Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Патент АВ

ModernLib.Net / Социально-философская фантастика / Лагин Лазарь Иосифович / Патент АВ - Чтение (стр. 2)
Автор: Лагин Лазарь Иосифович
Жанр: Социально-философская фантастика

 

 


НЕПОВТОРИМО! НЕБЫВАЛО!

СНОГСШИБАТЕЛЬНЫЙ МИРОВОЙ АТТРАКЦИОН!

Все должны видеть! Все должны слышать!

Самый маленький и самый универсальный артист в мире!

ТОМАЗО МАГАРАФ

Все должны видеть!

Все должны видеть и слышать!

ТОМАЗО МАГАРАФА!

Только в первоклассном мюзик-холле

«ЗОЛОТОЙ ПАВЛИН»!


Доктор Попф несколько раз перечитал это объявление, с минуту что-то обдумывал, беззвучно шевеля губами, потом вскочил с кресла, торопливо уложил чемодан, тщательно завернул в вату и спрятал в бумажник несколько стеклянных ампул с зеленоватой жидкостью и спустился в столовую, где его уже ожидала яичница.

— Правда, интересно? — протянул он жене газету с объявлением.

— Очень! — со вздохом согласилась Береника. — Но, увы, это не в нашем проклятом Бакбуке, а в Городе Больших Жаб.

— Что ты говоришь? — притворно ужаснулся доктор Попф. — Скажите пожалуйста! Действительно, не в Бакбуке!.. В таком случае, придется нам, старушка, съездить на парочку деньков в Город Больших Жаб…

Через три часа супруги Попф отбыли из Бакбука. Утром следующего дня они были уже в Городе Больших Жаб, а в девять часов вечера бесконечно счастливая Береника сидела рядом со своим мужем в огромном, залитом светом зрительном зале мюзик-холла «Золотой павлин». Все ее радовало, все ее забавляло, все было совсем не так, как в опостылевшем Бакбуке.

— Правда, очаровательно? Ну, согласись, что это просто прелесть! — теребила она то и дело доктора Попфа, почти не обращавшего внимания на эстраду.

— Да, да, конечно, — рассеянно отвечал он, — очень здорово! — И снова углублялся в размышления.

Зато он ни на секунду не мог оторвать глаз от сцены, когда на ней появился, наконец, Томазо Магараф, крохотный, но очень пропорционально сложенный и миловидный молодой человек с повадками и апломбом знающего себе цену бывалого столичного артиста. А артист он оказался действительно универсальный: он лихо и не без приятности сыграл на детской скрипочке менуэт Моцарта, потом на саксофоне — модную песенку: «Ты совсем рассыпался, мой старый автокар», презабавно отшлепывая при этом подошвами своих крохотных лакированных туфелек чечетку, потом тоненьким голоском очень жалостно спел другую песенку: «Мамми, моя мамми, я твой милый бэби», вызвав бурю растроганных аплодисментов.

Отвесив поклон публике, он скрылся за кулисами и через несколько секунд с грохотом вернулся на эстраду верхом на низеньком мохнатом пони. Теперь Магараф был уже не во фрачной паре, а в живописном одеянии ковбоя. В правой руке у него было ружьецо, из которого он на полном скаку расстрелял полдюжины фаянсовых тарелочек, подбрасываемых униформистом. Потом он спешился, заставил лошадку лечь и из-за ее спины швырнул в зрительный зал бумеранг. Бумеранг, описав замысловатую траекторию, послушно вернулся к Магарафу и упал у его ног мягко и бесшумно, как осенний лист. Дальше последовало жонглирование разными предметами верхом на пони. Особенно эффектно Магараф орудовал горящими факелами и двенадцатью широкими китайскими ножами.

Важно выслушав аплодисменты, он картинно приподнял свою широкополую шляпу и умчался за кулисы.

У дверей уборной Томазо Магарафа его поджидал капельдинер с визитной карточкой некоего доктора Стифена Попфа из города Бакбука. На ее обороте было карандашом написано:

«Уважаемый господин Магараф! Если у Вас завтра между двенадцатью и часом дня найдется свободное время, я буду рад встретиться с Вами в соседнем ресторане. Нам нужно потолковать по очень важному и безусловно интересующему Вас делу».

