Вряд ли у нас в стране найдется человек, не видевший замечательный фильм «Ирония судьбы или С легким паром!». Замечательный фильм. Правда. Смешной. Его под Новый Год обязательно показывают. Мы смеется над попавшим в переплет и Питер врачом Лукашиным, предполагая при этом, что ничего подобного ни с одним из нас произойти не может. Вот и я тоже так думал.
      Дело было в начале девяностых. По делам бизнеса в середине декабря поехал я в один небольшой украинский город, но дела повернулись так, что мне пришлось задержаться аж до тридцатого числа. То есть проторчал я там около двух недель. В чужом городе скучно и одиноко, вечерами делать нечего, телевизор работал из рук вон, причем по двум каналам почему-то показывал турецкую программу, и в смысле качества изображения и звука она была лучше остальных. В общем, вечера я коротал за книгами, благо что в местном книжном магазине имелся вполне приличный выбор. Таким образом у меня набралось их довольно приличное количество, и учил турецкий. Много уже понимал, кстати.
      Повторяю, дело было в начале девяностых, ситуация с транспортом тогда была просто жуткая, самолеты часто не летали из-за отсутствия горючего, билеты на поезд доставались с трудом.
      Так вот, сидя в тоске и в гостинице, я частенько звонил семье и знакомым, чтобы хоть как-то развеяться. И, гнетомый этой тоской, так мне захотелось компании – своей, теплой! – что я пригласил на встречу Нового Года довольно много людей. К себе домой!
      Билет на поезд я взял на тридцатое, что было, в общем, приемлемо; где-то к обеду буду в Москве. Часа за два или три до поезда я позвонил одному из местных партнеров – попрощаться и поздравить, а так же просто поболтать от нечего делать. Известно, что ожидать и догонять – хуже нет.
      Болтаем мы, скажем, с Геной, и он говорит мне, что они тут на фирме пьянствуют, провожая год уходящий, хорошо проводят время и вообще, нечего мне сидеть в гостинице, мол, приезжай, отдохнем и все такое.
      Что ж, предложение вполне нормальное, это все веселей, чем одному торчать в холодном номере с дикими сквозняками. Честно говоря, обслуживание там было так себе.
      Кстати говоря, была там и еще одна забавная особенность. Тогда уже Незалежная ввела свою валюту, курс которой к рублю в то время был примерно один к десяти. То есть за один рубль давали десять (или чуть меньше, не помню уж) местных купонов. Так вот, если стоимость гостиничного номера в сутки составляла, скажем, сто купонов, то с россиян, в том числе с меня, брали сто рублей. То есть один к одному. А с американцев, если они там вообще появлялись, соответственно сто долларов; доллар был дороже рубля раз в шесть. Такая интересная арифметика. На этот счет мне даже показали соответствующее распоряжение, с подписями и печатью. То есть все официально.
      Ну что, выписался я из гостиницы, подхватил свою тяжеленную сумку с книгами и, взяв такси, поехал к Гене на, как сейчас говорят, корпоративную вечеринку. Веселье там уже в разгаре, идет давно, настроение у участников соответствующее, и меня сразу взяли в оборот. Но я помню, что мне скоро ехать на вокзал – следующий поезд только через сутки! И этим самым объясняю Гене мою сдержанность за столом.
      – Да ты чего! Сядешь завтра на самолет и через два часа дома!
      – Так они ж не летают! Бензина нет.
      – А ты не в курсе? Завтра в девять утра будет рейс.
      – Не может быть.
      – Точно! А переночуешь у меня дома, хоть поспишь как человек.
      Пьян я не был, поэтому всякие «точно», «зуб даю» и прочие честные слова принимать на веру не захотел. А между тем, пора бы и на вокзал отправляться.
      И мы с ним принимаем компромиссное решение. Сейчас берем такси, едем в кассы «Аэрофлота» и я там беру билет на утренний рейс, если он там есть. Нет – оттуда прямым ходом на вокзал. Без обид? Без обид!
      Поехали. Я с тяжеленной сумкой, в которой весу пуд – не меньше.
