тайна, верно?

Они подошли к арендованной машине. «Таурус» по-прежнему оставался на месте. «Ягуар» исчез.

– Мы можем предположить, что «таурус» – это машина мисс Мимбл.

– А я думала, что «ягуар» принадлежит Уортону.

– Я тоже так думал, пока не увидел за его письменным столом сделанную с воздуха фотографию школы. На ней ясно виден довольно большой жилой особняк, примостившийся позади основного здания. Жилище директора.

– Так кто же хозяин «ягуара»?

– Человек, который курил трубку в кабинете Уор-тона как раз перед нашим приходом.

– Черт, – пробормотала Финн. – Нам следовало запомнить номерной знак.

– Это был номерной знак Организации нью-йоркских ветеранов Второй мировой войны. 1LGS2699.

Почему-то тот факт, что Валентайн запомнил номер, ничуть ее не удивил.

– Полковник Гэтти?

– Возможно. Это довольно легко выяснить. Он кинул Финн ключи.

– Поведешь машину.

Она открыла дверцу и села за руль. Валентайн уселся с другой стороны, вытащил из-под сиденья портативный компьютер и подключил его к автомобильному электрическому гнезду. Когда компьютер загрузился, Валентайн задействовал беспроводной модем и без труда вошел в базу данных Нью-Йоркского департамента автотранспорта. Финн проехала по длинной подъездной дороге, а потом свернула на другую, которая вела назад, к автостраде. За эти несколько минут Валентайн выяснил все, что хотел.

– Это Гэтти. Он живет неподалеку от Музея естественной истории.

– Быстро, однако, все выяснилось.

– Все, что умеют делать афганские террористы, умею и я, только лучше.

Валентайн ухмыльнулся, выключил компьютер и закрыл его.

Они направились обратно в Нью-Йорк.

ГЛАВА 20

Опускалась ночь, и в фиолетовом небе над головой уже кружили ночные птицы, выискивая добычу и издавая призывные крики. Однако усадьба не погрузилась во мрак, а, напротив, была залита ярким светом дюжины установленных на высоких столбах сторожевых фонарей, работающих, судя по пыхтению, от маленького передвижного генератора. Оказывается, у кого-то было достаточно бензина, чтобы невесть зачем освещать эту идиотскую усадьбу, делая ее легкой мишенью для пролетающих над головой самолетов союзников или проходящих патрулей. Правда, маршруты союзной авиации почти никогда не прокладывались в такой близости от границы Швейцарии, да и никаких патрулей, кроме их отряда, в округе не было. Это была мертвая зона, где война если и шла, то лишь в виде мелких спорадических стычек.

Лагерь на открытом воздухе без костра они разбили под деревьями, воспользовавшись для прикрытия остатками старой каменной ограды, почти скрытой зарослями ежевики. Один из шпионов, Таггарт, без конца нашептывал что-то Корнуоллу, который кивал и делал пометки в маленьком блокноте. Все прочие уминали походный паек, консервы «М-3» (тушеные овощи с мясом) или «М-1» (бобы с говядиной). В холодном виде это была страшная дрянь, да и в подогретом ненамного лучше. Правда, сержанта это уже не волновало: после того как он лопал подобное дерьмо в течение трех лет по всей Европе, его вкусовые рецепторы стали все равно что картонными. Дерьмовая кормежка наполняет желудок не хуже хорошей еды и выходит точно так же: подтерся и пошел.

Чудо из чудес, но Корнуолл действительно обращался к нему:

– Сержант.

– Сэр?

– Нам нужно будет подобраться к этой ферме поближе.

– Нам, сэр?

– Вам и патрулю. Сколько людей вам нужно? «Ну и дурацкий же, на хрен, вопрос! Мне нужна вся долбаная армия США, если у тебя она есть, чтобы поделиться». Свет немецких фонарей отсвечивал от очков чертова придурка, так что казалось, будто у него вовсе нет глаз. Голос его походил на монотонный бубнеж какого-нибудь учителя истории, хренова всезнайки.

– Что вы хотите узнать, сэр?

– Надо разведать ситуацию, сержант. Сколько солдат, сколько оружия, все в таком духе.

– Хорошо.