«Ну его! — подумал про себя Магараф. — Вероятно, опять насчет ангажемента. Будет переманивать из „Золотого павлина“. Хотя, с другой стороны, с чего бы это: врач — и вдруг насчет ангажемента?»

— Ладно, — сказал он капельдинеру, — передайте, что я завтра в двенадцать буду в ресторане.

И действительно, ровно в полдень они встретились: популярный артист эстрады Томазо Магараф и никому не известный провинциальный врач Стифен Попф.

— Дорогой господин Магараф, — не совсем уверенно промолвил Попф, когда они закончили обычный обмен приветствиями, — э-э-э, как бы это вам сказать… — Он придвинулся поближе к Магарафу и продолжал, понизив голос почти до шепота: — Я хочу предложить вам, э-э-э… эксперимент, который, на первый взгляд, не лишен некоторой необычности… Как вы посмотрите, если я, э-э-э, попытаюсь помочь вам вырасти?

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, в которой рассказывается о том, как Томазо Магараф сначала обиделся и как чета Попф вернулась в Бакбук

— Я думал, что буду иметь дело с джентльменом, — возмущенно произнес Магараф в ответ на слова доктора Попфа и слез со стула, — я думал, что буду иметь дело с порядочным человеком, а вместо этого должен выслушивать неумные шутки по поводу моего уродства! Прощайте, сударь…

Однако доктор не позволил ему уйти. Он почти насильно усадил за стол пылавшего негодованием лилипута и горячо продолжал:

— Ну вот и глупо! Я больше чем кто бы то ни было далек от того, чтобы шутить с вами. Да и вообще, какой это нормальный человек будет трястись в поезде почти двадцать четыре часа только для того, чтобы иметь сомнительное удовольствие посмеяться над человеческим несчастьем? Понимаете ли, я врач и, кроме того, занимаюсь научной работой. Я изучаю проблему роста организмов и, в частности, вопрос о форсировании деятельности гипофиза. Вы, конечно, знаете, что такое гипофиз?

— Гипофиз? Знаю, — ответил Магараф, понятия не имевший о том, что это такое.

— Очень хорошо! — обрадовался Попф. — Тогда вам сейчас все станет совершенно ясно. В результате довольно сложной и продолжительной работы мне удалось изобрести препарат, который я позволил себе назвать «эликсиром Береники». Это мою жену так зовут — Береника, — смущенно пояснил он. — Вводя эликсир в кровь животного, я во много раз увеличиваю активность гипофиза, и в результате, вы понимаете, организм бурно растет, пока не достигает размеров нормальной взрослой особи… Я уже проверял его на крысах, морских свинках, кроликах и собаках. Мне кажется, что настала пора испробовать его и на человеке. Боюсь гарантировать вам безусловную удачу, но очень много шансов за то, что эффект будет положительный. И тогда, — воскликнул доктор Попф и замахал руками в сильном волнении, — тогда перед человечеством открываются чудесные перспективы! Если же, — добавил он, помрачнев, — опыт не удастся, то вы отделаетесь только несколькими бессонными ночами… если не считать, конечно, вполне законного разочарования.

Он замолк и с ожиданием посмотрел на Магарафа.

Магараф был бледен.

— И дорого мне это обойдется? — прервал он, наконец, порядком затянувшееся молчание.

— Ровным счетом ничего, — быстро ответил доктор Попф.

— Вы или прожженный мошенник… — задумчиво начал Магараф. В его тоне подозрительность была смешана с мучительной и тщательно скрываемой надеждой.

— Или? — широко улыбнулся доктор Попф.

— Или… совершенно никудышный делец.

— Я ученый и врач.

— Врачи любят деньги не меньше любого лавочника, — заметил Магараф, — и все эти ваши профессора тоже.

— Значит, не все.

— Будь я доктором, — сказал Томазо Магараф, — вам бы порядком досталось от меня на орехи. Конечно, если вы не врете.

