– Да как ты смеешь?

– Дорогой Рэнди, ты ведь веришь этой своей прессе, не так ли? И я скажу тебе, почему я смею говорить так, мой высокомерный старый друг. Я читал твои статьи по поводу вопросов законности и прочего и часто видел тебя по телевизору. Так вот, я нахожусь в курсе всех постановлений и указов, которые производились на свет правительством страны в течение пятидесяти лет. Ты не имеешь ни малейшего представления, что такое бедность или голод. Ты обласкан царственными властителями, мой поверхностный дружище, ты приучаешь среднего горожанина жить в среде обитания, в которой частная собственность возведена в абсолютную ценность, что притупляет все человеческие чувства, и богатый становится еще богаче, а беднейший забыт и проводит остаток жизни, помышляя только о том, как ему выжить завтра. А ты пытаешься истолковать эту жизнь с помощью своих средневековых воззрений и претендуешь при этом на роль универсального врачевателя всех общественных недугов. Так как мне продолжать, доктор Гейтс? Честно говоря, я считаю, что вы выбрали не того неудачника для своих грязных делишек.

– Да как… ты смеешь? – повторил совершенно сбитый с толку профессор, дергая ртом и брызгая слюной, царственно меряя шагами комнату перед окном. – Я не желаю этого слушать!

– И не слушай, Рэнди. Но когда я преподавал на юридическом факультете и ты был одним из моих подопечных, одним из лучших, но нужно отметить, не блестящих, ты чертовски внимательно меня слушал. Так почему бы не послушать и сейчас?

– Так что ты хочешь, мать твою? – заорал Гейтс, остановившись наконец спиной к окну.

– А что хочешь ты, спрошу я? Вероятно, информацию, за которую мне заплатил. Она очень важна для тебя, ведь так?

– Мне она необходима…

– Ты всегда так нервничал перед экзаменами…

– Хватит! Я заплатил, и я желаю получить эти сведения.

– В таком случае я желаю получить дополнительную плату. Тот, кто платит тебе, может себе это позволить.

– Ни единого доллара!

– Я ухожу.

– Стойте! Еще пять сотен, и все!

– Пять тысяч, или я ухожу.

– Чушь!

– Увидимся еще через двадцать лет…

– Хорошо, хорошо, пять тысяч.

– Ох, Рэнди, до чего же ты прост, весь как на ладони. Именно поэтому ты и не смог стать одним из блестящих моих учеников. Все, что есть у тебя, это хорошо подвешенный язык, что дает тебе возможность казаться умным… Ладно, по-моему, что на сегодня достаточно. Мы и так очень много повидали и узнали в эти дни… Десять тысяч, доктор Гейтс, или я немедленно отправляюсь в свой излюбленный бар.

– Вы не можете требовать этого!

– А почему нет? Я теперь внештатный тайный консультант. Десять тысяч долларов, Рэнди. Как ты расплатишься? Полагаю, ты не держишь при себе таких денег, так как ты думаешь платить?.. За информацию?

– Мое слово…

– Не пойдет, Рэнди.

– Ладно. Я к утру переведу деньги в Бостон Файф. На ваше имя. Чеком.

– Очень мило с твоей стороны. Но если, паче чаяния, ты решишь воспользоваться своим преимущественным положением и воспрепятствуешь мне в получении этих денег, имей в виду, что некто, мой старый и хороший друг по ночевкам на улице, имеет в кармане письмо, содержащее в себе все детали того, что было между тобой и мной. И в случае если у меня будут неприятности, оно будет немедленно препровождено в Массачусетскую адвокатуру с требованием официального ответа.

– Какая ерунда! Пожалуйста, что вы узнали?

– Отлично. Я продолжаю. Но для начала ты должен узнать, что оказался вовлеченным в очень тонкую операцию государственного масштаба, таковы дела… Итак, полагая, что в случае опасности, любой человек стремиться покинуть место угрозы и перебраться в другое, причем наиболее скоростным способом, наш налитый ромом детектив, даже не представляю под каким видом, отправился в аэропорт Логан. Тем не менее ему удалось заполучить там списки пассажиров, вылетевших из аэропорта Логан, что в Бостоне, в течение вчерашнего утра с 6:30 до 10 часов. Насколько ты помнишь, это соответствует твоим требованиям: «отлет утром».

