– Какой ужас, – Лизандера даже передернуло.

– Давайте остановимся и полюбуемся видом, – предложила Мериголд, задыхавшаяся на пологом склоне больше от безостановочной болтовни.

За долиной в лучах бледного солнца, в утренней дымке и в зелени набухающих почек множества деревьев сказочным замком розовел «Парадайз-Грандж».

– Я не переживу переезда, – вздохнула она. – Вы бы посмотрели на все летом, когда распускается «Жемчужина Парадайза» – серебристо-розовые глицинии, посаженные дедом мистера Бримскомба тридцать лет назад. А вон там пустой дом леди Числеден. Я так старалась одеваться, как она.

– Я не думаю, что это умно, – с тревогой сказал Ли-зандер. – Старая калоша сегодня утром застряла на своем «Бентли», перегородила Хай-стрит и так вопила, зовя на помощь кого-нибудь из техцентра, что вся изошла дерьмом, в котором оказалось больше соломы. Артур бы, наверное, оценил.

Мериголд улыбнулась, но как только они начали спуск, вновь вернулась к разговору о Ларри.

– Кстати о лошадях. Я думаю, у вас немаленький любовный опыт, – ее голос задрожал. – Никки крикнула мне еще, что Ларри пожаловался, будто заниматься любовью со мной, все равно как с мертвой лошадью – я никогда не двигаюсь.

Хотя Мериголд говорила это уже неоднократно, Лизандер успокаивающе взял ее за руку.

– Живые лошади тоже мало двигаются, – сказал он. – Я много раз наблюдал процесс покрытия. Мой дядя Алистер одно время работал на конном заводе, так там всегда при этом кто-нибудь специально держал кобылу, чтобы она стояла. Мужчины всегда в такие минуты что-нибудь говорят своим любовницам.

Вначале Лизандер частенько сбегал в Лондон, когда Мериголд принималась за скудный ужин, мотался там по вечеринкам, за завтраком еле сдерживая зевоту, а после обеда заваливаясь спать в постель Ларри. Но постепенно все больше и больше времени он проводил в «Парадайз-Грандже». Работы было слишком много: и гимнастикой заниматься, и плавать в подогреваемом бассейне, и кататься на охотничьих лошадях Ларри, заброшенных после того, как одна из них прилюдно его скинула, да и посмотреть диснеевские мультики, попробовать что-нибудь из бара хозяина.

– Как жаль, что вы покончили с пьянством, Мериголд. Я бы приготовил вам ужасающий коктейль.

Их совместным планом стало восстановление Артура, запертого ветеринаром в бокс н атри месяца. Как только любимого коня доставили, Лизандер повез Мериголд к себе показать его.

После проливного дождя стоял прелестный день, малиновки выводили звонкие трели, и потоки на стремнине блестели золотом в лучах солнца. Мериголд старалась не вопить, когда Лизандер гнал «Феррари» по извилистым сельским дорогам, вдоль которых пускали бутоны и листья живые изгороди, и никому и в голову не приходило, что за изгородью может произойти какое-то столкновение. Напротив, Джек, распевавший во всю глотку песни и стремительно носившийся на машине, был абсолютно собой доволен.

– А как Артур к вам попал? – спросила находящаяся на грани обморока Мериголд.

– А, это потрясающая история. Мой кузен Титус проходил службу в армии в Омане и во время какой-то стычки обнаружил Артура, бродившего по окраине пустыни, тонкого, как грабли, и забывшего, что такое вода. Титусу негде было поставить его на ночь в стойло и уздечки не было, поэтому он и его ребята сделали загон из армейских грузовиков, подогнав их носы к хвосту. Но, даже ослабевший, Артур сиганул через один из капотов, когда мимо проходила кобыла.

Титус уже думал, что потерял его, но тот вернулся на следующее же утро на запах тостов и мармелада. Во всяком случае, лошадь была очень неординарная, и так случилось, что некий арабский шейх, которого Титус освободил из плена, опознал ее и в благодарность ему оставил. Артур получил и отличную родословную.

