И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга)
ModernLib.Net / Юмор / Ланцберг Владимир / И петь нам, и весело петь ! (КСПшные анекдоты от Берга) - Чтение
(стр. 11)
Автор:
|
Ланцберг Владимир |
Жанр:
|
Юмор |
-
Читать книгу полностью
(354 Кб)
- Скачать в формате fb2
(151 Кб)
- Скачать в формате doc
(157 Кб)
- Скачать в формате txt
(149 Кб)
- Скачать в формате html
(152 Кб)
- Страницы:
1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
|
|
-- Мартин, Мартин, все пропало, русские нас окружили, завтра возьмут Рейхстаг! Наши идеи, наши планы... -- Адя, брось, не суетись, сядь лучше, послушай, какую я песню сочинил: "Лыжи у печки стоят, гаснет закат за горой..." Только мы отсмеялись, выходит парень -- восемнадцать лет, первый раз на сцене: -- Юрий Визбор, "Лыжи у печки стоят"! Мы -- ржать, а он не может сообразить, что же сделал не так. TV любит золотарей-интеллектуалов! Рассказывает Владимир Васильев: -- О прекрасной реакции Миши Кочеткова. Он ведет телепередачу "Гнездо глухаря". Там можно импровизировать, правда, в определенных рамках. Миша говорит: -- Мы тебе на сегодня выберем какую-нибудь профессию. Кем ты хочешь быть? Хочешь -- скульптором? А в связи с этим споешь какую-нибудь песню. И вот идет прямой эфир, Кочетков спрашивает: -- Так, Володя, кто ты у нас сегодня? -- Скульптор. -- Ты знаешь, Володя, нет, мне не нравится. Давай, будешь ассенизатором. -- Нет, Миша, лучше я буду скульптором, мастером мелких форм. Миша тут же находится: -- Ну, конечно, Шостакович же говорил, что любой человек, сидящий на унитазе, напоминает одновременно и скульптора, и мыслителя... Известно лишь доке, что корабль ремонтируют в доке! Рассказывает Александр Руманов (Москва): -- В Москве выступает Юрий Кукин. Второе отделение, вопросы и ответы. Девочка поднимает руку и спрашивает: -- Как Вы относитесь к творчеству Олега Митяева? -- Помнится, -- говорит Кукин, -- приехал я в Москву, а в дороге потерял записную книжку. А ехал я к Визбору, и как его теперь найти -- не знаю. Зато знаю, как он писал песни: если, к примеру, о корабле, то выспрашивал у капитана все детали -- что как называется и работает. То есть, он писал так, как надо писать. Стал я вспоминать его песни: одна -- где он живет в последнем переулке, другая -- где окна выходят во двор, третья -где номер квартиры... Позвонил в дверь, Адочка Якушева меня встретила... Да, кстати, у Митяева есть такая строчка: "...А на верфи ледоколы лечатся..." Так вот, они там не лечатся! А вообще очень талантливый автор! Так чем они там занимались? Вспоминает Ирина Рынкевич: -- В нашем КСП в Петрозаводске долго ломали голову над одной песней Олега Митяева. В начале ее говорилось, что солдаты залегли для броска. В конце же была строчка -- нечто вроде "Взвод ни на шаг не отступил..." В итоге песня получила местное название "Неудавшийся бросок". А другую песню того же автора мы просто не могли себе позволить включать в репертуар по соображениям собственной репутации, ибо любой северянин знает, что морошка растет только на болоте, но никак не на камнях, как уверяет Митяев. Несчастный случай. Рассказывает Берг: -- Год, кажется, 1973-й, август. Я -- в Москве, в гостях у Андрюши Добровольского, тогда недавнего выпускника МАИ и близкого друга "Жаворонков", а впоследствии -- профессионального кинорежиссера. Кроме меня еще некий Валера, художник, и Леша Куликов (Береза), в то время воронежский аспирант. Андрей показывает нам квартиру (отцовскую, на проезде Серова, естественно, "крутую" -- эту старую мебель, эти комнаты, эти "благоустройства". А "там", наряду с традиционным унитазом, была диковинная штука с фонтанчиком посредине -- биде. Потом стали петь песни, и когда я дошел до "Грачей", а точнее, до строчки "...