Внешний облик святого Георгия в русской народной традиции обрисован в духовных стихах о нем. В одном из них кроме литературного портрета содержится ссылка на изобразительный источник:

Самые древние русские иконные изображения святого Георгия относятся к XII веку. Это, конечно, не значит, что не было более ранних икон, речь идет о сохранившихся.

На иконе, написанной около 1170 года и ныне находящейся в Успенском соборе Московского Кремля, поясное анфасное изображение святого Георгия: юношеское безбородое лицо, обнаженная голова, волосы кудрявые – крупными кольцами, он в легком пластинчатом доспехе и красном плаще, в правой руке Георгий держит копье, левая рука лежит на рукоятке меча. В Третьяковской галерее имеется аналогичное изображение Георгия на иконе, также относящейся к XII веку, но не поясное, а в рост. На ней хорошо виден его легкий доспех. В Русском музее в Петербурге хранится икона XIII века, на которой изображен стоящий в рост Георгий с крестом вместо копья в правой руке.

Ко времени первой сохранившейся иконы пешего Георгия относится и его конное изображение на фреске в Георгиевской церкви Старой Ладоги. Роспись выполнена около 1167 года. На фреске изображен эпизод «Чуда Георгия о Змие», когда царевна ведет уже укрощенного Змия на своем поясе к городу, а Георгий на коне сопровождает ее. Фигура святого в полном покое, правой рукой он придерживает пяткой вставленное в стремя копье, левой держит узду, только плащ, украшенный звездами, испускающими острые лучи, развевается на ветру.

Таким образом, пешее и конное изображения святого Георгия в XII веке существовали в русской иконописной традиции одновременно. Однако с XV–XVI веков изображения на иконах Георгия на коне (сюжет на тему Чуда Георгия о Змие) становятся преобладающими.

Самая известная и совершенная по мастерству икона «Чудо Георгия о Змие» XV века новгородской школы (ныне – в Русском музее Петербурга), необычайно динамичная и изящная, изображает святого в момент боя: вздернув коня на дыбы, длинным копьем – сильным и точным ударом – он поражает Змия в «прожорище». Развевается плащ, изгибается Змий, сраженный при прыжке на Георгия. Этот образ можно считать эталонным для всей дальнейшей разработки сюжета.

Вряд ли можно с полной уверенностью утверждать, что именно эта икона, найденная в церкви в селе Манихине Ленинградской области, была образцом для иконописцев. Наверное, существовал и какой-то иной эталон, неизвестный нам, но, несомненно, тип иконы, к которому принадлежит и «Георгий» из Манихина, оказал решающее влияние на изображение этого сюжета иконописцами всех областей России.

Этот сложившийся окончательно к XV веку образ Георгия Победоносца и стал тем образом святого, который был принят русским народным сознанием и отображен в фольклоре.

Иконописная традиция, сохраняя точно образ самого Георгия и сюжет иконы, дозволяла иконописцу вносить некоторые изменения, несущественные для содержания, но играющие определенную роль в художественной композиции иконы. Чаще Георгий повернут правой стороной к смотрящим на икону и поражает находящегося на первом плане Змия пикой, держа ее в правой руке. Но есть также иконы, на которых Георгий повернут влево; при таком положении он опять-таки держит пику в правой руке, левой натягивает узду, а Змий находится за конем.

Как государственный русский княжеский знак изображение Георгия в виде стоящей фигурки человека с копьем и мечом впервые на Руси появляется на серебряной монете, чеканенной Ярославом Мудрым, имевшим, как уже было сказано, христианское имя Георгий. При Ярославе Русь усвоила существовавший в мире с античных времен обычай изображать на монетах того властителя, при котором она чеканилась. Однако в христианской России государственным знаком являлось изображение не самого правителя, но святого, во имя которого тот был крещен.

