«Где хорошо? Повсюду и нигде...»
ModernLib.Net / Поэзия / Лариса Миллер / «Где хорошо? Повсюду и нигде...» - Чтение
(Ознакомительный отрывок)
(стр. 1)
Лариса Емельяновна Миллер
«Где хорошо? Повсюду и нигде…»
От составителя
Имя Ларисы Миллер хорошо известно любителям русской поэзии, которые теперь впервые могут ознакомиться с её стихами не по разрозненным изданиям и публикациям.
В книге представлено более 800 стихотворений – практически полное авторское собрание за 1963–2002 годы. Сборник построен по хронологическому принципу. Не случайно в нём выделено 40 поэтических циклов, каждый их которых совпадает с календарным годом. Время для Ларисы Миллер – не движение стрелки по циферблату часов и не только сумма прожитых лет, но вполне ощутимая материальная субстанция. Приход Нового года или смена сезонов – всегда рубеж, в том числе творческий, и стихи в рабочих тетрадях, как правило, сгруппированы по сезонам: зима-весна-лето-осень-зима. Эти «годичные кольца» в книге, в свою очередь, объединены в пять разделов. Первые два – «Безымянный день» и «Земля и дом», названные по одноимённым сборникам 1977 и 1986 гг., включают также стихи, в своё время не допущенные цензурой к публикации и напечатанные значительно позже в других книгах автора.
В сборник вошли лишь поэтические произведения, за его пределами остался важный пласт творчества Л. Миллер – проза и эссеистика: автобиографические повести и рассказы, статьи о поэтах и поэзии, воспоминания об Арсении Тарковском и многое другое.
Вниманию читателей предлагается подборка откликов разных лет на стихи Ларисы Миллер – рецензии Арсения Тарковского, Григория Померанца, Зинаиды Миркиной, Натальи Трауберг и другие, а также выдержки из интервью Ларисы Миллер, в котором она сама говорит о своей поэзии.
Книга снабжена алфавитным указателем и примечаниями.
Безымянный день
1963–1976
* * * В допотопные лета Мир держали три кита. А потом они устали И держать нас перестали На натруженном хребте. И в огромной пустоте Держит мир с того мгновенья Только сила вдохновенья. 1963
* * * О, кто бы взялся, кто бы мог Распутать старенький клубок Обид, любвей, страстей, печалей, Понять, что после, что вначале И в чём причина слёз, морщин, И вытянуть из ста причин Хотя б одну на Божий свет, — Но свой клубок обид и бед Мы начинаем – только тронь — Катать с ладони на ладонь. * * * У всех свои Сокольники И свой осенний лес — Тропинки в нём окольные, Верхушки до небес. С любовью угловатой, С её вихрами, косами Бродили мы когда-то В дождях и листьях осени. Сокольники осенние, Тропинки наугад. Стал чьим-то откровением И этот листопад. 1964
* * * Скоро стает, скоро стает снег. Будет небом целый мир запружен, И растреплет небо человек, На ходу расплёскивая лужи. Разорвёт он облака в клочки… А когда уймётся и застынет, От далёкой незадетой сини Снова станут синими зрачки. Скоро стает, скоро стает снег, И коснётся неба человек… * * * Я прячусь в сонную подушку От белой полночи в окошке, И снится, снится мне морошка И всё в морошке, как в веснушках. А утром вёдер перезвоны И тает сон, как мягкий пряник… Своей морошке класть поклоны Идут по тропке северяне. И перед нею на колени, В тепло и влагу мшистых кочек, — Да будет на зиму варенье, Чтоб коротать длинноты ночи! Я вёдер полных столько, столько Встречаю нынче на Мезени, Что доверять примете только б — И ждать везенья, ждать везенья. Мезень
* * * На приполярном белом свете Белы ночами кочки мхов. Опять не сплю до самых третьих, Горластых самых петухов. И никуда глазам не деться От беспокойной белизны. Сейчас бы, как в давнишнем детстве, Уткнуться носом в чудо-сны И позабыть, что мир огромен, Суров и бел в моём окне, И ничего не видеть, кроме Лукошка с ягодой на дне, И отыскать в клубничном чреве Парные запахи лесов… Ну подари мне, север, север, Хоть каплю тьмы для этих снов. 1965
