Ее мир рухнул. Она чувствовала себя в ловушке, как муха в янтаре, мертвая мошка в красивой оболочке, кто-то восхищается ею, другие завидуют, а родители одобряют издалека. Когда Эми осмелилась размышлять об этом, то поняла, что превратилась в окостеневший образец культурного идеала пятидесятых годов: жена, мать, домохозяйка, знающая, щедрая, привлекательная и совершенно лишенная индивидуальности.
      Приглашение на свадьбу разрушило хрупкую лакированную оболочку ее рутинного существования. Джорджина сделала свою судьбу, построила деловую империю, использовав шанс, заставила события развиваться нужным ей образом, и теперь у нее есть Ник Элбет. Так же и Мона. Той хватило сил выгнать Брента, когда их брак незаладился, выстоять после осложнений с пластической операцией, и теперь в Нью-Йорке она играет главную роль в «Травмае «Желание» и рассказывает Эми о влюбленном в нее вдовце-миллионере.
      – Я ненавижу свою жизнь! – звук собственного голоса испугал ее, но она продолжала кричать. – Я ненавижу Лу! Ненавижу Сэнди! Ненавижу Джейнсвил! Ненавижу Флориду! Ненавижу этот дом! Ненавижу Ника Элбета! Я ненавижу…
      Уголком глаза Эми увидела внучку, стоящую на пороге кухни с прижатым к груди плюшевым медведем. Глаза, огромные, как блюдца, маленькое личико сморщилось. Эми подбежала к ней и покрыла щечки поцелуями.
      – Не тебя, дорогая, не тебя, мое драгоценное дитя. Бабушка любит тебя. Бабушка любит каждый твой пальчик.
      – Сок?
      Эми непроизвольно рассмеялась. Дети сегодня говорят «сок» раньше, чем учатся произносить слово «мама». Налив сок и передав любимую кружку Дакоты в ее маленькие пухлые ручонки, Эми немного успокоилась, но не могла смягчить разъедающее сердце чувство потери, утраченных возможностей и тоскливого сожаления. В то лето ей не нужно было так торопиться домой, надо было остаться в Лондоне, попутешествовать по Англии, возможно, съездить в Париж. И в Италию, и в Грецию. Во все остальные прекрасные места.
      Она не должна была позволять Нику Элбету запугать ее. Эми могла встретить и других мужчин. Не надо было так идиотски торопиться замуж за Лу Хамфриза. Если бы она тогда осталась за границей, то не была бы сейчас скучной профессорской женой. В ее распоряжении имелась бы вся Европа – катание на лыжах в Кицбюхеле, уик-энды в Копенгагене или на Дордоне, купание в…
      Телефон прервал ее путешествие в грезах.
      – Что еще?
      – Эми, это ты?
      – Мона! О Господи, извини, что так сразу на тебя накинулась! Должно быть, нервы пошаливают.
      Они разговаривали всего несколько дней назад. Что случилось? Отменили свадьбу?
      – Твой голос звучит не очень-то радостно. Все в порядке?
      – Все прекрасно. Просто немного устала, я думаю… Должно быть…
      – Конечно, конечно, нервы. Мне надоело говорить о нервах. Послушай…
      – Я слушаю, – агрессивность Моны всегда заставляла Эми улыбаться.
      – Я тут подумала. Ты ведь одна из моих самых старых и дорогих подруг, верно?
      – Конечно!
      – Поэтому ты должна приехать в Нью-Йорк на премьеру.
      – Но…
      – Я знаю, ты говорила мне, что Лу принимает экзамены. Но, эй, ты ведь уже большая девочка. Ты можешь сама перейти улицу, верно? Так приезжай в Нью-Йорк. Остановишься у меня. Сидней и я защитим тебя от грабителей. Будет классно. Тебе нужен перерыв, согласна? Семья сможет пережить без тебя несколько дней.
      – Я не знаю…
      – Кроме того, я хочу посадить тебя рядом с моим любимым критиком.
      – Ты имеешь ввиду того, который написал те ужасные вещи?
      – Чего я хочу, так это, чтобы ты обалдела от моей игры и только вздыхала: «Разве она не восхитительна?»
      – О, Мона, – подруга знала, какой застенчивой была Эми.
