Чарли сказал, улыбнувшись ей в ответ:
      - Ну и ну, Каролина, ты день ото дня все раздаешься. Эдак ты в один прекрасный день лопнешь.
      Каролина глупо захихикала и, потупившись, снова переступила с ноги на ногу.
      - Как у вас крыша? Не течет? - спросил Чарли.
      - Нет, - ответила она своим спокойным голосом, - Алфи говорит, что все в порядке.
      - Алфи, - проворчал Чарли. - У этого твоего Алфи одно на уме. - Он ухмыльнулся и подмигнул Каролине, а потом спросил:
      - Насчет дома больше ничего не слышно там, в муниципалитете?
      - Алфи говорит, они сказали, что он внес недостаточно, - оживилась Каролина. - Они сказали, мы получим дом, когда внесем остальные. - Она выпалила все это и сжала губы, будто устыдившись такой длинной речи.
      - ... - буркнул Чарли и снова улыбнулся ей. - Не обращай внимания, старушка. Ты пока здесь с нами, так? - Он вытащил портсигар и закурил сигарету. - Ну ладно, попробуем починить нашу крышу. Как тут наш оu kerel, наш старик, пока меня не было? - спросил он.
      - Болит у него, - ответила Каролина. Она прикрыла свой большой живот, сложив на нем руки, прислонилась к двери и смотрела, как Чарли пошел через двор к их старому дому.
      Из-за двери, прикрытой занавеской, доносились тихие стоны, низкие унылые "о-о-у", как далекие гудки сирены в тумане. Мать вышла на кухню. Она была в потертом жакете поверх платья, а глаза под низко повязанным черным платком казались совсем усталыми.
      Чарли спросил:
      - Ну как он, ма?
      - Все слабеет, Чарльз. Ему вообще-то нужен врач.
      - Ты идешь за доктором? Я бы мог сходить.
      - Нет, - сказала мать. - Не за доктором. Доктору мы задолжали, и он последний раз сказал, что больше не пойдет, пока мы не заплатим. А у нас до пятницы, пока Ронни получит зарплату, нет денег. - Она застегнула жакет. Пойду схожу к Мулеле, попрошу каких-нибудь трав. Может, хоть травы помогут. - Она пошла к двери. - А ты посиди дома, присмотри за отцом.
      - Ладно, ма, - Чарли кивнул. - Но ты поторопись, а то дождь опять собирается.
      - Я быстро.
      - А я на крышу полезу. Достал у Мостерта кусок железа.
      - Ну что ж. Только ты не шуми там, слышишь?
      - Каролина может пока посидеть с отцом.
      - Может-то может, да она не будет знать, что делать. Да хотя и ты тоже. Ну ладно, я мигом обернусь. Ты просто заходи, поглядывай.
      В спальне натужно хрипел и что-то бормотал Паулс-старший, совсем как готовый вот-вот заглохнуть мотор. Тучи на небе цвета нестиранного кухонного полотенца набухали дождем. Чарли осторожно сдирал с ходуном ходившей кровли дырявую жесть. Хижина угрожающе скрипела и оседала под ним, и Чарли боялся сделать резкое движение, опасаясь, как бы она вообще не обрушилась. Несколько крупных капель ударились о жесткую клеенку его дождевика, и он поднял голову к грозно хмурившемуся небу. Потом спешно подтянул к себе лист железа, который приволок от Мостерта, и стал прилаживать его, подсовывая под края открывшейся в кровле дыры, бормоча про себя проклятия, когда острые, как акульи зубы, зазубрины обдирали ему кожу на суставах пальцев.
      Он все еще мучился с листом, старательно прилаживая его на место, когда из-за угла дома вышел его дядюшка Бен.
      - Здорово, Чарли, малыш. Крыша продырявилась?
      Чарли заглянул через край крыши, посасывая ободранные в кровь пальцы. Он сказал:
      - Ноit, дядя Бен, привет. Течет. Ну а у тебя как? - Он посмотрел на глубокую царапину на пальце. - Разве ты сегодня не работаешь?
      - Погода. - Дядя Бен задрал голову вверх. - Малярам в дождь не работа, вот нас и отпустили. Еще день потеряли, вот оно как.
