К а с а т к и н. Верно, Толя! Не пускать! Что такое? Суп? Отменяется. Тут у нас есть кое-что поинтереснее. Милуша, распорядись-ка, родная. Толя, давай, милый, помоги...
      В о с т р я к о в. Здравствуйте, Людмила Прокофьевна.
      Л ю д м и л а. Здравствуйте, Анатолий Акимович. Сияете вы как серебряный самовар, - приятно посмотреть.
      В о с т р я к о в. Разрешите считать за комплимент?
      Л ю д м и л а. Как вам угодно будет. Ты лососину покупал?
      В о с т р я к о в. Я.
      Л ю д м и л а. Оно и видно. Что же не попросил нарезать?
      В о с т р я к о в. Для скорости. (Пауза.) Вы бы хоть поздравили, что ли...
      Л ю д м и л а. Поздравляю. Не заносись только.
      В о с т р я к о в. Прохладно.
      Л ю д м и л а. По погоде.
      В о с т р я к о в. Директор - так тот меня обнял, поцеловал...
      Л ю д м и л а. Тем более. Куда же мне после директора... Колбасу ты покупал?
      В о с т р я к о в. Нет. А что?
      Л ю д м и л а. Ничего. Очень хорошая.
      В е н ц о в а (подошла к Людмиле). Ваш брат не хочет нас познакомить, но мы обойдемся без него, правда? Венцова.
      Л ю д м и л а. Очень приятно. Леонтьева. Вы не подумайте, пожалуйста, что он всегда такой, он у нас мальчик вежливый... Микола, поди сюда, не ходи как потерянный. (Обняла брата за плечи.) Он ведь у нас еще маленький.
      Н и к о л а й. Не вяжись, Людмила. Отстань.
      Л ю д м и л а. Это он при вас хорохорится. Я же говорю - маленький.
      В е н ц о в а. Разве вы старше?
      Л ю д м и л а. Когда была жива мама, я была младшая. А теперь приходится быть старшей.
      В е н ц о в а. Давно умерла ваша мама?
      Л ю д м и л а (тихо). В войну. Летом сорок первого мама с тетей Милой, младшей сестрой, поехали к бабушке под Харьков, а обратно выбраться не смогли, ну и попали под оккупацию. Угнали их в Германию. Мама там и погибла, а тетю Милу в сорок пятом привезли больную. Она сперва хорошо поправилась, а прошлой весной вдруг ей опять хуже стало, слегла и уже больше не встала.
      Н и к о л а й. Ну зачем ты, Милка? Ларисе Федоровне это совсем не интересно.
      К а с а т к и н (подошел). О чем разговор? (Венцовой.) Я их обеих знал, и Ксению Петровну и Людмилу Петровну - умница была, а уж красавица, - Милка хороша растет, а покойница лучше была. Эх, нет у меня литературного дара, интересный, понимаешь, роман можно бы написать - и с любовным моментом и на высоком идейном уровне. Вообрази себе, Ларочка, секретарь нашего парткома Алексей Плотовщиков, мой друг, к слову сказать, колоритнейшая фигура, страстно влюбился в ихнюю тетку, два года добивался ответного чувства, покорил сердце, двадцать первого июня - свадьба, двадцать второго - война... Интересный факт: это я ведь их и познакомил. Мила, роднуша, куда же ты?
      Л ю д м и л а. Некогда, Николай Иванович. Хозяйство.
      В е н ц о в а. Вы очень интересно рассказываете, но боюсь, что сейчас все сядут за стол, и я ничего не успею. Николай Прокофьевич, пожалуйте сюда. Станьте здесь. Так. Теперь возьмите в руки какую-нибудь деталь.
      Н и к о л а й. Какую?
      В е н ц о в а. Это все равно. Востряков, подите сюда. Станьте рядом. Смотрите не на меня, а на него. На него и немножко на деталь. Как будто вы обсуждаете или спорите. Например, Леонтьев предлагает делать по-своему, а Востряков не согласен. (Востряков смеется.) Не понимаю, что здесь смешного?
      Л ю д м и л а. Тяжелую задачу вы ему задали - с Ми-колкой спорить.
      К а с а т к и н. Ох, Людмила, поссоришь ты их!
      Л ю д м и л а. Я-то не поссорю. Ну а бутылки - я, что ли, открывать буду?
      В е н ц о в а. Черт! Свет никуда не годится. Придется с магнием. (Протягивает Ковако магниевую лампу.) Держите.