Титус привез его в Англию и отдал своему отцу, а моему дяде Алистеру, тренеру, сумевшему выиграть на нем не одни скачки. И когда мне в наследство от тетушки остались кое-какие деньги, на их большую часть я и купил Артура у дяди, всегда испытывавшего материальные затруднения. Я всегда любил лошадей, но отец был очень зол.

– Еще бы, – произнесла потрясенная Мериголд. – Дядюшка мог бы и пощадить ваше наследство.

– Да вы Артура не видели, – нежно сказал Лизандер. – Во всяком случае, дядюшка Алистер впоследствии умер от инфаркта, а Артур упал в первом же заезде в прошлом сентябре. Ветеринар сказал, что его год нельзя трогать, а мы с мамой решили выходить его уже к следующему сезону. Но в октябре умерла мама.

На какую-то секунду Лизандер крепче вцепился в руль. Затем, свернув с дороги и погасив надежду Мериголд на то, что они хоть по булыжникам поедут медленнее, добавил:

– И вот я собираюсь подготовить его, чего бы мне это ни стоило.

– Да, я уже поняла, – сказала Мериголд, не зная, кого благодарить за то, что осталась живой после такой гонки. А Лизандер внезапно вырулил к конюшне позади дома.

– О, как восхитительно, – пискнула она. Здоровенная лошадь, вытянув шею, неаккуратно схватила охапку сена, и Тини, черный шотландский пони, товарищ по стойлу, пытающийся ухватить сенца снизу, почти исчез под падающими сверху клоками.

– Какая милая крошка, – Мериголд рванулась вперед, чтобы обнять маленького пони.

– Осторожно, – предупредил Лизандер.

Как только Тини освободился, он тут же рванул прочь, чуть не сметая Мериголд со своего пути.

– Тини, – пояснил Лизандер, давая пони здоровенного пинка, – ну просто абсолютная сволочь.

– Вот бы ему встретиться с Никки, – сказала Мериголд, фыркнув. – Никки сказала...

– Я держу Тини только потому, – перебил Лизандер, опасаясь, как бы Мериголд опять не завелась, – что Артур очень уж к нему привязан. Он у Тини буквально под каблуком, а тот несколько раз пытался убить даже Джека.

Взяв Джека на руки, Лизандер дал ему облизать нос Артура, затем забросил маленькую собаку на лошадь между длинных ушей. Джек, припав к нечесаной гриве, потихоньку сполз на спину лошади.

– Просто восхитительно, – вздохнула Мериголд и, далеко обойдя Тини, погладила Артура. – Да ведь он же просто громадина!

– Восемнадцать ладоней, – с гордостью произнес Лизандер. – Самая большая лошадь была на тренировках. Люди даже присылали письма и с аппетитом уничтожаемые Артуром плитки «Твикса».

Артур был почти весь белой масти, не считая серого носа и темных глаз, обрамленных прямыми длинными белыми ресницами, с белыми внутренними углами глаз, расширенных словно по желанию какого-то художника.

– Он выглядит вполне ухоженным, – сказала Ме-риголд.

– В общем-то да, – согласился Лизандер. – Жил на окраине Фулема и на лугах у родителей Долли; потом произошел скандал, и ему пришлось провести три дня во фруктовом саду женщины, чей дом я безуспешно пытался продать.

Не желая распространяться на эту тему, Лизандер показал передвижную тележку на резиновых шинах, а затем, забавляясь, стал угрожать Артуру, распахивая дверь, и один раз даже слегка стукнул его.

– Там внутри ему удобно, – Лизандер потрепал Артура по ушам. – Он обожает ласку. Еще ни разу не укусил Тини за спину, а когда Джек делает вид, что вот-вот вцепится в его ногу, только изумленно смотрит вниз. Если бы Артур был человеком, то каждый вечер надевал бы серый жакет и шлепанцы с бархатными помпонами. Джентльмен.

– Как и его хозяин, – любезно отметила Мериголд.

– Хотел бы я, чтобы и Долли так же думала, – вздохнул Лизандер. – А она присылает мне карточки с саркастической надписью: «Поздравляю с уединением». Ну а теперь смотрите.