      Дядюшка Бен был коротконогий толстый человечек, черный, словно обугленный, в дырявой фуфайке и лоснящихся, заношенных, залатанных брюках. Башмаки на нем были потрескавшиеся, все в грязи, до дыр протертые шишками на подагрических ногах. Несмотря на жизнерадостную округлость его тела, карие чуть выпиравшие глаза хранили выражение скорбной покорности перед каким-то необъяснимым горем. У него было жирное и одутловатое от злоупотребления спиртными напитками лицо и яркие, сочные губы, будто накрашенные. Под мышкой он держал свернутый в узел, весь заляпанный красками комбинезон, а седеющая курчавая голова была покрыта затвердевшей от краски старой фетровой шляпой.
      Чарли сказал ему:
      - Там, под забором, были камни. Подал бы их мне сюда штуки две, а, дядя Бен? Надо бы прибить гвоздями, да стучать нельзя. Отец у нас лежит совсем больной.
      - Ну, конечно, Чарли, малыш, сейчас подам, - сказал дядя Бен. Он бережно положил свой сверток на землю, выбрав место посуше, и перегнулся через заборчик, сопя и изо всех сил поджимая свое расплывшееся брюшко. - Ну а как он, твой папаша, Чарли? - Он поднял булыжник, подал его наверх, и Чарли, дотянувшись, принял и положил камень на крышу.
      - Плохо, дядя Бен, плохо, - ответил Чарли. - Как есть плохо.
      - А я иду и думаю, дай-ка загляну и навещу старикана. Я еще подумал, вот уж кому, наверно, нелегко приходится в такую погоду. - Он достал из-за ограды второй булыжник. Они разговаривали, и дядя Бен подавал камни наверх.
      - Твоя матушка, поди, с ног сбилась, бедная женщина.
      - Ja, еще бы. Осторожно, oomie*, - упадет. Мне сейчас в самый бы раз подыскать работенку.
      ______________
      * Дядя (африканск.).
      - Держи, парень. Ах, черт, чуть не выронил. А я думал, ты ездишь на дорожные работы под этой, как там она зовется - Калвинией.
      - Это была временная работа, - сказал Чарли. - Один несчастный месяц. Фунт двенадцать шиллингов и шесть пенсов в неделю. Кончили - и распустили по домам.
      - Ja, - вздохнул дядя Бен. - Оно везде так. Я тоже перебиваюсь случайной работой. Здесь пару шиллингов перехватишь, там пару.
      Чарли укладывал на крышу булыжники, прижимая отошедшие края жести. Он сказал:
      - Ты бы зашел пока в дом, навестил старика. Я уже почти кончил.
      Дядя Бен с беспокойством спросил:
      - А мать дома?
      Чарли улыбнулся.
      - Нет. Пошла достать для отца трав.
      - Ну, что ж, я тогда, пожалуй, зайду.
      Чарли только хмыкнул про себя. Дядя Бен взял свой сверток и, аккуратно придерживая его, скрылся за углом лачуги. Дядюшка Бен старательно избегал встреч с матерью Чарли, она была решительной противницей его чрезмерных возлияний и не уставала отчитывать его при всяком удобном случае. Дядюшка Бен доводился ей родным братом, но жил отдельно, в крохотной хижине где-то на другом краю локации. Он был не женат и жил один, пропивая большую часть того, что удавалось заработать на случайных малярных подрядах. Чарли сразу догадался, что дядюшка Бен так бережно кутал в свой комбинезон.
      Он укладывал на место последний камень, когда небо все-таки прорвало и пошел дождь. Дождь хлестнул по крыше и с остервенением набросился на Чарли, заплескал по двору, высоко вскидывая брызги, повис сплошной стеной и закрыл все вокруг. Чахлые камедные деревья, приземистые смоковницы и лачуги - все слилось в одну мутную свинцово-серую тень. Чарли сполз с крыши, нащупал ногой шаткие козлы, и, оттолкнувшись, спрыгнул на землю, но зацепился об острый край жести плащом, дернул, выругался, услышав, как затрещала желтая клеенка, бросился за угол и влетел в кухню.