В Московском княжестве при великих московских князьях Иване Калите (княжил в 1325–1340 годы) и его старшем сыне Симеоне (княжил в 1340–1353 годы) на княжеских печатях и монетах изображались их святые. При младшем сыне Калиты Иване II Ивановиче (княжил в 1354–1359 годы) на отчеканенных им монетах появляются символические знаки-рисунки: на одних монетах – фигурка воина с мечом, на других – воина, замахнувшегося мечом на змея-дракона. В последнем сюжете уже отчетливо проявляется тема «Чуда Георгия о Змие». На княжеской печати Дмитрия Донского (княжил в 1359–1389 годы), внука Калиты, по традиции изображен святой Дмитрий Солунский, но также имеется вариант печати с всадником-копейщиком. На одной из печатей сына Дмитрия Донского Василия I Дмитриевича (княжил в 1389–1425 годах) изображен святой Василий Кесарийский, на другой – всадник на коне, вооруженный копьем, которое он держит в поднятой правой руке острием вниз. На монетах внука Дмитрия Донского Василия II Васильевича (княжил в 1425–1462 годах) изображение всадника приобретает полную определенность, на них узнается святой Георгий, поражающий копьем Змея в раскрытую пасть-«прожорище». Таким образом, в середине XV века образ святого Георгия Победоносца становится общепризнанным и устойчивым символом московского князя и Московского княжества.

Княжескими печатями с изображением княжеских знаков удостоверялись государственные документы: указы, договоры, акты о дарении, удостоверении должности, купле и продаже.

Окончательный, классический вид изображение Георгия Победоносца как царского и государственного символа приобрело в царствование великого князя Московского и государя Всея Руси Ивана III Васильевича (княжил и царствовал в 1462–1505 годах). При нем же был принят в качестве государственного символа России и двуглавый византийский орел. Женившись на наследнице византийских императоров, Иван III счел законным присоединить ее право на наследство к своим владениям. Поэтому к московскому княжескому знаку – Георгию Победоносцу Иван III присоединяет государственный знак Византии: на его государственной вислой печати (вислая, то есть не прикладываемая к документу, а прикрепляемая к нему на шнуре) изображены на одной стороне московский всадник, на другой – двуглавый орел. По всей видимости, все же главным символом считался московский знак, так как вокруг него идет надпись: «Иоанн Божиею милостию государь всея Руси великий князь» – более значительная, чем вокруг орла: «Великий князь Владимирский и Московский, и Новгородский, и Псковский, и Тверской, и Югорский, Вятский, Пермский и Болгарский».

Большая государственная печать Ивана Грозного отразила новый период и новое состояние государства, ставшего из великого княжества царством. Эта печать представляет собой круг, в центре которого находится изображение двуглавого орла, увенчанного царской короной, вокруг которого расположены печати бывших царств и княжеств, вошедших в состав России, кроме одного – Московского. Печать Московского княжества – святой Георгий – помещена на груди орла. Так, в общероссийском символе получила изобразительное выражение народная идея о Москве как сердце России.

При первых Романовых – Михаиле Федоровиче и Алексее Михайловиче – в целом сохраняется форма печати, установившаяся при Иване IV. В конце XVII века предпринимается попытка знаки земель, перечисляемых в титуле государя, разместить не вокруг орла, как это сделано на печати Ивана IV, а на его крыльях. Рисунок такой печати приложен к «Дневнику путешествия в Московию» секретаря австрийского посольства в Россию в 1698–1699 годы И.-Г. Корба. Знак Москвы на нем по-прежнему расположен в центре, на груди орла.

До середины XVII века всадник на московском гербе, по толкованию русских официальных лиц, обозначал самого великого князя и государя. Русский посол во Флоренции в 1659 году на вопрос герцога Тосканского, не нарисован ли в московском гербе святой Георгий, ответил: то «великий государь наш на аргамаке». В официальных документах всадника называли «ездец», в одной из описей имущества Алексея Михайловича герб на перстне описан так: «персона человеческая на лошади с саблею, под лошадью змий».

Подобная идентификация изображения на государственном знаке с самим государем или святым, в честь которого он назван (что подразумевает его же), была традиционна для России, и отказаться от этой традиции русская бюрократия не решалась.