      – Я всего лишь поддразниваю, малышка. Итак, договорились, хорошо? Ты приезжаешь в Нью-Йорк.
      – Я подумаю.
      Ей придется сделать большее, чем подумать об этом. «Это» – не просто посещение на несколько дней Нью-Йорка. Это случилось в тот самый момент, когда Эми Дин Хамфриз решила уйти из дома. Не навсегда, возможно, но и не на несколько дней премьеры Моны. Месяц или около того, достаточно времени, чтобы изменить перспективы, постичь что-то новое, может быть, «найти себя», как рекомендуют все эти книги по аутотренингу.
      Следующая, более дерзкая мысль пронзила сознание. Боясь потерять смелость, Эми перезвонила Моне.
      – Ты едешь! Хорошая девочка!
      – Ты сказала, что время гастролей будет ограничено?
      – Правильно. Две грандиозные недели.
      – Хорошо. Время подходит отлично. Потом мы сможем полететь в Лондон на свадьбу!
      – Эми, дорогая, ты поражаешь меня!
      – Я поражаю саму себя! – ее колени дрожали. Мона оседлала своего любимого конька.
      – Это будет продолжением прекрасной дружбы. Здесь ждут тебя, малыш! Чао-какао!
      Первый раз в жизни Эми ощущала радость планирования чего-то подлого. Премьера Моны через два месяца. Она будет молчать, а за несколько дней просто скажет Лу, что собирается в Нью-Йорк на грандиозный дебют Моны. Это именно то, что заслуживает он и Сэнди. Потом, когда они как следует помучаются с Дакотой, домашним хозяйством и приготовлением еды, Эми сообщит им, что собирается поехать с Моной на свадьбу Джорджины.
      Она попыталась представить лицо Лу после получения новостей. Эми этим утром проснулась как обычно раньше мужа. Он спал на спине и, казалось, видел сон. Она поняла вдруг, что Лу выглядит ужасно самодовольным. Даже во сне он был так горд собой, что ей захотелось ударить его кулаком. Тем не менее, Эми напомнила себе, что Лу – ее муж, и она должна приложить все усилия для спасения брака.
      Казалось, утро прошло так давно и растаяло вдалеке. Теперь, когда ее поступок остался позади, Эми с трудом верила, что это произошло на самом деле. Мечтая, как делала часто, об уик-энде с Ником Элбетом, она решила дождаться, пока муж пойдет принимать душ и удивить его своим появлением. Обнаженной, конечно. Раздевание под водой – это уж слишком для Лу.
      – Хочешь, чтобы я потерла тебе спину, милый? – Эми открыла стеклянную дверь и стала позади него.
      – Ты с ума сошла? – Лу в ярости оглянулся на нее. – Что на тебя нашло? Забила голову всяким дерьмом, вычитанным в «Космополитене!»
      Он вытолкнул ее из душевой кабины, но она успела заметить след укуса на его бедре. Сейчас, приняв решение, Эми едва верила, что предпочла проигнорировать унижение изгнания из душа, и приготовила завтрак, словно ничего не произошло.
      Она должна посмотреть в лицо правде. Лу становился все более и более беззаботным по поводу своих внебрачных связей. Несколько месяцев назад, когда они повезли Сэнди в ресторан на ужин в честь ее дня рождения, он предложил одну из своих студенток в качестве няни для Дакоты, некую «Милашку-Энн». Королева красоты студенческого городка пришла в длинном спортивном свитере, на котором были изображены сладострастные губы и слова:
      Профессор Хамфриз научил меня всему, что я знаю.
      Если Эми думала, что ее дочь будет смущена, то ошибалась. Сэнди считала, что это просто классно. В ресторане, лучшем в городке, ужин постоянно прерывался шествием студенток, останавливавшихся возле их столика и томно произносивших: «Хай, профессор!» Некоторые знали и Сэнди, но ни одна не подала виду, что заметила присутствие Эми, кивнув или хотя бы бросив на нее взгляд.
      Сэнди сияла от дочерней гордости.
      – Разве не классно, ма?
      Всегда хороший игрок, понимающая жена, Эми тянула свой охлажденный ананасовый коктейль и старалась придать глазам выражение высокой оценки.