— Уже досталось, — рассмеялся Попф, почувствовавший, что лед недоверия понемножку таял, — мне бы, пожалуй, на целый год хватило угощать вас этими орехами. Ну, так как? Согласны?

— Ого! — воскликнул Магараф, явно уклоняясь от ответа. — Значит, вам здорово от них досталось — от ваших коллег?

— Вы себе просто представить не можете, Магараф, с каким удовольствием я бы вас сейчас вздул, — проникновенно произнес доктор Попф. — Что вы мне не отвечаете по существу предложения?

— Ну, знаете, это черт знает что такое! — рассердился Магараф. — Я не крыса! И не морская свинка или какой-нибудь там кролик! Раз-раз и готово. Пристали, как с ножом к горлу! А вдруг вы мне впрыснете яду! Я же вас совершенно не знаю!

— Я доктор Стифен Попф! — в свою очередь вспылил его собеседник. — Через полгода вы будете хвастать своим знакомством со мной!

Впрочем, он тотчас же отошел, виновато улыбнулся:

— Вы абсолютно правы, Магараф. Подумайте хорошенько над моим предложением… Мне лично казалось, что вы сразу ухватитесь… что вы всю жизнь мечтали о том, чтобы вырасти…

— Я об этом даже не смел мечтать, — тихо сказал тогда Магараф. — Давным-давно, еще в детстве, мне снились такие сны… Я бы, кажется, согласился быть последним нищим, только бы…

Он так и не закончил своей фразы, хлебнул кофе, успевший уже остыть, и отодвинул от себя чашку.

— Вы видите этот шприц? — спросил Попф, раскрыв лежащий на соседнем стуле маленький чемоданчик. — Он вмещает как раз две дозы эликсира. Так вот, половину его содержимого я предварительно впрысну себе. Согласитесь, что я меньше всего похож на самоубийцу.

— А еще меньше на ученого, — не удержался и съязвил Магараф, и они оба расхохотались.

Магарафу было совестно, он злился и протестовал, но доктор Попф все же ввел себе в руку половину содержимого шприца.

— Так будет вернее, — сказал он, — я уже, слава аллаху, достаточно вырос, так что на меня эликсир не подействует. А вам спокойней. Вот теперь давайте-ка вашу лапку…

Полчаса спустя доктор Попф и Томазо Магараф крепко пожали друг другу руки у выхода из ресторана.

— Значит, до послезавтра, — сказал Попф, усаживаясь в такси, — я там постараюсь управиться в один день.

Вечером супруги уже возвращались домой. Они спешили урегулировать свои бакбукские дела и вернуться в Город Больших Жаб, где доктор Попф будет вести неустанные наблюдения над Томазо Магарафом, пока тот окончательно не вырастет.

В вагоне было жарко и душно, но Береника почти сразу уснула. У нее было чудесное настроение. Она была счастлива за мужа и еще больше по поводу того, что хоть на время вырвется из унылого Бакбука и будет жить в городе, где есть театры и настоящее приличное общество. А ее мужу не спалось. Он долго ворочался на своем диванчике, потом встал, вышел в коридор и открыл окно, чтобы подышать свежим воздухом. По крыше вагона стучал противный, холодный дождь. А доктор Попф был в легкой пижаме. Непростительная неосторожность, особенно для врача. Но Попфу было не до размышлений о своем здоровье. Он мечтал о том, какой эффект в ученом мире произведет его книга «Принципы и методы форсирования роста животных», как все поймут, что им проделана работа эпохального значения. Да, да, эпохального! Он стоял на холодном ветру и мечтал о славе и о том, как она поможет ему разбогатеть, построить себе отличную лабораторию, в которой можно будет работать по-настоящему, не теряя времени на заботы о хлебе насущном.