– Ну и?

– Терпение, Рэндольф. Ты запретил мне делать записи, поэтому я должен продвигаться последовательно. Итак, на чем я остановился?

– Список пассажиров.

– Ах, да. Ну вот, в соответствии с отчетом Сыщика-Неряхи, в списках различных рейсов значилось одиннадцать детей, в сопровождении взрослых, и восемь женщин, две из них воспитательницы, совершающие полет вместе с ребятишками из дома призрения. Из этих восьми женщин, исключая двух воспитательниц, возглавляющих исход сирот в Калифорнию, оставшиеся шесть были идентифицированы следующим образом.

Пожилой человек погрузил дрожащую руку во внутренний карман пиджака и извлек листок бумаги с машинописным текстом.

– Само собой разумеется, что это было отпечатано не мной, так как у меня нет пишущей машинки и я не умею печатать. Это донос Сэра Неряхи.

– Дайте его мне! – повелительно воскликнул Гейтс, устремляясь всем телом вперед.

– Конечно, – ответил семидесятилетний юрист-неудач­ник, великодушно предоставляя листок бумаги своему бывшему ученику. – Не думаю, однако, чтобы тебе это сколько-нибудь тебе пригодилось, – добавил он. – Наш Неряха проверил их всех, в большей степени для того чтобы убить время, чем по какой-нибудь конкретной причине. Не то чтобы кто-то из них показался ему подозрительным, просто это являлось как бы приятным приложением к основному открытию.

– И что это? Что он узнал?

– Кое-что такое, что ни я, ни Неряха не решились бы изложить на бумаге. Первое подозрение пришло к нам, когда мы увидели, каким образом был зарегистрирован один заказ на утренний рейс у стойки «Пан Америкэн». Клерк, принимающий заказы, сообщил нашему настойчивому детективу, что среди прочих проблем в то утро он имел дело с одним очень шустрым политиком, или птицей подобного полета, которому, через несколько минут после того как этот клерк заступил на свой пост в 5:45, срочно потребовались детские подгузники. Известно ли тебе, что подгузники имеют свой размер и не входят в стандартный комплект поставок самолетов?

– О чем вы говорите?

– Все магазины в аэропорту были еще закрыты. Обычно они открываются в 7 часов.

– И что из того?

– А то, что кто-то второпях что-то забыл. А именно: с этим псевдополитиком находилась женщина с двумя детьми – пятилетним мальчиком и младенцем. Они вылетали из Бостона на частном реактивном самолете, находящемся на особой взлетно-посадочной полосе, неподалеку от полосы ПанАм. Мать лично горячо поблагодарила клерка, принесшего ей упаковку подгузников разного типа. Он, видишь ли, сам оказался молодым папашей и хорошо разбирался в таких делах.

– Бога ради, переходите к делу, судья!

– Судья? – глаза человека с серым лицом удивленно расширились. – Благодарю тебя, Рэнди. За исключением дружков по пивным, так меня никто не называл вот уже лет тридцать. Вероятно, я испускаю особую ауру.

– Это все ваше чертово словоблудие. Видно, вы им грешите не только в аудиториях, но и за выпивкой.

– Терпеливость никогда не была твоей сильной стороной. В данный момент я могу отнести ее к твоей раздраженности, хотя должен заметить, что ты никогда не выносил точек зрения, противоположных твоим… Итак, наш славный Майор Неряха, насытившись сведениями у стойки регистрации, решительно вознесся на башню управления движением самолетов аэропорта Логан, где отыскал падкого на взятки диспетчера, только что закончившего рабочий день и согласившегося поделиться сведениями об утреннем расписании движения аэропланов. Интересующий нас реактивный самолетик имел компьютерный код четыре-ноль, что свидетельствовало о том, что его передвижение представляет собой государственную тайну. Не имен пассажиров, ни перечня грузов, только место назначения и описание воздушного коридора для полета, причем вдали от коммерческих трасс.