* * * Я знаю тихий небосклон. Войны не знаю. Так откуда Вдруг чудится: ещё секунда — И твой отходит эшелон! И я на мирном полустанке, Замолкнув, как перед концом, Ловлю тесьму твоей ушанки, Оборотясь к тебе лицом. * * * Стынут стёкла телефонных будок, На замке газетные ларьки, Засветились малые мирки, На земле ни грохота, ни гуда, Будто не бывало войн и бед. Слышу, как шуршат страницы, Вижу, как на мир ложится От настольной лампы тихий свет. * * * Сползает снег, как одеяло, За пядью обнажая пядь. Земле озябшей и усталой С азов апрельских начинать, Чтоб наши считанные вёсны Мы получили все сполна. …А если не светло, не росно, То это не её вина. * * * Совсем одни в большом и неуклюжем Пустынном городе с тобою кружим; Приходим на покинутую площадь, Где в лужах перья голуби полощут, На площадь с опустевшими домами, Как в комнату, где мебель под чехлами; Блуждаем, переулками кружа, Владыки города и сторожа; Для нас одних и тополиный пух, И птичьи голоса тревожат слух; Когда же ночь безлунна и крута, Стеречь нам городские ворота. * * * Хрустит ледком река лесная, И снег от солнца разомлел… А я опять, опять не знаю, Как жить на обжитой земле. Опять я где-то у истока Размытых мартовских дорог, Чтоб здесь, не подводя итога, Начать сначала, – вот итог. * * * Теплом опутана, как тиной, Живу и жмурюсь на свету, И пух июньский тополиный Ловлю ладонью на лету, И речки медленную нитку Лениво тереблю веслом, И погибаю от избытка Тиши и трав на дне лесном, И сини, и лугов, и пуха, И бликов на речном песке, И жду осеннюю разруху, Чтоб лист висел на волоске. * * * От маеты, забот и хвори, Раздвинув дни, я улизну, Как между планками в заборе, И, окунувшись в тишину, У осени по самой кромке, Где листьев ржавые обломки Покрыты коркой ледяной, Пройду и стану тишиной. * * * Чередуя чёт и нечет, День за днём уходит год. И ложится нам на плечи Сероватый небосвод. Вот он, мир наш без иллюзий, Как изжитая судьба, — От дождя рябые лужи Да деревьев голытьба. Был он жёлтым, будет белым, Как падут снега на грудь. Я люблю – пропахший прелым, Оголившийся, как суть. * * * Памяти Бориса Николаевича Симолина
В Москве стоит сентябрь с ветрами. Москву от листьев чистят, чистят. На Вашей на оконной раме Дрожит, прильнув, залётный листик. …Ну, что же, что же Вы пропали? Вы, верно, задержались где-то. И, может, нынче на вокзале Вы покупаете билеты… Вы где-то есть. И скоро, скоро Мелькнёт знакомая беретка… Наверно, это – малый город, И поезда оттуда – редко. * * * Над сараем белые голуби — Всё, что белого у зимы, Я взяла бы у них взаймы Белых перьев для леса голого. И Голутвинским, Мытной, Лиховым, О делах забыв, о речах, В лес да в поле перо это тихое Унесла б на своих плечах. 1966
* * * На лист бумаги, как следы на снег, Ложатся строки. Делаю разбег. Но, разбежавшись на листе на белом, Увы, взлетаю за его пределом. * * * Январский сумрак затяжной, Сугробы хрустки, как суставы, И тянутся по Окружной Запорошённые составы. Снега, как дни мои, несметны. Я в этом мире – на века. Но снег стряхну с воротника И в дом войду. И снова – смертна. * * * Я верю: всё предрешено И весь наш путь, что крут и сложен, Не знаю кем давным-давно Подробно на листе изложен. И как ни бейся среди стен, Ни верь в спасительность отсрочки, Проставлены на том листе Все вехи до последней точки. Но если непогожим днём Пришлют мне этот лист в конверте, Будь даже о бессмертье в нём, Он станет приговором к смерти. * * * Не ждать ни переправы, ни улова, Ни окрика, ни шороха, ни зова. У леса, у глухого перелеска, Средь синевы и тишины, и плеска, На берегу, колени к подбородку, Сидеть, следя недвижимую лодку И слушая полуденные речи Реки, не прерывая, не переча. * * * А у нас ни двора ни кола. Тихо тают в ночи купола, Тихо таем с тобою в ночи — Пришлый люд. Ни к кому и ничьи. Светом в окнах не ждёт городок. Не зовёт у причала гудок. До зари никаких переправ. Можно где-то меж неба и трав Привалиться к берёзе плечом И не думать совсем ни о чём. Пересуды, и сборы, и путь — Всё потом. Всё потом. Как-нибудь! Ночь тепла, точно ворох пера. Всё потом. Как пойдут катера. Плёс
* * * Горячей галькой к морю выйду — И прах земной, и жар, и гнёт, И боль, и праздность, и обиду Смывают волны горьких вод. И жизнь из суток не кроя, Живу. Ступни ласкает тина. И всё сомкнулось воедино, Как моря и небес края. Коктебель
