Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Галоп

ModernLib.Net / Куприянов Сергей / Галоп - Чтение (стр. 3)
Автор: Куприянов Сергей
Жанр:

 

 


      – Ага. Только произведена она четыре месяца назад.
      – Да не может быть! Ошибка, ей-ей! Мой это «малек». А может… Это… Вспомнил! Точно вспомнил. Ну, в том месяце прилетали ж. Ага, точно! Вспомнил я. Подарили мне ребята. Точно подарили.
      Колоть Рэма, мелкого уголовника, которого ему фактически навязали, было легко и противно. Все его уловки и мелкое вранье читались даже легче, чем детский букварь, потому что врал он по привычке и без большой надежды на то, что ему поверят. Просто отпирался, громоздя одно на другое. Он даже не знал, что на сувенирной бутылочке стоит метка гостиницы, причем довольно дорогой гостиницы, оснащенная радиокодом, по которому совсем не сложно проверить, когда эту бутылочку буфет принял, когда ее отпустили в номер, и когда она покинула пределы заведения. Ее отследила таможня, отследила аппаратура корабля, на который она попала, и – сегодня – базы. Ее следы остались и в мультикофре нового тренера, только вору этому говорить подобное Кинг не собирался. Многие знания – многие печали. Нет, не так. Дураком родился, пусть дураком и помрет.
      – Значит, говоришь, пилот. Так?
      – Откуда я знаю? Пилот он там у них или кто. Может, уборщица, – хихикнул Рэм.
      – Уборщица, – согласился Кинг. Надоел ему этот урод до смерти. Скучный. И, как сам выразился, мутный. – Я так понимаю, – построжал он голосом, что уборщица выдала тебе бутылек за то, что ты ее подменил.
      – Начальник! – взвился голос больного, но Кинг подавил его низким басом, который делал, вынося решение.
      – Не хочу знать за что! В лучшем случае за уборку. Про другое и думать не хочу.
      – Нет!
      – Все! Поступаешь помощником к Костику. Убираться ты умеешь, так что по специальности.
      – Погоди, начальник, – взмолился Рэм. – Так не справедливо. Я не при делах. То есть… Ну ладно, взял я. То есть, подарил он мне. Этот, новенький. Можешь сам у него спросить. Он подтвердит. Я вмазал, и еще захотелось. Ну? С кем не бывает? Но он обещал мне, обещал! Я только пузырь хотел, все! Законный!
      – Законный, значит?
      – Клянусь!
      Тугая и широкая повязка, закрывшая не только глаза гаденыша, но и отчасти лишившая его мимики, подавляла не одни лишь его возможности видеть окружающее, но и давила на психику. Он потерялся в пространстве и эмоциях, которые проявлял собеседник в мимике, жестах и позах. Ориентироваться приходилось только на слух и собственный ущербный опыт.
      – Так я ребятам это и скажу, да? Про твое законное. Как они на это посмотрят, как считаешь?
      Порой полковник Ларусс ужасался тому, в каких условиях и, хуже того, с каким контингентом ему пришлось работать на этой долбанной планете. И все за что? За один маленький, малюсенький проступок, который, произойди он в другом месте и в другое время, никто и не подумал бы квалифицировать как преступление. Подумаешь, дал штабному в морду. И кому?! Всего лишь капитану. В жизни не нюхавшего пороха. Никогда не ходившего в поиск, пусть даже учебный. Даже не представляющему, что такое собственной рукой зажимать рану, из которой водопроводной водой хлещет красная человеческая кровь. Не бывавшего под обстрелом. Да и стрелявшему разве что в тире по нарисованной мишени. И самое паскудное то, что даже не «сыночку». С теми как раз все как-то решалось. Он был, во-первых, упертый, а во-вторых ВК. Внутренний контроль. Глаза и уши и, говорят, еще и совесть. Моральный облик окружающих блюдет. И еще на хорошем счету у начальства. Карьерист, сволочь.