      11
      "Боже правый! - Чарли с трудом перевел дух в кухне. - Надеюсь, этот ливень не застиг ее посреди дороги", - подумал он о матери. Он стянул с себя дождевик. Дождь за стенами ревел и стучал, а небо висело над крышами, темно-серое, свинцовое. Вода залила во дворе все канавки и стекалась под старую шелковицу, кружа в водоворотах вокруг кольев изгороди и угловых опор дома, размывая песок, на котором они покоились, и бетонные глыбы оседали, и дом скрипел и стонал, теряя под собой опору.
      Чарли стряхнул дождевик прямо на пол. В дверь протиснулся Сторож, и в одно мгновение добавил к этому всю грязь, собранную им на улице. Собака шумно отряхнулась и юркнула за печку. Непогода продолжала реветь за дверью голодным чудовищем.
      Приоткрыв занавеску, из спальни, где лежал отец, показался дядюшка Бен.
      - Бедняга, - сказал он, входя. - Он здорово болен, правда, Чарли. Сильно болен.
      Чарли рассматривал покоробившийся картон на потолке. Он ответил:
      - Еще бы. Я вот думаю: неужели мать попала в самый ливень? Ты подожди, дядя Бен, пока дождь кончится. - Потолком он вроде бы остался доволен. Ничего, здесь пока держит. Надо взглянуть, как в той комнате. Там у отца не потекло, не заметил? Я не хочу ходить туда взад-вперед.
      - Вроде все в порядке, - сказал дядя Бен. Его свернутый в узел комбинезон лежал на кухонном столике, и он положил на сверток ладони, как бы в благословении.
      - Слушай-ка, Чарли, малыш, - сказал он полушепотом. - Я тут прихватил с собой кое-чего. Пару бутылочек. Сладкая роса, божья слеза. Что, если мы с тобой одну быстренько раздавим, как ты считаешь?
      - Можно, - усмехнулся Чарли. - Отчего же нет. Только пойдем лучше в нашу комнату. - Он подмигнул дяде Бену и засмеялся. И первым прошел в дверь. Плащ он повесил сушиться на гвоздь, но так, чтобы клеенка не касалась еще горячей печки. Дядюшка Бен последовал за ним, прихватив сверток и свою затрапезную шляпу.
      С потолка в маленькой холодной комнатушке больше не текло, и только огромное сырое пятно все еще расплывалось по намокшему картону. Вот только бы теперь в другом месте не открылась течь, может, даже сразу в нескольких. На какую-то минуту он замер среди застоявшихся запахов еды, постелей и плесени, а из дыр в стенах дул ветер, и дождь изо всех сил барабанил по крыше.
      - Садись на постель Ронни, - сказал он дяде Бену. Он принес с собой из кухни две стеклянные банки и поставил их на ящик между кроватями. Дядя Бен почтительно развернул свой комбинезон и, освобождая оттуда бутылки, сказал:
      - А что еще, как не выпить в такой день, а? - Он откупорил одну и разлил желтую влагу по банкам. Неожиданно ему в голову пришла какая-то неприятная мысль, и он с нескрываемой тревогой посмотрел на Чарли:
      - Слушай-ка, Чарльз, а ты не думаешь, что твоя матушка будет ругаться за выпивку?
      Чарли взял одну банку, ту, что поближе, и посмотрел ее на свет. Он сказал:
      - Ма вовсе не против, если человек иногда выпьет. Почему иногда не выпить? - И он серьезно добавил: - Но ты ведь всегда пьян в стельку, вечно еле на ногах держишься.
      Дядюшка Бен грустно уставился в свою банку. Он сказал:
      - Я и сам не понимаю, что со мной. Правда, Чарли. Ведь вот у каждого своя мера, разве нет? А меня будто что-то толкает: пей, пей, пей. Будто сила злая заставляет человека пить до тех пор, пока он уже на ногах не держится. Говорю тебе - будто сила злая!
      Шквал налетел на крышу, прогрохотал и пронесся дальше, оставив за собой на какое-то мгновенье непривычную тишину ровно моросившего дождя, но тут же обрушился новым потоком. В комнате, где лежал больной, стали громче и протяжнее жалобные стоны.
      - Я слышал, непьющие люди говорят, будто выпивка - большой грех, сказал Чарли.
      - Ну, я так не думаю, - сказал дядюшка Бен, и они выпили. - Грех, Чарли, - это то, что заставляет человека упиваться до смерти, что заставляет бедного старого человека до могилы трястись от холода в лачуге с дырявой крышей, без ложки горячего супа и без лекарств.