Опять им предстоит подставлять головы и за все отдуваться, а Корнуолл, Макфайл и Таггарт будут сидеть в безопасном месте и толковать об искусстве. Боже праведный!

Он выбрал Тейтельбаума и Рейда, потому что они умели держать рот на замке. Сразу после захода луны все трое перебрались через живую изгородь и прокрались под последними деревьями к узкой грязной дороге перед самой усадьбой. На это ушел почти час. Дорога проходила по самому краю разливавшихся от фонарей лужиц света, и придорожная канава по темную ее сторону представляла собой достаточно надежное укрытие от часовых.

Сержант достал бинокль и медленно провел им слева направо. Все было точно таким же, как и раньше, только располагалось ближе. Он увидел проем в заросшей ежевикой каменной стене, столбы и несколько расщепленных кусков дерева – все, что осталось от ворот усадьбы. С левой стороны торчал хорошо видимый часовой, выглядевший несчастным в парусиновом дождевике с надвинутым капюпюном, хотя дождь уже не один час как прекратился. Сержант заметил огонек сигареты, двигавшийся дугой от руки человека ко рту. Сейчас этот малый представлял собой легкую мишень для желающих посчитаться за Хейза, но кому вообще было хоть какое-то дело до Хейза? Если снайпер по-прежнему находится на колокольне аббатства, он заметит вспышку у дула и снимет сержанта так же легко, как раз, два, три. Нет, это всего лишь рекогносцировка, не более.

Сержант понял также, что через эту сучью каменную стену задолбаешься перебираться. Высоченная и вся заросла колючей ежевикой. Сунешься туда – и повиснешь, как хренова птаха в сетях птицелова. Как ни крути, а придется идти через передние ворота, если, конечно, вообще выполнять это дерьмовое указание. С другой стороны, стоит сказать об этом Корнуоллу или кому другому из этих умников офицеров, они, скорее всего, так и сделают и полезут напролом, и тогда немцы всех их покрошат.

Еще до Франции кто-то сказал ему: знать больше – значит иметь больше. Сержант велел Тейтельбауму и Рейду оставаться на месте, дал им вечерний пароль и сообщил, что вернется через некоторое время. Если они закурят и дадут снять себя снайперу из руин аббатства, сами виноваты: на дежурстве не курят.

Сам он снова скользнул под деревья и двинулся на север. Ему довелось видеть большую карту, имевшуюся у Корнуолла, и он знал, что существует некоторая вероятность того, что один из хваленых «тигров» появится на дороге и разнесет их всех в пух и прах из своего 88-миллиметрового калибра. Но пока что сержант не встречал этих бронированных чудовищ и сомневался, что повстречает. Самым грозным, что ему удалось здесь увидеть, была старая закопченная танкетка, с виду относившаяся еще ко временам гражданской войны в Испании, башня которой торчала над какой-то канавой на вершине холма. Что же до хлыщей из Бюро стратегических служб, то хрен с ними, лишь бы не наделали глупостей. Лучше таскаться с ними, чем штурмовать окопы или лезть под танки. Он не герой, это уж точно. На данный момент единственное, чего ему хотелось, это отбыть свой срок службы, а потом вернуться обратно в Кэнэрси.

Он пробирался среди деревьев, глаза автоматически проверяли местность на наличие растяжек и иных ловушек, уши благодаря долгой практике фильтровали каждый звук. Мозг его работал в своего рода автоматическом или автономном режиме, скорее зверином, чем человеческом, готовом реагировать на любое движение, любую тень, любой шорох, которые не относились к естественному порядку вещей. В конце концов он добрался до очередной дренажной канавы, той, что вела к кульверту – дренажной штольне, проходившей под дорогой к полю на другой стороне. Если где-то на подступах к усадьбе и можно было наткнуться на мины или еще какие-нибудь ловушки, то в первую очередь здесь, но ни черта подобного здесь не было. Таблички на грузовиках говорили об их принадлежности к СС, но это, конечно, была полная чушь. Ни эсэсовцы, ни даже самая обыкновенная армейская пехтура не оставили бы подступы к своему лагерю без всякого прикрытия, как эти остолопы. Он тщательно осмотрел местность: никаких окурков, никаких спичек или пищевых отходов, никакой вони или лужицы мочи, которые выдали бы ходящего по периметру часового. Ничего.