Ты, конечно, не знаешь, что снова в беде я..." -- Береза очень тихо и очень отчетливо подправил: "В биде!" Песенка была поломана. И не мог я ее петь после этого еще лет десять. Не убий! Рассказывает Сергей Губанов (Москва): 1996 год, Москва, весенний слет куста "РЭКС". У костра сидят Андрей Суворов и Володя Рычков и обалденно поют песню Андрея Крючкова. Тот находится тут же и время от времени пытается им подпевать, но народ реагирует нервно, да и сам автор понимает, что с его голосиной делать это -только кайф ломать. А петь охота! И тогда он встает, отходит метров на тридцать и врубает от души... Утро добрым не бывает. На одном из слетов начала 80-х московская группа "Мышеловка", в ту пору игравшая вполне нормальную музыку, устроила музыкальную побудку: "мышеловы" ходили от стоянки к стоянке и громко играли что-то жизнеутверждающее. Забредя в лагерь куста "РЭКС" и узнав от его обитателей, что в такой-то палатке спит Андрей Крючков, музыканты окружили ее с четырех сторон и по команде лидера заиграли попурри из песен будимого... Секунд через сорок из палатки высунулась помятая физиономия Андрея и в весьма резкой форме осведомилась, что это за чудаки приперлись с утра пораньше играть у человека над ухом всякую фигню. Плод брачной ночи. Тоже в начале 80-х на московском "региональном" (межкустовом) слете праздновалась свадьба Андрея Крючкова. К рассвету на стоянке группы "Алмасты" можно было наблюдать такую картину: под тентом у костра в чужом одноместном спальнике почивает новобрачная, а рядом на тулупчике скорчился молодой муж. В ту пору на слетах кроме вечернего концерта бывал еще и утренний -"сливочный". Когда в ходе его на сцене появился Крючков, аудитория, уже знавшая о радостном событии, оживленно поприветствовала его. Андрей подошел к микрофону и трагическим шепотом произнес: -- Друзья! В результате экстремальных условий первой брачной ночи я потерял голос и не могу петь свои песни. Поэтому я спою вам песню харьковского автора Владимира Васильева "Когда я был щенком"... Карьера. Рассказывает Валентин Вихорев: -- Группа советских оккупационных войск в Германии, 1951 год. В ленинской комнате была гитара, кстати, семиструнная: шестиструнных тогда было -- по рукам сосчитать. И я попробовал учиться играть. Играл дня три. Подошли ко мне ребята со старшиной: -- Иди-ка ты в курилку! Ушел туда. Это во дворе вкопанная в землю бочка с водой, вокруг нее скамеечки. Ребята после службы приходят, садятся, травят анекдоты. Я там дня три-четыре тоже пробовал играть. После этого мужики, которые там собирались, сказали: -- Уйди отсюда, чтоб тебя здесь не было! Я ушел в спортивный городок. Там у нас брусья параллельные, турник... Сижу на брусьях, дергаю струну. Проходит дня три-четыре. Подходит один, второй... Нас уже кучка образовалась. Тогда было очень модно петь Бернеса, всякие такие песни... Неделю поем. Потом один из них, самый активный, говорит: -- Чего мы здесь сидим на брусьях? Пошли в курилку! Пришли в курилку, сели на лавочку. Нас побольше уже стало. Примерно с отделение. Подходит старшина: -- Чем занимаетесь? -- Поем, товарищ старшина! -- А чего здесь!? Ну-ка марш петь в ленинскую комнату! Отшибло. Рассказывает Берг: -- 15 мая 1998 года в рамках фестиваля "Петербургский аккорд" в Доме журналистов состоялся концерт с участием Александра Городницкого. Он пришел за несколько минут до начала, которое к тому же традиционно задерживалось, и попал в лапы Ирины Жарковой, своей старинной знакомой, которая тут же принялась вспоминать былое. Она с выражением рассказала барду о том, как тот впервые появился у них в редакции году, кажется, в 1963-м. Какая на нем была куртка, какие сандалии, как он закинул ногу на ногу, взял гитару и начал петь. И что он тогда пел. -- Но только гитары у меня не было, -- заметил А.