В то же время неофициальное толкование изображения всадника в московском гербе как святого Георгия Победоносца было едва ли не всеобщим. Для русских оставалось совершенно очевидным тождество изображения на православных иконах и в гербе. Иностранцы, не связанные русской бюрократической традицией, прямо называли всадника святым Георгием. С. Коллинс, англичанин, придворный врач царя Алексея Михайловича, в своем сочинении «Нынешнее состояние России» объясняет, что всадник на груди орла – это «святой Георгий на коне». И.-Г. Корб также без всяких оговорок пишет, что московский герб «представляет св. Георгия».

Фактически большая государственная печать Ивана Грозного являлась уже гербом, причем один из его элементов – печать Московского княжества к тому же была помещена в европейский гербовой щит. Вместе с тем в русском языке не существовало термина «герб». Аналогичными ему по значению были понятия «знак», «знамя» (в смысле «знаменовать» – обозначать), «печать».

Впервые русский герб назвал гербом иностранец. В немецком издании «Записок о Московии» австрийского дипломата первой четверти XVI века Сигизмунда Герберштейна помещен портрет царя Василия III, а рядом, в щите, – рисунок всадника, поражающего копьем дракона, обозначенный как «герб великого князя Московского».

В России слово «герб» начало входить в употребление во второй половине XVII века, в царствование царя Алексея Михайловича. В 1669 году Алексей Михайлович поручает живописцам сделать росписи в своем новом Коломенском дворце и написать на стенах «четырнадцать печатей в гербах», имея в виду, что надо традиционные государственные эмблемы поместить в щитах – неотъемлемой принадлежности европейского герба.

К тому времени и в России перестали называть всадника на печати «всадником» или «ездецом».

Петр I в детстве, конечно, рассматривал росписи Коломенского дворца, о котором ученый монах-учитель царских детей Симеон Полоцкий написал оду. В ней новый царский дворец он называет «осьмым чудом света», которое «ныне на Москве явися». Несколько строф Симеон посвятил росписям дворца, начав их описание такими словами:

Гербовые эмблемы сами по себе должны были привлечь внимание ребенка и вызвать вопросы о том, что же они означают. Нельзя представить, чтобы Симеон Полоцкий не воспользовался этим и не рассказал царевичу «истории чюдные», связанные с ними.

В 1722 году в плане усовершенствования государственного управления Петр I издает указ о создании специального учреждения – Герольдии – и введении в России гербов.

Герольдия, по замыслу царя, была призвана ведать учетом состояния российского дворянства. Герольдмейстеру, как предписывалось в указе, «…перво знать надлежит: дворян всех и их детей, и когда кто к какому делу спрошен будет, то б мог несколько человек к тому достойных представить; также кто умрет, или у кого дети родятся, чтоб ведал же; и имел о том записку…». Говоря по-современному, Герольдия мыслилась всероссийским дворянским отделом кадров.

Среди задач, поставленных перед Герольдией, значилось создание государственных и личных дворянских родовых гербов, для чего в штатах предусматривалась должность специального человека «для сочинения гербов».

Признавая необходимость для дворянства личных родовых гербов, Петр I, однако, не торопил с их созданием, зато государственный герб, а также гербы «царств, провинций, городов» требовались незамедлительно. Гербы городов, по замыслу Петра I, должны были изображаться на знаменах воинских частей, размещавшихся в этих городах.

Тогда же царь обратился к Я.В. Брюсу, который в числе многих наук занимался также геральдикой, с просьбой найти знающего человека для «сочинения гербов». Брюс рекомендовал пьемонтского дворянина графа Франциска Санти, знатока геральдических наук и художника, служившего прежде гофмаршалом и тайным советником у ландграфа Гессен-Гомбургского. Выехавший в поисках службы в Россию, Санти получил чин полковника русской службы и 12 апреля 1722 года был зачислен в Герольдию «товарищем герольдмейстера» с поручением заниматься «сочинением» гербов.