      - Ты думаешь, отец умрет? - в тревоге спросил Чарли.
      - Я этого не говорю, - угрюмо ответил дядюшка Бен. Выпивка всегда нагоняла на него безысходную тоску. - Я не говорю этого. Но что заставляет человека страдать? Вот так трястись и дрожать до смерти?
      Чарли отпил немного и сказал:
      - Ну ты же принадлежишь к этой масонской ложе. Там, поди, вас учат, что к чему.
      - А-а, давным-давно бросил эту ложу, - сказал дядюшка Бен. Он чувствовал, как на него наваливается тоска. Он прихлебывал из банки, в перерывах затягивался сигаретой из пачки Чарли, и его опухшее от пьянства лицо светилось в клубах дыма, как безжизненный лик солнца в зимнем небе. Ничему она не учит человека, эта ложа, - вот все, чему я там научился. Библию я вот почитываю.
      Чарли сказал:
      - Ма читает Библию каждый вечер. Непохоже, чтобы старику от этого полегчало.
      - Мы должны верить в бога, Чарли, - сказал дядя Бен. - Твоя матушка читает Библию потому, что ей пришлось трудно. С семьей у нее беда, хлопот полон рот. Ты вот, и отец еще болен, и этот малец Ронни от рук отбивается, и Каролина собирается рожать, и нищета заела...
      - И ты еще... - подхватил Чарли и, посмеиваясь, выпил глоток. - Ты тоже свое приложил.
      Ветер успокоился, и дождь теперь опять ровно барабанил по кровле. Муха, захваченная зимой врасплох, сонно проползла по рассохшейся обшивке на стене и запнулась в самом низу, у пыльного плинтуса. Она обшаривала комнату мириадами своих глаз, и в полумраке чуть поблескивали ее радужные крылышки. Поколебавшись, она оторвалась от стены и, прожужжав в крутом вираже, села на ящик между кроватями. Почистила крылышки, перепрыгнула через горку стряхнутого с сигареты пепла и остановилась, умываясь передними ножками. Казалось, она дрожит от холода. Затем она снова снялась с места, описала петлю над кроватью, где сидел дядя Бен, и понеслась на тусклый свет из крохотного оконца. Она ударилась о стекло и стала падать вниз, но выровнялась и, прогудев над ухом Чарли, уселась ему на рукав. Он смахнул ее, и она, покружившись, снова опустилась на ящик. Она осторожно поползла по крышке ящика, наткнулась на каплю пролитого вина, отпрянула, потом погрузила в нее хоботок и принялась пить.
      Дядя Бен говорил:
      - ...так-то вот. Просто не знаю, что это, Чарли. - Он уже был во власти печали, вина в первой бутылке заметно поубавилось, оставалось меньше чем на четверть.
      Чарли сказал, подняв бутылку и опоражнивая ее себе в банку, в то время как дядя Бен откупоривал вторую:
      - К нам на трубопровод пришел один новенький из города. Знаешь, что он говорил? А уж он знает, он всегда читает газеты и все такое. Он говорил: бедные вовсе не должны быть бедными. - Чарли взял вторую бутылку и долил, чтобы в обеих банках было поровну. - Он говорит, если б бедные собрались все вместе и захватили все, что есть в этом чертовом мире, никакой бы бедности больше не было. Просто смех разбирает, послушаешь, а ведь похоже, так оно и есть... - сказал Чарли.
      Он продолжал, воодушевляясь:
      - А дальше этот новенький говорит, если б, мол, все имущество на свете распределить поровну между людьми, всем бы хватило жить припеваючи. Он считает, что люди должны объединиться и взять все себе.
      Дядя Бен нахмурился и неодобрительно покачал головой.
      - Это уж греховно звучит. В Библии сказано: "Не пожелай добра ближнего своего".
      - ...твою Библию! - сказал Чарли. - Этот парень знает, что говорит, так я полагаю.
      - Я наслышался таких разговоров, - сказал дядя Бен. - Это штучки коммунистов. Разговоры против властей.