      Подъезжаем к кассам, заходим – народу ни души. Ну, все ясно, никаких билетов тут нет. Иначе бы тут толпа такая стояла – мама не горюй! На всякий случай, для очистки совести, подхожу к окошку и спрашиваю. А мне – пожалуйста! И дают билет. На завтра, на девять утра. Чудеса! Ну да чего под Новый Год не случается.
      Мы бегом в такси, заезжаем в какой-то ночной магазин – по тем временам еще диковинка, набираем разного спиртного и обратно. Пир горой, пыль столбом!
      Гуляли, помнится, часов до четырех утра. Это было куда веселее, чем трястись в поезде. Я был Гене благодарен.
      Выходим на улицу – зима, легкий морозец, тихо. Красота! Освежает. И – ни одной единицы транспорта. Ни общественного, ни частного. Городок небольшой, провинциальный, жизнь в нем в те времена замирала рано. И идти нам на другой конец города. Далеко. Сумка у меня до того тяжелая, что почти сразу у нее оторвался наплечный ремень. Идем как можем. Я, Гена и его подруга – они живут рядом. Как добрались – страшно вспомнить. На наше счастье, где-то на полпути, то есть примерно через час пешего хода, мы сели на рейсовый автобус – единственный в ночи! Ну да чего не случается под Новый Год!
      Пришли мы к Гене домой, посидели, еще выпили – у меня с собой было, и он сломался. Проще говоря, пошел спать. Сидим на кухне втроем – я, его мать и его подруга. Время позднее, девушке надо домой, и я пошел ее проводить. Недалеко, дома через три-четыре. Пошел, проводил. Город незнакомый, район рабочий, все дома похожи один на другой. Я, боясь заблудиться, а то и просто не попасть в квартиру по причине того, что хозяева уже в полном составе лягут спать, взял с собой свою сумку. Чемодан без ручки.
      Проводил. Время позднее, город чужой, на улице холодно. Куда податься? Подумал и решил попробовать вернуться. Пустят – хорошо, а не пустят… Что ж, скоро транспорт начнет ходить, поеду в аэропорт. А пьян был уже прилично. И нашел квартиру. С первого раза! Как – по сию пору не понимаю. И меня пустили. Ну да чего не случается под Новый Год.
      Сел я на кухне, время – часов шесть утра. Мать Геннадия выходит ко мне, поит бульоном и предлагает лечь поспать. На все мои возражения говорит, что лучше немножко покемарить, а она спать ложиться больше не собирается и меня разбудит в половине восьмого, а пока завтрак приготовит. Я сдался и, объяснив ей все по поводу самолета, отправился в комнату. Почивать. Гость такой уже заморский.
      Проснулся я оттого, что жутко хотелось пить. До того, что просто язык прилип к небу и никак не хотел отлипать. Смотрю на часы – ничего не понимаю. Все еще пьян, это факт. Концентрируюсь, всматриваюсь в циферблат – половина девятого! До взлета моего самолета остается тридцать минут ровно! Аэропорт находится в другом конце города. А я еще в кровати!
      Вскакиваю, кое-как одеваюсь на ходу, влетаю на кухню – там мать Гены возится у плиты. Спокойная такая. Невозмутимая.
      – Доброе утро.
      – Почему вы меня не разбудили?
      – Не смогла тебя растормошить.
      Спокойно так. Невозмутимо.
      Я подхватываюсь, одеваюсь, бросаю «До свиданья» и вылетаю на улицу. С Геной кое-как попрощался – он что-то промычал, спя. Сумку я не забыл. Да и как забудешь такое. На удивление и на счастье, такси мне удалось поймать довольно быстро.
      – Шеф, до аэропорта. Быстро. У меня рейс в девять. Плачу два счетчика.
      – Сделаем.
      Я сажусь, мы едем. Спокойно так, неторопливо.
      К тому времени я уже неплохо знал город, а уж дорогу-то до аэропорта в особенности. Чувствую – не успеваем. По часам слежу. По минутам. Никак не успеваем.
      – Шеф! – взмолился я. – Через восемь минут самолет улетит.
      – Как самолет?
      Немая сцена.
      – Я же тебе говорил!
      – Так я думал автобус.
      Тьфу ты, черт!
      Дело в том, что аэропорт и автовокзал, от которого отходят местные автобусы, следующие к еще меньшим городкам и селеньям, находятся рядом. Вот он и подумал.