– Куда он летел?

– Блэкбурн, Монтсеррат.

– Где это, черт возьми?

– Аэропорт Блэкбурн, остров Монтсеррат, Карибское море.

– Значит, самолет сел там? Так?

– Не совсем. По словам Умника-Неряхи, которому все-таки нужно отдать должное, между островами архипелага имеется бесперебойное воздушное сообщение. Всего там около дюжины крупных островов.

– Вот как?

– Вот так, профессор. Принимая во внимание то, что интересующий вас самолет имел государственный уровень четыре-ноль, что, между прочим, я не забыл упомянуть в своем письме в адвокатуру, я думаю, что заработал свои десять тысяч долларов.

– Ах ты пьянь… Подонок.

– И снова ты не прав, Рэнди, – перебил его судья. – Алкоголик, несомненно, но пьяница – весьма маловероятно. Я стараюсь держаться на краю трезвого образа жизни, это одно из моих кредо. Видишь ли, я нахожу такое положение вещей забавным, особенно глядя на реакцию таких людей, как ты.

– Проваливай отсюда, – сказал профессор, уже совершенно обессилев.

– И ты не предложишь мне выпить, дабы поддержать мою столь убийственную привычку?.. Святые небеса, вон там я вижу полдюжины непочатых бутылок.

– Возьми одну и проваливай.

– Благодарю. Пожалуй, так я и сделаю.

Старичок быстро прошел к низенькому столику из вишневого дерева у стены, где на двух серебряных подносах находился неплохой набор виски и бренди.

– Дайте-ка глянуть, – промурлыкал себе под нос судья, выбирая две бутылки и заворачивая их в белые льняные салфетки, взятые с соседнего столика. В конце концов он не утерпел и прибавил к паре бутылок третью.

– Если я понесу это вот так под мышкой, то все подумают, что это просто белье для прачечной.

– Ты можешь быстрее!?

– Открой, пожалуйста, дверь. Мне бы чертовски не хотелось выронить одну из этих бутылок, а дверная ручка такая неудобная. Если виски разобьется, это может подпортить твою репутацию, не так ли. Ты ведь у нас трезвенник, насколько я знаю.

– Пошел к дьяволу! – прохрипел Гейтс, открывая старику дверь.

– Спасибо, Рэнди, – проворковал судья, выходя за дверь и оборачиваясь на пороге. – Не забудь про чек в Бостон Файф к утру. Пятнадцать тысяч.

– Пятнадцать?..

– А что? Представь себе, что скажут в адвокатуре, если они узнают, что ты путаешься с таким типом как я. Пока, Консультант!

Рэндольф Гейтс с силой захлопнул дверь и бросился в спальню. Укрывшись там, он поспешно схватился за телефонную трубку. Небольшие размеры помещения действовали на него успокаивающе, в нем не было той разоблачающей открытости, присущей просторным комнатам. Спальня казалась ему более личной, менее доступной для постороннего проникновения. Но предстоящий звонок окончательно вывел его из состояния равновесия, и настолько, что вместо того, чтобы не торопясь изучить правила автоматической телефонной связи в справочнике на ночном столике, Гейтс набрал номер телефонистки и простонал в трубку:

– Я хочу заказать разговор с Парижем.

Глава 6

Глаза Борна болели от напряжения. Буквы на бесчисленных распечатках, разбросанных по журнальному столику перед диваном, расплывались и отказывались складываться в слова. Практически не меняя положение тела, он, вот уже четыре часа, забыв о времени, изучал и анализировал данные, отыскивая ниточку между Шакалом и отелем «Мэйфлауэр».