      - Слушай, - сказал Чарли, когда они выпили еще по одной. У него развязался язык. - Слушай, дядя Бен, однажды я зашел за Фридой в дом к тем людям, у которых она работает, чистит там и намывает. Черт, вот у них дом так дом, ей-богу, огромный, что твоя ратуша, не вру. Ну так вот, и там эта старая шлюха с рыжими волосами и толстым задом и ее муженек обжираются за столом длиной в милю, а на столе модные подсвечники и все такое прочее... А такой, как я, и коснуться не смей парадной двери. Тебе положено идти с черного хода! Жрут за шикарными полированными столами жаркого до отвала и всякие такие вещи, - Чарли насупился и глотнул из банки. - В Библии говорится также: "Возлюби ближнего своего". Слышал такое, когда еще сопляком ходил в воскресную школу.
      Муха опрокинулась на спину и теперь тонула в лужице вина. Скрюченные ножки беспомощно колотили по воздуху, крылья прилипли. Шум дождя за стеной перешел в тонкий шипящий свист, как при утечке газа. Чарли протянул руку и смахнул муху на пол. Она и там не переставала барахтаться. В родительской спальне закашлялся отец. После этого он долго дышал с присвистом, как худые кузнечные мехи.
      Дядя Бен тихо сказал:
      - Просто не знаю, Чарли, малыш. Может, вы, молодежь, знаете лучше моего, конечно. - Он говорил печально, будто сквозь слезы, и потряс вытертой, как старое шерстяное одеяло, головой, чтобы поймать ускользнувшую мысль. За спинами у них, оплакиваемый мелко сеявшей изморосью, угасал худосочный день. Чарли еще раз разлил по банкам, когда они услышали, как скрипнула и захлопнулась дверь на кухню.
      - Ма, - сказал Чарли.
      Это действительно была она. Мать заглянула в дверь.
      - Ну как отец? - спросила она, увидела дядю Бена, и лицо у нее стало строгим. - О, вот кто у нас.
      Дядя Бен робко улыбнулся, перевел взгляд на Чарли и потом сказал:
      - Вот, Рахиль, зашел проведать, как дела у Фредерика.
      - Гм. - Карие глаза матери, словно два острых ржавых гвоздя, впились в сторону бутылок на ящике: - Я не желаю терпеть здесь никакого пьянства, понятно?
      Чарли сказал:
      - Да мы просто по маленькой пропустили, ма. Ты не промокла, ма?
      Старый жакет был весь покрыт изморосью.
      - Немножко. Я переждала самый ливень. Ну, пойду к отцу. - Она скрылась за дверью, и они услышали ее шаги в соседней комнате.
      Дядя Бен сказал:
      - Мне, пожалуй, пора, так я понимаю.
      - Сиди, да сиди ты, - удержал его Чарли, засмеявшись. - Не съест она тебя, не бойся. Тут еще кое-что осталось в посудине. - В кухне хлопнули печной дверцей. - Вот оно. Как раз еще на две.
      Дядя Бен взял свою банку и поднял ее. Он чувствовал глубокую тоску, остановившись где-то на полпути, на грани опьянения, перебраться через которую у него не было больше сил. Он сказал:
      - Будем здоровы, - деликатно отогнув грязный мизинец, с осторожностью поднес банку ко рту и выпил.
      - Будем здоровы, - ответил Чарли и проглотил свое залпом.
      Вино ударило в голову и навело на грубо чувственные мысли, он откинулся на кровать и стал думать о Фриде, пытаясь вызвать в воображении очертания ее фигуры, ее груди, ног, бедер, но ничего не получалось, не возникала она, как Чарли, уже в полудреме, ни силился ее себе представить.
      Дядя Бен поднялся, аккуратно свернул комбинезон, подобрал свою шляпу и вышел в кухню, едва заметно пошатываясь, тщательно стараясь держать тело прямо, будто это была дорогая мебель, которую боже упаси за что-нибудь задеть и поцарапать.
      В кухне стоял терпкий запах трав, матушка Паулс заваривала кипятком какое-то месиво. Она, не отрывая глаз от работы, сказала:
      - Вот, принесла для Фреда трав. Вдруг поможет.
      Дядя Бен покрутил носом и сказал:
      - Jа, травы хорошие. Я вот помню, когда одно время меня мучили колики...
      Матушка Паулс не дала ему кончить:
      - Никогда тебя не мучили никакие колики. Не болтай чепухи.