      И раскатали заслуженного полковника части специального назначения в блин горелый. Раздавили. Либо тюряга, либо сюда. Тоже не сахар, но – старшим. Хозяином. Контингент – извини, какой есть. Но – не рыпаться. Зато без судимости, со всеми выслугами, с премиальными, по утроенному счетчику сроков, а в перспективе и не без наград. Словом – чист и чуть ли не герой. А там как знать. Не исключено! Надо всего лишь потерпеть – это он про себя решил. Четыре года, да хозяином – не срок. Пусть и не курорт, но уж и не тюрьма тоже. И еще у него есть семья, о которой нужно заботиться.
      – Начальник, – взмолился Рэм. – Погорячился я. Прости. Жара эта достала, мать вспомнил. Ну прости, а? Не надо парням.
      Это понятно. Это правильно. Это хорошо. Рэм не хочет прослыть крысой, которая крадет у своих. Народ тут не простой. Даже, прямо сказать, проблемный. Как раз того сорта, который много-много лет назад придумал суд Линча. То есть на приговор и расправу скорый. Только дай повод. Справедливость для своих.
      – Не знаю…
      – Должен буду!
      Вор не знал и не должен был знать, что весь разговор Кинг пишет, выставив свой микрик только что не ко рту воришки.
      – Тогда дышать будешь, как я скажу! – грохнул голосом Кинг. И наплевать ему было, что это может услышать доктор, болтающийся где-то в этом же боксе. Тот тоже на крючке. Только на своем.
      Тратя десять минут на этого придурка, полковник больше думал о новичке. Уже неделю досье на него хранилось в памяти его личного компьютера, доступ в который не имел никто, кроме Кинга. Кстати, хотелось бы в это верить. Чемпион и все такое. Вербанули его на пустяке. Подумаешь, какая-то там лошадь! Да таких здесь – миллионы. Впрочем, о деталях вербовки полковнику не сообщили, но, изучив материалы, в том числе открытые, он понял суть. Сюда, в эту дыру, просто так никого не брали. Брали за что-то. Ну и почему-то, конечно. Сначала нужность, а потом…
      Просто деньгами, как оказалось, не заманишь, хотя платили хорошо. Но открытые контракты предполагают куда большую информированность наемника, чем того, кого наклонили.Это аксиома. Уж больно тут специфическая работа.
      Поэтому на разговор с новичком Кинг пошел с куда большим напряжением, чем с мелюзгой, которую он только что вербанул, как говорится, от гланд до анала. Чемпионы, даже бывшие, люди с гонором, много о себе мнящие и, хуже того, индивидуалисты. В строю они стоят только для того, чтобы покрасоваться, попасть в объектив, а на самом-то деле каждый сам за себя и только.
      Полковник много лет посвятил тому, чтобы у него был строй, команда. И добивался этого! Еще только став взводным он за четыре месяца сделал из дюжины оболтусов лучшее подразделение в части, пропадая в казарме сутками. Досрочно став ротным, за полгода он создал команду зверей, способных взять любой объект в рамках боевого предназначения, заставив командование оснастить его парней по самому полному объему, выиграв, вырвав абсолютно дурацкие с точки зрения профессионального военного призы, которые сам он, про себя, не для подчиненных и уж тем более не для начальства, называл скачками.
      Он рвал жилы, работал, не щадя ни себя, ни свою семью, созданную позже нормального для воспроизведения потомства срока. Да и семья-то, если честно…
      У чемпиона, кстати, вообще никого, кроме родителей. Любовниц не считаем. А вот интересно, его как окрестят? Чемпионом? Намается парень с такой вывеской. Нравы на базе, будь она проклята, просты до неприличия. Ну не элитная часть, что тут сделаешь. Только и похуже бывает. Если уж чемпионов присылают… Нет, не так все плохо.
      Однако и чемпионов надо приручать. Особенно их. Индивидуалистов. С учетом же того, какие задачи поставлены перед полковником Ларуссом, значение тренера, без которого приходилось обходиться несколько месяцев, куда больше, чем это можно представить со стороны.