      Газу он прибавил существенно, так что к двери, за которой осуществляется личный досмотр пассажиров и ручной клади, мы подъехали без полутора минут девять. Без полутора минут. И я вижу, как из нее выглядывает работница аэропорта в форме с ключом в руках, для того, чувствую, чтобы прямо перед моим носом эту самую дверь запереть!
      Я что-то ору, влетаю в этот самый пропусник, размахивая билетом – немая сцена.
      Милиционер, отвечающий за досмотр, смотрит на меня и все с ходу понимает. А я ору:
      – Самолет на Москву не улетел?
      – Да вроде нет.
      Такой неуверенный ответ порадовать меня никак не мог. Уж очень много в нем было неуверенности. Слишком много.
      Ясно, что в оставшееся время никакой досмотр провести нереально.
      Милиционер, добрая душа, спрашивает:
      – В сумке ничего такого нет?
      – Ничего!
      Лицо мое помято, не выбрит, перегаром несет.
      – Проходи.
      Думаю, что в тот момент мы все вместе поставили рекорд по скорости прохождения осмотра. Книга рекордов гниет от бессилия и дурно пахнет.
      Вылетаю на поле – мне дверь ключом отперли, навстречу женщина в форме.
      – Где самолет на Москву?!
      – Вон, – машет рукой.
      На поле снег лежит, я по снегу бегом к указанному борту. С похмелья. После недосыпа. С тяжеленной сумкой в руке. И еще мне хорошо видно, что задняя дверь с трапом закрыта, а пропеллеры начинают вращаться.
      Все!!!
      Я подбегаю к самолету и, колотя кулаком по обшивке, двигаюсь по направлению к кабине летчиков.
      Пропеллеры начинают замедляться.
      Я бегом обратно. Прямо на моих глазах трап опускается, и я вбегаю в салон, плюхаюсь в кресло и смотрю на часы. Ровно девять! Самолет начинает движение.
      В салоне ЯК-40 человек пять-семь, не больше. Сзади мужики налаживаются шампанское пить. А мне пить охота! Попросить – неудобно. Да и язык как пришит к небу. И тут мне приходит в голову другая, еще более ужасная мысль.
      Ведь при посадке в самолет стюардесса мой билет не проверяла. И в том направлении, куда махнула рукой добрая душа в форме «Аэрофлота», стояло еще несколько винтокрылых машин. Просто эта была ближайшей. Так куда же я лечу? В Москву или…
      Чувства – не передать! Ну вот, рассуждаю я сам с собой, прилечу я сейчас в какой-нибудь Ростов. И что дальше? Денег у меня не так много, а гостей вечером соберется как раз наоборот. Спросить у стюардессы тоже как-то неловко. Словом, дурак дураком.
      Смотрю в окно, пытаясь сообразить, в каком направлении мы летим, и, мне кажется, что пейзажи подо мной какие-то незнакомые. Пытаюсь прислушаться к тому, что говорят пассажиры, но люди в основном молчат, а те двое, что сзади, говорят о чем-то постороннем, о бабах каких-то, а вовсе не о том, что меня интересует.
      А время идет. Неопределенность нарастает. Проходит бортпроводница с чашками с лимонадом – поить нас, горемычных. И тут я, проявляя чудеся дипломатии и стараясь не выставить себя дураком, кем я себя на тот момент и чувствовал, спрашиваю, в каком аэропорту мы приземлимся.
      – В «Быково».
      Тут у меня отлегло.
      Чего только не случается под Новый Год!
      Я еще попил лимонадика, потом мы со стюардессой, нарушая все правила, пошли в хвост покурить. Словом, долетел.
      Выйдя в «Быково» за пределы взлетно-посадочной полосы, первое, что я увидел за сетчатым забором – рядом с ним, впритык! – была палатка, где продавались напитки. И только потом мне на глаза попались таксисты. Уже после того, как затарился пивом и первую банку выпил здесь же, у выхода с поля.
      Наверное, на радостях, в ту ночь я напоил своих гостей так, что по пути домой они устроили стрельбу из пистолетов – газовых, газовых! – типа салюта, и… Ну да это совсем другая история.