      - Тогда было такое чувство, будто это колики, - сказал дядя Бен, хмурясь и покачиваясь, как дерево на ветру. Ему было не по себе в присутствии матушки Паулс. Он сказал: - Ну, пожалуй, я пойду. - Он икнул и поспешно прикрыл свои мягкие полные губы ладонью.
      - Погоди, куда уж ты пойдешь, - сказала она. - Поешь чего-нибудь. - Она пронзила его одним из своих уничтожающих взглядов, и он весь съежился.
      - Ты, поди, дома-то не очень готовишь себе горячее.
      - Да ничего, Рахиль, - сказал дядя Бен, прижимая к себе шляпу и свернутый комбинезон. - Я не хочу здесь болтаться, тебе мешать.
      - Я всегда говорила, что тебе надо жениться. Возьми себе жену.
      - Я не о том. Я не хочу вырывать у тебя кусок изо рта, женщина, продолжал дядя Бен.
      - Ладно, ладно, - сказала она ему, размешивая настой из трав. - У нас все равно мало, одним ртом больше, одним меньше, никакой разницы. Ступай, посиди у Чарли. Я тебя позову.
      Она принялась процеживать настой в битую-перебитую эмалированную кружку, не обращая больше на Бена никакого внимания. Перед тем как отнести настой отцу, она подложила в печку дров, подождала, пока они занялись, и поставила над огнем горшок. Печка ровно загудела.
      12
      Зимой не бывает вечеров. Сразу же опускается ночь, накрывая вялый, покорно гаснущий день своим холодным черным покрывалом. Ледяное дыхание ночи загоняет бедняков в хибары, где они жмутся к чадящим керосинкам, жаровням или старым железным печуркам. Люди забиваются под одеяла, напившись кофе с черным хлебом, и слушают голоса вторгающейся ночи: возню кур на насесте, стрекот бесчисленных сверчков, потирающих крылышки, далекое тявканье собаки.
      По шоссе, шурша резиной, мчатся вдаль ночные автопоезда, будто журчит по разрисованному пунктирами бетону бьющая из шланга вода. Фары выхватывают из тьмы желтые конусы света, безразличного к миазмам помоек, к живому аромату варящейся в горшках убоины по шесть пенсов за фунт и к тленным запахам ржавого железа и прогнившего дерева. Лучи мощных фар проносятся в темноте, не задерживаясь на светящихся оконцах лачуг, на желтых язычках керосиновых ламп, на красных угольях, тлеющих в решетчатых жестянках-жаровнях. Они мелькают поверх этих крохотных бескровных огоньков, которые силятся вырваться наружу из этих хижин с провисшими крышами, будто нетерпеливые надежды, которые скребутся у дверей и просятся на волю. Машины мчатся по шоссе мимо накренившихся хижин и людей, тонущих, словно акулы, в море грязи. Мерцает бетон в перемежающихся огнях, а ночь подкрадывается вплотную, чтобы заключить холодную землю в свои бесстрастные объятия.
      Чарли Паулс сидел у печки на корточках, прислонившись к стене. Он уперся локтями в колени. В одной руке у него была эмалированная миска, он держал ее почти у самого подбородка, а в другой - ложка, которой он отправлял в рот тушеную репу. Он медленно жевал, и на правой скуле у него ходила маленькая черная родинка.
      В кухне стало теплее, в старой железной печке потрескивали дрова, и наружная дверь была наглухо закрыта, не давая доступа мелкому дождю. Немного, правда, попахивало дымом, потому что дрова попались сырые. Собака свернулась клубком у ног Чарли и нетерпеливо урчала в ожидании объедков от ужина. Мелкий моросящий дождь с шелестом сеял по стенам дома.
      Мать сказала:
      - Я сварила отцу немного супа из репы. Да он, поди, уснул.
      Она стояла у плиты рядом с Чарли, дожидаясь, пока мужчины кончат ужинать. Рональд, самый младший - Иорни, дядя Бен и муж Каролины, совсем еще мальчишка, Алфи, набились вокруг стола, втиснутые в узкое пространство. Каролина, тяжелая и неуклюжая со своим животом, стояла, привалившись к шкафу, и молча наблюдала за всеми. Глуповатое, покрытое пятнами лицо, спокойно удовлетворенное и неосмысленное, было неподвижно, как у куклы. Она втайне гордилась своим мужем и смотрела, как он ест, не пропуская ни одного его движения.