      К о в а к о. Я?
      В е н ц о в а. Вы. Выше держите. Востряков, нельзя ли посерьезнее? Так хорошо. (Вспышка магния.) Подождите, сейчас сделаем дубль. Что вас так веселит?
      Н и к о л а й. По-моему, у вас затвор не закрылся.
      В е н ц о в а. Не может быть. (Рассматривает аппарат, щелкает затвором.)
      Н и к о л а й. Дать отвертку?
      В е н ц о в а. Как просто! Здесь ужасно сложный затвор - придется завтра ехать к мастеру.
      Н и к о л а й. Дайте-ка сюда аппарат.
      В е н ц о в а. Умоляю - осторожнее. Это ведь "Контакс".
      Н и к о л а й. Ну и что? (Разбирает аппарат.) Толя, дай кусочек замши. Вон в ящике...
      В е н ц о в а. Вы знаете "Контакс"?
      Н и к о л а й. Сейчас будем знать.
      К дому подъехала машина.
      Л ю д м и л а. Товарищи, прошу... Извините, что по-студенчески...
      К а с а т к и н. Внимание! Кажется, Алексей Плотовщиков пожаловал. Я ему сегодня при людях говорю: Алексей, ты, конечно, большой человек, но отрываешься, ох, отрываешься!.. Давай, говорю, родной, заедем к старику.
      Вошли Плотовщиков и Частухин. Плотовщикову около
      пятидесяти, рослый, ходит легко, чувствуется сила.
      Лицо с резкими, крупными чертами, угрюмоватое и
      насмешливое, лицо страстного человека. Мощный голос.
      Частухину лет сорок пять; он худ, сутуловат,
      некрасив, но в лице угадывается ум, доброта. Очень
      мягкая манера говорить.
      П л о т о в щ и к о в (Касаткину). Ты что тут про меня болтаешь? (Всем.) Здравствуйте! (Частухину.) Заходи, Вячеслав, не стесняйся, здесь все свои. Здравствуй, Прокофий Андреевич. Давно я у тебя не был.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. С прошлой весны. Я и то думаю: загордился или, может, рассердился на что?..
      П л о т о в щ и к о в. Положим, ты этого не думаешь, не так глуп. Так что нечего зря и говорить. Трудно мне было к тебе ходить... (Взглянул на портрет.) Увеличивать отдавал?
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Нет, это Микола, сам.
      П л о т о в щ и к о в. Мила, поди сюда. До чего же ты на свою покойную тетку стала похожа... Ну, ладно. Мальчики-то, а? Коля - Толя? Вот тебе и Коля! Счастливый ты человек, Прокофий. Завидую. Оба мы с тобой вдовцы, но у тебя - дети. И хорошие дети. (Оглядывается.) Смотрите-ка, у них тут пир горой. Вячеслав Алексеевич, мы с тобой по бокалу шампанского выпьем, я полагаю?
      Ч а с т у х и н. Я-то выпью. А ты не будешь.
      Л ю д м и л а. Товарищи, ну что же это такое? Торопили-торопили, а теперь все расползлись. Папа! Толя! Дядя Леша! (Пытающемуся ускользнуть Ковако.) Товарищ инспектор, назад! Я не разрешаю.
      К а с а т к и н (в упоении). Правильно, Людмилочка, так их!.. Прошу всех поднять бокалы! Разрешите мне...
      П л о т о в щ и к о в. Ставьте бокалы, друзья. Это - надолго.
      К а с а т к и н. Алексей Георгиевич, не зажимай, брат! Я и тебя не побоюсь. У меня душа ликует, я должен высказаться.
      В о с т р я к о в. Две минуты!
      К а с а т к и н. Не уложусь. Эх ты, Толя! Брут ты после этого. Вот, ей-богу, люди! Итак, я предлагаю выпить за наших молодых товарищей, новаторов, скоростников-универсалов, добившихся следующих показателей... Братцы, караул! (Роется в портфеле.)
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Погряз, Николай Иванович.
      Н и к о л а й. Николай Иванович, есть охота!
      К а с а т к и н (вытащил смятый лист). Вот. Нет, не то...
      П л о т о в щ и к о в. Знаем показатели. Валяй дальше.
      К а с а т к и н. Пожелаем же, товарищи, нашему дорогому Коле и не менее дорогому Толе, чтоб их имена прогремели на весь Советский Союз, чтоб они вышли в большие люди, в министры, в депутаты, в лауреаты, чтоб они прославили и себя и наш завод...