Как только Лизандер достал из кармана банку «Фанты», у Артура вырвался такой мощи звук, какой издает извергающийся Везувий. Поддев и отогнув ушко, Лизандер вставил банку между большими желтыми зубами Артура, и конь, закинув голову, с восторженным бульканьем много отпил.

– Он не обходится утром без чашки кофе, – сказал Лизандер, вынимая банку, – но обязательно с двумя столовыми ложками сахара.

13 февраля оказался днем праздничным. Мериголд сбросила стоун[3] веса, и теперь в ней было девять стоунов и четыре фунта. И даже Патч похудела на пяток фунтов и теперь протискивалась через лазейки кошки. После скучного ленча из бульона и салата из укропа и киви Мериголд вместо того, чтобы пичкать себя белым шоколадом, старательно раскладывала благотворительную почту, призывающую ради спасения детей покупать и продавать, а Лизандер сидел, положив на стол ноги в грязных ботинках, и пытался сочинить к Валентинову дню поэму для Долли, поскольку она все еще никак не могла простить ему подвиги в Палм-Бич.

Поэмы блестяще сочиняет Ферди, но его нет, а отправлять уже пора. Какие рифмы есть к слову «травка»?

– Лавка, сявка, козявка, муравка, журавка, давка, – предложила Мериголд. – А вы знаете птиц, которые выбирают себе подружек в Валентинов день? – Она посмотрела на кормушку, около которой теснились пернатые. – Ведь именно с весной у зяблика розовеет грудка, у черного дрозда золотится клюв, а его перышки начинают отливать лиловым и золотым на солнце.

Но Лизандер не слушал Мериголд, а рассматривал. Ее кожа порозовела, но не той чахоточной краской, что проступает через мертвенную бледность. Ее глаза уже не были воспалены и стали такими коричневыми, как сережки ольхи без пыльцы. И теперь она уже никак не походила на леди Верил Кук.

– Птички-гномики! Да вы же потрясающе выглядите! – воскликнул, откидываясь на спинку стула, Лизандер.

– Иначе и быть не могло, – сказала Мериголд, вкладывая в один конверт два приглашения и становясь пунцовой.

– Вы только посмотрите на этих маленьких-маленьких великолепных синичек, вьющихся у кокосового ореха.

И тут ее счастья как не бывало.

– Этот кокос Ларри в прошлом году выиграл на сельском празднике.

– Откуда вы так много знаете о птицах? – спросил Лизандер, пытаясь увести ее от этой темы.

– Наверное, этому способствовала наша жизнь в деревне. Ларри, к несчастью, заинтересовал другой вид птиц.

И Мериголд с удивлением заметила, что пусть и немного, но пошутила. «Так я, может, и смеяться начну», – подумала она.

– Так как у вас с поэмой? – ее в свою очередь заинтересовали стихи Лизан дера.

Тот с гордостью протянул через стол листок.

– «Роза расцветает, зеленеет травка, ноги раздвигаешь, это так сладко», – прочитала Мериголд.

– О, Лизандер! – Мериголд была шокирована. – Я думаю, это не совсем прилично. Почему бы вам не заглянуть в «Яблоню»? Там прекрасный выбор открыток с цветами, соответствующими стихами, а то пошлите звуковое письмо. Я как-то по слабости, – Мериголд сникла, – отправила Ларри одну с примулами на обложке. Правда, сразу попыталась достать ее и уже почти засунула руку в почтовый ящик, подумав, что Никки все равно ее не передаст и только посмеется над моими чувствами.

Лизандеру вдруг стало обидно за Мериголд – ведь в Валентинов день, день возлюбленных, ей никто не пришлет подарка, – и, бросившись в «Яблоню», он купил самую большую открытку, которую вручил на следующее утро вместе с огромным букетом нарциссов. Она была так взволнованна, что подумала: это от Ларри.

– О, как это прекрасно, – сказала Мериголд, глубоко тронутая мужским вниманием, которого ей давно не оказывали.

Лизандер сделал надпись: «Мериголд, которая хорошеет с каждым днем, любящий Лизандер».

«Мне не видать счастья, – печально подумала она. – Никки приберет Ларри сразу же после развода».