      Выходя на улицу, он включил изображение карты местности на своем наручном экране. Сегодня личный состав отрабатывал совместные действия против условного противника в условиях лесистой местности. Первое время ему приходилось лично контролировать ход учений, пока не вдолбил этим баранам, называющих себя солдатами, что без них, без тщательной – до пота – отработки они погибнут. И гибли! Причем как гибли? По дурацки! В последнее время он мог себе позволить иногда не принимать личного участия в подготовке подчиненных, наблюдая за их действиями по монитору. Судя по меткам на экране, бойцы собрались в обратный путь и часа через три вернуться на базу. Время есть.
      – Можно? – громко спросил он с порога, распахивая дверь в привычной манере заставать подчиненных врасплох.
      И застал. Тренер прямо в одежде и ботинках валялся на кровати и спал. От звука командирского голоса проснулся и поднял забинтованную голову, бессмысленно таращась спросонья. Не вскочил, как положено настоящему служаке при виде командира, а лежал, тараща глаза.
      – А, это вы, Кинг, – проговорил он. Лежа! – Проходите. Я тут прилег. Разморило что-то.
      – Встать!
      – Что?
      – Встать, я сказал!
      Тренер встрепенулся, сел и… Так и остался сидеть.
      – С какой стати?
      – Что-о? А ну встать!!!
      – Да пошел ты, – проговорил тренер и снова улегся. Даже глаза прикрыл.
      Порой Ларуссу приходилось изображать приступы ярости, чтобы произвести должное впечатление, порой наоборот, давить ее в себе, изображая ледяное спокойствие, но часто бывало такое, что он не мог да и не хотел скрывать переполнявшие его чувства. От этого он, как говорится, терял голову и плохо себя контролировал в такие моменты, но он был свято уверен, что ни один командир не обходится без подобных вспышек и они в каком-то смысле даже необходимы. Впрочем, некоторое время у него появился весомый повод усомниться в правильности такого рода выкладках.
      Сейчас у него снесло башню сразу и напрочь. Такой наглости по отношению к себе со стороны подчиненных он не то чтобы не помнил – представить не мог!
      В два прыжка он оказался у койки тренера и схватил его за отворот форменного комбеза, и в тот момент, когда готов был швырнуть наглеца на пол, чтобы потом хорошенько раз и навсегда проучить его, ощутил сильный удар по яйцам. Настолько сильный, что отлетел в сторону и копчиком впечатался в пол, что тоже очень больно.
      Дикая боль, ярость и оскорбленное самолюбие клокотали в нем примерно с одинаковой силой, пока ярость не победила; спецназовец давно научился если не подавлять боль, то по крайней мере уживаться с ней.
      Он рывком, правда не так красиво, как хотелось бы, встал на ноги. От резкого движения боль хлестнула его с новой силой. Ощущение такое, будто в районе таза у него нет ни одного живого места. Сейчас он готов был наплевать на все приказы и инструкции. На свое будущее. На все. И только ради того, чтобы прямо сейчас, немедленно, прямо здесь порвать этого бывшего чемпиона, посягнувшего на него, на статус командира базы полковника Ларусса.
      Тренер стоял в шаге от него и с интересом рассматривал. Без агрессии. Как букашку.
      – Ну что, Кинг, еще? Или пока с физкультурой закончим?
      – Я тебе не Кинг, урод. Я – полковник Ларусс.
      – Тогда прими еще.
      Полковник не только начинал с самых низов. Он начинал свою карьеру с упорством и рвением, выкладываясь честно, не щадя себя, чтобы потом иметь право не щадить других. Почетных званий и благодарностей за успехи в боевой подготовке, что были у него, хватило бы на пятерых, но все их он честно заслужил. Утомительные тренировки, курсы по выживанию, приемы физической защиты и нападения, приемы психологического давления и противостояния, экстренные допросы и изнурительные марш-броски – все это в нем было зашито намертво, как у другого молитвы или таблица умножения. И только это спасло его от следующего удара, от которого он, несмотря на дикую боль, смог не только уклониться, но и провести контрприем, после которого зарвавшийся чемпион оказался на полу.