Граф Санти был, действительно, знающим геральдистом. От Герольдии ему было поручено создать государственный герб и городские гербы, а затем уже обратиться к «гербам шляхетным».

Герольдмейстерская контора тогда находилась в Москве, и первые русские гербы, отвечающие правилам геральдики, в том числе и герб Москвы, создавались в древней русской столице.

Граф Санти серьезно отнесся к своим обязанностям. Он выписал из-за границы литературу по геральдике, составил геральдический словарь. Но главное – в отличие от многих европейских просветителей России он понимал, что его миссия будет успешной и плодотворной лишь в том случае, если он не ограничится введением и пропагандой правил европейской геральдики, а использует для создания русской геральдики русские традиции.

Изучая русские материалы, и в первую очередь «Титулярник» – рукописную книгу XVII века, в которой были перечислены все титулы русских государей, нарисованы портреты великих князей и царей, даны рисунки государственных печатей и печатей земель и областей, он увидел, что, несмотря на формальное отсутствие на Руси гербов, фактически «гербы есть». Печати не только исполняли функции гербов, но и имели определенную гербовую форму. Оформление эмблем в печатях на внутригосударственных и дипломатических документах отвечало и некоторым положениям западноевропейской геральдики: имело устойчивую традицию в рисунке и размещении на ограниченной плоскости. Европейский герб размещался в щите. Среди форм щитов, используемых в Европе для герба, наиболее распространен был французский щит – четырехугольник с закругленно-заостренной нижней частью; употреблялись также треугольный варяжский, вырезной германский, квадратный испанский, овальный итальянский щиты. У славян же щиты были преимущественно круглые, и русские «печати», «знамена», «клейма» обычно помещались в круге.

Санти отметил также, что русские эмблемы имеют историческое или легендарное обоснование, например, на печати Великого Новгорода изображена «степень» – возвышение с несколькими ступенями, с которого в прежние времена обращались новгородцы на вече к народу. Это открытие заставило Санти при создании гербов для городов, имеющих древние печати, отнестись с уважением к старым эмблемам, а для городов, не имеющих печатей, использовать эмблемы, также связанные с какими-либо примечательными событиями истории этих городов или современным их состоянием.

Во все губернии Санти разослал вопросник с просьбой сообщить сведения, на основе которых собирался «сочинять» гербы. Вопросник интересен тем, что в нем определено общее направление выбора эмблем для составления гербов русских городов, этого же выбора придерживались и последующие российские герольдмейстеры в течение двух веков.

Вот пункты этого вопросника:

«1. Сколь давно и от какого случая или причины и от кого те городы построены, каменные или деревянные или земляные, и от каких причин, какими именами названы, которых языков и в тех языках те речения не знаменуют ли от какого собства (особенности. – В. М.).

2. И каждого из тех мест каких родов скоты, звери и птицы – всем имена, а особливо где есть род какой партикулярный (то есть характерный только для этого места. – В. М).

3. И самые те места гористыя или ровныя, болотныя ли или сухия, степныя ли или лесныя и плодовитым древам партикулярным наипаче какой род.

4. Какова хлеба в котором месте болши родитца.

5. И те городы на морях или на каких озерах или реках и как их имянования и в них каких родов партикулярных наипаче рыб обилие бывает.

6. И огородных, и полевых, и лесных овощей и всяких трав и цветов чего где болши родитца.

7. И в которых местах какие народы живут русския ли или татарския или иной какой нации и какова звания.

8. И который город взят осадою или войною (сдачею или добровольным подданством, сочинением или установлением мира) или иными какими случаями, какия возможно сыскати».

Так как провинциальные чиновники присылать требуемую информацию не спешили, то в некоторые города Санти ездил сам, а на недовольные вопросы начальства, зачем, мол, ездит, отвечал, что «…которых городов не знает и в них не бывал и о них никаких сведений не имеет, то регулам геральдики оных гербов сочинить и отправить не может».