Увидев ее затуманившиеся глаза, Лизандер вручил ей еще один подарок. «Какой большой», – удивилась Мериголд и, развернув, обнаружила десять пар черных бархатных шортов разных размеров.

– Очень приятно, – пискнула она, – но вы, должно быть, шутите.

– Дайте три недели, – заверил Лизандер, – и мы сможем их надеть.

– Мы, – повторила Мериголд. – Как приятно.

– И уж если нельзя отметить ваше похудение крупной попойкой, – добавил Лизандер, – будем есть купленные в Ратминстере некие волшебные грибы.

– Я не могу принимать наркотики, – испуганно возразила Мериголд. – Я еще надеюсь стать мировым судьей.

– Да это натуральный продукт, – успокоил Лизандер. – Мы их заварим, надеюсь, они понравятся, ну а когда-нибудь перестанете их употреблять.

– Я собиралась поехать в Комитет лучшей из деревень.

– Отмените. По телевизору вон «Крокодил Данди».

– Но я не могу, – сказала Мериголд. На этой неделе она уже пропустила три заседания.

«Какой славный парень», – думала Мериголд. Во время прогулок Лизандер помогал ей взбираться по ступенькам, поддерживал ее под локоть, если она оступалась на скользкой дороге, и всегда открывал перед ней дверь и помогал снимать пальто. Может, он вел себя так потому, что видел перед собой жалкую развалину, сурово говорила она себе. Но Ларри ничего подобного не делал, даже когда ей было восемнадцать. К тому же Лизандер никогда не сердился.

Она любовалась его элегантной манерой раскидываться на софе или у окна или внезапно засыпать. А он высоко ценил ее умение готовить, даже если это были бульоны или салат из укропа и киви.

– Мне как-то раз намекнули, что на Кафедрал-Лейн, самом неприятном месте в Ратминстере, продают хорошую наркоту, – рассказывал Лизандер Мериголд, когда они взбирались по северному склону холма Парадайз две недели спустя, – и однажды там какая-то пьяная рожа, расплющившись о стекло моего автомобиля, спросила: «Вы ищете Бога?» – «Нет, я ищу дом номер 37». Во всяком случае, одну восьмую унции предлагают по цене одной шестнадцатой. Так что экономический спад можно было бы пережить, не затронь он аптеки.

Он пытался всячески приободрить Мериголд, которая, не обращая внимания на удовлетворительный день, погрузилась в черную меланхолию, заметив ростки крокусов под окнами. Специально высаженные ею и мистером Бримскомбом, они образовывали слово «КЕТЧИТЬЮН» в лилово-желтых цветах фирмы.

– Ларри такое обожал. Я-то собиралась приготовить ему сюрприз, чтобы, приземляясь в пятницу вечером, он мог видеть это с вертолета.

В крокусах, выгнувших лепестки и пустивших вверх оранжевые тычинки, приветствующие солнце, раз не Ларри, уже жужжали пчелы.

– А где сейчас Раннальдини? – задал вопрос Лизандер, когда они миновали таинственное серое аббатство, накрытое лесом, как черным капюшоном.

– Мотается по миру, скрываясь от бывших жен и налогов, – кисло ответила Мериголд. – Раннальдини играет на людских слабостях. Он внушил Ларри мысль о небезопасности общества. Для начала нас заставили вычеркнуться из адресной книги – видите ли, необходимость. Теперь нам никто не может позвонить. Еще он сказал Ларри, что со всех домов надо снять названия. А я как раз приготовила подарок Ларри ко дню рождения – доску, на которой по выжженному дереву вырезано название. Он забросил ее на чердак. И теперь наш дом никто не может найти. Затем Раннальдини убедил Ларри поставить электрические ворота, чтобы оградиться от публики, хотя если нельзя найти дом, тем более нельзя в него войти. Уф, как жарко.

Зеленый тренировочный костюм Мериголд стал мокрым от пота.

– А этот Раннальдини вообще-то симпатичный?

– Он просто страшен, – заявила Мериголд. – Совсем не в моем вкусе. Правда, «Ангельский отдых» очень мил в солнечную погоду?