Первую группу распечаток он отложил до времени в сторону. В ней были собраны иностранные подданные, смесь из англичан, итальянцев, шведов, японцев и тайцев. Подлинность их документов и рекомендательных писем была тщательно проверена, выяснены деловые или личные причины визита в страну. Можно было сказать, что ЦРУ и Госдепартамент отлично справились с заданием. За каждую персону из этого списка поручались как минимум пять уважаемых граждан или руководителей фирм и компаний. Все они имели давнишние связи с предприятиями и организациями, располагающимися на территории Вашингтона. Никто из них не имел двусмысленных или порочащих их связей. Если люди Шакала находятся среди них, что совсем не исключалось, то для их выявления потребуется дополнительная информация, а следовательно, дополнительное время. Вероятно, впоследствии он вернется к этой группе, но сейчас он должен был двигаться дальше. Времени было в обрез!

Среди остальных примерно пяти сотен постояльцев отеля с американским подданством около двухсот двадцати человек были упомянуты в банках данных одной или двух разведок, преимущественно потому что они имели дело с правительством. Кроме того, семьдесят восемь человек имели пометки о негативных действиях в прошлом. Тридцать один человек был уличен в укрывании налогов, и к их делам прилагались справки Службы контроля доходов внутри страны. Люди из этой группы фальсифицировали свои декларации о доходах или пытались скрыть денежные поступления путем операций со шведскими банками или счетами на Канарских островах. Все они были определенно богатыми людьми и не очень ловкими ворами. От подобных людей, рассматривая их в качестве посланцев, Шакал должен был бежать как от прокаженных. В итоге оставалось еще сорок семь возможных кандидатур, мужчин и женщин, в одиннадцати случаях зарегистрировавшиеся как мужья и жены. Все они обладали обширными связями в Европе, в основном в сфере техники, ядерной и аэрокосмической индустрии. За всеми этими людьми уже давно было установлено тщательное наблюдение на предмет предупреждения передачи ими секретных сведений странам Восточного блока, или, тем более, Москве. Из этих сорока семи двенадцать человек, в том числе и две замужние пары из одиннадцати, в свое время посещали Советский Союз. Комитет Государственной Безопасности, известный как КГБ, мог иметь от Шакала пользы меньше чем от Папы Римского. Ильич Рамирес Санчес, впоследствии ставший наемным убийцей по кличке Шакал, прошел в прошлом курс подготовки в советском «Кусочке Америки» под Новгородом. В этом искусственно созданном городишке все до мелочей напоминало Штаты: бензоколонки и зеленные лавки, бутики и аптеки Баргер Кингс. Единственным разрешенным там языком являлся американский английский, русский был категорически запрещен. К дальнейшему обучению и внедрению допускались только те, кто проходил весь цикл тренировки на «Кусочке Америки». Шакал преуспел на этом поприще и был допущен к более высоким уровням. Но именно тогда Комитет обнаружил, что молодой революционер из Венесуэлы придерживается в решении жизненных проблем взглядов, настолько насыщенных всеми формами насилия, что даже у бывалых наследников лихих времен ОГПУ на голове зашевелились волосы. Санчес был изгнан, и появился Шакал. Забудем о двенадцати путешественниках по Советскому Союзу. Убийца вряд ли мог даже приблизиться к ним, потому что всем отделам и филиалам советской разведки был отдан приказ немедленно уничтожить Шакала при малейшем признаке его появления. Новгород защищался любой ценой.

Вероятность связи с Шакалом также была сомнительна и для других тридцати пяти человек из этой группы, в соответствии со списком состоящих из девяти замужних пар, восьми разъезжающих в одиночку женщин и девяти мужчин. Все они имели те или иные негативные пометки в представленных выжимках из личных файлов, хранящихся в банках данных разведок. Однако, как отмечалось в досье, многое из этой отрицательной информации основывалось на отрицательных характеристиках, данных недругами или завистниками этих людей. Копание в подобном грязном белье не могло доставить особого удовольствия, но однако и эту сторону дела не следовало упускать, так как среди всех этих ушатов помоев могла быть скрыта ниточка, ведущая от постояльца отеля «Мэйфлауэр» к Шакалу.