      На полу-то на полу, но сразу же так лягнул полковника в голень литым каблуком форменного ботинка, полковник просто физически не смог удержаться на ногах. Бывают такие ситуации, когда как бы ты не умел контролировать свои болевые ощущения, как бы ты не был натренирован, физиология берет свое.
      Полковник Ларусс взвыл, катаясь по полу, вместе с болью испытывая на прочность показавшуюся спасительной мысль о том, что в результате полученного во время службы увечья его просто спишут на пенсию, не поднимая лишнего шума. Может, это будет для него лучшим выходом.
      Но это была всего лишь мысль, внешне же он должен оставаться тем, кем и должен быть – волевым и решительным командиром, не привыкшим и не желающим терпеть какие бы то ни было поражения от своих подчиненных. А еще человеком, умеющим контролировать свою боль.
      Он поднялся и доковылял до стула.
      – Все, чемпион, ты спекся. Пойдешь под трибунал. Учитывая боевую обстановку – приговор вплоть до расстрела.
      – Не пойду. Коньяк будешь?
      Тон был оскорбительным, но полковник постарался его не заметить. Теперь это не имело значения.
      – А пока – под замок.
      Тренер кивнул, как бы соглашаясь, сел за стол напротив и откуда-то снизу достал бутылку великолепного коньяка «Граф Тиссо». Такой полковник пробовал раза три или четыре за всю жизнь. Не пил, а именно пробовал – стоимость одной такой бутылки превышала размер его месячного жалования минимум втрое. У них в части ходила даже шутка по этому поводу, мол, когда похмеляться будешь Тиссо, знай, что жизнь удалась. Неплохо живут чемпионы.
      – Вот это видишь? – ткнул тренер куда-то себе за спину.
      Полковник невольно перевел взгляд в том направлении и, пошарив секунду глазами, нашел зрачок видеокамеры, поставленной на шкаф. Ему не надо было объяснять, что это такое. Подобные штуки давно входят в арсенал спецназа. Но тренер, не знакомый со спецификой, решил пояснить.
      – Это широкоугольник. Каждые несколько секунд передает сигнал на спутник. Все, что здесь происходит, уже там, – он ткнул пальцем вверх, где не только крутилась парочка спутников, осуществляющих оперативное сопровождение личного состава базы, но еще и не отчаливший транспортник, на котором прибыл этот треклятый тренер. – Это первое. И второе. Я не военный. Вольнонаемный по контракту. Обязан выполнять распоряжение начальства и лиц его замещающих в части выполнения прямых служебных обязанностей и обеспечения работоспособности подразделения. Пункт десять-четыре. Личное время и время отдыха, а также болезни и других форс-мажорных обстоятельств, препятствующих выполнению моих должностных обязанностей, особо оговоренных должностной инструкцией…
      – Выключи, – процедил полковник.
      В других обстоятельствах он не стал бы так унижаться. Не стал бы, если б не знал одну коварную особенность этой аппаратуры; отключить ее может только тот, кто включил. Можно попробовать найти ключ самому, но это занимает слишком много времени, к тому же такие действия с его стороны не одобрит руководство. И, конечно, можно еще расстрелять. Тоже не здорово, но ведь у него даже пистолета с собой не было.
      Чемпион внимательно посмотрел ему в лицо и сказал после паузы:
      – Пока что я только изменю режим передачи данных. Дальше посмотрим.