      В о с т р я к о в. Регламент!
      К а с а т к и н. Пожелаем же... Ну вот, перебили. В чем была моя мысль? Ну вот - теперь забыл.
      П л о т о в щ и к о в. Потом вспомнишь. Выпили, братцы.
      Чокаются, пьют.
      К а с а т к и н. Прошу налить по второй. Закусывайте, товарищи, не стесняйтесь. Алексей Георгиевич, родной, разреши я тебе налью...
      Ч а с т у х и н. Нет, он больше пить не будет.
      П л о т о в щ и к о в. Кто тебе это сказал?
      Ч а с т у х и н. Хочешь опять нагнать давление? Пей. Я все Нине скажу.
      П л о т о в щ и к о в. Ладно, отстань. Не буду. Никого так не боюсь, как твою Нину Павловну.
      Ч а с т у х и н. А я - ни капельки. Что?
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Разрешите мне сказать.
      К а с а т к и н (вопит). Тише, тише!..
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Спасибо вам, дорогие товарищи, что пришли порадоваться нашей радости. Спасибо вам за сына. А тебе, Микола, вот мой завет: люби свой завод, держись за него, завод тебе еще нескоро тесен станет.
      П л о т о в щ и к о в. Хорошо, очень хорошо. Люблю старика.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. И - не спеши. Николай Иванович тебя в министры прочит, а ты - не торопись. Министров много не требуется, на мильон людей одного хватает, и есть из кого выбрать. Это дело беспокойное, глубокого ума требует, как посмотришь - не всякий к нему призвание имеет, а знающему рабочему везде почет, на него цена не падает. (Снял с полки "пробу" - сверкающий стальной куб, приложил угольник.) Вот. Куб - он всегда и есть куб. Против этого не поспоришь.
      Ч а с т у х и н. Поспорю.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Любопытно.
      Ч а с т у х и н. Дайте посмотреть. (Взял куб, приложил угольник, взглянул на просвет.) Идеально. Но точность - от силы пять соток, а ваш сын давно уже ведет счет на микроны. Приходите ко мне в лабораторию, и я докажу вам, что это не куб.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Не куб? А что же это?
      Ч а с т у х и н. Неправильный шестигранник.
      В о с т р я к о в (хохочет). Убил! Что, Андреич? Отстаешь от жизни.
      П л о т о в щ и к о в. Смотри-ка, Прокофий. Именинник-то? Уже по плечу тебя хлопает.
      В о с т р я к о в. Я - по-дружески...
      П л о т о в щ и к о в. Помоложе дружка не нашел? (Улыбнулся, поднял бокал.) Будьте здоровы, ребята.
      Подъехала еще машина. В дверях появилась Вера
      Ермолаева. Лет ей примерно столько же, сколько
      Николаю. Она подвижная, темпераментная. Горячий блеск
      глаз, звонкий голос. Ее встречают восторженно.
      В о с т р я к о в. Верочка, иди скорее к нам! Вере шампанского!
      В е р а. Тише, девочки! (Дружный хохот.) Тьфу! Так привыкла своими девчонками командовать, что все время забываюсь. Во-первых, я вам не Верочка, а лицо официальное. (Вошла.) Товарищи! По поручению нашей профсоюзной организации... Громова!!
      В дверях показалась тщедушная девица, держа в руках
      огромную корзину цветов.
      Ну, куда ты пропала? Что я тебе велела? Как скажу "товарищи!" - так сразу вноси.
      Г р о м о в а (виновато). Она тяжелая, Верочка.
      В е р а. А шофер на что? Дорогой товарищ Леонтьев, Николай Прокофьевич! Профсоюзная организация горячо поздравляет вас с достигнутыми показателями и желает вам дальнейших успехов на благо нашей Родины. Колечка, голубчик!.. (Поцеловала его.) Это от двух тысяч женщин и девушек нашего завода. На платок, вытри - я тебя накрасила. Толечка, а с тобой я прямо не знаю, как мне быть. Я ведь не знала, что ты здесь будешь, - послала твою корзину на квартиру.
      В о с т р я к о в. Ничего. Соседи примут.