Он улыбнулся себе, довольный тем, что оставил остальных позади. Здесь происходило что-то чудное, что-то столь же непонятное, как Корнуолл и его два так называемых лейтенанта.

Сержант присел на корточки возле кульверта, всматриваясь в почву. При этом маленьком отряде он состоял уже более шести месяцев: его и остальных отозвали из Антверпена сразу после освобождения Голландии и бог знает по чьему приказу приписали к Джи-2. С тех пор они шастали по Европе и по большей части разговаривали с какими-то людьми. Ничем даже отдаленно похожим на выполнение боевых заданий в этом подразделении и не пахло. Две недели назад они сидели в пятидесяти милях от Кобленца, дожидаясь, пока англичане примут решение, но тут Корнуолл что-то унюхал, подскочил, будто ему шило в задницу угодило, и велел всем двигаться на юго-восток, держа нос по ветру, что твой хренов енот. Вопрос, что ой учуял? Уж не фальшивое ли подразделение СС с шестью машинами «опель-блиц» посреди баварского захолустья?

На данном этапе войны такой пожиратель горючего, как «блиц», способный по хорошей дороге двигаться со скоростью самое меньшее тридцать миль в час, был на вес золота, и это заставило сержанта думать быстрее. У этих грузовиков было какое-то особое назначение и документы, не иначе, без этого они никак не могли продвинуться так далеко на юг, откуда имелась возможность направиться в сторону Швейцарии, Италии или Австрии. Русские находились к востоку, союзники к западу, и немцев сжимали с обеих сторон, выдавливая, как прыщ. Скорее всего, они собираются двинуться в Швейцарию, поскольку Италия уже капитулировала и на очереди оккупация Австрии. Выходит, их цель – озеро Констанс, находящееся не более чем в шестидесяти милях отсюда.

Сержант посмотрел через кульверт, прикидывая, какими еще осложнениями может оказаться чревато его любопытство. Скажем, груз на этих шести «опелях» действительно ценный и, скажем, Корнуолл решил им завладеть. Ладно. Правда, тут возникал реальный вопрос: что он намеревался делать со своей добычей потом? Его официальная миссия заключалась в том, чтобы отыскивать пропавшие ценности и по соответствующим каналам возвращать найденное законным владельцам, но тут было над чем подумать. Может быть, теперь, когда война идет к концу, разумнее не валять дурака, а позаботиться о собственном будущем. Может быть, теперь каждый за себя, а? Может быть, пора парню из Кэнэрси отхватить от этого жирного пирога кусок и для себя? Очень может быть.

Сержант опустил руку к кобуре у бедра. Трое записных штафирок с офицерскими нашивками, умников, не имеющих отношения к армии, которых дома, на гражданке, наверняка дожидаются тепленькие местечки, не составили бы для него особой проблемы. Проблема в другом: что он будет делать с этими шестью грузовиками? Вопрос серьезный.

Он поднялся на ноги. Рассвет наступал довольно быстро, и стелившийся по земле туман уплывал сквозь деревья множеством рваных клочьев. Шесть грузовиков, и совсем недалеко от швейцарской границы: можно управиться за день, от силы два. Об этом стоило подумать.

Он еще раз присмотрелся сквозь рваный туман к дальнему входу в усадьбу, и ему показалось, будто в проеме ворот движется какая-то фигура. Он поднял бинокль. Часовых видно не было, а вот человек в проходе оказался генералом. Чертовым генералом, в полной форме, вплоть до красных лампасов на галифе! Правда, с виду этот тип был слишком молод, лет сорока, не больше, с острыми, ястребиными чертами. Может быть, своего рода маскарад? «Генерал» остановился у края ворот, и на виду появилась вторая фигура. Женщина в свитере и головном шарфе. Малый в мундире зажег ей сигарету. Теперь они над чем-то смеялись. Местная, жена или дочь кого-то из усадьбы? Или спутница тех, кто прибыл с колонной? Шесть грузовиков «опель», поддельный генерал и женщина. И что все это значит?