М. -- Была. Ты же пел! -- Да не было у меня гитары, не умел я играть на ней! -- Была, была, я же помню! Ее воспоминания были явно ярче, так что после пятиминутного препирательства последнее слово, которое, правда, осталось за Городницким, прозвучало так: -- А черт его знает, может и была гитара... Боко-лавр. Рассказывает Константин Просеков (Челябинск): -- 1978 год. Осенью я приехал в Магнитогорск к нашим друзьям, у которых должен был состояться концерт. Ждали Валерия Бокова -- маститого барда по тому времени. Имена Валерия Бокова и Владимира Муравьева приводили в трепет. Как раз прошли у нас концерты, и я специально поехал туда, чтобы записать все это. Приезжаю я в Магнитогорск и со Станиславом Сергеевичем Мыльниковым еду встречать Бокова. А Валера перед этим прислал телеграмму: "Я приеду не с Муравьевым, но не один". В аэропорту Магнитогорска хмуро, пасмурно, люди выходят из самолета, Станислав Сергеевич все смотрит, высматривает... А надо сказать, что Валерий Боков ростом метр-девяносто пять. И вот подходит... Леня Сергеев, такого же роста, габариты его вы представляете, и говорит: -- Здравствуйте! Стас так мимо него: -- Здравствуйте... -- Вы Станислав Сергеевич? -- Да... -- Вы знаете, я вот из Казани... Валера Боков не приедет... Ну... В общем, я буду работать концерт... Стас со вздохом: -- Ну, что ж... Ну, пошли... И медленно уходит. С такой же понурой головой вслед за ним уходит Сергеев. Ну, концерт начинается. Объявляют, что вот -- Бокова не будет, а будет один какой-то Сергеев. Народ делает "У-у-у...", но после первых же трех песен народ делает "А-а-а!!!" Надо сказать, что это был первый сольный концерт Леонида Сергеева. Условно-досрочно... Рассказывает Константин Просеков (Челябинск): -- 1989 год. К тому времени я только приехал из Германии, и меня сразу -- бах -- и делают председателем регионального совета КСП. И вот звонит представитель из Кургана и говорит: -- Знаешь, у нас тут новый классный автор. Посмотри его. Я ему: -- А присылай его в Уфу, там через 2 дня фестиваль, я председатель жюри. И вот приезжает Анатолий Киреев. А перед этим его буквально "прокатили" в 88 году на фестивале в "Родниках" в Кургане -- "мимо кассы", что называется. Единственный, кто оценил -- это Кукин, но его тогда не послушали. И вот прослушивание. Толя начинает песню петь, "Севера", и я на первой же строке понимаю, что -- да, это классно! -- Так, все, спасибо, достаточно! Он в недоумении. -- Пожалуйста, можете еще одну песню спеть. Он начинает, я ему буквально на второй же строке: -- Так, все, достаточно, спасибо. Идите. Толя понуро ушел. Потом организаторы мне рассказывали, что он раз пять порывался ко мне зайти, выяснить, ну почему он не прошел. И вот наконец решился, когда всех уже отслушали. -- Простите, Вы можете мне объяснить... -- А чего Вам объяснять? Вы лауреат! Он так обалдело: -- Как?! Ведь фестиваль еще и не начался? -- Я Вам говорю -- Вы лауреат. И не только здесь, а и на Ильменском фестивале. Что, собственно, и случилось. Фамилия и судьба. Некоторые верят, что характер, а значит, в какой-то мере и судьба человека заранее определены именем, которым окрестили его родители. А вот что вспомнила Елена Настасий: -- Грушинский 1996 г. Юрий Рыков прослушивает телезвезду Игоря Верника. Все скучно и серо, но на Гитару его нужно выпустить обязательно, такова установка начальства. После полутора часов бесплодных поисков просвета он издает