      Алфи был худенький, ничем не приметный юноша с лицом, отмеченным удивительным безличием, будто кто-то взял да и попробовал печать, оставив на бумаге размазанный неразборчивый отпечаток: лицо в серой массе, пятно в толпе, начисто лишенное хоть каких-нибудь черт индивидуальности. Но он был работящий парень и хороший муж, хотя сейчас и обескураженный слегка результатами собственной недавно открывшейся доблести на супружеском ложе. На людях он почти рта не раскрывал, и одна Каролина знала, о чем у них были разговоры в лачуге из старого контейнера.
      Чарли сказал ему с набитым ртом:
      - А у вас крыша не должна протекать, толь хорошо держит. А, Алфи?
      - В порядке, - пробормотал Алфи, не поднимая от тарелки глаз.
      - Так Каролина считает, что вам не добиться этого домика.
      Алфи ничего не ответил, и мать строго взглянула на Чарльза.
      - Не говори с полным ртом, Чарльз, сделай одолжение, - сказала она.
      Чарли проглотил и сказал:
      - Извини, ма. - И потом продолжал: - А забавно все-таки, ведь сколько вот наберется таких, как мы, кто обмирает и трясется за свои крыши всякий раз, как с неба покаплет, а есть люди, которым ни черта не приходится ни о чем заботиться. Живут себе в шикарных хоромах, вроде таких, где Фрида работает. Я вот дяде Бену рассказывал. Да взять хотя бы даже этих, по шоссе... - Он собрал с тарелки последнюю ложку, отломил кусок хлеба и вытер тарелку насухо. - У одних ни гроша, другие кое-как перебиваются, у третьих чуть побольше, а есть такие, у кого до черта, купаются в деньгах. Тут один новенький к нам пришел, когда я работал на прокладке труб, так он говорит, что беднякам надо просто организовать вроде бы союз. - Он сунул в рот мякиш, которым вытирал тарелку, и молча жевал.
      Мать сказала:
      - Каждый несет свою ношу.
      - Вот и я так говорю, - сказал дядя Бен.
      - Jа, - сказал Чарли. - Пожалуй. Только вот не мешало бы подумать, кто это высчитывает да назначает, кому какую ношу нести?
      Мать сказала:
      - Ты говорил про Фриду. Как она там?
      - В последний раз, когда я ее видел, ничего, нормально, - сказал Чарли. - Можно мне теперь мою чашечку кофе, ма?
      Мать наливала кофе, а Рональд с трудом поднялся и, ни на кого не глядя, стал выбираться из-за стола. За все время, пока они ужинали, он не сказал ни слова. Он исподлобья взглянул на Чарли. Тот усмехнулся ему в ответ.
      Мать спросила, бросив в сторону Рональда сердитый взгляд:
      - Ну что это ты как печаль смертная? Чего ты опять надулся?
      Рональд не ответил, он пошел к себе, и они услышали, как он хлопнул дверью.
      - Просто не знаю, что с ним творится, - сказала мать. - А все эта девушка, за которой он увивается. Дурная эта девушка.
      Чарли знал причину скверного настроения брата. Он отозвал Рональда в сторону, когда тот вернулся с работы, и рассказал ему о стычке с этим типом, Романом.
      - Слушай, - сказал он ему. - Я не хочу ничего говорить при матери, сам знаешь, отец болен, и вообще... Но этот тип, Роман, точит на тебя зуб, потому что считает, что ты путаешься с его бабой, с этой Сюзи Мейер...
      Рональд, как обычно, полез в бутылку.
      - Его баба? - закипятился он. - Черта с два она его баба!
      - Ты послушай, - сказал ему Чарли. - Я тоже считаю, что у него нет на нее никаких прав, он женат и все такое. Но мне пришлось с ним сегодня подраться, потому что он полез на меня. Ну, я-то с ним всегда справлюсь, так? В любое время, пока у него не пропадет охота задираться. Но вообще-то он твердый орешек, этот малый. И для тебя он, пожалуй, тяжеловат. И потом я вообще не считаю, что из-за этой Сюзи стоило нарываться на неприятности. Что тебе, других мало?
      - ... - выругался Рональд. - Никто тебя не просит за меня заступаться, понятно? Не лезь не в свои дела!