ГЛАВА 21

Местом жительства Гэтти оказался шестиэтажный дом в Вест-Сайде, на Шестьдесят второй улице, выглядевший так, будто его несколько сотен лет назад перенесли прямиком с какого-нибудь канала в Амстердаме. Слева с ним соседствовал особняк из красноватого песчаника, справа – большой многоквартирный дом. Парадный вход находился в цокольном этаже, и им пришлось спуститься вниз, в маленький колодец, окруженный оградой из кованого железа. Дверной молоток представлял собой крепившуюся на петле огромную черную руку, сжимавшую что-то вроде пушечного ядра, в середине которого находился немигающий глаз.

Валентайн дважды ударил молотком в массивную дубовую дверь. Изнутри донеслось эхо, потом послышался звук шагов по камню.

– Жутковато, – пробормотала Финн. Валентайн улыбнулся.

– Представляешь, какие деньжищи надо иметь, чтобы позволить себе такой дом в Вест-Сайде?

У них над головами зажегся свет, и после недолгой паузы дверь отворил человек лет семидесяти в простом черном костюме. У него были сильно поредевшие седые волосы, темные, много повидавшие глаза и тонкие губы. От верхней губы к носу тянулся шрам, открывая желтый передний зуб. Этот человек родился в ту пору, когда операций на заячьей губе еще не делали и подобный дефект внешности был обычным делом.

– Мы хотели бы поговорить с полковником, если вы не возражаете, – сказал Валентайн. – Это имеет отношение к Францисканской академии. Как мне кажется, он недавно там побывал.

– Подождите, – пробормотал человек.

Голос его звучал чуть гнусаво, но слова выговаривались отчетливо. Он закрыл перед ними дверь. Свет погас, и они остались в темноте.

– Подозрительный дворецкий, – сказала Финн. – Вид у него пугающий.

– Он не просто дворецкий, но и телохранитель, – указал Валентайн. – У него наплечная кобура. Я заметил ее, когда он повернулся.

Спустя всего несколько мгновений привратник-телохранитель вернулся и впустил их внутрь. Они последовали за ним в мрачный, мощенный плитами холл со старомодными настенными канделябрами, поднялись по широкой лестнице с вытертыми дубовыми ступенями и оказались в огромном холле на главном этаже. Он был высотой в два этажа и представлял собой нечто среднее между церковным нефом и пиршественным залом баронского замка. Потолок украшала лепнина в виде декоративных пучков плюща и винограда, стены на три четверти высоты были покрыты темными дубовыми панелями, пол устилали широкие доски. На одном конце комнаты три арочных окна с тяжелыми рамами смотрели на Семьдесят вторую улицу, тогда как на другом конце более дюжины окон поменьше, поднимавшихся от пола до потолка, выходили на маленький, обнесенный стенами садик, темный, если не считать двух или трех маленьких светильников, вделанных в углы.

Стены холла украшали десятки картин, по большей части кисти «малых голландцев»: скрупулезные архитектурные пейзажи де Витте, домашние интерьеры де Хоха, морские пейзажи Кейпа и мрачные замки Хоббемы. Единственным исключением было большое полотно Ренуара – голова юной девушки, – занимавшее почетное место над черным, выложенным плиткой камином.

С галереи второго этажа, опоясывавшей помещение с трех сторон, свисали геральдические знамена, в каждом из четырех углов стояло по полному комплекту вороненых доспехов. Яркий красный ковер покрывал большую часть пола, и на нем стояли друг против друга два больших кожаных дивана, выдержанных в карамельно-коричневых тонах. Между кушетками, покоясь на большой распластанной шкуре зебры, стоял квадратный кофейный столик с рамой из тикового дерева и столешницей из квадратов тяжелой кованой бронзы. На расставленных там и сям ломберных и журнальных столиках красовалась всякая всячина, от фотографий в серебряных рамках до искусно декорированных золотых портсигаров и как минимум трех – во всяком случае, столько попалось на глаза Финн – серебряных куммайя.

– Я вижу, вам нравятся мои вещи.