жалобный стон: -- Ребята, ну... никак!.. Виктор Забашта, член орггруппы: -- Юра, партия сказала: "Надо!" -- Тогда его фамилия отныне -- Наверняк!.. Надо думать о перспективе. Май 1996 года, Санкт-Петербург, фестиваль "Петербургский аккорд". Рассказывает Юрий Кукин: -- Сидим мы с жюри первого тура, обсуждаем, кого они нам во второй тур пропустили. Тут подходят ребята из Алма-Аты (супружеский дуэт Чиковани -Ред.) и говорят: -- У нас самолет опоздал, мы не могли участвовать в первом туре, как нам быть? Я говорю: -- Давайте пропустим их сразу на второй, посмотрим, что они такое. Жюри первого тура отвечает: -- Нет, нельзя. Я говорю: -- Ну они же не виноваты, можно в порядке исключения, один номер ничего не решает. -- Нет, -- говорят, -- это нарушение регламента. Ну, кое-как всех убедили, один Трегер уперся: нет -- и все. Тогда я говорю: -- Миша, а ты помнишь, что у тебя скоро концерт в Алма-Ате?.. Примечание искусствоведа: как известно, супруги Чиковани успешно выступили в Питере, став дипломантами фестиваля и завоевав специальный приз фирмы "Аккорд". Национальный колорит. Рассказывает Владимир Каденко: -- На одном из всесоюзных слетов туристов-ветеранов на Кавказе, естественно, был и конкурс песни. И каждая республиканская команда хотела показать что-нибудь свое, специфическое. Но обязательно о туризме. Ну, я разучил с девчонками украинскую народную песню, выхожу с ними на сцену, а наш друг из Москвы делает такое вступление: -- Эта песня о конном туризме. В ней поется о юноше, который собирался в конное путешествие. Однако старшая сестра отобрала у него снаряжение. И мы начинаем петь: -- Чом ты нэ прыйшов, як мисяць зишов? Я ж тэбэ чикала. Чи коня нэ мав, чи стэжки нэ знав, маты нэ пускала? -- И коня я мав, и стэжку я знав, и маты пускала. Найменьша сэстра, бодай нэ зросла, сидэльцэ сховала. Заняли первое место! Полный улет! Рассказывает Юрий Кукин: -- Однажды по радио передают песню "Париж", и мало того, что спели, еще и говорят, что она получила первое место на конкурсе туристской песни при всесоюзном слете "По местам былых сражений". Стали думать, почему песня, далекая от темы слета (там про войну надо, а у меня -- про геологов) заняла первое место. Когда я приехал в Ленинград, мне рассказали, что у меня написано: "Отсюда никуда не улетишь". Слово "улетишь" стало весомым, и какой-то хороший человек из-за него сказал членам жюри в Москве, что это песня французского летчика эскадрильи "Нормандия -- Неман". Песня стала военной и автоматически -- победительницей престижного конкурса. О вреде постоянства. Валерий Мустафин (Казань) вспоминает одну из историй, связанных со своим легендарным земляком Борисом Львовичем. По поводу Бориса всегда кипели споры о том, чего у него нет -- отчества или фамилии. В семидесятые годы многих шокировало то, что этот молодой и не очень еще известный человек требует такого почтения к своей персоне (что явствовало из того, как он представлялся при знакомстве). С целью упорядочения общения с Б.Л. составителем данного сборника проведено расследование, в ходе которого установлено отчество Бориса Львовича. Вот что он сам написал составителю: "Вова! Я понимаю, что за 25 лет нашего знакомства тебе мое отчество не понадобилось ни разу. Но раз уж такая нужда возникла -- сообщаю: отчество мое -- Афроимович! Не Афродитович, не Абоносимович, не Абросимович, и даже не Афоризмович. А Афроимович! В отместку тебе сообщаю, что твоего отчества не знаю тоже. Обнимаю, твой Львович." Но это -- так, кстати. Году примерно в 1976-м Борису вдруг захотелось стать грушинским лауреатом, да поздновато: билетов на поезд из Казани в Куйбышев на нужное число не