В напряженное течение мыслей Борна вонзился телефонный звонок. Резкий звук на мгновение обескуражил его, он обвел комнату невидящим взглядом. Но затем быстро сорвался с дивана и уже после третьего звонка схватил трубку.

– Да?

– Это Алекс. Я звоню снизу, с улицы.

– Ты поднимешься?

– Да, но не через главный вход. Пройду через служебный. Я поставил там на время нашего человека.

– Ого, ты все предусмотрел!

– Хотелось бы верить, – ответил Конклин. – Действую по обычной схеме. Буду через несколько минут. Постучу один раз.

Борн повесил трубку и вернулся на диван к вороху распечаток. Три из них, только что привлекшие его внимание, он отложил специально в сторону. Фактически в них не содержалось каких-либо упоминаний о Шакале. Представленные в них сведения выявляли определенную связь между тремя людьми, останавливающимися в отеле сутки назад. В соответствии с отметками в их паспортах, эти трое американских подданных восемь месяцев назад прибывали в аэропорт Филадельфии в течение промежутка времени, равного шести дням. Две женщины и один мужчина. Женщины прилетели из Марракеша и Лиссабона, мужчина из Западного Берлина. Первая женщина была специалистом-дизайнером по внутренней отделке помещений и посещала древний марокканский город с целью закупок антиквариата. Вторая работала среди руководящего персонала банка Чейз, в отделе связей с заграницей. Мужчина был специалистом по аэрокосмическим технологиям и трудился в военно-авиационном отделе компании Макдональд-Дуглас. Почему трое столь разных людей, совершенно противоположных профессий, сошлись вместе в одном и том же городе в течение одной недели? Совпадение? Вполне возможно, но принимая во внимание число международных воздушных портов в стране, из которых можно было отметить нью-йоркский, чикагский, лос-анжелесский, как наиболее популярные, одновременное прибытие их в Филадельфию все-таки казалось случайным. И тем более странным, учитывая то, что восемь месяцев спустя эти же люди остановились в одном вашингтонском отеле.

Интересно, что на этот счет думает Алекс Конклин?

– Я уже поставил на них галочки, – сказал Алекс, усаживаясь в кресло напротив дивана и стола с распечатками.

– Выходит, ты знал о них?

– Это было не так сложно. Компьютерный анализ существенно облегчает дело.

– Но ты мог хотя бы приложить записку! Я бился над этим добром с восьми часов!

– Я сам наткнулся на них только около девяти и не хотел звонить тебе из Виргинии.

– Еще что-то нашел? – Борн пружинисто наклонился вперед, весь внимание.

– Да. Точно. Страх Господний.

– «Медуза»?

– Да, и это даже хуже, чем я мог себе представить.

– Вот это да!

– Да что там… – бывший разведчик был явно не в своей тарелке. – С чего нам начать?.. Пентагонский снабженец? Федеральная Комиссия по торговле? Наш посол в Лондоне? Или может быть предпочитаешь главнокомандующего силами НАТО?

– Мать твою…

– Точно, один другого лучше. Поменьше рангом могу предложить только председателя Совета руководителей служб Президента.

– Господи, да что это такое? Политическая клика?

– Чересчур академично, господин профессор. А как насчет сговора, глубокого, разросшегося и неуловимого? Сколько лет прошло, а их связи все еще живы, действенны. Они постоянно контактируют между собой. И все находятся на высоких постах. К чему бы это?

– Да, зачем все это? Не вижу смысла.

– Не знаю. Я постоянно ломаю над этим голову.

– Но должна же быть причина.

– Можно оттолкнуться от их движущих мотивов. Я решил, что самым простейшим решением, как я уже говорил тебе об этом, является очищение старых грешков. Не этого ли мы доискивались? Группа бывших членов «Медузы», достигших головокружительных вершин и сразу лезущих на рожон, как только речь заходит про их прошлое.

– Да, это то самое.

– Нет, это не то. Нюх Санта-Алекса говорит о том, что эти люди больше дрожат за сегодняшний день, их реакция чересчур бурная, слишком эгоистичная. По-моему, их уже мало волнуют события двадцатилетней давности.