      В е р а. Нет, нехорошо. С корзиной Филатова поехала, ей поручено тебе речь сказать... Ну, ничего - она тебе завтра скажет, а я тебя поздравляю. (Поцеловала его.) Молодец, Толя, прямо не ожидала от тебя. Прокофий Андреевич, Милуша, поздравляю. Не хочу шампанского - от него зубы ломит, мне послаще чего-нибудь. Громовой налейте. Шоферу не надо, он за баранкой. (Пьет.) Тихо, девочки! Тьфу! Ребята, внеочередное сообщение! Имеются две пары билетов в академический театр. Пьеса "На дне" Максима Горького. Партер, второй ряд, за счет завкома. Приглашайте барышень - и марш!
      В о с т р я к о в. Микола, время! Людмила, одевайся!
      Л ю д м и л а. Ну ты - хозяин! "Людмила, одевайся". Может, еще я не захочу с тобой?
      В о с т р я к о в. В театр не хочешь?
      Л ю д м и л а. Меня братик возьмет. Возьмешь, Миколушка?
      Н и к о л а й. Брось ты Тольку дразнить.
      Л ю д м и л а. Ладно уж. Я - быстро. (Исчезает.)
      Н и к о л а й (Венцовой). Видите, не получается у нас с вами беседы.
      В е н ц о в а. Жалко, не хочется откладывать. Если б вы жили в центре мы могли бы встретиться после спектакля.
      Н и к о л а й. Слушайте! А если так - поедемте со мной в театр, в антракте перекурим и поговорим, а после закатимся куда-нибудь, где музыка играет. А, Толя?
      В о с т р я к о в. Правильно.
      Н и к о л а й (Венцовой). Согласны?
      В е н ц о в а. С удовольствием. Но...
      Н и к о л а й. Вы не думайте, что я таким чучелом поеду - я переоденусь. У меня эта операция хронометрирована - одна минута. (Убежал.)
      В е р а (заметно упавшим голосом). Толя, можешь взять мою машину. Я домой на электричке доеду.
      Ч а с т у х и н. Мы вас отвезем, Верочка.
      В е р а. Нет, нет, вам надо на дачу, а мне в город. Громова, скажи шоферу...
      Ч а с т у х и н. Едем, Алексей. Нина ждет обедать.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Просим не забывать. Заходите всегда рады.
      Появился Николай, за ним - Людмила.
      Л ю д м и л а. В этом галстуке ты не поедешь. Слышишь, Микола?
      Н и к о л а й. Почему?
      Л ю д м и л а. Потому что не поедешь. Бедный папа, опять мы тебя бросаем.
      П р о к о ф и й  А н д р е е в и ч. Ничего. Для нашего брата старика телевизор-то лучше всякого театра. Главное дело - ноги в тепле.
      Все уходят. Последним уходит Ковако. В дверях он
      останавливается и приподнимает шляпу.
      К о в а к о. Еще раз - примите благодарность и мои извинения. Инспекция была введена в заблуждение. Поверьте, для меня вопрос чести - выявить клеветников. Я ухожу, но я еще вернусь, чтобы сообщить вам, что они понесли заслуженную кару. И надеюсь, вы еще раз заведете для меня ту пластинку: "Люди гибнут за металл. Сатана там правит бал!" (Исчезает.)
      Картина вторая
      Кафе-ресторан под открытым небом на террасе
      пятнадцатого этажа. Ясная летняя ночь. Ярко горят
      рубиновые звезды Кремля, и четко различимы обведенные
      огненным пунктиром очертания высотной стройки.
      Угловой столик около решетки, ограждающей террасу. За
      столиком - Людмила и Николай Леонтьевы, Венцова и
      Востряков. Перед ними - недопитая бутылка вина,
      фужеры и ваза с пирожными. Невидимый джаз играет
      вальс.
      Н и к о л а й. "Когда труд - удовольствие, жизнь - хороша!" Как он это сказал, а? Я вздрогнул даже... Скажите, Лариса Федоровна, а с вами не бывает так: читаешь хорошую книгу, и вдруг тебя словно током ударит - моя мысль! Моя, только я ее выразить не умел, а вот писатель взял и выточил ее, как деталь из драгоценного сплава, да так, что все точно, ничего лишнего, все сверкает - бери в руки и любуйся... "Ложь - религия рабов и хозяев!" "Правда - бог свободного человека!" Замечательно...
      В о с т р я к о в. Тише ты, Микола. На тебя люди оглядываются.
      Н и к о л а й. А кому я мешаю? Я трезвый, трезвее тебя.
