Но женщина уже успела овладеть собой.
      – Кто ты такой, чтобы задавать эдакие вопросы, Кит Джарвис? Если перечислить всех, кто давал тебе убежище и в чьих винных погребах ты хранил свое добро, тогда половину Мэйфилда можно будет назвать укрывателями.
      Он примирительно усмехнулся.
      – Ну, не сердись. Я просто пошутил. Ты ведь знаешь, почему разладилось у нас с Эмми.
      – Знаю, что она обнаружила в твоей постели лондонскую шлюху и после этого ушла от тебя.
      – Просто это была еще одна женщина, вот и все. Эмми – другое дело, к ней у меня были чувства. Могу даже сказать, со временем я собирался на ней жениться.
      Атмосфера разрядилась, и теперь они сидели возле очага, добродушно улыбаясь друг другу.
      – Так кто ее новый любовник? Как его зовут?
      Лиззи снова насторожилась.
      – Зачем тебе это знать?
      – Потому что он бельмо у меня на глазу, вот почему.
      – Но тебе нет от него никакого вреда. У вас разные интересы.
      – Но он привлекает внимание к Мэйфилду.
      Лиззи ехидно засмеялась.
      – Мэйфилд и так давно уже в центре внимания. Больше просто не бывает. Какова же истинная причина, Кит? Ты что, ревнуешь?
      Кит выглядел слегка смущенным.
      – Если честно, немного ревную. Я не потерплю посягательств на свое лидерство.
      Наступило вполне дружелюбное молчание, во время которого оба слушали бесконечную песню огня, потрескивание поленьев, шипение закопченного чайника и смотрели на яркие языки пламени. Кит, следуя очевидному течению своих мыслей, спросил:
      – У тебя достаточно чая?
      – Не откажусь, если добавишь.
      – Ты его получишь. Что-нибудь еще?
      – Я мало что могу себе позволить.
      Кит наклонился, опершись локтями о колени, и устало потер ладонями лицо.
      – Значит, это будет подарок. Скорее всего, кружево, может, что-нибудь еще. Если ты сообщишь мне кое-что.
      – Имя джентльмена, приятеля Эмми, я полагаю.
      – Точно. Кто же он?
      – Джейкоб, – медленно ответила Лиззи, внезапно решившись на предательство. – Джейкоб Чаллис из Норфолка.
      Оставив Кита в Коггин-Милл, Эдвард быстро поскакал по восточному склону к деревне, проехав мимо старого, похожего на накренившийся корабль, дома, одного из тех, где они в потайном подвале хранили свой товар. Но сегодня Эдвард не стал туда заезжать, а вместо этого продолжил подъем по крутому склону, как обычно, устремим глаза в направлении дворца.
      Он любил это место и это здание, любил его ласкающие взгляд очертания и славную историю. Больше всего на свете Эдварду нравилось копаться в его прошлом, сравнивать его бывших владельцев – архиепископов, сильных и слабых, благочестивых праведников и лицемерных заговорщиков, а также мирян – сэра Томаса Грэхема, вельмож королевы Елизаветы, сэра Генриха Невилля, сэра Томаса Мэя и его незаурядного сына Тома, поэта и историка, который, лишившись благоволения короля Карла I, перешел на сторону парламента.
      Эдвард думал об одинокой и глупой смерти Тома, так и оставшегося холостяком. Рассказывали, что из очаровательного стройного юноши он превратился в грузного мужчину средних лет, и однажды, отправившись в постель в добром здравии, наутро был найден мертвым. По всей вероятности, Том слишком туго завязал ленты своего ночного колпака вокруг толстых щек и шеи, что и привело к трагическому и нелепому исходу.
      Эдвард всегда удивлялся, чем же его так притягивает эта трагикомическая, давно принадлежащая истории, личность. Может быть, потому, что у них есть что-то общее. Дело в том, что Эдварда, который скорее бы умер, чем признался в этом кому-либо, а особенно Киту, всегда тянуло к красивым юношам. Миновав Миддл-Хаус, гостиницу «Звезда» и множество маленьких домишек, тесной толпой окруживших церковь, Эдвард наконец подъехал к «Королевскому дубу» и, привязав коня, вошел внутрь.