Наконец он почувствовал, что сильно продрог, вернулся в купе, но так и не мог заснуть до самого Бакбука. А когда утром следующего дня он спустился в столовую, чтобы наспех позавтракать, Береника, обратив внимание на его необычно раскрасневшееся лицо, заставила его измерить температуру. Оказалось, что у него тридцать девять и пять десятых. Перепуганная Береника, с трудом уложив его в постель, — Попф считал, что все это сущие пустяки, — побежала за врачом. Она старалась сдерживаться, но слезы все же катились по ее щекам, потому что она, во-первых, любила мужа и, во-вторых, жалела, что ей уже не придется так скоро поехать в Город Больших Жаб.

Врач пришел не сразу. Он нарочно помедлил, чтобы подчеркнуть, что ему не очень уж хочется ходить к этому бессовестному Попфу, восстановившему против себя всех бакбукских врачей. Он поставил диагноз: воспаление легких — и нарочно прописал самое дорогое лекарство.

— Он, кажется, не ошибся, — простонал доктор, когда они остались вдвоем с Береникой. — У меня такое ощущение, словно я наелся глины. Садись-ка, старушка, и пиши, пока я еще не потерял сознания.

И он продиктовал Беренике письмо Томазу Магарафу. Это была подробная инструкция о том, как ему питаться все время, пока он будет расти, каков должен быть режим его дня, как часто ему следует гулять и сколько минут, как часто и как долго лежать в постели и, главное, как ему вести детальные записи своего пульса, температуры тела, темпов своего роста, увеличения веса и всяких других, очень важных подробностей хода этого необычайного эксперимента.

— Напиши, что это страшно важно — его записи. Это будет мой гонорар за то, что я для него сделал… — чуть заметно усмехнулся он. — Так и напиши, что это будет мой гонорар…

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, о том, как Томазо Магараф стал расти и что из этого вышло

Он никогда не думал, что у него может вдруг оказаться такой чудовищный аппетит. Он круглые сутки ел и все время был голоден. Он перестал питаться в ресторане, потому что нельзя же, в самом деле, дневать и ночевать там. Вдова, у которой он снимал комнату, буквально сбилась с ног, готовя ему сложное и обильное меню, разработанное для него доктором Попфом. Почти весь заработок уходил на еду, почти весь заработок и все свободное время. Он беспрестанно жевал, дома и на улице, в вагоне метро и на работе. Он ел и рос, каждый день прибавляя в среднем по два сантиметра.

Уже через несколько дней его костюмы стали ему малы и узки. Он заказал себе фрачную пару, пиджачную пару и ковбойский костюм с запасом материала, чтобы их можно было перешивать по мере того, как он из них вырастал. Чтобы не обращать на себя особенного внимания, он каждый раз обращался к другому портному. С обувью было труднее. Примерно каждые три-четыре дня он приобретал несколько новых пар обуви. Портные и сапожники доконали его сбережения: его текущий счет в банке таял день ото дня.

Первое время в «Золотом павлине» как-то не замечали, что Магараф вытягивается в вышину и ширится в плечах. Вернее, всем казалось, что их обманывает зрение, — настолько это было неожиданно и необычайно. Потом поняли, что зрение их не обманывает, что Томазо Магараф на тридцать первом году своей жизни действительно начал расти, но никто не решался сообщить об этом владельцу «Золотого павлина», господину Сууке, чтобы не подвести своего коллегу. Может быть, он все же перестанет расти, и тогда все обойдется.

Но Магараф вытягивался все длиннее и длиннее, и однажды во время представления разыгрался скандал.

Когда Магараф, как всегда, лихо выехал на сцену верхом на мохнатом пони, рыжий чуть подвыпивший верзила в ярко-сиреневом костюме, сидевший в первом ряду, зевнул и громко, на весь зал, сообщил своему соседу:

— У меня на ранчо таких лилипутов тридцать восемь человек, только этот, пожалуй, немножко повыше.

Легкий смешок пробежал по рядам.

— Чудак, — ответил ему сосед, — разве у твоих молодцов такие писклявые голоса, как у этого Магарафа? У него голос как у птенчика. Он поет, как девочка.

Конферансье, конечно, сделал вид, будто он не слышал этого разговора. Он вышел на авансцену и торжественно произнес:

— Сейчас Томазо Магараф исполнит песенку «Мамми, я боюсь».