Голос раздался откуда-то сверху. Финн подняла голову и увидела смотревшего на них с галереи старика с тяжелым подбородком. Потом он исчез, послышался тихий гудящий звук, и через несколько секунд человек появился в дальнем конце комнаты. Он был одет в весьма официальный костюм, вышедший из моды лет тридцать назад. Его волосы, на удивление густые и черные, словно намазанные гуталином, были причесаны в стиле Рональда Рейгана, большие голубые глаза выглядели выцветшими и бледными. Узловатые кисти рук были усеяны коричневыми родимыми пятнами. При ходьбе он тяжело опирался на трость, оканчивающуюся треножником, и слегка подволакивал правую ногу, а левое плечо у него было чуть-чуть выше правого. Несмотря на отсутствие седины или лысины, не оставалось сомнений, что ему уже за восемьдесят. Используя левую руку, он сделал жест тростью.

– Садитесь, – любезно промолвил старик, указывая на коричневые кожаные диваны.

Финн и Валентайн последовали его приглашению. Для себя старик выбрал массивный деревянный стул с прямой спинкой, стоящий под прямым углом к ним. Дворецкий-телохранитель появился со старинным серебряным кофейным сервизом, поставил его перед ними и исчез.

– Эдуард Уинслоу, – сказал старик. – Его часто путают с Полом Ривере.

Он извлек из кармана шишковатую бриаровую трубку и разжег ее черной, с откидной крышкой зажигалкой времен Второй мировой войны, натренированным движением защелкнул крышку и выдул облачко дыма с яблочным ароматом.

«Одна тайна разрешилась», – подумала Финн.

– Правда, Уинслоу гораздо более ранний, чем Ривере, – заметил Валентайн. – И лучше, на мой взгляд, в малых формах. Ривере был слегка мелодраматичен, как и его политика.

– Вы разбираетесь в серебре?

– И политике, – улыбнулся Валентайн. – Особенно мелодраматического типа.

– Кто ваша молодая и удивительно хорошенькая спутница?

– Меня зовут Финн Райан, полковник. Мы пришли к вам по поводу куммайя, который вы преподнесли в дар францисканцам.

– Вы имеете в виду тот, что в конечном итоге оказался воткнутым в горло бедного Алекса Краули? – Старик рассмеялся. – Я бы и сам сделал это с огромным удовольствием, но сильно сомневаюсь, чтобы мой артрит позволил мне это, не говоря уже об апоплексическом ударе, который поразил меня примерно год тому назад. Увы, я уже не тот, что был раньше.

– Вы знали Краули? – спросил Валентайн.

– Знал, и достаточно хорошо для того, чтобы относиться к нему с неприязнью. Он был из тех, кого у нас, коллекционеров, принято называть статистиками. Занимался искусством, но не любил и не чувствовал его.

– А как вы с ним познакомились? – спросила Финн. – Через музей или через францисканцев?

Старик устремил на нее долгий, почти хищный взгляд, от которого по коже у нее побежали мурашки.

– Ни то и ни другое. Впрочем, это к делу не относится. Оглянитесь по сторонам, мисс Райан. Я правильно назвал ваше имя? Я живу ради искусства. Я очень много его покупаю. Если покупаешь произведения искусства в таких масштабах, как я, то часто оказывается, что перехватываешь что-нибудь у организаций вроде фонда Паркер-Хейл. У них имелся ряд работ «малых голландцев», а это как раз то, чем я интересуюсь.

– За исключением Ренуара, – заметил Валентайн, кивнув на картину над камином.

– Да, я купил его почти в конце войны.

– О, – неопределенно сказал Валентайн и замолчал. Гэтти был собирателем – вульгарным, если судить по декору его гостиной, – а все коллекционеры любят прихвастнуть.

– Вообще-то говоря, в Швейцарии.

– Странно, там вроде война не велась.

– Ничего странного. Я представлял армию при Алене Даллесе, в Берне.

– Правда?

– Да. «Рыцарь плаща и кинжала». Большая часть нашей тогдашней работы и сейчас остается под грифом «секретно».

– Даллес курировал миссию Бюро стратегических служб. Как сюда вписывается Ренуар?

Полковник, похоже, был удивлен тем, что Валентайн знает так много. Он поднял бровь, потом улыбнулся.

– В Европе было очень много произведений искусства на продажу. До, во время и после войны я просто пользовался возможностью того, что можно назвать избытком предложения на рынке. Но это приобретение было сделано на абсолютно законных основаниях.