– Подожди, ты совсем сбил меня с толку.

– А я и сам запутался. Это довольно существенно отличается от той реакции, которую мы ожидали от них… Черт возьми, мне надоело ошибаться. А это даже ошибкой не назовешь. Сегодня утром ты сказал, что это напоминает тебе сеть, и теперь мне кажется, ты был недалеко от истины. Я настроился на то, что нам нужны два-три высоких чина, не желающих быть извлеченными на свет и публично четвертованными, или таких, кто попросту боится скомпрометировать правительство. Предполагалось, что мы могли использовать их коллективный страх и заставить их делать и говорить то, что мы им прикажем. Но то, с чем я столкнулся, это больше чем обычный человеческий страх, это паника. Они в ужасе… Мы вляпались во что-то, мистер Борн, что по выражению твоего богатого негритянского друга-менестреля может быть причислено к тайнам двора Папы-Доктора.

– А для меня ничего более существенного в этой игре, чем Шакал, нет! До остальных мне и дела нет.

– Я на твоей стороне и готов даже крикнуть об этом из окна на всю улицу. Я просто хочу, чтобы ты как следует понял мои слова… За все то время, пока мы знакомы, за исключением небольшой и поганенькой прелюдии в Париже, мы ничего не скрывали друг от друга, ведь так, Дэвид?

– Мне лично больше по душе «Джейсон».

– Я знаю, – ответил Конклин, – мне это не нравится, но я могу это понять.

– В самом деле?

– Да, – Алекс устало прикрыл глаза и покачал головой. – Я готов был сделать все, чтобы предотвратить появление этого человека. Но я не в силах.

– Тогда ты должен слушать меня. Из всех возможных сценариев, как бы тебя это ни расстраивало, мы должны выбрать наихудший, такой, чтобы он загнал великосветских сволочей в такой тупик, что у них оттуда не останется другого выхода, как следовать твоим и моим инструкциям. Иначе им из этого дерьма не выбраться. Так, по крайней мере, должно казаться. После этого мы должны будем сказать им, с кем им нужно связаться и что кому говорить.

Конклин растерянно и виновато посмотрел на своего друга. Более других в этой передряге страдает Дэвид, ведь у него семья.

– Знаешь, боюсь, я не подойду на ту роль, что ты приготовил мне в твоем сценарии. Для уверенной работы мне необходимы дополнительные сведения об этих людях. Я не хочу ошибаться еще, особенно в таком деле, потому что здесь каждая новая ошибка во сто крат хуже предыдущей.

Борн раздраженно стукнул себя кулаком по ладони. Нахмурившись, играя желваками и дрожа от возбуждения, он нагнулся вперед, сгорбился и некоторое время молчал, не отрывая взгляда от вороха распечаток на столике у дивана. Через минуту он расслабился, похоже, приняв решение.

– Хорошо, я добуду для тебя дополнительные данные. Очень скоро… – тихо сказал он Конклину.

– Каким образом?

– Неважно. Ты получишь все необходимое. Единственное, что мне еще нужно от тебя – это места их жительства, приблизительное расписание их деятельности в течение дня, излюбленные рестораны, система охраны их жилищ и дурные привычки, при наличии таковых. Попроси своих ребят сделать это для меня. За сегодняшний вечер. Если понадобится, то пусть работают всю ночь.

– Что ты задумал, черт возьми? – взволнованно закричал Конклин, наклоняясь в кресле вперед. – Хочешь перерыть их дома? Колоть их в зады иголками в перерывах между аперитивом и холодными закусками?

– Знаешь, а это мне еще не приходило в голову, – заметил Джейсон, улыбаясь. – У тебя в самом деле отличное воображение.

– Ты сумасшедший!.. Извини, я не то имел в виду…

– А почему бы и нет, – возразил Борн. – То, о чем я говорю, это не лекции на тему расцвета династий Чинь и Мань. А учитывая состояние моего сознания и памяти, возможность небольшого повреждения рассудка не так уж неуместна.