Это был коронный номер Магарафа. Если закрыть глаза, казалось, что поет трехлетний ребенок. Томазо откашлялся и с ужасом почувствовал, что запел неокрепшим, но уже достаточно густым баритоном:

Мамми, моя мамми,

Я твой милый бэби,

Где ж ты, моя мамми,

Плачу и пою;

Бедный Бобби болен,

Бедный Бобби склонен

Видеть в каждой даме мамочку свою.

Громкий хохот и свист покрыли последние слова куплета. Недоеденные апельсины и банановые корки полетели на сцену. Пришлось дать занавес. И тогда Томазо Магарафа вызвал к себе в кабинет сам господин Сууке.

Владелец «Золотого павлина» был в черном сюртуке. Его широкополая шляпа чернела на письменном столе, как небольшой могильный холм. Всем своим обличием господин Сууке смахивал больше на баптистского проповедника, нежели на хозяина увеселительного заведения. В этом не было ничего удивительного. До того, как заняться мюзик-холлом, господин Сууке лет двадцать торговал словом божьим в качестве проповедника. От своей прежней профессии он сохранил чувство несколько брезгливого презрения к греховным мюзик-холлным делам. А из всех греховных мюзик-холлных дел он больше всего не любил тех, которые приносили убытки.

— Вы, кажется, позволяете себе расти? — произнес господин Сууке тоном, которым обычно уличают в краже.

Что мог на это ответить Магараф? Магараф молчал, виновато потупив глаза.

— Вам, надеюсь, знаком этот документ? — предъявил ему тогда господин Сууке контракт, на котором стояла подпись Магарафа.

Магараф и на этот раз промолчал.

— Тут все очень ясно зафиксировано, — сварливо продолжал господин Сууке и прочитал с расстановкой: — «…и Томазо Магараф, артист, ростом в девяносто три сантиметра, с другой стороны…» Разрешите полюбопытствовать, какой у вас сейчас рост?

И так как Магараф снова ничего не ответил, то господин Сууке не поленился, достал из ящика письменного стола рулетку и собственноручно произвел обмер своего сотрудника.

— Сто двадцать один сантиметр! — воскликнул он голосом, полным благородного негодования. — Это неслыханно!

Но Магараф продолжал молчать.

— Вы уже, собственно говоря, не лилипут, — с горечью констатировал господин Сууке, — вы уже почти обыкновенный низкорослый человек. Вы должны немедленно перестать расти, пока еще не поздно.

— Я не могу перестать расти, — заговорил, наконец, Магараф, — это не в моей воле.

— Вы забываете о неустойке, — сказал господин Сууке. — У нас заключен с вами контракт на два сезона. Если вы растете, вы тем самым нарушаете контракт. Надеюсь, это вам понятно?

— Понятно, — согласился Магараф.

— Так перестаньте нарушать контракт.

— К сожалению, это не от меня зависит.

— Значит, суд?

— Как вам угодно, сударь…

И на другой же день господин Сууке передал в суд дело о нарушении универсальным артистом эстрады Томазо Магарафом условий контракта с мюзик-холлом «Золотой павлин».

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, в которой описывается, как Томазо Магарафа судили за то, что он вырос

Денег на адвоката у Магарафа уже не оставалось. Их собрали между собой его коллеги по мюзик-холлу. Адвокат сразу понял, как выгоден для него этот процесс с точки зрения рекламы, и особенно не запрашивал. Поговорив с Магарафом «по душам», он узнал, что некий неизвестный доктор сделал Томазо Магарафу с его согласия прививку эликсира и после этой прививки лилипут стал расти.

— Ради бога! — испугался адвокат. — Вы никому не рассказывали про прививку?

— Мне доктор запретил болтать об этом до поры до времени, — сказал Магараф.

— Умница ваш доктор! — искренне восхитился адвокат. — Если кто-нибудь узнает про доктора и про этот эликсир, вам придется отвечать не просто за нарушение контракта, а за нарушение с заранее обдуманным намерением.