      Пока тот копался с аппаратурой, заслонив ее спиной, полковник зло пялился ему в шею, представляя, как придет день, когда она не удержит эту сугубо гражданскую голову, в которой вмещаются такие странные положения рабочего контракта. И еще он представлял, как кто-то там может прямо сейчас смотреть на монитор и смеяться, видя, как какой-то клоун мордует командира базы, кавалера многих орденов и полную легенду частей специального назначения. Недооценил, выходит. Кто же он такой, тренер этот, если у него с собой имеется спецкамера спутникового сопровождения? И вообще, что у него еще есть в его бауле? Жаль, что Рэм его не распотрошил. Очень жаль. Или все же заглянул? Надо будет поинтересоваться.
      – Так что, Кинг, за знакомство?
      – Полковник Ларусс, я же сказал.
      – Ладно, пусть будет полковник. – Он достал из шкафа два стакана небьющегося стекла и со стуком поставил рядом с бутылкой. – Я жду.
      – Какой интервал ты задал?
      – Некрасиво, полковник. Не отвечать на вопрос – признак дурного воспитания. Поэтому я отвечу – тридцать минут. Наливать?
      – Чего ты добиваешься?
      – Ответов на вопросы.
      Тренер ловко откупорил бутылку и разлил янтарный коньяк по стаканам такими дозами, словно это была дешевая сивуха.
      – Итак, полковник…
      – Господин полковник, – зло поправил Ларусс.
      – Принято. Тогда – Максим Леонидович. Господин Чернов. На выбор.
      Полковник вдруг понял, что у него появился полноценный объект для ненависти. Он взял стакан и отсалютовал им, после чего сквозь зубы выцедил половину. Сегодня дорогое пойло не показалось ему таким уж замечательным. Когда поставил свой стакан, увидел, что «господин Чернов» выпил свой целиком. Ну-ну.
      – Зачем истязают массипо?
      – В каком смысле? – удивился полковник.
      Он удивился не тому, что кто-то там кого-то – это он и так знал. Удивило другое. Почему тренера в первую очередь интересует именно это. Неужто только поэтому он затеял с ним драку?
      – Послушай, чемпион…
      – Максим Леонидович. Или господин Чернов.
      – Не нравиться быть чемпионом? – усмехнулся Ларусс, потихоньку давя на психику.
      – Чемпионом, Кинг, нравится.
      Проклятый тренер. Ну не поворачивается же язык называть его господином! Или этим, по длинному. И ведь запись идет.
      – Ладно, господин… – Он, кажется, нашел выход из ситуации. – Господин тренер. Я объясню, тем более, что это входит в круг твоих профессиональных обязанностей. Мы все здесь находимся в состоянии военного положения. И я, как командир, обязан поддерживать боеготовность вверенного мне подразделения. Как личного состава, так и лошадей.
      – Массипо, – поправил тренер.
      – По штатному расписанию они проходят как лошади местной породы. Всё.
      – Ладно. Так зачем?
      – А ты не понимаешь?
      – Пока нет.
      Полковник с удовлетворением заметил первые признаки опьянения, появившиеся у тренера. И кстати вспомнил, что тот не ел со времени прибытия на базу. Хорошо, поговорим пока.
      – Лошадь проявила упорное нежелание подчиняться бойцу, поэтому было принято решение провести с ней действия воспитательного характера, призванные сломить ее упрямство и явное нежелание работать в установленном порядке и подчиняться командам. В связи с этим полагаю, что твое прибытие хоть и запоздало, однако поможет всем нам эффективно выполнять возложенные на личный состав базы задачи.
      – Он не будет вас слушаться. Никого, – заявил тренер. Его явно повело. Пить по стольку на пустой желудок – это не звезды считать при полной луне.
      – Будет, – зло усмехнулся полковник.
      – Он умирает.
      – Ничего, не умрет. Они скотины крепкие. Перебесится – отличный конь будет. И не таких обламывали… господин тренер. Мы тоже кое-что умеем, хотя и не чемпионы.