было, и на фестиваль он несколько припоздал -- отборочное прослушивание соискателей уже закончилось. На сцену он хоть и вышел, но по личной протекции Сергея Никитина. Надо сказать, он блестяще исполнил "Капли датского короля" Окуджавы, но во время обсуждения в жюри против его лауреатства вдруг выступил председатель оргкомитета Борис Кейльман, причем уперся глухо: -- Львович не прошел прослушивание! Через год Борис приехал на неделю раньше. Отбор прошел без проблем: "Капли датского короля" блистали не менее ярко. На "гитаре" (как известно, такую форму имеет сцена Грушинского фестиваля) -- абсолютный успех. В жюри снова упирается Кейльман: -- Репертуар не обновляется! А пуркуа бы и не па? Об одном из эпизодов Грушинского фестиваля рассказывает в своих книгах Александр Городницкий: -- Выйдя на берег и искупавшись, мы (с Ю.Визбором -- прим. сост.) сели в тенек, и Юра взял в руки гитару. Вокруг сразу же образовался молчаливый кружок слушателей. А надо сказать, что как раз в это самое время на поляне фестиваля во всю работало "предварительное жюри", проводя отбор авторов и исполнителей на заключительный конкурсный концерт. Мы с Юрой как почетные гости и руководители "Большого жюри" от этой изнурительной работы были освобождены. Послушав пару Юриных песен, один из слушателей произнес: -- Слушай, парень, чего ты здесь просто так поешь? Ты иди покажись в жюри -- тебя обязательно на конкурс пропустят. Суд скорый, да неправый. Рассказывает Берг. -- В августе 1985 года занесло меня в Барзовку. Всего на пару дней, но, как вы увидите, и этого хватило. Было там множество прелюбопытнейшего народу; кое-кого теперь в наших краях и не встретишь. Например, Маркиз из московского куста "МИД". Был также и Дима Кимельфельд. И вот попросил нас с Димой "отец-учредитель" Барзовки Юра Черноморченко послушать кое-кого из молодых ребят и сказать что-нибудь по поводу услышанного. Ребят оказалось чуть ли не двое. Запомнились, во всяком случае, "мальчик" из Керчи и "девочка" из Свердловска. "Мальчик" показался, быть может, чересчур традиционным, но свежим и искренним, и я его похвалил. А "девочка" (Рая Абельская) -- весьма техничной, но какой-то манерной, что ли, надуманной, даже, я бы сказал, выморочной, и я как мог мягко отметил это обстоятельство. Вскоре выяснилось, что я сделал все с точностью до наоборот: "мальчика" следовало поругать, поскольку он тут, в Керчи, всех уже "достал" своими песнями, а "девочку" -- похвалить, а то она обиделась и долго плакала, хотя Дима ее как раз похвалил. Спустя некоторое время Рая, что называется, уехала и пробовала "там" петь, даже публиковалась, но все-таки вернулась. К чему пороть горячку! Рассказывает Михаил Сипер: -- Когда готовилась к печати моя книга, я попросил Игоря Губермана написать предисловие. Игорь Миронович улыбнулся своей неотразимой улыбкой и сказал: -- Старик, такие дела в спешке не решаются. Давай я как следует подумаю и напишу тебе сразу некролог. Жертва. Рассказывает Алексей Куликов (Волгоград). -- Когда готовился концерт, посвященный 60-летию со дня рождения Визбора, очень тщательно отбиралась программа, которую писал "Одиссей Моисеевич" Городницкий. И он из-за этой роли не мог разучить песню, которую в свое время Юрий Иосифович посвятил Татьяне Хашимовне (Никитиной -- В.