Эта беседа оказалась очень кстати, потому что судебный чиновник, который тоже собирался сделать карьеру на этом сенсационном процессе, расспрашивал Магарафа с необыкновенным тщанием. Глаза следователя при этом блестели таким возбужденным блеском, как будто ему самому до зарезу нужно было вырасти. Но вопрос обстоял значительно проще. Следователю было уже под пятьдесят, и он прекрасно понимал, что это, возможно, последний шанс в его жизни выдвинуться, не имея связей, в помощники прокурора, и он лез из кожи, чтобы доказать свои действительно незаурядные юридические способности. Но Магараф упорно стоял на своем.

Наше перо бессильно описать шумиху, поднявшуюся вокруг этого неслыханного процесса. Репортер бульварной газеты «Вечерний бум», случайно присутствовавший в «Золотом павлине» во время скандального провала Магарафа, разбогател в два дня. Он собирался написать небольшую заметку об инциденте с Магарафом, проскользнул за кулисы, чтобы разузнать кое-какие забавные детали про артиста-лилипута, и первый, таким образом, узнал, что дело передается в суд. Мигом сообразив, на какую богатейшую жилу он напал, репортер сделал несколько сенсационных снимков: «Томазо Магараф выходит из кабинета директора», «Томазо Магараф в последний раз выходит из артистического подъезда», «Томазо Магараф рассказывает своим коллегам о постигшем его несчастье». Затем он помчался на квартиру нашего героя, еще до его возвращения успел войти в доверие к почтенной вдове и взял у нее подробнейшее интервью об ее удивительном квартиранте. Потом, когда вернулся, наконец, домой растерянный и расстроенный Магараф, репортер «Вечернего бума» искусно выпытал у него не только все наиболее значительные и сенсационные факты его биографии и биографии его ближайших родственников, но даже его мнение по поводу дальнейших путей эстрадного искусства.

При прощании с Магарафом репортер ухитрился стащить пузатый фамильный альбом с фотографиями родных и знакомых, который утром следующего дня был доставлен владельцу обратно вместе с пухлым номером «Вечернего бума», целиком посвященному делу Магарафа.

Двенадцать раз эта газета печатала дополнительные тиражи, и все они расхватывались в несколько минут. А когда полчища корреспондентов других газет хлынули в квартиру Магарафа, предприимчивый репортер «Вечернего бума» с глазами, покрасневшими от бессонной ночи, лихорадочно диктовал стенографистке последнюю тысячу слов брошюры, которая называлась «Бомба Томаза Магарафа» и разошлась в течение двух дней в трех с половиной миллионах экземпляров.

Нет никакой возможности пересказать и даже просто перечислить статьи и фельетоны, заполнившие в эти дни столбцы всех аржантейских газет. На это потребовалась бы специальная и весьма объемистая книга. Мы ограничимся поэтому только тем, что приведем на выборку некоторые наиболее характерные заголовки бесчисленных статей, заметок и судебных отчетов:


СУДЯТ ЛИЛИПУТА ЗА ТО, ЧТО ОН ВЫРОС

ТОМАЗО МАГАРАФ впервые за тридцать лет

своей жизни побрился, отправляясь в суд.

ВСЕ ТАНЦУЮТ ФОКСТРОТ

«Ты такой большой, мой маленький Томми»

— У меня в последние дни страшный аппетит, — сказал Томазо нашему корреспонденту.

— КОНТРАКТ ЕСТЬ КОНТРАКТ, — сказал господин Джошуа Боорос — вице-президент ассоциации цирковых предпринимателей.

У ГОСПОДИНА МАГАРАФА БУДЕТ ЧЕРНАЯ БОРОДА

ТОМАЗО МАГАРАФ — аккуратнейший квартиронаниматель

По ходатайству представителей ответчика, поддержанному медицинской экспертизой, суд разрешает МАГАРАФУ принимать пищу во время судебной процедуры

ТОМАЗО МАГАРАФ И Кш

(торговля москательными товарами, проспект Благоденствия) просит не смешивать его с выросшим лилипутом-однофамильцем.