      Тренер посмотрел на него как на больного. Взгляд этот Ларуссу отчего-то сильно не понравился. В училище «Психологию допроса» им преподавал махонький мужичок с отвратительно зализанными волосами и какими-то ущербными усиками под носом, вечно стоящими дыбом, как у бритого кота. То ли усы, то ли щетина такая. Словом, на фоне отборных молодцов, готовящихся в спецуру, выглядел он козявкой и нудным сморчком. Любой из курсантов мог его соплей перешибить. Сложней экзаменов как у него курсант Ларусс не помнил. Так вот он говаривал, часто поминая этот тезис, что любой допрос, на какой бы стороне стола ты не находился, выигрывает тот, кто психологически перестраивает противника под себя. При этом даже лучше, если тот будет считать себя победителем. Сейчас полковник Ларусс почувствовал, что его теперешний противник его перестроил.
      – У вас еще есть время посмотреть. Если, конечно, есть желание видеть агонию. Минут десять, я думаю. Спешите, господин полковник. Или подлить? Как коньячок?
      Шутим? Полковник почувствовал, как бешенство накатывает на него с новой силой. Фокусы показываем? Вроде шаманов. Или этих, как их там… Прорицателей. Кассандра, понимаешь. Мол, явился мессия и все видит. Впечатление производить все мы любим. Колдуем, колдуем, денежки отнимаем.
      И тут его прошибло. Или правда? Нет, ни в какие чудеса он не верил, но, может, Чернов недавно заглянул в конюшню и с таким трудом и потерями прирученный, ну почти прирученный жеребец и впрямь подыхает? Ну, если так!
      – Уговорил, – тяжело, сквозь зубы сказал полковник. – Я посмотрю. Но если ты…
      – Валяй, господин полковник, а то опоздаешь. Насладись в полной мере.
      Очень хотелось допить коньяк, но не стал. Не побирушка он. Но все же сказал, имея в виду в том числе и это:
      – Я вернусь.
      – Ага.
      То, что он увидел в конюшне, заставило заболеть где-то за грудиной. Огромное черное животное агонизировало. Костик, скотина безмозглая, старательно шваркал метлой в одном из загонов, ничуть не интересуясь происходящим. Только вытянулся, увидев начальника, прижимая к себе самодельную метлу на манер карабина.
      Огромную лошадь качало, и при этом она тряслась, будто к ней подвели электричество. Звуки, которые издавало животное, не были ни стонами, ни хрипами. Человек, своими глазами видевший смерть, понимал, что это прощанье. Прощанье с жизнью. Когда умирающий не может надышаться. Он хватает воздух, как голодный кусок хлеба, но не может наесться. Кажется, примерно про это говорят «Не в коня корм». Или это о другом?
      И вдруг массипо взбрыкнул, выкинув назад ноги. Толстые цепи и стальные шипованные манжеты выдержали этот рывок, но животное, уже явно равнодушное к боли, переполнившей ее настолько, что лилась через край и сквозь щели, рухнуло на колени, мотая огромной головой. Будто отказываясь верить в свою судьбу.
      Полковник заворожено смотрел, как огромная, слоноподобная скотина медленно, с трудом, поднялась на ноги. Было видно, что из ее пасти падает, почти льется розоватая слюна, с громкими шлепками разбиваясь о пол.
      А потом зверь начал биться о стены стойла. Равномерно, как маятник от старинных часов. Гул раздавался такой, как если бы где-то рядом стреляли из дивизионного орудия. Мощное сооружение из несокрушимого бронепласта гудело так, что создавалось тревожное впечатление его скорого обрушения. При этом было непонятно, как лошадь вообще держалась на ногах. Из-за этих амплитуд она, казалось бы, должна была бы упасть, завалившись на бок, но ее мотало, и копыта при этом твердо упирались в пол. Как пришитые.
      А потом – полковник едва успел отскочить – лошадь прорвало. В том смысле, что из ее заднего прохода хлынула струя отвратительно мутной жидкости с убийственным запахом, напоминающим спецсредство «Мимоза», применяемое для средне-срочного поражения живой силы на открытых площадках, которое дважды пытались поставить под запрет из-за неоправданно высокого уровня нанесения вреда людям. Силовое лобби обе эти попытки провалило, но случаи применения «Мимозы» сократились, если верить отчетности, на два порядка.