Л.). Называется она "Жертва" (монолог укушенного). Но никто этого не знал. А кто должен исполнять -- тоже неизвестно. Подставлять он никого не хотел. то есть многие знали, но он нашел того, кто не знал. Это был Леня Сергеев. Леня тщательно готовился к этому исполнению. Наивный человек, он все это мастерски обыграл. Глядя прямо в глаза Татьяне Хашимовне, он в микрофон спел ей всю эту фиговину, после чего наступил антракт и братья Мищуки сказали ему: -- Ты что, с ума сошел? Ты знаешь, кому это посвящено? Леня взял бутылку портвейна и, тут же из горла выпив, сказал: -- Ну, вс?! Лишние люди. Вспоминают Сергей Губанов и Людмила Чеченкина (Москва). В ноябре 1997 г. в Москве на концерте, посвященном 20-летию ансамбля "Домино", у Вадима Мищука возникли проблемы с гитарой: строй "пополз". -- Сейчас здесь жарко, -- оправдывались братья Мищуки, -- а когда мы настраивали инструменты, в пустом зале было холодно... -- Нам выйти? -- поинтересовался кто-то из публики. В плену обычая. Рассказывает Ринат Газизов (Йошкар-Ола). Однажды, 30 марта в Йошкар-Олу неожиданно приехал Ланцберг, причем совсем ненадолго, числа до третьего-четвертого апреля. Я, конечно, загорелся провести его концерт. 1-го уже договорился с залом и начал обзвонку: так, мол, и так, завтра концерт Ланцберга, приходите... -- Ага, конечно, -- слышались в ответ иронические голоса. -- С первым апреля! После нескольких звонков я понял, что дело плохо -- никто не придет. Звоню на местную студию "Европы плюс": ребята, выручайте, дайте информацию, что Ланцберг приехал и завтра концерт... -- Ага, Ланцберг приехал, -- отвечают мне с той же интонацией. -- А Окуджаву он, часом, с собой не привез? Или ты думаешь, что мы тут про календарь забыли? Пришлось брать гостя под руки и тащить его живьем на радио. Только тогда там поверили. Тут же сделали прямой эфир, и концерт прошел нормально. Заезжий музыкант... Кто-то из друзей Музыкантова на том же вечере рассказывал, как в его нынешних краях -- городе Филадельфии -- был с гастролями Сергей Никитин. Вообще-то Филадельфия отличается мощной и сплоченной общиной любителей русской авторской песни -- ни один российский бард, попавший в США, не минует этого города, и на их концерты приходит сотни по две слушателей. Обычно после окончания таких мероприятий гостя ведут в чей-нибудь дом, и там он продолжает петь в неофициальной обстановке и более узком кругу. Так произошло и с Никитиным. Все участники "второго действия" удобно устроились в холле, пропустили по маленькой, на свет божий явилась гитара и начала путь по рукам по направлению к дорогому гостю. Но получилось так, что одна пара рук в этой цепочке принадлежала Музыкантову... В общем, до Никитина гитара в тот раз так и не дошла. Все, включая самого Сергея Яковлевича, до утра слушали Музу. Второй сорт. Рассказывает Игорь Грызлов (Москва). Во второй половине 80-х годов фирма "Мелодия" принялась наверстывать упущенное за десятилетия -- выпускать диски бардов. А поскольку целый ряд бардов этого времени так и не дождался, основным источником фонограмм для их дисков стали фоноархивы КСПшных собирателей. В частности, очень большую роль сыграл тогда знаменитый ленинградский коллекционер (ныне, к сожалению, тоже покойный) Михаил Крыжановский. В работе над одним из дисков возник конфликт. Сотрудники "Мелодии" непременно хотели получить на некоторое время в руки оригинал записи (естественно, с твердой гарантией возвращения в сохранности), а Крыжановский предлагал им первую копию (тоже гарантируя, что она будет ничем не хуже оригинала). Переговоры зашли в тупик, и в конце концов "Мелодия" предпочла договориться с другим, почти столь же авторитетным коллекционером. Когда Крыжановский узнал об этом, он с удивлением спросил: -- И что, он отдал вам оригинал?! -- Да. Крыжановский покачал головой: -- Не коллекционер... Честь Изреэла Гау. Рассказывает известный архивист и высоцковед Андрей Евгеньевич Крылов, находясь в душевной прострации: -- Когда-то давно, году в семидесятом, Михаил Баранов (один из самых маститых московских фонотетчиков -- В.