Фирма «Томазо Магараф и Кш» добросовестно выполняет все заключаемые ею контракты.

Благотворительным организациям скидка.

Коллеги МАГАРАФА считают, что его следует оправдать

КАЖДЫЙ РАСТЕТ КАК МОЖЕТ

Бог знал, что делал, когда создал лилипутов.

Магараф с аппетитом съедает в один прием три бифштекса.

— В первый раз слышу, что лилипуты рождаются от нормальных родителей, — сказала звезда экрана МАРГАРИТА ДРЕННЬ.

ЗАТКНИТЕ РТЫ КОММУНИСТАМ!

СУД НАД МАГАРАФОМ — плевок в лицо нашей цивилизации

ГОСПОДИН СУУКЕ КЛАССНО ИГРАЕТ В ГОЛЬФ

Суд спрашивает: будет ли Магараф расти и впредь?

Магараф отвечает: «Не знаю…»

ПРОФЕССОР ПРОКОРС РАЗВОДИТ РУКАМИ

С серьезными лицами судят человека за то, что он перестал быть уродом.

НОВЫЙ ТАНЕЦ «Танго с лилипутом»

НАДО УНЯТЬ КОММУНИСТОВ!


Мне очень жаль, что я не присутствовал на процессе Сууке — Магараф. Говорят, что представители истца и ответчика дали в своих речах высокие образцы ораторского искусства. Железная логика освещалась в этих речах роскошным фейерверком блистательных парадоксов, суровая медь высокого пафоса оттенялась нежной свирелью хватающих за душу лирических отступлений. Это был самый потрясающий из концертов, когда-либо данных человеком на гражданском и процессуальном кодексах, и он по праву запечатлен в университетских учебниках адвокатского мастерства.

И не вина нанятого Магарафом адвоката, если суд решил дело в пользу господина Сууке. Судью бросало в жар при одной мысли, что можно оправдать человека, который нарушил контракт. И без того не так уж весело обстоят дела на бирже, и без того каждое утро просыпаешься с тревогой, не объявили ли себя банкротами твои должники, не лопнули ли компании, в которых ты являешься акционером. Понимающим людям еще задолго до того, как начался этот небывалый процесс, уже было ясно, что, если только не случится чуда, приговор суда предрешен. Чуда не случилось, и суд постановил: взыскать в пользу господина Сууке предусмотренную контрактом неустойку в размере пяти тысяч кентавров. В случае отказа от уплаты этой суммы господин Томазо Магараф должен быть подвергнут двухгодичному тюремному заключению.

Срок внесения неустойки — два дня.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, в которой снова говорится о неустойке и впервые появляется Аврелий Падреле

Пять тысяч кентавров! С таким же успехом с него могли потребовать и пять миллионов, и пятьсот кентавров! Денег у него оставалось только дня на три жизни. Занять было не у кого.

Плохо! Очень плохо! Томазо шагал к выходу, как в тумане. К нему подошел его адвокат, взял его под руку, что-то говорил в утешение, что-то говорил в свое оправдание, что-то говорил насчет обжалованья, но он только отрицательно покачал головой. Не мог же он сказать, что ему нечем платить адвокату за его хлопоты в кассационном суде! Он только качал головой, и адвокат от него отстал, пообещав заглянуть к нему на квартиру вечерком, когда Магараф немножко придет в себя.

Подошла тетушка Мран, у которой он снимал комнату, расплакалась и сказала, чтобы он только не стеснялся и взял у нее двести тридцать кентавров. Больше у нее нет, а то она дала бы больше. А ей эти деньги ни к чему, потому что у нее есть в провинции сестра, которая ей в случае чего всегда поможет спокойно дотянуть до могилы.

Магараф растроганно поцеловал тетушку Мран, сказал:

— Спасибо, большое спасибо! Только меня ваши деньги все равно не спасут от тюрьмы, — и вышел из здания суда на площадь.

Его чуть не разорвали на части любители автографов, потом их оттеснили репортеры, которые засыпали его самыми неожиданными вопросами:

— Какой ваш номер ботинок?