      Некоторое время, которое полковник прятался за углом, спасаясь от едучей струи, для животного стали роковыми. Оно перестало биться о перегородки. Оно теперь просто мелко тряслось, и при этом было видно, что оно едва держится на слабеющих ногах.
      В сущности, смотреть тут было уже не на что. Вида смерти полковник не любил. Нет в этом процессе ничего интересного. Но он стоял и шарил глазами, пытаясь отыскать еще одну – если одну! – камеру. Уж если этот безбашенный тренер поставил «глаз» в своем боксе, то отчего бы не поставить и здесь.
      И он увидел. Это произошло сразу после того, как огромная туша, шумно выдохнув, рухнула на пол, неестественно вывернув скованные ноги и задрав голову из-за уздечки, крепко привязанной к металлической скобе. Камера оказалась на дверце противоположного денника, при этом расположена была так, что терялась на фоне крохотного окошка, через которое сюда попадал дневной свет. Оно было сделано не в целях экономии электричества, хотя и это учитывалось. Как выяснилось, массипо не могут находиться в изолированных от окружающей среды помещениях.
      Камера запечатлела все происходящее примерно с того ракурса, что и сам полковник.
      Зверь агонизировал. Часто дышал, захлебывался и истекал слюной, а из-под его брюха выползала мутная лужа. Ларусс хотел было рвануть к себе в бокс за пистолетом, чтобы прервать мучительную агонию, но передумал; лучше «сделать лицо» перед камерой. Он не сомневался, что картинка транслируется в постоянном режиме. Уж до этого-то тренер наверняка додумался.
      Уел, уел полкана сученок. Что ж, пока утремся.
      Массипо умирал долго. И полковник, задвинув все свои дела, стоял и смотрел. Сдвинув брови и по возможности придав лицу скорбное выражение, которое обязательно должна зафиксировать запись, пялился на эту издыхающую тушу.
      Через двадцать пять минут лошадь сдохла в загаженном и вонючем деннике, залитом кровью, мочой и жидким дерьмом. Смерть, даже самая героическая, сопряжена с целым набором крайне неприятных впечатлений. Для профессионалов счастье, что обыватель, западая на лозунги и героическую романтику, элементарно не представляет, что же это такое на самом деле, в натуре, так, как оно есть. Иначе не было б никаких добровольцев и героев. Как не было бы и мифов о них. Кому как не профессионалу знать, что за каждым воинском подвигом остаются не киношная кровь из кетчупа, купленного в ближайшем магазине, а самые настоящие, самые страшные, самые нечеловеческие страдания. Кадровый полковник Ларусс это знал как мало кто. Однажды он, как командир, принял на себя эту обязанность – принимать смерть. Чужую смерть. Принимать не через себя, не через душу, но на себя. Он счел, что это входит в его должностные обязанности, Но принимать – не значит переживать. Это всего лишь работа.
      Полковник уже прикинул, как он будет объясняться по этому поводу. Да, собственно, и чего ему объясняться? Он, конечно, как командир отвечает за все, происходящее на базе, но лошадьми, в сущности, он не занимался. Он не кавалерист. И вообще они проходят в рамках научного эксперимента, за который он несет лишь косвенную ответственность. К тому же массипо не числятся на балансе, поскольку они не привезены с Земли. И вообще, он с самого начала был против их использования. В армии полным полно других транспортных средств, предназначенных для использования на неосвоенных планетах. Начиная с бесшумных вертолетов и заканчивая тяжелой бронетехникой. Какая разница! Ведь перед ними не стоит задача маскироваться. Перед ним и вверенным ему личным составом поставлены совсем иные цели.