      А мораль? Она есть, как без нее. Хочешь или нет, но приходится вернуться к знаменитому фильму. Пить надо меньше!

      Все восьмидесятые годы прошлого века я работал в одном НИИ. Замечательное, скажу я вам, заведение было. Воли там внутри было больше, чем снаружи свободы. Ученые, прихлебатели, карьеристы, бездельники, стабильные зарплаты и хорошие премии – чем не жизнь! А еще дни здоровья с шашлыками и напитками, в числе которых лидировал разведенный спирт, которого у нас было хоть залейся, выезды в колхозы и на плодо-овощную базу, путевки, субботники, дежурство в добровольной народной дружине, коллективное отмечание всех и вся праздников, от дней рождений до Первого мая, причем этот, как и другой похожий праздник, отмечался дважды – коллективно накануне и в колоннах демонстрантов. Ну и потом дома, конечно.
      Но каждому кайфу время от времени начальство хочет положить конец, я бы даже сказал КОНЕЦЪ. То есть твердо, жестко и бескомпромиссно. Мол, работать надо. На что я могу справедливо возразить – а неча было развращать!
      И однажды – но не в первый и не в последний раз! – нам назначили нового начальника, призванного следить за нашей дисциплиной.

      Какие бы то ни было атеистические или, наоборот, сугубо религиозные мероприятия ни проводились среди нас, предрассудки, суть, языческие воззрения, атавизмы и приметы неистребимы. Черная ли кошка через дорогу перебежала, чихнул ли кто вслед, баба ли с пустыми ведрами навстречу – чур меня!
      Но это – веками. Святое. А сколько же новых страхов и поверий рождается чуть не ежедневно. Реклама и статьи в специализированных журналах тому ну очень способствуют.
      И слухи тоже. Народная молва. Народная медицина. И – плодятся их жертвы.
      Нет, если у хирургии или акушерства они есть, то отчего бы им не быть у народного, традиционного лечения? Им – быть! И я – был. Жертвой. Впрочем, скорее, жертвой собственной любознательности.
      В рекламе и народе про перепелиные яйца говорят три вещи. Первое – они здорово способствуют мужской потенции. Второе – они невероятно вкусные и полезные. И третье – в них никогда не бывает сальмонеллы, поскольку температура перепелок на пару градусов выше той, при которой эта гадость погибает, в отличие от кур, в яйцах которых сальмонелла чувствует себя весьма комфортно.
      Из всего этого следует, что перепелиные яйца можно и даже нужно – смотри пункты первый и третий – пить сырыми.
      Сколько раз я их видел на прилавке – не счесть. Но как-то все рука не поднималась купить. Но однажды, зайдя в магазин вместе с женой, а многим известно, как женщины – с чувством, толком и расстановкой, ходят по магазинам, мужиков это страшно выматывает, – вдруг в очередной раз увидел и решился. Деньги, в сущности, небольшие, так отчего бы и не попробовать?
      Пришли домой, и я чуть ли не сразу вскрыл штуки три или четыре и выпил. Жена отчего-то отказалась. Правду сказать, ничего особенного я не почувствовал. Яйца как яйца. Разве что маленькие и пестрые. Оттого, может, что я не гурман. Впрочем, меня это не особо расстроило. Мало ли о чем говорят «Ах!», а, попробовав, понимаешь, что особо восторгаться, в общем-то, и нечему.
      Нет, если кому-то нравится и идет на пользу – нет вопросов! Никакой антирекламы я делать не хочу, тем более, не исключаю, речь может идти всего лишь о совпадении. Пусть трагическом, но все же.
      Вечером, кажется, не то от голода, не то ради шутки выпил еще столько же.
      Классно пошутил!
      И меня понесло. Не в том смысле, как писали классики, «Остапа понесло». Речь не о речи. Речь о стуле. Не о том, на котором сидят, то есть при этом, как правило, все же сидят, если успевают сесть. В общем, я именно что успевал. Еле-еле. И это при том, что я живу в городской квартире и до унитаза мне из любой точки моего жилья всего несколько метров. В пересчете на бег – секунды. В пересчете на, извиняюсь, понос – мученье.
      Нет, решительно невозможно описать такое состояние человека, пользуясь одним лишь орфографическим словарем русского языка.