      Л ю д м и л а (Венцовой). По-моему, вам не очень понравилось?
      В е н ц о в а. Нет, я люблю этот спектакль, но, честно говоря, он мне немножко надоел. Я видела его, наверно, раз восемь и в лучшем составе. А главное - я до сих пор под впечатлением дня, проведенного в цехе.
      В о с т р я к о в. Эка невидаль.
      В е н ц о в а. Для вас. А я была потрясена: огромный светлый зал, именно зал, а не цех, умные машины, которые не грохочут, а шелестят, и около них молчаливые люди в белых халатах. Я бывала на операциях у Бурденко и Вишневского, и, знаете, у вас очень похоже на хирургическую.
      Н и к о л а й. Обстановка для работы терпимая.
      В е н ц о в а. Мне стыдно признаваться, но я все-таки до конца не поняла, в чем суть вашего метода.
      Н и к о л а й. Метод - это сильно сказано. Есть кое-какой опыт... Вам разве Толя не рассказывал?
      В е н ц о в а. Рассказывал. Но, по-видимому, я очень тупа. Так что придется вам меня просвещать. Не хочется?
      Н и к о л а й. Не очень. Сейчас потанцевать бы... или почудить.
      Л ю д м и л а. Расскажи, Миколушка, ты же обещал.
      Н и к о л а й. Ну ладно - коротко. Суть дела? Как вам известно, наш цех изготовляет детали для точных приборов. Допуски у нас небольшие, часто порядка одного-двух микронов.
      В е н ц о в а. Невероятно! Микрон - это ведь сотая доля миллиметра!
      Н и к о л а й. Если вам не обидно будет - тысячная. У точности есть много врагов. Грязь, неисправность станка и инструмента отметаем - этих врагов мы побороли. Но вот горе: деталь по официальной технологии проходит больше десятка различных операций, следовательно, должна побывать в десятках рук, на разных станках, ее приходится снимать со станка и наново закреплять - на этом теряется точность, а стало быть, и время. Обычно мы с Толей сводим несколько операций в одну.
      В е н ц о в а. Каким образом?
      Н и к о л а й. По-разному. Например, изготовляем для себя специальные резцы с несколькими режущими кромками.
      В е н ц о в а. Сами изготовляете резцы? Вы же токарь, а не слесарь.
      Н и к о л а й. Без этого нельзя. Приходится и лекала делать, и фрезеровать, и нарезать зубья, и шлифовать. Так что правильнее будет сказать: я резчик по металлу. Мы с Толей вдвоем делаем работу десяти-двенадцати рабочих разных специальностей, а вскоре сможем делать то же самое врозь.
      В е н ц о в а. Но это же кустарщина!
      Н и к о л а й. Как угодно называйте. Только факт налицо - двадцать годовых норм.
      В е н ц о в а. И при этом у вас не бывает брака?
      Н и к о л а й. Совсем.
      В е н ц о в а. Представляю себе, как вас придирчиво контролируют.
      Н и к о л а й. Нас совсем не контролируют.
      В е н ц о в а. Что за вздор! Почему?
      Н и к о л а й. Именно потому, что у нас не бывает брака. Вот. (Вынул из кармана стальной стерженек.)
      В е н ц о в а. Что это?
      Н и к о л а й. Мое личное клеймо. Ставлю свое клеймо - вот так. (Показывает.) И продукция идет на склад мимо отдела технического контроля.
      В е н ц о в а. Удивительно. (Вострякову.) У вас тоже есть такое?
      Н и к о л а й. Будет. А пока мы работаем вместе - продукция идет под одним клеймом.
      В е н ц о в а. Последний вопрос. Кто вам устанавливает расценки?
      Н и к о л а й. Мы сами.
      В е н ц о в а. Вы? Как же вы это делаете?
      В о с т р я к о в. Выражаясь научно: органолептическим путем.
      В е н ц о в а. Как, как?
      Н и к о л а й. Органолептически. При помощи внешних органов. Попросту говоря - на глазок.
      В е н ц о в а. Разве это не кустарщина? Почему вы смеетесь?
      Л ю д м и л а. Дайте сказать бывшей нормировщице. Очень просто - работа мелкосерийная, если выводить цену из официальной технологии - для завода получится чересчур дорого. С ними спорить трудно - их расценки всегда ниже.
      В е н ц о в а. Послушать вас, вы у себя в цехе уже построили коммунизм. Каждому по потребностям...