Учитывая опыт европейской геральдики, Санти признавал за русской геральдикой право иметь свои законы. Так, он принял обычное для нее положение естественных фигур (человека, животных, птиц) в левом геральдическом повороте, тогда как западноевропейская геральдика предписывает только правый. (В геральдике правая и левая части щита определяются не со стороны зрителя, а от герба, такое расположение называется геральдическим.) Поэтому Санти в гербе Москвы оставляет всадника повернутым влево.

«Сочинение» гербов Санти начал с составления государственного герба России.

За образец он взял рисунок государственной печати из «Титулярника», но при этом убрал «печати» областей, оставив одного двуглавого орла. Такой рисунок герба России имеется в набросках Петра I; по-видимому, Санти следовал указанию императора. Он перерисовал орла, поместил эмблему Москвы на его груди в щит французского типа и сделал раскраску герба в соответствии с правилами западноевропейской геральдики.

Одновременно Санти работал над гербами тех городов, которые имели свои старинные печати, помещенные в «Титулярнике». Среди них был и герб Москвы.

Известно, что Петр I вообще интересовался гербами и гербовыми эмблемами, в его записных книжках имеются их наброски, поэтому рисунок и описание первого официального герба Москвы, безусловно, были сделаны если не по прямому указанию царя, но под его пристальным наблюдением, и уж, конечно, он помнил те «чюдные истории», которые рассказывал ему его учитель Симеон Полоцкий.

Собственноручные наброски гербов в записной книжке Петра I сделаны на полотнищах флагов. Проекты Санти создавались также с учетом размещения их на знаменах.

Наиболее ранним изображением герба Москвы является акварельный рисунок Санти «Герб для знамен Московского полка», находящийся в архиве Государственного Эрмитажа в Петербурге.

По этой акварели видно, что изобразительное и цветовое решение герба Москвы эпохи Петра I опирается на рисунок государственной печати царя Алексея Михайловича и традиционное иконописное изображение на русских иконах «Чуда Георгия о Змие» XV–XVI веков; о том же свидетельствует и описание герба, принадлежащее Санти: «Поле красное, на котором изображен святой Георгий с золотою короною… обращен он налево, он же одет, вооружен и сидит на коне. Оной святой Георгий держит свое копье в пасти, или во рту, змея черного».

Эта акварель – первый проект герба Москвы, созданный на исторической основе, в своей содержательной и художественной части, как можно с большим основанием предполагать, выражает волю учредителя русской гербовой символики императора Петра I.

Однако проекту Санти не суждено было стать московским гербом. После смерти Петра I государственная власть утратила интерес к созданию городских гербов.

Герб для знамени Московского полка. Акварель. 1730 год

Геральдическая комиссия практически прекратила свою деятельность. При дворе шла борьба за власть. В июне 1727 года графа Санти обвинили в участии в заговоре, имевшем целью свергнуть малолетнего императора Петра II и возвести на престол дочь Петра I герцогиню голштинскую Анну Петровну. Обвинение было ложным, тем не менее Санти пробыл в ссылке в Сибири пятнадцать лет – до 1742 года, из ссылки его вернула Елизавета Петровна.

В 1727 году заниматься герботворчеством обязали Академию наук и персонально немецкого профессора И.С. Бекенштейна, специалиста в области юриспруденции. Отказываясь от этой должности, он писал: «Я в сем деле великим искусством хвалиться не могу, понеже я никогда особливого старания в геральдике не имел… и никогда профессором геральдики не бывал, сюда не затем призван, как то академические протоколы и мое призывание засвидетельствовать могут». Однако Бекенштейн все-таки был назначен на должность и ему поручили подготовить группу студентов для практической работы в Герольдии. Несколько лет спустя он жаловался в рапорте, что его преподавание не дало желаемых результатов, что геральдике пожелали учиться лишь студенты-«чужестранцы», «некоторые дети от иноземцев в России рожденные», а из «российской нации… в обучении никого не бывало, и для того учения никто… не явился».

Вновь возник интерес к городским гербам и появилась практическая необходимость в них в царствование Екатерины II.