      Я срался. Жестоко и бескомпромиссно.
      За сутки – я подсчитал! – я «дружил» с унитазом двадцать шесть раз! Днем ли, ночью ли – все едино. Уж и не ел ничего, кроме активированного угля и черствого черного хлеба. Температура, слабость, но все это меркнет перед позывами. Это выматывает больше всего. Представьте, что стоит встать – нет, вскочить! – ночью раз пять-шесть. При этом каждый раз засыпаешь со страхом как бы во сне не обосрамиться. Ведь всегда на грани! Разведчик во вражеском логове чувствует себя куда комфортнее.
      Анализы показали – сальмонеллез. Откуда? Не иначе как от верблюда, с которым я в последний раз более или менее тесно общался лет двадцать тому назад. Дело дошло до того, что я не смог съездить за гонораром и присутствовать на собственном творческом вечере в ЦДЛ, который пришлось отменить. Перерывы между «походами» воспринимались как блаженство. Как отдых после тяжелого труда. Но потом – ох!
      Поведав свою историю моему приятелю, директору того самого магазина, где была произведена трагическая покупка, в ответ я получил недоуменное пожатие плечами и сентенцию «Такого не может быть» (См. п. 3).
      Но мы в семье ели все одно и то же. Кроме того, кто «пошутил».
      Так что, врет молва? Врет реклама?
      Ох, на святое я не замахиваюсь.
      Может, порча какая, а? У кого бы спросить? Что б уж наверняка.
      А оставшиеся яйца я выбросил. Мне они не помогли (см. пункты первый, второй и третий).
      Ну а мораль, спросите вы. Какая мораль-то? Не хочешь срамиться – думай, прежде чем чего-то съесть.

      Нет, наверное, человека, который ничего бы не боялся. Индивидуум с нормальными рефлексами по определению должен время от времени испытывать это чувство, потому что оно заложено в самой природе сапиенса, как, впрочем, и у любого животного, ибо именно чувство страха, направленное на самосохранение, помогает выжить.
      Было мне лет шестнадцать или семнадцать, когда я в очередной раз оказался на Кавказе в поселке Загедан, где у нас был базовый туристический лагерь, откуда мы периодически совершали вылазки по окрестностям, порой по нескольку дней, а потом, по завершении, тоже в течении нескольких дней своим ходом, с рюкзаками, по горам добирались до озера Рица.
      Полагаю, что это был уже третий мой выход в горы – каждый больше месяца, – так что я был уже вполне опытным в этом смысле парнем, знал, что такое подъемы и спуски, перевалы и осыпи, высота и снежник.
      Кстати скажу о красоте гор. Пока ты находишься в покое, на отдыхе, все это воспринимается в полный рост. Но когда, вывалив язык на плечо, придавленный рюкзаком, вполз на некую верхнюю точку, с которой все эти красоты можно видеть панорамно, как то показывают в телевизоре, честно скажу – не до охов и ахов. Сил на это просто не остается. В такой момент очень важно, чтобы некто старший дал команду типа: «Любоваться!».
      К этому времени я уже усвоил некоторые премудрости горного туризма, поэтому такие команды давал если и не всегда, когда следовало, то хотя бы иногда. Без этого, как я знал из собственного опыта, впечатлений от окружающей красоты у большинства из нас просто бы не было. Да вы посмотрите на обычных гидов, водящих экскурсантов хоть по музею, хоть по городу. Ведь без них, без их фельдфебельских команд, красота окружающего мира для профанов просто бы не открылась, хотя, стоит признать, иногда их настойчивые рекомендации просто бесят. Кстати, пару раз я, и так неплохо зная Москву, садился в экскурсионный автобус с тем, чтобы мне именно показали.
      Итак, Кавказ. Загедан.
      Поселок стоит на подошве одноименной горы, ниже – горная река Лаба, холодная до жути даже в самую жару, с быстрым течением и форелью в ней. Просто для иллюстрации сказанного приведу пример того, как мы в ней купались.
      С одного берега на другой перекинут подвесной мост метров до ста длиной. При каждом шаге по нему он раскачивается, так что приходится постоянно держаться за перила из металлического троса, из которого торчат железные «волокна» – проще говоря проволока, пораниться о которую ничего не стоит.