      Он уже дал указания Костику, послушному и исполнительному, как робот, и вышел на свежий воздух, когда на его запястье запикал сигнал вызова. Привычным, отработанным за многие годы и оттого ставшим небрежным до элегантности движением он включил экран и увидел уставившееся на него лицо капитана Берга. Очевидно, что тот говорил на скаку, при этом выражение у него было такое, будто он очень сильно напуган, хотя паникером его никак нельзя было назвать. Спокойный, выдержанный человек и способный командир, и если бы не некоторые проблемы личного плана, быть бы ему уже майором а тои кем повыше и командовать полковой разведкой где-нибудь в Европе. Один из немногих вменяемых офицеров в этом балагане, называемом боевым подразделением. Сегодня Берг командовал полевыми учениями, имеющими цель повысить слаженность действий подразделения. Три месяца назад прибыло пополнение, сменившее часть прежних бойцов, так что почти все время приходилось тратить на то, чтобы элементарно учить их, хотя, по идее, сюда неподготовленных присылать просто не должны были бы.
      – Что случилось, капитан?
      – Беда, господин полковник!
      Лицо его скривилось и на некоторое время пропало с экрана. Вместо него мелькнула лошадиная грива, а потом бешено летящий мимо пейзаж. Какие-то кусты, деревья, за которыми более или менее статично стояли горы.
      – Капитан! – рявкнул полковник. Голос он повысил не только потому, что его подчиненный проявил неуважение к командиру. Он прекрасно знал, что бывают ситуации, когда командирский окрик заставляет подчиненного взять себя в руки. Именно для этого и нужны, в конце концов, командиры. Ведь не так много людей, которые способны действовать автономно, без постоянного пригляда за ними. Большинство – толпа, бараны, которым нужен пастырь. Сами по себе они способны только пиво жрать да баб трахать.
      Секунд через пять лицо капитана снова появилось на экране. Значит, подействовало.
      – В чем дело?
      – Лошади взбунтовались!
      – Что?
      – Понесли. Все разом. В разные стороны. Есть потери. Кажется. Я ничего не могу сделать.
      – Не паникуй. И не отключайся! – приказал Кинг и переключил экран на общий обзор.
      То, что он увидел, не могло его порадовать по определению.
      На учения сегодня выехало двадцать три всадника. Могло бы быть двадцать четыре, если б не вороной. Еще минут сорок назад они двигались плотной группой, хотя бы отдаленно соответствующей понятию «боевое подразделение в походном порядке». А теперь это было больше похоже на хаотичное бегство, в котором нет никакой логики кроме ужаса тех, кто в нем участвует. Ему приходилось видеть подобные вещи. Люди мечутся, совершенно потеряв голову, порой бросаясь в огонь вместо того, чтобы бежать от него. Паника сродни умопомешательству. Многие, как он знал, даже не в состоянии вспомнить того, что происходило с ними в эти моменты, порой растягивающиеся в часы и даже дни. Счастливое свойство человеческой психики, когда та что-то отключает, в данном случае память, чтобы не переживать эту травму бесконечно, потому что сама память о ней может нанести новую. И так до бесконечности. Во время учебы им, тогда еще молодым офицерам, рассказывал опытный психолог, про то, что у некоторых людей эта способность забывать по каким-то причинам либо отсутствует вовсе, либо сильно снижена, что называется синдром самокритики, и именно такие люди становятся обитателями психбольниц. Нормальный, здоровый, психически уравновешенный человек или находит себе оправдание, себе и своим поступкам, или элементарно забывает. И это нормально! Потому что ангелов среди людей нет по определению.
      – Капитан, доложите, что произошло! – приказал он, переключаясь на Берга.
      Но тот, судя по мельканию картинки на экране, скакал сейчас во весь опор, вцепившись в гриву исполинской лошади, и толку от него как от командира было ноль.
      Наручный коммуникатор всем хорош, кроме того, что с него трудно осуществлять большим количеством личного состава, потерявшим управление и моральный дух. Полковник заспешил в командирский бокс, на ходу, практически на бегу отдавая команды собраться у него всем, кто мог оказаться необходимым в этот трагический момент.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21