Он сказал:

— Пока что тридцать седьмой.

— Ваша теща блондинка?

— Я не женат.

— Какую марку машин вы предпочитаете?

— «Сильфиду».

— Сколько котлет вы съедали за обедом?

— Котлет? — разозлился Томазо. — Двадцать восемь тысяч штук. Не правда ли, это сенсационно?

Репортеры оценили юмор его ответа, дружно загоготали, стали хлопать его по плечу, и ему вдруг тоже стало весело. Может быть, такой резкой перемене настроения помогли благожелательные похлопывания репортеров, может быть, — улучшение погоды и то, что все вокруг было залито солнцем. Скорее всего, и то и другое. Как бы то ни было, когда у него спросили, что он собирается делать дальше, он задорно ответил:

— Буду расти!

Его ответ был через час огромными буквами напечатан на самом видном месте во всех вечерних газетах страны.

Наконец от него отстали и репортеры, и зеваки, и он не спеша побрел домой, чтобы отдохнуть и поразмыслить о своем невеселом будущем. Кроме того, пора было обедать.

Когда он был уже у самого дома, его остановил молодой человек с розовым лицом преуспевающего клерка.

— Я не хотел заводить с вами беседу на людях, — сказал он доверительно. — Если можно, господин Магараф, всего несколько минут по очень важному вопросу.

— Хорошо, — сказал Томазо, — но только несколько минут, потому что я очень устал.

— Всего несколько минут, — торопливо подтвердил молодой человек. — Если вы не возражаете, давайте пройдемся.

Он взял Томазо под руку и вполголоса продолжал:

— Насколько мне известно, вам нечем платить неустойку.

— Нечем, — мрачно согласился Томазо, и у него снова испортилось настроение. — Только вас это не касается.

— Очень касается! — учтиво возразил ему молодой человек. — Вы даже представить себе не можете, как это меня касается! Я хочу предложить вам денег на уплату неустойки.

Томазо иронически взглянул на молодого человека.

— Вы или пьяны, или переодетый принц…

— Ни то, ни другое, — деловито ответил молодой человек. — Увы, я не похож на богача, который может швыряться такими суммами. И все же потрудитесь взглянуть.

Он остановился, вынул из своего бумажника и показал Магарафу выписанный на предъявителя чек на пять тысяч кентавров.

— Если он не фальшивый, то это действительно здорово! — сказал Магараф. — И вы собираетесь мне его подарить! Благородный, но совершенно, простите, непонятный поступок. Просто так, за здорово живешь, подарить пять тысяч кентавров!

— Не просто так, а в обмен на одну вашу любезность, — поправил его молодой человек.

— Если это только будет в моих возможностях, — сказал Магараф.

— Безусловно в ваших возможностях, — заявил молодой человек так убежденно, что Магараф без лишних слов согласился сесть в поджидавшую их машину.

Спустя некоторое время она остановилась у подъезда очень богатого особняка. Молодой человек сказал:

— Ну вот, мы и приехали, — и повел оробевшего Магарафа по мраморным ступенькам, покрытым таким пушистым ковром, какие можно видеть только во сне.

Он привел его в большой кабинет, который сначала показался Магарафу пустым. Но молодой человек не очень громко произнес:

— Я его привел, господин Аврелий, — и тогда Магараф заметил в полутемной глубине кабинета на широкой тахте крохотного человечка в темном шелковом халате.

«Девяносто четыре — девяносто пять сантиметров, — тотчас же мысленно определил его рост Томазо Магараф. — Хоть сейчас в цирк».

— Господин Магараф? — спросил человек в халате тонким, но властным голоском, поднялся с тахты и пригласил Магарафа садиться.

Молодой человек, приведший его сюда, остался стоять в почтительной позе у дверей.

— Меня зовут Падреле, Аврелий Падреле. Будем знакомы, — сказал человечек в халате, не подавая, однако, руки. — Неужели вы так здорово выросли?

— С вашего позволения, именно так, — ответил Томазо.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20