      Н и к о л а й. В том-то и дело, что пока еще не каждому. Есть низкооплачиваемые, многосемейные - живут трудно. А про себя скажу - мне хватает.
      В о с т р я к о в (вяло). Ну, заврался. Вот болтология...
      В е н ц о в а. Хватает? Понимаю. Вы сыты, хорошо одеты, покупаете книги - но разве это всё? Разве вы можете приобрести комфортабельную квартиру, зимнюю дачу, настоящую машину?..
      Н и к о л а й. Нет, пока не могу. А как вы понимаете "каждому по потребностям"? Как в "Сказке про рыбака и рыбку" - захотел дворец из чистого золота - на? С такими рыбаками коммунизма не построишь - по бревнышку растащат. Человек без совести - тот никогда сыт не будет, а если у человека совесть есть - она меру знает.
      В о с т р я к о в. Путаешь ты...
      Л ю д м и л а. Что такое? Сначала Микола киснул - Толя веселился, теперь братишка разошелся - этот, как туча, мрачен.
      В о с т р я к о в. Я не мрачен. Только я считаю, что в ресторане надо пить, есть и танцевать, а для дел есть другое время и другое место.
      В е н ц о в а. Не сердитесь, Анатолий Акимович.
      В о с т р я к о в. Я не сержусь, а не люблю, когда Микола впадает в телячий восторг и интеллигентщину. "Когда труд - удовольствие, жизнь хороша!" Типично босяцкое рассуждение! Сделай так, чтобы работа мне была приятна... Так все лодыри рассуждают.
      Н и к о л а й. Чудак. Ведь мы с тобой сейчас не на дне, а вон куда забрались - на пятнадцатый этаж. В нашей стране...
      В о с т р я к о в. Что "в нашей стране"? Что ты меня учишь? Я сам знаю - в нашей стране труд почетен, он есть дело чести, доблести и геройства... И верно - без труда у нас не завоюешь ни власти, ни положения, за свой труд ты можешь иметь и деньги, и моральное удовлетворение, и всякое удовольствие. Но путать одно с другим - не надо. (Встает.) Пошли, Милка.
      Л ю д м и л а. Куда?
      В о с т р я к о в. Потанцуем.
      Л ю д м и л а. Видали? По-хозяйски разговаривает. Нет, Толя, не хочется.
      В о с т р я к о в. Что так?
      Л ю д м и л а. Интересный разговор. Ну, а как по-твоему?
      В о с т р я к о в (садясь). При чем тут - по-моему? При коммунизме стирается грань между городом и деревней, между трудом умственным и физическим, - читали кое-что, разбираемся. А вот насчет стирания граней между трудом и удовольствием - об этом я что-то у классиков марксизма не читал.
      В е н ц о в а. А вы как думаете?
      В о с т р я к о в. А я думаю - при коммунизме техника до того разовьется, что люди смогут работать не восемь часов, а один час, ну полтора. А остальное время... они будут полностью принадлежать самим себе.
      Н и к о л а й. Вот тоска-то! А что это значит - принадлежать самому себе? Пирожные есть? Я вот одно съел - и не хочу больше.
      В е н ц о в а. Ого! Ну-ну, любопытно. А как, по-вашему?
      Н и к о л а й. А по-моему - при коммунизме не будет труда безрадостного, однообразного, неинтересного, всю такую работу будут делать машины. А человек будет делать только то, что машина не умеет, - думать, творить. И вот поэтому-то я считаю, что люди не смогут работать один час в сутки. Нет, иногда они будут просиживать дни и ночи, забывая есть и пить, чтобы проникнуть в какую-нибудь загадку природы. Только не будут так стареть, сжигать себя на работе, здоровее будут...
      Громко вступила музыка.
      Л ю д м и л а. Я хочу танцевать.
      Все поднялись с мест. Востряков и Людмила уходят,
      Николай и Венцова идут за ними, но через несколько
      секунд возвращаются.
      В е н ц о в а. Нет, я все-таки боюсь оставлять свой аппарат без присмотра. И, если говорить честно, меня не очень привлекает эта толчея под музыку. Давайте лучше разговаривать.
      Н и к о л а й. Давайте. Только я боюсь, что вам неинтересно будет.
      В е н ц о в а. Как вам не стыдно? Меня никто не заставлял идти с вами. Кстати, я обещала быть сегодня в Доме кино на юбилее одного режиссера...