      - О'кэй, - сказал Чарли, - но не могу же я стоять в стороне и смотреть, как Роман станет разделывать моего маленького братца, верно?
      - Маленького? - разозлился Рональд. - Если надо будет, я сам справлюсь с твоим Романом, слышишь? Не лезь в чужие дела, говорят тебе.
      - Ладно, а только я ему велел оставить тебя в покое. Надеюсь, он не полезет на рожон.
      - Говорят тебе, я сам с ним разберусь! - крикнул Рональд и ушел.
      Мать устало посмотрела ему вслед.
      - Мы так старались для нашей семьи, ваш отец и я. Теперь вот он заболел, нам и так тяжело, хватит с нас и без того неприятностей.
      Чарли сказал:
      - А, обойдется, не обращай внимания, ма.
      Дядя Бен сказал, отодвигая табуретку и поднимаясь из-за стола:
      - А я так полагаю, что с семьей всегда одни неприятности. У семейных вечно заботы, не то, так другое.
      Мать сказала:
      - Да. А только по мне лучше пусть заботы, чем совсем ничего. - И она посмотрела на дядю Бена.
      Чарли допил кофе и тоже встал, потирая затекшие икры. Собака юркнула у него между ног и забилась под стол. Чарли спросил:
      - Ну, ты идешь, дядя Бен? А то я бы с тобой прогулялся за компанию.
      Мать спросила:
      - Куда это ты собираешься в такой дождь, Чарльз?
      - А что, погода как погода, - сказал ей Чарли. Он снял с гвоздя желтый дождевик и рывком натянул его на себя. - А ты без пальто, дядя? - Спросил он.
      - Мне тут недалеко, - ответил дядя Бен.
      Мать сказала, обращаясь к Чарли:
      - Осторожнее, смотри. Здесь по ночам какого только хулиганья не шатается.
      - О, как-нибудь постоим за себя.
      Дядя Бен сказал:
      - Да пусть его, Рахиль. Он ведь уж мужчина. Ах, черт, а ведь ему было семнадцать годочков, когда он ушел в армию. И вот уже взрослый мужчина. Ну и бежит времечко, черт его подери.
      Чарли улыбнулся ему и подмигнул. Мать сказала дяде Бену:
      - Jа, взрослый мужчина. И я надеюсь, он не пойдет по твоим стопам.
      Дядя Бен смутился, а Чарли захохотал. Он сказал:
      - Ма, а мне так кажется, ты просто не знаешь дядю Бена. Правду я говорю, дядюшка?
      Он снова подмигнул, но дядя Бен не видел: он печально уставился в пространство, застыв посреди сизой от дыма кухни.
      13
      Он постучал и через некоторое время услышал в доме какое-то движение и затем ее голос:
      - Кто там?
      - Это я, Чарли, - отозвался он тихонько.
      Шел мелкий моросящий дождь, и он стоял у хижины, зажав в кулаке сигарету, ожидая, когда в замочной скважине повернется ключ. Неба над головой не было видно, повсюду кругом царила кромешная тьма, нарушаемая лишь, небрежно раскиданными точками огней. Ветер шуршал листьями, ударялись друг о друга ветки деревьев - казалось, по дереву скрежещут бесчисленные напильники. Он услышал, что дверь отпирают, и отшвырнул сигарету в слякотную темноту.
      Дверь слегка приоткрылась, и он протиснулся в щель.
      - Здравствуй, Фрида, моя девочка, - сказал он.
      Она несла свечу в жестянке и прикрывала пламя рукой, пока он не захлопнул за собой дверь и не повернул ключ.
      - Тише, - прошептала она, - не разбуди детей, - и добавила: - В такой дождь ты на улице?
      - Ты недовольна? Хочешь, чтобы я ушел? - пошутил он.
      - Не говори глупостей. Хотя ты давно не приходил.
      - Bokkie, bokkie, - засмеялся он. Они стояли в дрожащем свете.
      Ее жесткие волосы были заплетены на ночь в две короткие косы по обеим сторонам лица, и он видел тяжелые холмы ее грудей под старой, застиранной фланелью ночной рубашки. Он шел следом за ней по комнате, стягивая на ходу мокрый плащ; мимо детей, которые ворочались и бормотали во сне на диванчике.