      Он был встречен восторженными возгласами – «Дуб» был не только одним из потайных складов контрабандистов, но и пунктом распространения товаров. В зале вперемежку с местными крестьянами сидели члены шайки Кита, а некоторых можно было с успехом отнести и к тем, и к другим. Ибо времена были тяжелые, и люди могли больше заработать за одну ночь, помогая контрабандистам, чем за неделю тяжкого труда на поле.
      Отделившись от основной компании, к вновь прибывшему подсел круглый, как мячик, человечек. Это был снискавший печальную известность Фрэнсис Хэммонд, в последнее время постоянно развлекавший слушателей веселой историей о том, как он был схвачен Джарреттами – отцом и сыном, поклявшимися отомстить контрабандистам за полученную как-то хорошую трепку, и как мировой судья Селби отказался сажать его в тюрьму и вместо этого в качестве компенсации приказал Джарреттам принять взысканный с Хэммонда скромный штраф.
      – Это была победа, – говорил он, восторженно всплескивая руками. – Видел бы ты их оторопевшие тупые физиономии, Эдвард, вес равно как у двух баранов.
      Несмотря на внешность, Хэммонд был весельчаком и повесой, его главным занятием, помимо контрабанды, считались женщины – факт, который Эдвард находил тошнотворным, а Кит – поразительным.
      – Ох, с какой прелестной куколкой я имел дело последний раз в Лондоне, – делился впечатлениями Фрэнсис. – Ох-ох-ох, ну и плясунья!
      Эдвард скривился.
      – Благодарю покорно, у меня нет ни малейшего желания выслушивать детали твоих грязных похождений.
      – Что-то это подозрительно, а? Да ты, случайно, не с душком? – поинтересовался Хэммонд, заливаясь смехом.
      Вопрос угодил Эдварду в больное место, и он сердито ответил:
      – Нет, не с душком, но и не потаскун, как некоторые. Пошел вон отсюда!
      Они сами не заметили, как повысили голоса, и в длинной комнате с закопченными стенами и каменным полом, за несколько столетий истертым множеством ног, вдруг наступила внезапная тишина. В этот момент, как будто специально приурочив к нему свое появление, в зал вошел новый посетитель и, увидев, как все головы повернулись к нему, испуганно улыбнулся.
      Хозяин гостиницы, смуглый рябой мужчина, которого все – и фермеры, и контрабандисты – называли Дядей, прошипел: «А ну-ка, потише, парни!» – и шагнул вперед.
      – Чем могу служить, сэр? – совсем другим тоном спросил он.
      – Видите ли, – неуверенно ответил вошедший, – мне нужна комната на ночь. Я приехал навестить родственников, но сегодня у них не нашлось для меня места.
      – Что ж, это возможно, – медленно, взвешивая каждое слово, проговорил Дядя, сознавая, что находится в центре внимания, и не желая совершить ошибку на глазах у брата Кита Джарвиса.
      – Я хорошо заплачу, – поспешно добавил приезжий.
      – Ну, ладно, но только на одну ночь. У меня постоялый двор, и я не люблю, когда комнаты занимают надолго.
      – Буду вам очень признателен. Наверное, мне следует представиться: Николас Грей из Лондона. Студент-ботаник.
      – Кто-кто? – переспросил чей-то голос, и в ответ раздался приглушенный смех.
      – Изучаю дикие растения, – объяснил Грей, слегка покраснев. – Надеюсь составить и выпустить книгу.
      Раздался новый взрыв хохота, после чего присутствующие потеряли всякий интерес к новому гостю, сочтя его не стоящим внимания наивным чудаком. Только Эдвард приблизился к незнакомцу, сознавая, что поступить так его заставляет не только желание выведать подноготную странного молодого человека. Спросив. «Могу ли я присесть рядом с вами?», он опустился на стул, добавив:
      – Я и сам очень интересуюсь дикими цветами и могу показать вам места, где растут очень редкие виды.
      Серьезные глаза молодого человека с благодарностью взглянули на Эдварда.
      – В самом деле? Это было бы замечательно. Присоединяйтесь ко мне. Могу я предложить вам стаканчик эля?