      Н и к о л а й. И вы не пошли? Из-за меня? Может, вы еще успеете?
      В е н ц о в а. Успею, но не поеду. Поверьте, я не много потеряла. Мы еще немножко поболтаем, а затем вы проводите меня домой. Впрочем, может быть, у вас другие планы?
      Н и к о л а й (расцвел). Нет, что вы... Наоборот, я сам хотел...
      В е н ц о в а. Что хотел?
      Н и к о л а й. Проводить.
      В е н ц о в а. Вы очень застенчивы, Коля?
      Н и к о л а й. Да нет, не сказал бы. Это я только с вами.
      В е н ц о в а. Со мной? А мне кажется, что со мной очень просто. Ведь я солдат - всю войну прошла простым сержантом.
      Н и к о л а й. Ну, теперь мне только и остается перед вами навытяжку стоять.
      В е н ц о в а. Почему?
      Н и к о л а й. Я ведь... не воевал. Просился, не пустили. Это во мне как заноза сидит. Я все понимаю: фронт и тыл едины, и так далее. А уговорить себя не могу. Всегда про это помню. Вот вы - женщина - и с боевым орденом, а я здоровый мужик, ручищи-то вон какие - и не дрался.
      В е н ц о в а (ласково). Выбросьте это из головы. Значит, так было нужно. Надо думать не о прошлом, а о будущем. Скажите, чего вы добиваетесь в жизни? Кем вы хотите стать?
      Н и к о л а й. Кем хочу стать? Как это? Никем я не хочу стать. Я рабочий и хочу быть рабочим.
      В е н ц о в а. Какой вздор! Вы умный, талантливый парень, почему бы вам не пойти учиться.
      Н и к о л а й. Я учусь. Мы с Людмилой на четвертом курсе технологического. Только она на основном, а я на заочном.
      В е н ц о в а. Значит, я права? Было бы глупо, если б вы так и остались простым рабочим.
      Н и к о л а й. Чем быть простым инженером, по мне, лучше быть непростым рабочим. Я люблю резать металл, люблю копаться в механизмах. Вы посмотрите на мои руки, они созданы, чтоб делать вещи, отнимите у них работу - они отсохнут. И не люблю я, когда говорят: "Глядите, Иван-то из простых рабочих в люди вышел". А для меня рабочий - первый человек на земле. (Вскочил, подошел к решетке.) Подите сюда. Посмотрите. Все рабочими руками строено. И звезды эти рабочими людьми сработаны. Другие рабочие их на башни подняли, третьи - огонь в них зажгли. Не было бы рабочих - не было бы Москвы. Вы задумайтесь: Кузнецкий мост, Плотников переулок - почему их так называют? По кузнецам да по плотникам - по предкам моим.
      В е н ц о в а (задумчиво.) А вы интересный парень, Коля.
      Н и к о л а й. Я?
      В е н ц о в а. Вы. И даже очень. Поверьте мне - я кое-что понимаю в людях. (Пауза.) Вы мне очень нравитесь.
      Н и к о л а й. Я - вам?
      В е н ц о в а. Мне редко кто-нибудь нравится, но, когда это со мной случается, я не боюсь об этом сказать прямо. Если б на нас не глазел вон тот официант, я бы вас поцеловала. Вот что: сейчас мы с вами сбежим отсюда и пойдем бродить по улицам. Идет? Почему вы молчите?
      Н и к о л а й. Думаю. Чудно. Жил человек тихо, и вдруг в один день вся жизнь его перевернулась. И хорошо... и - тревожно.
      Занавес
      Действие второе
      ОСЕНЬ
      Воскресное утро на даче у Частухиных. Солнечная
      терраса. Перила заплетены отцветающими настурциями. В
      плетеном кресле - Нина Павловна Частухина 
      сорокадвухлетняя женщина, не молодящаяся, но
      моложавая, всегда очень покойная и приветливая. Перед
      ней - рабочий столик с портативной пишущей машинкой.
      На ступеньках крыльца, подставив лицо под нежаркие
      лучи солнца, сидит Венцова в легкой фуфайке и
      шерстяных спортивных брюках. На коленях полевая
      сумка, заменяющая ей портфель. Где-то поблизости
      молодежь играет в волейбол. Доносятся звонкие голоса,
      визг, смех, судейские свистки и глухие удары по мячу.
      Н и н а  П а в л о в н а. Лара, очнитесь. Готово.