      И вот мы в жару – а жара жуткая! – сигали с этого неверного сооружения в воду, чтобы охладиться.
      Диспозиция такая. С моста до воды метра полтора-два. Глубина реки в этом месте до полутора метров. Вода чистейшая, любой камешек на дне виден во всех подробностях. Ныряешь «рыбкой», то есть головой вниз, руки вытянуты – и дна не достаешь! Течением сносит к чертовой матери. Выныриваешь секунды через три-четыре уже метрах в десяти ниже по течению и еще пару минут, борясь с напором воды, добираешься до берега. И потом еще с полчаса отогреваешься на солнце – замерз! А потом еще раз.
      Нельзя сказать, что это было уж очень сильно экстремальным времяпровождением, однако ж это совсем не то, как если бы в кабаке за рюмкой чая посидеть.
      Это я к чему? К тому, что некий опыт преодоления собственных эмоций у меня уже имелся.
      И вот однажды я сел там на лошадь. Это был не первый мой опыт верховой езды, да и не последний. Но… Как этот раз на берегу той самой горной реки. Точнее, на склоне.
      Сначала – так получилось – я поехал вверх по склону. Лошадка спокойная, местность знает, выросла здесь, а то и родилась, куда копыта ставить в курсе, так что все хорошо и приятно.
      А ее хозяин остался внизу, сзади.
      Проехав какое-то расстояние, думаю, небольшое – не на прогулку же отправился, так, покататься, – поворачиваю обратно.
      И тут приятное времяпровождение превращается в кошмар. Ужас!
      Дело в том, что, пока я ехал по склону вверх, земля была прямо перед глазами – казалось, руку протяни и достанешь. Развернувшись на сто восемьдесят градусов, я вдруг увидел землю далеко-далеко от себя. И еще камни. Побольше, поменьше, просто валуны.
      Лошадь привычно для нее идет, мотая башкой и вихляясь на ходу – она ж с рожденья в горах, – а мне… Господи!
      При одной мысли о том, что она оступится, меня морок брал.
      С седла я слез на трясущихся ногах.
      Позже, лет через десять, мне один человек рассказывал про то, с каким удовольствием он, кажется в Башкирии, участвовал в конном походе по горам. Хочется верить, что он говорил искренне. Но я ему не поверил и не верю по сию пору.
      Пешком в тех местах, как мне представляется, передвигаться как-то вернее.
      Но настоящий ужас и неминуемую близость смерти я испытал на Волге-реке.
      Мне двадцать два, после армии, весь из себя такой… Ну, жизнь повидавший. Москвич, блин, крутой. Дело было в Саратове.
      Собирались мы на острова, так на недельку, рыбу половить и вообще отдохнуть. На моторной лодке «Прогресс».
      Если кто не бывал в тех местах, живописую.
      От берега до берега – больше километра. Лодка – жестянка метров пяти длиной с одним мотором. Не пароход, в общем. И уж далеко не океанский лайнер. По сути – утлое суденышко.
      Компания предполагалась большая, все на своих посудинах, но мы втроем выезжали первыми. Я, мой брат и дядька. Брат был тогда совсем (ну или почти совсем) мальчишкой, а на Волге прогноз обещал волнение.
      Место стоянки так называемых катеров было отгорожено, как я подозреваю, списанной баржей вместо мола, отгораживающей «бухту» от основной воды, так что, как то и положено для хорошего порта, шторм туда не попадал.

      Лодка «Прогресс» имеет грузовое место в носовом отсеке, который мы, предвидя недельный отдых, загрузили до предела всякой жратвой и шмотками. На острове магазинов нет.
      Ясное дело, что у меня навыков навигации по крупнейшей водной артерии страны как тогда не было, так нет и сейчас. Видно, конечно, что за пределами «бухты» волны ходят, но так это ж не море, где штормы «в семь баллов», тем более опытный рекоход говорит, что едем. Невдомек мне тогда было, что ему неохота падать в грязь лицом перед гостем и вообще. У меня же щенячий восторг – плывем! А то, что впереди какие-то волны – фигня. А ж таких рек до того не то что бы не видел – не пробовал.
      Сколько там до открытой воды? Метров двести? Вырулили мы из бухты и – ха! Волны.