Л.) составил каталог песен Галича. Михаил делал это основательно, в каталоге были приведены название, эпиграф и первый куплет песни. Каталог был рукописный. Годом или двумя позже Михаил дал Галичу это творение, чтобы тот проверил и исправил, если что не так. Галич сделал ряд пометок по тексту, около двух песен указал "совместно со Шпаликовым" (одна из них -- "У лошади была грудная жаба"). Еще через некоторое время каталог попросил посмотреть Виталий Акелькин (тоже собиратель магнитных записей -- В.Л.), и Баранов отдал. Много лет спустя Крылов сказал Баранову, что хотел бы взглянуть на каталог. Но обоих заломало общаться с Акелькиным, и каталог оставался у него. Когда его все же спросили, он ответил, что вернуть не может, так как каталог "подшит". Идея подшивания каталога ужаснула Крылова -- ведь это или скоросшиватель, пробивающий дырки, или обложка, прихватывающая край. Но поскольку дело было сделано, а общаться с Акелькиным тем более не хотелось, так оно там и лежало, пока не наступили новейшие времена, когда все отдали свои архивы Пете Трубецкому -- и в том числе Акелькин. Узнав об этом, Баранов и Крылов решили все-таки взглянуть на каталог. Потрясенному взору предстала пачка компьютерной распечатки, в которую были вклеены вырезанные из барановского каталога рукописные пометки Галича... Статус документа каталог утратил навсегда. Критерий. Свидетель -- Берг. Москва, 1999 г. Разговаривают архивист Виталий Арнольд и фонотетчик Григорий Симаков. -- Как прошел концерт? -- Хорошо. Записи у меня есть. Двадцать подвигов Геракла. На улицах американских городов, как и в других уголках человеческой цивилизации, нередко можно услышать звучащий из магнитофона голос вилли-токареподобного орфея, поющего песни, скажем, Розенбаума самым несанкционированным образом. Эти пиратские пляски совершенно "достали" жену Леонида Духовного, киевско-сан-францискского барда, которая насела на мужа с требованием принять превентивные меры по защите своих авторских прав. И "сам себе правозащитник" Духовный обратился за помощью к тезке и бывшему земпяку, ныне жителю Нью-Йорка, Леониду Позену, от которого мы и узнали эту историю. Помощь, собственно, состояла в нотной записи "духовного" наследия. Просьба, казалось бы, совершенно невинная, тем более, что по характеру звучания творения Духовного напоминают песни Галича. Но только на первый взгляд: при погружении в проблему становится ясно, что последние отличаются от первых куда большей музыкальной определенностью. -- В результате, -- закончил свой рассказ Позен, -- мне пришлось придумать около двадцати новых мелодий! "Товарищ, я вахту не в силах стоять..." 2 октября 1997 года московский ЦАТ должен был открывать сезон концертом Городницкого. Но за пару недель до этого Александра Моисеевича внезапно прихватила позвоночная грыжа -- заболевание, начисто исключающее выступление. Пришлось срочно договариваться с Юлием Кимом, который и заменил на сцене ЦАТа своего старого товарища. Его выступление прошло с неизменным успехом, а в ЦАТе родился лозунг: "Первый блин -- Кимом!". Сытость вприглядку (извините, я уже...) Рассказывает Борис Жуков (Москва). -- В феврале -- марте 1998 года мы провели московский региональный тур "Петербургского аккорда"-98. В числе прочего там был предусмотрен "вход с улицы" -- предварительное прослушивание, на которое мог прийти кто угодно и, если экспертная группа его рекомендует, пройти оттуда на последующие этапы. Ввиду большого объема работы ни в какие переговоры с конкурсантами группа прослушивания не вступала -- молча слушала по две песни и отпускала на все четыре стороны, а