      – Не откажусь, – ответил Эдвард, решая, каким из его многочисленных имен ему назваться на сей раз.
      Он остановился на фамилии Роулинс, которую он и его брат неоднократно использовали в прошлом.
      – Меня зовут Роулинс, – представился Эдвард. – Роджер Роулинс.
      Показалось ли ему, или в глазах Грея при этом имени что-то вспыхнуло и тут же погасло? Но если даже так, то все тут же объяснилось, ибо Николас сказал.
      – Как интересно, ведь это девичья фамилия моей матери. Вы родом из этих краев? Мы можем оказаться родственниками.
      Не заподозрив подвоха, Эдвард ответил:
      – Как вам сказать, и да, и нет. Родился-то я в Танбридже, но уже много лет живу здесь.
      – Вот как? Сомневаюсь, что у меня могли быть родственники в Танбридже. По-моему, мать никогда о таких не упоминала. Но все возможно.
      – А ваши родственники в Мэйфилде тоже Роулинсы? – попытался, в свою очередь, расставить западню Эдвард.
      Однако Николас Грей ответил, как ни в чем не бывало:
      – Нет, это Медли из Шардена.
      – И у них не нашлось для вас комнаты?
      – Только на эту ночь, – безмятежно отозвался Николас. – Они не ожидали меня, а завтра все будет готово.
      Успокоившись, Эдвард откинулся на спинку стула и одним глотком допил свой эль, после чего позволил Николасу вновь наполнить стакан. В этот момент в зале появился Кит и направился прямиком к тому столику, за которым сидел его брат.
      Словно по наитию, контрабандист с первого взгляда понял, что человек, с которым так мило беседует Эдвард, несмотря на его угловатое телосложение и привлекательное лицо, – офицер полиции. Джарвис хорошо знал, какие коварные методы зачастую использует таможенная служба в борьбе против контрабандистов, посылая для сбора сведений секретных агентов, по внешнему виду которых никак нельзя было заподозрить, где они служат. Знал он и о подавляемой и тщательно скрываемой в течение многих лет слабости Эдварда, хотя брат не подозревал об этом. Сейчас, глядя на Эдварда, Кит сказал себе: «Если так будет продолжаться, придется от него избавляться».
      Заняв последнее свободное место за столом, как раз рядом с Греем, Кит вкрадчиво начал:
      – Не имею чести знать вас, сэр, но буду рад познакомиться. Я – Джон Гибб из Коггин-Милл, торговец рыбой. А вы?
      – Николас Грей, господин Гибб. Будущий автор – во всяком случае, надеюсь им стать – книги о дикорастущих цветах.
      – О цветах, вот как? Что ж, если вы собираетесь бродить по нашим лесам в поисках своих цветов, советую вам быть поосторожнее и возвращаться до темноты.
      Грей недоумевающе поднял брови, но затем понимающе кивнул:
      – Вы хотите сказать, из-за контрабандистов?
      Кит разразился смехом.
      – Контрабандисты? Нет, дорогой мой, ни в коем случае. Они не сделают ничего плохого такому безобидному человеку, как вы. Нет, сегодня в Мэйфилде появилась новая, куда более страшная угроза.
      – И что бы это могло быть?
      – Настоящий разбойник с большой дороги. Хорошо вооруженный грабитель на лошади. На прошлой неделе он остановил карету сквайра Бейкера и дочиста обобрал его. С тех пор он еще раз появлялся на той же дороге, немного повыше, и снова взял хорошую добычу.
      Подвижные черты Грея снова выразили нечто большее, чем простой интерес, и Кит не смог сдержать усмешки.
      – Понимаю, я должен быть очень осторожен. Но, наверное, негодяй все-таки обитает не в самом Мэйфилде?
      – Вот тут-то вы и ошиблись, сэр. Он живет буквально в двух шагах от меня. Да что говорить, я могу просто показать вам его дом.
      – Мне будет очень интересно взглянуть на это место, мистер Гибб. – сказал лейтенант Грей, на сей раз безупречно владея собой. – Может быть, вы даже знаете его имя?
      – Знаю, знаю, сэр. Его зовут Чаллис. Джейкоб Чаллис.