В связи с предпринятой в 1770–1780 годы реформой местного управления, по которой города получили некоторую самостоятельность в управлении городскими делами, гербы обрели новое назначение – правового символа, аналогичного символам свободных городов Западной Европы. В основном документе городовой реформы «Грамоте на права и выгоды городам Российской империи» (21 апреля 1785 года) имелся пункт, обязывавший «…городу иметь герб, утвержденный рукою императорского величества, и оный герб употреблять во всех городовых делах».

В 1770–1780 годах «товарищем герольдмейстера» состоял подполковник И. И. фон Энден, строевой офицер, прошедший службу «во фрунте» от солдата до майора. Сохранились документальные свидетельства того, что фон Энден сам «сочинял гербы». Ко времени его службы в Герольдии уже накопилось большое количество проектов городских гербов, но некоторые из них он «исправлял». Такому «исправлению» подвергся и герб Москвы.

«Исправления» герба Москвы с самого начала работы Герольдии шли в направлении переработки изображения, сложившегося в русской традиции, в сторону его сближения с требованиями западноевропейской геральдики. Но если Санти подошел к этому делу достаточно осторожно, то фон Энден решительно изменил сам образ святого Георгия. Если на княжеских печатях и на гербе Санти святой Георгий был изображен в греческо-византийском доспехе, закрывающем лишь грудь и спину, так называемом полудоспехе, то Энден одел его в полный доспех, в сплошной панцирь, закрывающий всадника от пяток до макушки, придав ему классический облик западноевропейского средневекового рыцаря, каким он изображен, например, на английской гравюре XV века к сочинению епископа Якобуса «Золотая легенда». Русский образ святого Георгия был заменен совершенно иным персонажем.

Екатерина II «высочайше утвердила» этот герб Москвы 20 декабря 1781 года. Хотя «сочиненный» фон Энденом герб был высочайше утвержден, им старались не пользоваться. В архивах сохранились рисунки московского герба конца XVIII – начала XIX века. В Государственном Историческом музее имеется рисованный курским землемером Иваном Шошиным в 1784 году «Гербовник лицевой» (то есть иллюстрированный), в котором Георгия на московском гербе художник изобразил в полудоспехе. Также в полудоспехе изображен он на знамени Донского войска 1795 года, на государственном гербе России 1799 года, на георгиевских адмиральских флагах 1819 года, акварельные рисунки которых находятся в Петербургском Эрмитаже.

Неприятие герба Москвы, сочиненного фон Энденом, объяснимо и закономерно. Ко времени его создания в России уже несколько веков существовал сложившийся определенный образ Георгия Победоносца, воплотившийся в иконописи и в фольклоре, вошедший в пантеон русских народных эпических героев. Изображение его в виде «латынского» рыцаря, которых бил Александр Невский, никак не соответствовало народной традиции и даже в какой-то степени оскорбляло ее.

В XIX веке «исправление» русских гербов чиновниками продолжилось.

В 1850-е годы управляющим Гербовым отделением Департамента герольдии стал немецкий «ученый нумизмат» на русской службе барон Б. В. Кене. Эту должность он получил благодаря интригам. В Петербурге в академических кругах ходила о нем эпиграмма:

Специалистом он был никаким, его деятельность в герольдии вызывала у современников насмешки и возмущение. Так, введенный им герб Харькова, на котором он изобразил «оторванную лошадиную голову», вызвал такое негодование харьковчан, что они добились отмены этого герба, несмотря на то что он получил «высочайшее утверждение».

«Барону фон Кене не понравился общий тип русского герба, – писал в начале XX века, подводя итоги его деятельности в русской геральдике, историк П. Белавенец. – Кене решил изменить нашего орла на австрийский лад, а вообще всю печать на манер прусской».

На гербе Москвы Кене повернул всадника по западноевропейским правилам в правую сторону, и с 1856 года до Октябрьской революции 1917 года Георгий Победоносец изображался в таком неестественном положении: он вынужден был бросить узду и, держа копье двумя руками, колоть змея слева, как левша.