      – Без сомнения, твой отец – самый красивый профессор во всем университете.
      – Спасибо, бабуля, – Лу поцеловал ее в щеку, но Эми заметила, что его взгляд остановился на другом столике.
      Именно тогда ей страстно захотелось найти в себе смелость и рассказать мужу и дочери о своем уик-энде с Ником Элбетом, дав им понять, что они не единственные секс-символы в семье.
      – Прости, что не представляю тебя, Эми. Я не помню их имена.
      Сэнди оглушительно засмеялась. Отец и дочь обменялись восхищенными улыбками.
      – Ма, ты должна просто смириться в этим. Все девчонки безумно страстно влюблены в папу.
      Теперь была ее очередь предложить, чтобы Лу поучился кое-чему у Ника Элбета. Но ее достоинство не позволило этого. По той же причине Эми никогда не упоминала поцелуй Боба Кастиса на факультетском пикнике. Она знала, что Лу видел их, но никогда не сказал об этом ни слова. Сейчас ей было достаточно, что ее дон-жуанистый муж убедился в привлекательности своей жены для других мужчин.
      По мере продвижения праздничного ужина и увеличения числа ухмыляющихся девиц, Эми барахталась в поисках спасения своего попранного «Эго».
      – Это не Боб Кастис? Там, за угловым столиком?
      Лу и Сэнди обернулись. Эми знала, что это не Боб Кастис, просто она придумала такой способ напомнить Лу об украденном поцелуе.
      – Этот гад!
      – Правда? Он так хорошо отзывался о тебе! Глаза по-бычьи наливаются кровью. Наконец-то, ревность.
      – И когда это он так хорошо отзывался обо мне?
      – О, не помню. Должно быть, в тот день, когда звонил спросить, не могу ли я порекомендовать хорошего садовника.
      – Ты, наверное, знаешь, что Боб – профессиональный бабник. Думаю, он просил тебя о встрече. Где-нибудь выпить чашечку кофе? Я слышал, он прекрасный эксперт по кофе.
      Эми удивило, что врать так легко.
      – Действительно, он упоминал новое итальянское кафе.
      – Ну? – потребовал продолжения Лу, Сэнди пристально смотрела на мать.
      – Что, ну?
      – Ты встречалась с ним?
      Эми не спеша сделала последний глоток коктейля.
      – Как я могу, дорогой? У меня на руках Дакота.
      – Ты бы лучше почаще об этом вспоминала.
      Именно после разговора в ресторане она задумалась к начала понимать, почему Лу так настаивал на продолжении образования Сэнди, пока бабушка сидит дома с малышкой. В действительности, он хочет чтобы Эми целыми днями была занята, и ей не хватало бы времени на собственные интересы. Заботясь о Дакоте, добренькая старенькая бабушка не сможет ходить на романтические ланчи с мужчинами типа Боба Кастиса.
      На самом деле Боб Кастис и романтические ланчи представляли для нее небольшой интерес. Эми увлеклась другой идеей, хотя, как всегда, притворялась, что это не очень важно. Лу прозвал этот замысел «магазинным сумасшествием». Ко времени рождения Дакоты две преподавательские жены пригласили ее стать их партнером и совладелицей маленького магазинчика, который планировали открыть у нового парка.
      Эми нуждалась именно в таком деле. У нее были время и деньги для развития проекта, а также энтузиазм и энергия для достижения успеха. Она готова к напряженной работе, но оказалась не готова к грубым протестам Лу. Как могла она просто подумать о такой трате денег и времени? Эми что, воображает себя леди Джорджиной? Она и две другие дурочки считают, что единственной их заботой будет ставить подписи, а дальше все пойдет, как по маслу? А как насчет него? И Сэнди? И малышки? Семья – ее главная ответственность.
      – Скажи им, чтобы забыли об этом. Все они хотят только одного – твои деньги, получить их любым способом. Пусть найдут другого простака!
      Аргументы. Ссоры. Повышенный тон. Сарказм. Они расстроили ее, Эми всегда не любила и избегала конфликтов. Обычно, это означало поражение, но не на этот раз. Магазин, конечно, пользовался быстро растущим успехом. Но, даже, если бы затея провалилась, Эми насладилась бы брошенным вызовом и полученным опытом.