Джейсон сделал паузу, наклонился ближе к Алексу и продолжил.

– Позволь мне сказать тебе кое-что, Алекс. Все, чем я был, все, что сделали со мной ты и Тредстоун, по крайней мере большая часть этого человека, опять во мне. Я доказал дееспособность вашего творения в Гонконге, Бейджине и Макао и теперь собираюсь сделать это еще раз. Я просто обязан это сделать. Иначе ты можешь считать, что я весь вышел… Добудь мне эти сведения, Алекс, прямо сегодня. Ты сказал, что некоторые из этих людей сидят в Вашингтоне. Пентагоновский поставщик…

– Шеф отдела снабжения, – поправил его Конклин. – Бери выше. Поважней и посильней. Генерал по фамилии Свайн. Еще в компании с ними Армбрустер, председатель Комиссии по торговле, и Бартон, его непосредственный начальник…

– Председатель Совета руководителей служб Президента, – подхватил Борн. – Адмирал-«трясунчик» Джек Бартон, командующий Шестым Флотом.

– Он самый. Был настоящим Бичом Божим для американских военно-морских сил в Японском море, а теперь главный бугор над бандой шишек.

– Слушай еще раз, Алекс, – повторил Джейсон. – Попроси своих ребят взяться за работу. Думаю, Питер Холланд поможет тебе во всем, что нужно. Раздобудь мне абсолютно все, что у них есть на этих людей.

– Не могу.

– Что?

– Я смог бы собрать досье, например, на наших троих филадельфийцев, потому что они являлись частью операции по «Мэйфлауэру», что означает поиск Шакала. Но этих пять человек, связанных с «Медузой», я трогать не могу.

– Ради Бога, Алекс, почему? Ты должен! Нам нельзя терять время!

– Потеря времени ничего не будет значить для нас, если мы умрем. Кроме того, это не поможет ни Мари, ни твоим ребятишкам.

– О чем ты говоришь, черт возьми?

– О том, почему я пришел к тебе так поздно. О том, почему я не хотел тебе звонить из Виргинии. О том, почему я позвонил Чарли Кассету и попросил его забрать меня с виллы в Вене и о том, почему я всю дорогу, пока мы не добрались сюда, не был уверен, что доеду живым.

– А теперь, полевик, переведи все это на нормальный язык.

– Сейчас переведу… Я никому ничего не говорил о том, что мы занялись бывшими членами «Медузы». В данный момент это знают только ты и я.

– Я понял. Сегодня днем ты не захотел говорить со мной по телефону, принимая во внимание то место, в котором ты находился.

– Помещения виллы и телефонные линии чистые. Мне вчера сказал об этом Кассет. Управление специально позаботилось о том, чтобы там не было жучков или чего-нибудь подобного, диктофонов и прочего. Его слова для меня лучшая гарантия. Веришь, мне после этого даже стало легче дышать.

– Тогда в чем дело? Почему ты остановился?

– Потому что мне нужно было проверить еще одного вояку, прежде чем углубляться на территорию «Медузы»… Аткинсон, наш славный посол в Лондоне, был виден насквозь. Охваченный ужасом, он сорвал маски с Бартона и брюссельского Тигартена.

– И что дальше?

– Он сказал мне, что Тигартен может разобраться с Управлением и притормозить его, если что-то, связанное со старыми временами в Сайгоне, всплывет наружу. Он, видите ли, имеет доступ к верхнему уровню Лэнгли.

– Дальше?

– Верхний уровень, на Вашингтонском жаргоне, означает максимальную секретность, а Лэнгли означает директора Центрального разведывательного… то есть, Питера Холланда.

– Еще сегодня утром ты говорил мне, что он без колебаний может пустить в расход любого члена «Медузы».

– Да, он так говорил. Но поступит ли он так?