      Суденышко – тьфу! А волны выше меня, если б я стоял в полный рост, хотя на деле сижу, вцепившись руками и ягодицей в лавку. Мой дядька, как опытный рекоман, что-то там изображает «по гребню» и «по скату». Это где-то сродни пируэтам парней от виндсерфинга.
      Несколько жутковато без привычки, но, в целом, приемлемо. Опытный капитан, проверенное судно – что еще нужно!
      А волны, повторюсь, высокие. То есть смотришь – они ж выше тебя. Захлестнет, а посудина открытая, по сути лодка с мотором, – все! Но – капитан! Это успокаивает. Где-то провалимся, где-то по волне, где-то на гребне – идем же! Хотя слегка жутковато.
      И тут – беем-с, удар по психике, – плывет, а то и барахтается меж волн мужик, держась за деревянное весло.
      Кораблекрушение! Спасай кого можешь. Но ощущение уже слегка такое, что нам бы и самим помощь того… Ну, не отказались бы.
      И мужика того мы уже несколько проскочили. Метров эдак на пятьдесят. Возвращаться – кормой под волну попасть. Но спасать-то надо. Мы уже на середине реки. То есть туда полтора километра, и до другого берега не меньше. И вокруг натуральный шторм. Уже страшно.
      Но я что? Все решает капитан, опытный речной волк. Хочется верить, что даже где-то волчара. Ну очень хочется.
      Делаем круг, невероятным образом преодолевая волны, и подходим, как говорят моряки и речники, к этому с веслом.
      Вопрос, конечно, дурацкий, а, может, я чего и не помню, но по сути:
      – Помочь?
      Глядя на все это буйство природы, мы были в полной уверенности, что мужик потерпел крушение, успев захватить с утонувшего судна одно лишь весло. А что бы кто подумал на моем – нашем – месте?! Сами чуть живы. Памперсов тогда мы не знали, но, будь они, пригодились бы. И вообще, в спаскомплект их нужно обязательно добавлять.
      Капитан держит на месте лодку из последних сил. Мы, пассажиры, это ой как хорошо чувствуем. Но где-то в душе, внутри, мы, как ни крути, если не герои, то хоть спасатели. Ну долг-то свой выполняем!
      И мужик этот – ненавижу! – говорит:
      – Весло нужно?
      Волны, мать их, ветер, лодчонку сносит, нужно к нему подплывать как-то, слышно плохо и вообще, по большому счету, не до него – самим бы как-то…
      – Чего?
      – Весло нужно?
      Есть в русском языке выражения, которые со всей искренностью порой произносятся по достойному поводу. Но в тот момент было как-то не до этого. Спасаем же!
      – Залезай!
      И спасательный круг уже в руке.
      Мотор заглушен. Волны… Словами это не передать. И этот с веслом. Спасаем.
      – Чего? Не нужно?
      – Да ты…
      Многоточие в данном случае означает степень нашей растерянности и неумение выразить ее, как говорится, в натуре.
      – Да я плыву!
      Этот, прошу прощения, чудак, осуществлял заплыв с одного берега матушки-реки на другой. Спортсмен. И, поймав чье-то весло, предлагал его нам. Трофей у него такой был. А мы вокруг него круги нарезали, рискуя единственно ценным, что у человека есть.
      Я не знаю, как расходятся в море корабли. Наверное, с гудками и флажками, обозначающими что-то вроде «Доброго пути». И – навсегда.
      Последнее в данном случае факт неоспоримый. А вот по поводу доброты в тот момент я не уверен. Вслух «добрых» пожеланий, насколько помню, никто из нас не произносил тогда – выживали. Но в душе…
      Если есть в этом мире справедливость, то пусть он не утонул, спортсмен долбанный, пускай живет хоть тыщу лет, но, надеюсь, в рожу ему кто-нибудь закатил от души. Потом, по любому поводу. Но – обязательно. Должна, обязательно должна быть в жизни справедливость.
      Мы опять вышли «на гребень» и тут – есть очень внятные матерные слова и всем доступные молитвы – «Вихрь» нашей посудины начал захлебываться.
      Раскинулось море широко, народу приходит крандец.
      Прости, брат, но их песни слова не выкинешь.