– Никто и не говорил, будто это не так, – мягко ответил Валентайн.

– Я и сейчас время от времени совершаю покупки.

– И у кого?

– У Галереи Хоффмана, – ответил Гэтти. Финн сделала легкое движение. Валентайн как бы случайно положил руку ей на колено и оставил ее там. Финн не знала, что ее больше потрясло: прикосновение руки Валентайна или название галереи. Ведь именно Галерея Хоффмана значилась в компьютерном файле как источник приобретения рисунка Микеланджело. Это было еще не разгадкой тайны, но, по крайней мере, добавлением очередного элемента к складывающейся головоломке. Кинжал, францисканцы, связь Гэтти с Краули и теперь швейцарская художественная галерея – все было взаимосвязано. Связи прослеживались, но реально это мало что объясняло.

– Не кажется ли вам несколько странным то, что убийца счел необходимым проникнуть в школу в Коннектикуте, чтобы заполучить орудие убийства, которое он пустил в ход в Нью-Йорке?

– Насколько мне известно, это случайность. Кинжал был похищен в одном месте, потом объявился в другом. С тем же успехом убийца мог приобрести этот нож в здешнем ломбарде. И вообще, похититель кинжала и убийца вовсе не обязательно один и тот же человек.

– Полагаю, что, если бы вы защищались в суде, эти доводы были бы приняты во внимание.

– Но я ведь не в суде, и весьма маловероятно, чтобы мне пришлось там оказаться, – отозвался Гэтти.

– Да, пожалуй, – ответил Валентайн и легонько постучал пальцем по колену Финн.

Потом он встал, и она последовала его примеру. Старик остался сидеть. Седовласый телохранитель появился сам по себе, как будто Гэтти нажал какую-то скрытую кнопку.

– Берт, проводи этих двух людей.

Старик одарил их холодной улыбкой, а телохранитель подвел к парадной двери.

– Что это вообще было? – спросила Финн, когда они уже шли к взятой напрокат машине. – Вы так и не спросили его ни о чем, кроме Ренуара. И откуда вы узнали, что есть связь с рисунком?

– Я узнал этого Ренуара, – ответил Валентайн. – Мне доводилось видеть его раньше.

– Где?

– Там же, где и Хуана Гриса. В Международном бюллетене Регистра изящных искусств. Ренуар исчез вместе с пейзажем Писсарро в тысяча девятьсот тридцать восьмом году. Предположительно был отправлен из Амстердама в Швейцарию, но туда так и не прибыл. Да… – Он помолчал. – Надо же, два пропавших шедевра в один день! По-моему, это уже перебор.

ГЛАВА 22

Верхний этаж здания «Экслибриса» оказался настолько же просторным, насколько переполнены были остальные. Вернувшись от Гэтти, Валентайн вызвал большой грузовой лифт, и они молча поднялись вверх. Выйдя из лифта, Финн обнаружила перед собой пространство площадью в пять тысяч футов, напоминавшее сцену из какого-то фильма Феллини. Одно огромное, с высоким потолком помещение вело в следующее. Стены первого были отделаны под кирпич, а посреди стола с огромной черной столешницей из цельной мраморной плиты красовалась ярко-красная китайская ваза. Оттуда они вошли в широкий коридор, украшенный неоновыми скульптурами Джона Калика на темно-зеленых стенах и круглыми китайскими коврами на поблескивающем черном плиточном полу. В третьей зоне, очевидно гостиной, китайских ковров было еще больше, а на дальней стене висело огромное сюрреалистическое полотно Сидни Гольдмана с обнаженными фигурами и монахинями.

Присев на кушетку, Финн огляделась по сторонам. Валентайн исчез за углом и спустя несколько минут вернулся, неся поднос, на котором было два огромных многослойных сэндвича и пара бутылок пива с длинным горлышком.

– «Блэц»?

– Из Висконсина, – улыбнулся Валентайн. – Я учился в Мэдисоне, там к нему и пристрастился.

– Мой отец преподавал в Университете штата Висконсин, – сказала Финн, сделав глоток пива.

Она откусила кусок сэндвича и стала жевать, глядя на сидящего напротив Валентайна.