      – Так-так! Наверное, он новичок в этом деле. Я никогда не слышал о нем.
      – Да, он и в самом деле новичок, сэр, – усмехнулся Кит Джарвис, – но я предполагаю, что его карьера продлится недолго. Если только агент тайной полиции нападет на его след…
      – Совершенно верно, – отозвался Николас Грей.
 
      – О, дорогая Грейс, – воскликнула миссис Тревор, ломая печать на письме, только что врученном ей лакеем, – это от мисс Бейкер. – Она быстро просмотрела содержание и, облегченно вздохнув, продолжала: – Она пишет, что в Мэйфилд прислали шестерых драгун, что свидетельствует о неминуемом близком аресте, неизвестно только, кого будут арестовывать. Ох, любовь моя, как ты думаешь, неужели им удастся схватить того головореза, который ограбил мистера Бейкера?
      Миссис Тревор гордилась тем, что всегда правильно употребляет имена и титулы, и настаивала на том, что Джорджа Бейкера нельзя называть сквайром, поскольку наследником титула является его старший брат преподобный Питер Бейкер, да и в любом случае, их отец еще жив. Она также любила называть Генриетту ее вторым именем Грейс, хотя признавала, что оно совершенно не подходит ее старшей дочери.
      Но на сей раз Генриетта даже не стала возражать против этого неприятного ей обращении, а просто поднялась на ноги со словами:
      – Если его арестуют, меня вызовут в Мэйфилд для опознания, а это ужасно. Я не хочу нести ответственность за то, что человека пошлют на виселицу.
      – Но он преступник, грабитель, и виселица – самое подходящее для него место.
      – Я знаю, что ты права, мама. Просто сама мысль об этом мне невыносима.
      Генриетта беспокойно закружила по комнате и, наконец, подошла к окну. Спальня матери, где они находились, была расположена в восточном крыле старинного помещичьего дома. Насколько хватало глаз, перед Генриеттой простирался великолепный ландшафт: величественный парк, поля, луг, на котором под прозрачным апрельским небом мирно щипали травку светло-коричневые пятнистые коровы бок о бок с овцами и ягнятами. Во всем этом было столько красоты и жизни, что Генриетте становилось жутко при мысли, что одно ее слово – и кто-то уже никогда не сможет увидеть ни этот, ни какой-либо другой пейзаж.
      Догадавшись о мыслях дочери по ее напряженной спине, прекрасная вдова Тревор подошла к Генриетте и обвила рукой ее талию.
      – Может быть, мистер Бейкер сможет сам опознать его.
      – Нет, мамочка, не сможет, по крайней мере, если не решится солгать. Только я видела лицо разбойника.
      – И что же оно собой представляло?
      – Безобразное, страшное. Впрочем, на самом деле – нет. В каком-то смысле даже красивое. Очень суровое, резкое, непреклонное. Ты понимаешь, что я хочу сказать?
      – Честно говоря, не очень, – призналась миссис Тревор. – Я только поняла, что в нем есть некое обаяние.
      Генриетта бросила на нее быстрый взгляд. Порой ее мать, несмотря на все заботы и трудности, связанные с воспитанием десяти детей, проявляла удивительную проницательность и чуткость.
      Миссис Тревор поцеловала дочь в лоб, в то место, откуда начинали расти блестящие медовые волосы, отмстив про себя, что шаловливые ямочки куда-то исчезли.
      – Дорогая моя, если тебя вызовут для опознания этого очаровательного бродяги, ты должна будешь исполнить свой долг. Если ты этого не сделаешь, могут пострадать невинные люди. Не все могут перенести ограбление так легко, как богатый мистер Бейкер.
      Генриетта порывисто обвила руками шею матери.
      – Ты совершенно права, Люси Тревор, – провозгласила она, используя обращение, которое родилось, когда она была еще совсем маленькой и со временем стало их маленькой тайной шуткой. – Я сделаю то, что должна сделать.
      – Тогда пойдем, моя милая, подышим воздухом. Две женщины, старшая и совсем юная, взялись за руки и вышли в огромный вишневый сад, раскинувшийся перед Глиндом.

Глава тридцать шестая