      Ясно, что ей нужно разбить шаблонный образ. Увлечение работой в Коалиции женщин Джейнсвила стало другой мишенью для недовольства Лу. Необходимость заботиться о Дакоте не являлась помехой, Эми брала малышку с собой. Казалось, Дакота и другие дети чувствовали важность происходящего. Они тихо играли, причиняя минимум недовольства, пока женщины, представительницы всех этнических групп, проводили семинары по проблемам наркотиков, СПИДа, абортов, избиения жен, насилия, безграмотности и плохого обращения с детьми.
      Мероприятия в Коалиции давали выход ее уму и традиционной для янки потребности служить отечеству.
      Вначале Лу терпел участие Эми в женском движении, слушая в пол-уха ее отчеты за ужином. Позже, когда она была избрана в совет директоров и ее фото в окружении соратниц напечатали в местной газете, Лу сорвался. Он не поздравил ее, как она ожидала.
      – Этим женщинам больше нечего делать. Они все разведены или вообще никогда не были замужем.
      Старая песня: «У тебя есть муж, дом, семья. Мы должны стоять на первом месте».
      Позиция Сэнди была такой же непримиримой.
      – Посмотри реально, ма! Ты же хочешь, чтобы я получила диплом, так ведь?
      Вместо заботы о ребенке дочь сейчас занималась сдачей требуемых восемнадцати зачетов для получения диплома по социологии, а сверх учебной программы посещала кучу всяких клубов, вечеринок и тусовок. Один из семинаров Сэнди назывался «Спасите Землю!»
      Лучше бы объявили программу «Спасите Эми». Если кто-нибудь и решит спасти ее, то это она сама. Сидя на табурете у кухонного стола, Эми налила себе чашку кофе, ледяного и ужасно крепкого. Она любит такой кофе и пьет его в одиночестве, когда Лу не может неодобрительно отозваться о ее вкусах.
      – Сок? – Дакота вертелась у нее на коленях, улыбаясь бабушке.
      – Нет, дорогая, это бабушкин кофе, – она взяла пустую кружку. – Сок будет попозже, не то у тебя разболится животик.
      Через минуту девочка сползла с колен и уснула, прислонившись головкой к теплому бедру Эми. Маленькая бедняжка совсем вымоталась. Завитки влажных волос прилипли ко лбу. Ресницы вздрагивали. Густые и темные, в будущем точно не потребуют туши. Крошечные ноготки по настоянию Дакоты были накрашены зеленым лаком Сэнди. Эми забыла, какими маленькими я трогательными могут быть ноготки.
      В одном Лу прав. Она действительно решила завести второго ребенка. Ее биологические часы еще не остановились, впереди есть несколько лет, когда можно завести ребенка. Но не с Лу. Если Эми и впрямь уйдет, то выберет кого-нибудь подходящего на роль отца. Если Сэнди позволила себе внебрачного ребенка, то что может помешать ей?
      – Тогда ты поработаешь нянькой, маленькая проказница, – тихо прошептала Эми, боясь разбудить Дакоту.
      Интересно, сожалеет ли Джорджина, что не имеет детей, или, может, все-таки собирается родить от Ника. С Джорджиной всякое может случиться, потому что она сама управляет ситуацией.
      Эми многому могла бы научиться у Джорджины. Она все еще пользуется формулой краски, созданной для нее в салоне Сассуна. Когда они с Моной приедут в Лондон, Эми попросит у подруг совета, как жить дальше.
      Дакота пошевелилась, но не проснулась. Ее тельце плотно прижималось к ноге бабушки, затрудняя кровообращение. С величайшей осторожностью Эми взяла ребенка на руки и села в кресло-качалку на солнечной стороне дома. Медленно покачиваясь, она начала напевать:
      – А-а-а. Баю-бай.
      Спящая малышка уткнулась личиком в грудь бабушки. И хотя ее отняли от материнской груди в шесть недель, маленький розовый ротик инстинктивно искал сосок под тонкой тканью футболки. От ритмичного посасывания сосок набух. Их словно обволокла невесомая паутинка покоя.