– Верно, – кивнул Валентайн. Он отпил из своей бутылки, но лежавший на подносе сэндвич проигнорировал. – Там-то я с ним и познакомился.

– А как вы с ним познакомились?

– Он был моим профессором по антропологии.

– Когда это было?

– В конце шестидесятых – начале семидесятых.

– Наверное, он был молод.

– Да. Я тоже, и даже моложе. Он рассмеялся.

Финн откусила еще сэндвич и отхлебнула еще пива. Она обвела взглядом окружающие ее мебель и художественные произведения, подумала о куске нью-йоркской недвижимости, на верхнем этаже которого сидела, а потом и о Валентайне. От всего этого у нее голова шла кругом. И правда, это уже перебор.

– Вы ведь купили этот сарайчик не на доходы от продажи старых книг, мистер Валентайн?

– Просто Майкл, и это прозвучало как пассивно-агрессивное утверждение, мисс Райан.

– Не стоит наводить тень на плетень. Вы ведь не ограничиваетесь тем, что торгуете книгами и проводите исследования?

– Да.

– Вы вроде как шпион, верно?

– Шпион?

– Разведчик, да?

– Ну, в общем, не совсем.

– А мой отец, кем был он?

– Профессором антропологии.

– Когда он умер, его тело привезли хоронить в Колумбус.

– Да?

– Его хоронили в закрытом гробу. В то время я не особенно задумывалась об этом. Я с ума сходила от осознания того, что никогда больше не увижу его лица.

Валентайн промолчал.

– Но потом, гораздо позже, я начала задумываться о тех местах, где он бывал, – всегда политически нестабильных, всегда опасных, и тогда мне пришло в голову: почему он в закрытом гробу, когда у него якобы произошел совершенно невинный сердечный приступ?

Валентайн пожал плечами:

– Он умер в джунглях. Возможно, потребовалось время, чтобы доставить его останки в цивилизованный мир.

– А может быть, у него отсутствовали ногти, или его подвергали пыткам, или в гробу вообще не было тела моего отца.

– Значит, ты думаешь, что твой отец был шпионом?

– Я из Колумбуса, штат Огайо. Мои преподаватели говорили, что я склонна мыслить прямолинейно. Ни черта тут не поделаешь, так у меня голова устроена: выстраиваю факты, как костяшки домино, группирую и смотрю, что из этого имеет ко мне отношение. И какое. В данном случае моя мать дает мне ваш номер телефона, вы определенно не занудный старый букинист, и вы были студентом моего отца… может быть, больше чем студентом. Мой анализ неверен? Я ошибаюсь? Моего приятеля убивают, на меня нападают, мой бывший босс кончает тем, что ему втыкают в глотку кинжал, а вы и бровью не ведете… Майкл.

– Ты говоришь точно как он.

– Кто?

– Твой отец. Он обычно просчитывал факты на пальцах, точь-в-точь как ты.

Он улыбнулся. Финн опустила глаза и поняла, что она делала руками. А потом покраснела, вспомнив, как отец что-нибудь объяснял за обеденным столом и его руки играли друг с другом, один палец на другом. Когда заканчивались пальцы, заканчивалась обычно и лекция.

Финн закрыла глаза, неожиданно ощутив безмерную усталость. Она совершенно выбилась из сил. Чего ей на самом деле хотелось, так это найти кровать, рухнуть на нее и не вставать месяц или даже больше. Сколько времени прошло? Двадцать четыре часа? Тридцать шесть часов? Примерно столько. Как вспышка молнии. Как будто в один момент ты ехал в машине, а в следующую секунду оказался обернутым вокруг телефонного столба. В жизни так не бывает, во всяком случае, не должно быть. Она все делала правильно, получала хорошие оценки, чистила зубы как положено, из стороны в сторону и вверх-вниз, не ездила на красный свет, так что всего этого… просто… не должно было… случиться.

Она открыла глаза.

– Не надо больше вешать мне лапшу на уши, Майкл. Я не играю в игры, и я не играю в Холмса и Ватсона. Речь идет о моей жизни – или, может быть, о моей смерти. Об убийстве. Я хочу знать правду. И я хочу знать, кто вы такой, черт возьми.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16