Кстати сказать, первая попытка повернуть коня святого Георгия на западный манер была предпринята в начале XVII века, так он расположен на печати Лжедмитрия I.

В царствование Николая I и Александра II святой Георгий на гербе Москвы изображался в западноевропейских сплошных доспехах.

В царствование Александра III в 1883 году получает высочайшее утверждение измененный рисунок Большого Государственного герба. На груди главной его фигуры – двуглавого орла находится, как говорится в описании герба, «герб Московский: в червленом с золотыми краями щите Святый Великомученик и Победоносец Георгий в серебряном вооружении и лазуревой приволоке (мантии), на серебряном, покрытом багряною тканью с золотой бахромою коне, поражающий золотого, с зелеными крыльями, дракона, золотым, с осьмиконечным крестом на верху, копьем».

Такое навершие копья должно было подчеркнуть, что изображен святой, а не просто воин. При этом с Георгия сняты средневековые сплошные латы и возвращен античный полудоспех.

С того времени законно утвержденным гербом Москвы должно считаться именно это изображение, а не изображение 1781 года, но в силу бюрократической косности чиновники время от времени продолжали обращаться к отмененному изображению.

В известном справочнике П.П. Винклера «Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской Империи, внесенные в Полное собрание законов с 1649 по 1900 год» (издание 1900 года) на странице 96 приведены герб Москвы 1883 года и герб 1781 года, последний снабжен специальным указанием: «Старый герб».

Рисунок московского герба 1883 года последовательно изображался на Государственном гербе, гербе Московской губернии, но иногда, видимо в силу каких-то канцелярских недосмотров и несогласований, использовался старый. Самое распространенное и авторитетное русское справочное издание – многотомный «Энциклопедический словарь» издательства Брокгауза и Ефрона к статье «Герб» приводит изображение государственного Герба Москвы времени герба и Герба московской губернии образца 1883 года.

Формальное «исправление» русских гербовых эмблем по правилам западноевропейской геральдики вызывало в среде русских геральдистов протест. Крупнейший геральдист второй половины XIX века, автор труда «Русская геральдика» А. Б. Лакиер, обосновывая национальную самобытность русской геральдики, заявлял: «Нам кажется непонятным желание применять к нашему государственному гербу, как и вообще к эмблемам в русских гербах, начала западной, нам чуждой, геральдики».

Критикуя результаты деятельности руководителей герольдии, Лакиер как отрицательный пример приводит вносимые ими изменения в московский герб. Он отвергает упреки западных геральдистов в незнании русскими составителями гербов «правил рыцарской геральдики», выражающихся, в частности, в левом повороте всадника. Всадник, пишет Лакиер, «…был обращен влево и остается в этом положении в течение шести столетий. Если оно и не соответствует правилам рыцарской геральдики, то давность стоит за твердость и неприкосновенность эмблемы, на которой так ярко отразились убеждения московских великих князей и государей всея России».

«Из областных гербов наших, – подводит итог Лакиер, – самый твердый и ранее других установившийся есть герб московский. Неразрывное его соположение с двуглавым орлом в государственном гербе, частое употребление, наконец, та идея, которая ему придавалась московским великим князем и царем, должны были охранять изображение это от всяких произвольных перемен и нововведений. В отечестве нашем уважение к этому гербу было постоянно, и потому, в сущности, он был неприкосновенен». (В другом месте автор замечает: «У нас в гербе всадник на коне искони и всегда обращен в левую сторону, и, конечно, никакой русский художник без нужды не переменил бы такого его положения».) «Иностранцы же, в России бывшие, позволяли себе делать в этой эмблеме произвольные изменения».

В Москве конца XIX – начала XX века неохотно и редко пользовались официальным московским гербом. Зато русские художники конца XIX – начала XX века создали много художественных произведений на тему герба Москвы, по-своему интерпретируя образ Георгия, причем основой для них являлся не официальный герб, но традиционное иконописное изображение. Это и барельеф на фасаде Третьяковской галереи работы В. М. Васнецова, и гравюры В.А. Фаворского, литография П.С. Гончаровой и многие другие.