На другой стороне Атлантики, в Сен-Нелюр, старинном пригороде Парижа, по ступеням собора шестнадцатого века, известного так же как Церковь Святого Причастия, с трудом поднимался пожилой мужчина в темном полотняном костюме. Над его головой раздавался торжественный колокольный звон, далеко разносившийся по окрестностям. У входа в собор, освещенного лучами утреннего солнца, мужчина остановился, осенил себя крестным знамением и вознес к небесам молитву. Angelus domini nuntiavit Mariae. Правой рукой он послал воздушный поцелуй выбитому на камне над закругляющимся вверху входом барельефу, изображающему распятие Христа, сделал еще несколько шагов и, миновав массивные двери, оказался во внутренней тусклой прохладе собора. Краем глаза он поймал презрительные ухмылки двух облаченных в пышные сутаны священников. «Прошу простить меня за оскорбление своим видом вашего богатого прихода, вы, толстозадые снобы», – подумал человек про себя, зажигая свечу и устанавливая ее среди десятка других огоньков около изображений святых. «Но Христос видит все и выберет меня, а не вас. Кротость, да пребудет на Земле, и во врата Рая вам не проскользнуть, как не намазывайся жиром». Мужчина прошел вдоль рядов скамей в глубь собора, осторожно придерживаясь правой рукой за спинки, для сохранения равновесия, а левой проверяя узел галстука под несколько просторным для его исхудавшей шеи воротником рубашки. Его жена сейчас была так слаба, что с трудом сознавала происходящее, но она, как и прежде, не преминула внести в его костюм последний штрих, отправляя его на работу. Она всегда была ему хорошей женой. Она оставалась такой и сейчас. Иной раз они со смехом вспоминали тот случай, когда, больше сорока лет назад, она от волнения так накрахмалила его рубашку, что та буквально стояла колом. В тот далекий вечер она очень старалась придать ему вид обычного служащего из конторы средней руки. После этого он, захватив с собой небольшой чемоданчик, отправился на улице Сен-Лазар, к дому, где был расположен штаб немецких оккупационных войск. Этот его чемоданчик разнес потом полквартала. А еще через двадцать лет, в ледяной зимний вечер, она исколола себе все пальцы, подгоняя дорогое, украденное в предыдущий день пальто по его фигуре. В тот раз он отправился грабить крупный парижский банк с гербом Людовика IX над входом, принадлежащий его высокообразованному и крайне неблагодарному приятелю, тоже участнику Сопротивления, отказавшему ему в одолжении. То были хорошие времена. Но затем пришли плохие времена и плохое здоровье, и еще более плохие времена, откровенно говоря, времена крайней нужды, почти нищеты. Но в конце концов к ним пришел один человек, человек со странным именем и с более чем странными предложениями. И после этого достаток снова вернулся к ним, вернулся в виде необходимых сумм денег для приобретения приличной еды, хорошего вина, хорошо сидящей одежды, в которой его жена снова стала выглядеть достойно, и самое главное, для возможности обращаться к хорошим врачам, облегчившим ее страдания. Костюм и рубашка, в которых он был сегодня, были добыты из глубин шкафа. Они с женой теперь напоминали участников провинциальной труппы бродячих актеров. В их шкафу было очень много костюмов для очень многих ролей. Это было их работой… И сегодняшний колокольный звон тоже был частью его работы.

Пожилой человек, болезненно скривив лицо, с трудом преклонил колени перед святым крестом. Затем, вернувшись к рядам скамеек и присев рядом с центральным проходом в шестом ряду от алтаря, он принялся следить за секундной стрелкой на наручных часах. Через две с половиной минуты он поднял голову и, как можно незаметнее, огляделся. Его подслеповатые глаза вскоре привыкли к полумраку собора, и он, не очень ясно, но достаточно хорошо мог видеть окружающих. Вокруг него находилось около двадцати посетителей. Некоторые, опустив головы вниз, тихо шептали слова молитв, другие, погруженные в свои мысли, молча взирали на огромное золотое распятие над алтарем. Но не они интересовали мужчину. Увидев наконец того, кого он искал, пожилой человек успокоился. Все шло по плану. Священник в темном церковном одеянии быстро прошел по крайнему правому проходу вдоль рядов скамеек и скрылся за темно-красной занавесью в глубине собора.