через несколько дней человеку сообщали результат. Когда дело уже шло к концу, секретарь оргкомитета Валя Павлова пожаловалась мне, что двое не прошедших конкурсантов звонят ей и допытываются, почему же все-таки они не прошли. Я предложил ей назначить им и всем прочим интересующимся какой-нибудь день -- пусть приходят, а мы им попробуем что-то объяснить. Идея понравилась всем, день был назначен, Валя не поленилась обзвонить всех не прошедших. Из тех двоих, с которых все началось, у одного (точнее, одной) в этот день оказались какие-то срочные дела, второй же пришел -- в числе еще полутора десятков жаждущих ясности. С каждым из пришедших мы разбирались индивидуально, так что разговор оказался долгим. Его инициатор сидел в зале, не делая никаких попыток привлечь к себе внимание экспертов. Потом вышел и долго сидел в фойе, где шли традиционные песенные посиделки гитарной школы Костромина. Потом снова вернулся в зал. И наконец, тихо взял свои вещи и, не прощаясь, покинул нас. Поскольку во время прослушивания этот автор вел себя как шварцевский Цезарь Борджиа ("Вам нравится моя откровенность? А я вам нравлюсь?"), мы решили, что он просто испугался публичного разбора собственного творчества. Тем не менее, мы праздновали маленькую победу: человек сумел приложить к себе то, что говорилось о других -- значит, он уже не безнадежен. Прикладное искусство. Продолжает Борис Жуков: -- На том же "разборе полетов" некоторые авторы, не соглашаясь с нашей критикой их творений, говорили, что публика их с удовольствием слушает. Когда дело дошло до человека, певшего на прослушивании "Колыбельную", он на наши эстетические претензии возразил: -- Но ведь эффекта-то она достигает! -- Что, публика в восторге? -- Нет, но ребенок засыпает. Другая авторесса, получив свое, долго сидела молча и слушала, как разделывали коллег. Потом снова подняла руку и сказала: -- Да, вы, наверное, все правильно сказали: рифмы у меня слабые, слова случайные, образы разваливаются... Но мне интересно знать -- а как все это эмоционально воспринимается? Заручиться никогда не поздно! Алексей Иващенко рассказал историю исполнения группой "Дюна" песни "Перья от павлина": -- Звонок. -- Кто там? -- Алексей Игоревич, это Виктор Рыбин из группы "Дюна" -- ?.. -- Алексей Игоревич, можно, мы одну вашу песню споем? -- Какую? -- Ну, эту... Про елы-палы? -- Ну, спойте. -- Спасибо, мы ее уже как раз на диск записали. Мы решили, что она нам очень подходит и вообще хорошая песня. Мамбринов шлем. Рассказывает Виктор Партолога (Санкт-Петербург), оператор звукозаписи 1-й эстрады на XXV Грушинском фестивале (1998 год): -- Заканчивается выступление на нашей эстраде Ольги Качановой. За ней должен идти Александр Дольский, но его почему-то нет. Делаю знаки Качановой: пойте, пойте! За Дольским послан мальчик. Качанова поет. За Дольским послана девочка. Качанова поет. Ни Дольского, ни мальчика, ни девочки. Иду сам. Качанова поет. К 3-й эстраде, на которой "работает" Дольский, не пробиться. Кое-как продираюсь, буквально по головам. Ну, слава Богу, и он вроде заканчивает. Встает, собирается уходить: -- Меня ждут в другом месте! Толпа неистовствует, не отпускает. Поет еще. Как-то там Качанова? Вот вроде уже уходит. Путь перегораживает хозяин площадки Виктор Забашта: пой еще! Толпа ревет. Дольский возвращается, поет. Опять уходит, опять толпа, Забашта. Поет еще. Ну, вроде совсем уходит. На ступеньках его перехватывают: автографы. Но нас уже трое -- мальчик, девочка и я. Даже четверо: "за нас" -Ольга Уварова из Луферовского театра "Перекресток". Отбиваем Дольского со словами:
Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12
|