      В е н ц о в а. Как - уже? (Вскочила на ноги.) Нина, вы солнышко, я вас обожаю. Сколько страниц?
      Н и н а  П а в л о в н а. Пустяки - девять.
      В е н ц о в а. Сто семьдесят шесть и девять - сто восемьдесят пять. Шестьдесят фотографий и шестнадцать чертежей.
      Н и н а  П а в л о в н а. Целая книга.
      В е н ц о в а. Ниночка, я просто не знаю, как мне вас благодарить... Это такая наглость с моей стороны...
      Н и н а  П а в л о в н а. Не болтайте чепухи. Когда книгу издадут, разрешаю купить мне пробный флакон духов. Идите играть в волейбол. Я сейчас отнесу Вячеславу последние шесть страничек и приду на вас посмотреть. Когда вы на площадке - я не в силах оторвать глаз.
      В е н ц о в а. Ниночка, милая, не гоните меня. Я лучше посижу с вами можно? Честно говоря, я так волнуюсь...
      Н и н а  П а в л о в н а. Почему?
      В е н ц о в а. Странно, правда? И даже нескромно - ведь метод не мой, книга тоже не моя, и вообще, что я такое - десятая спица в колеснице. И все-таки для меня очень - поверьте, Нина, - очень важно, что нам скажет сегодня Вячеслав Алексеевич, и больше всего на свете я хочу, чтоб нашу книгу напечатали я чтоб мальчики стали лауреатами... Я не могу сейчас всего говорить...
      Н и н а  П а в л о в н а. И не говорите. Я все прекрасно вижу.
      В е н ц о в а. Вы не можете видеть то, чего никто не видит.
      Н и н а  П а в л о в н а. А почему вы так убеждены, что никто ничего не видит?
      В е н ц о в а. Фу, вы меня даже в краску вогнали. (Пауза.) Мы говорим об одном и том же?
      Н и н а  П а в л о в н а. Мне так кажется.
      В е н ц о в а (жест в сторону площадки). О нем?
      Н и н а  П а в л о в н а. Ну, конечно же, Ларочка.
      В е н ц о в а (подбежав, порывисто обняла Нину Павловну). Умница моя! Скажите, Нина, умоляю вас, - только совсем откровенно, - что вы о нем думаете?
      Н и н а  П а в л о в н а. Ничего не думаю. Просто я его нежно люблю, как, впрочем, и Милку и всю их семью. А с Людмилой Петровной я была очень дружна, она и умерла здесь, на моих руках...
      В е н ц о в а. Как я рада, что вы меня не осуждаете. Да, да, да, я старше его на три года, разная среда - разная культура... все это верно, но, в конце концов, мне совершенно наплевать, как я буду выглядеть со стороны. Я ведь не вьющееся растение, я человек независимый, привыкла жить одна, сама себя кормить и одевать - и никому не давать отчета. Так что, вероятнее всего, замуж я за него не пойду...
      Н и н а  П а в л о в н а (вздохнула и погладила Венцову по волосам). Бедняжка вы...
      В е н ц о в а. Почему бедняжка?
      Н и н а  П а в л о в н а. Потому что все это вы про себя выдумали, так в жизни не бывает. Если уж пошло на откровенность, скажите прямо, что твердо решили выйти замуж за Колю Леонтьева и вообще давно хотите замуж, потому что приспела пора, надоело жить бобылкой, потому что от вашей мужской независимости за версту разит одиночеством. И дай вам бог счастья, хорошего мужа и обязательно детей - без них жизнь не может быть полной. (Пауза.) Вы-то его любите?
      В е н ц о в а. Да. А иногда, как подумаю, - н-нет. Ох, разве это можно знать?
      Н и н а  П а в л о в н а. По-моему, можно. Наверно, я очень несложная натура, но разбудите меня среди ночи и спросите: "Нина, кого ты любишь?" - я вам так, без запинки, и отрапортую: "Люблю своего мужа Вячеслава Частухина, считаю его самым умным и благородным из всех, кого знаю. И даже самым красивым".
      В е н ц о в а. Вы счастливая, вам позавидуешь. Ох, не знаю, способна ли я теперь на такое чувство, - оно слишком дорого обходится. Я ведь очень любила... вы его не знаете, он большой человек, генерал, много старше меня, умница, с изумительной биографией... Мы познакомились перед войной на корте, я тогда работала тренером, а потом мы встретились на Первом Украинском...