      Зазвонил телефон. Боясь потревожить Дакоту, она бы не сняла трубку, не будь аппарат рядом.
      – Алло?
      Отбой. Неправильно набран номер, сбой на линии или кто-то развлекается.
      С драгоценной ношей на руках, Эми промолчала.
      Снова звонок. Что, им больше нечего делать?
      Она позволила телефону звонить, решив, кто бы ни был на другом конце провода, он, в конце концов, устанет.
      Дакота села, открыла глаза, потом снова погрузилась в сладкое забытье. Телефон разрывался по-прежнему.
      Сволочи! В доме спящий ребенок! Разве не понятно?
      – Алло? Ледяное молчание.
      – Миссис Хамфриз?
      – Да.
      – Жена профессора Хамфриза?
      Что-нибудь случилось? Авария? Сердечный приступ?
      – Да.
      – Думаю, вы захотите узнать, что ваш муж – большой бабник!
      – Кто это? Отбой.
      Большой бабник! По сравнению с кем? Несравнимый с Ником Элбетом. Эми пожалела анонима. Не заниматься любовью с Ником – значит, не знать что такое любовь.
      Сосущий ротик у ее груди напомнил о Нике. На пари он довел Эми до оргазма, не дотрагиваясь больше нигде. Пришлось заплатить ему пятьдесят проигранных долларов.
      Дом был по-полуденному тих. Отдаленные крики детей, лай собак и шум проезжающих машин с трудом достигали ее сознания Интересно, каково выйти замуж за Ника Элбета и всегда быть рядом с ним?

      – Закрой глаза и думай об универмаге Харродза, – возликовала Мона, когда самолет был готов к отлету из аэропорта Кеннеди. Она была так переполнена триумфальными событиями последних недель, что едва могла усидеть на месте. Застегнула ремни безопасности себе и Эми, подложила подушечки под головы.
      – Через семь часов мы будем в Лондоне. Можешь в это поверить? Тип-топ, черствый хлеб, вздернутый подбородок, Боже храни королеву, пип-пип, окнулись!
      Мона всегда могла рассмешить Эми. А сейчас, тем более, есть веская причина. Они сделали это. Они на пути в Лондон, вдвоем, две из трех Мьюзкетеров возвращаются на место преступления. Преступления под названием «любовь к Нику».
      – Мона! Успокойся, или у тебя будут круги под глазами! Давай попробуем поспать!
      – Спать?! Кому нужно спать? Я могу, вообще, больше не спать!
      Но твоя пресс-конференция! Ты же не можешь выглядеть изможденной?
      – Не беспокойся, пресс-конференция будет после свадьбы. Если нужно, я надену темные очки. Так более декаденски, верно? Больше похожа на Бланш Дюбуа, правильно? Или мне нужно говорить «Бланш Дюбля»? Эми, конечно, права. Мона не могла сидеть спокойно и молчать. Она была на подъеме с вечера премьеры. Если, вообще, мечты сбываются, то это именно тот случай. Успех дебюта после почти двадцати лет надежд. Критики расписывали ее как последнюю величайшую трагическую актрису со времен Джеральдин Пэйдж. Все, кроме Джона Саймона, потому что он, слава Господу, не занимается небродвейскими театрами.
      С дерзкой самонадеянностью, которая стала блестящим рекламным ходом, Билл Нел разослал всем театральным обозревателям копии статьи Саймона о предыдущем появлении Моны на сцене, приложив маленькие бинокли и записки: «Придите посмотреть на нее теперь». Уловка сработала. Сам Саймон пришел на второй вечер. В кулуарах представители прессы после финального занавеса ждали кровопролития. Его комментарий: «Знает ли кто-нибудь ресторан, где подают ворон?» стал гвоздем всех одиннадцатичасовых новостей и был вынесен в заголовки утренних газет.
      В тот момент, когда шасси самолета оторвалось от земли, стюардесса предложила шампанское.
      – Нет, благодарю, – отказалась Эми.
      – Что с тобой? Эта поездка – праздничная! Начинаем сейчас.
      – Я читала статью, где написано, что ты не пьешь алкогольных напитков в самолетах.
      Мона глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла.
      – Хочешь узнать кое-что? Я даже не люблю шампанское. И в любое время предпочитаю имбирное пиво.
      Это из-за матери. В новогодний вечер, когда Моне было три года, Рахиль пообещала дочери, что разбудит ее за пять минут до полуночи и позволит поднять новогодний тост с остальными членами семьи. Сдержав слово, Рахиль принесла Мону в гостиную и налила ей стакан бледно-янтарной жидкости, которую назвала шампанским. Несколько лет спустя на свадьбе кузины, Мона узнала, что с ней сыграли шутку. Шампанское было горьким и обожгло ей рот. Привычки не меняются. Если бы Прекрасный Принц захотел выпить за нее, да, это могло бы быть шампанское, но если бы он решил разделить с ней любовный бокал… Официант, принесите пива.
      – Эми, я так рада, что ты вырвалась на премьеру Я бы не смогла без тебя.
      – И я бы не смогла сбежать без тебя.
      Лу до сих пор не знает об отъезде жены в Лондон. Он вышел из себя, когда она уехала в Нью-Йорк, но ждал ее возвращения через три-четыре дни. Недавно открытый талант хитрости позволил Эми раз за разом откладывать возвращение домой под разными предлогами, пока не прошли две недели, отведенные для премьерного показа пьесы. Тогда они с Моной смогли побегать по магазинам, купить наряды и свадебный подарок. Они уже будут пить чай в Челси Мьюз, когда Лу получит экпресс-письмо, отправленное Эми из аэропорта.
      Она надеялась, что Дакота разрывается от крика в поисках бабушки, Сэнди открывает все радости материнства, а Лу сумел привлечь свою преданную армию поклонниц к дежурствам по дому и присмотру за малышкой. Для успокоения совести Эми заготовила в морозильной камере несколько дюжин порционных бифштексов, фрикадельки, куриные грудки и тому подобное. Если в голове у Профессора есть хоть капля серого вещества, он заметит, что еды хватит на месяц. Муженьку и дочери придется разделить между собой две основные кухонные обязанности: открыть морозилку и включить микроволновую печь. Гуд-бай, дорогие, и аминь. Она становится все более непокладистой, привыкайте.
      – Я, пожалуй, снижу скорость до ста миль в час. Малыш, ты в норме?
      – Ты понимаешь, это мое первое путешествие в одиночку после того лета, когда мы встретились?
      – В одиночку? А я что…
      – Фаршированный гусь? – обе женщины в унисон выкрикнули любимое сравнение Моны.
      Упоминание о прошлом, мысли о том, что ждет их в Челси Мьюз на этот раз, окутали туманом мечтаний. Эми многие годы не вспоминала о тех первых месяцах после возвращения домой из Лондона. Как Лу защищал свое право на интрижку с Хлоей, обвиняя Эми, отправившуюся заграницу, заодно укоряя за выдуманную им же самим неверность. Погружаясь в сон, она вспомнила, как Лу заставил ее выпить до дна чашу унижения, пока, наконец, не простил и позволил часами печатать его научные изыскания и править подготовленные к защите тезисы.
      Мона мысленно уже была в Лондоне. Она и Эми, в конце концов, решили принять приглашение на свадьбу, соблазном стало их любопытство насчет того, как Джорджина и Ник оказались вместе, и каково будет увидеть Ника в подобных обстоятельствах. Теперь все совершенно по-другому, и пусть Джорджина тоже узнает об этом. Благодаря старым лондонским связям, Билл Нел договорился о постановке в столице Британии «Трамвая «Желание» полностью английской труппой, за исключением Моны.
      Пользуясь приездом Моны в Лондон на свадьбу Джорджины, со-продюсеры Билла организовали пресс-конференцию для приветствия новейшей американской сенсации и объявления лондонской постановки. Были заказаны статьи, основанные на том факте, что Билл Нел «открыл» Мону в бытность студенткой подпольных курсов и сразу же распознал ее невероятный актерский талант. В одном из пресс-релизов' приводилась цитата из интервью с Биллом: «В театральных постановках XXI, века будут записывать на пленку исполнение Моной Девидсон роли Бланш Дюбуа как квинтэссенцию глубинного проникновения в характер наиболее сложной героини Теннесси Уильямса».