* * * После бури ночной на суше Груда щеп, черенок от груши, В липких водорослях полено, На песке бахромою пена, Створки мидий, клешни кусок Да русалочий волосок. Коктебель
* * * Ни пристаней и ни границ, Ни колоколен, ни бойниц, Ни слуг, ни голи, ни элиты. В степной траве – надгробий плиты. И обнажают стен остатки Одну лишь тайну – тайну кладки. * * * Сентябрьская ржа Притупит страх и боль, Сухой листвой шурша, Уйду в лесную голь, Чтоб слышать ветра свист И чтоб не знать утрат, Грустней, чем поздний лист, Погибший в листопад. * * * Полосой неудач, полосой неудач, Вдоль ослепших окон заколоченных дач И линялых заборов, и вымокших пней, Сквозь разор и разлад предсентябрьских дней, Ветром загнанный лист подыму, приручу, И осеннему Богу поставлю свечу. * * * А меж осин витает осень, И ветер задувает свечи Минувших пиршеств, лет и вёсен, И глуше смех, и глуше речи, И, как над чистою страницей, Сентябрьским днём склоняем снова Чуть затуманенные лица Над белизной непрожитого. * * * Маме
О душа твоя… Дым да завал, После бала неприбранный зал. Кто здесь не был, не грелся и не пил, Рассыпая рассеянно пепел. А тебе убирать недосуг — Ни охоты, ни сил и ни слуг. Ты не мучься и не разбирай, Только сдвинь всё легонько на край, Только место освободи Для всего, что ещё впереди. 1967
* * * А у меня всего одна Картина в рамке побелённой: Июньский день и сад зелёный В квадрате моего окна… И дуба тень. И дома тыл. Забор. А ниже, где художник Поставить подпись позабыл, — Омытый ливнем подорожник. * * * Что там – пир ли, затишье ли, плач по кому — У тебя, у меня, в том незримом дому, Где надежда, что лампа на ветхом шнуре, Светит ночью и в тусклые дни на заре, Где живёт и живёт по дремучим углам Давних встреч и разлук неразобранный хлам, Где тоска оседает бесшумно, как пыль, Где на равных правах сновиденья и быль, Где, пока бытия не оборвана нить, Ни раздать ничего, ни продать, ни сменить. * * * Я в новый день вступаю не спеша, Когда луны растает в небе долька, От холода сробев и не дыша, В него вхожу по щиколотку только, Как в реку, что светла и велика; И наклоняюсь, не пройдя и пяди, Чтобы коснуться пальцами слегка Незамутнённой неподвижной глади. Глядит ли кто вослед иль не глядит, Как ухожу из обжитого края Минувших дней? И, бликами играя, Грядущее мне пальцы холодит. * * * На Беговой ли, на Садовой Всё что-то роют криво-косо, Колотят гирей стопудовой И подвергают ветошь сносу Под гуд и рёв машинной туши. А по ночам, в глухой тиши, — Ни звука. Ночью жгут и рушат В пределах собственной души. * * * Я не иду сегодня на уловки, Чтоб обогнать спешащих впереди. Шатаюсь по заезженной Петровке, Где лес витрин, прохожих – пруд пруди, Где до всего на свете каждый падок И ни один не обойдён лоток, И плод лоточный, как эдемский, сладок, И бесконечен страждущих поток. И в том потоке я шатаюсь праздно Средь сотен душ. Со мною – ни души. И постигаю города соблазны, Как девочка, что родом из глуши. И суетных страстей своих не прячу И растворяюсь в сутолоке дня, И чувство ожидания удачи Вселяется невидимо в меня. * * * Помоги мне уйти от запутанных троп, Непролазных завалов, дремучих чащоб, Опостылевшей битвы за каждую пядь. Дай мне дверь и порог – буду дом охранять. На одной из дорог отыщи, помани — Стану преданным другом на долгие дни. Буду сон твой хранить и не спать до зари, Ни на шаг не уйду от привычной двери, Чтобы новой тропы не распутывать нить И не выть на луну, и тебя не будить. * * * А воды талые кругом Светлы, как слёзы умиленья. И впору, бросив зимний дом, Пуститься в путь без промедленья И заплутаться где-нибудь В лесах за станцией «Лосинка», И незаметно соскользнуть С земли, как со щеки слезинка. * * * Купальщиков схлынул поток, Забвение – грустный итог Сезонных забав и пирушек. И к берегу стынущих вод Сегодня никто не придёт Для отдыха и постирушек, Не ступит на мокрый песок И в тот приозёрный лесок, Где дуб и берёза с осиной На склоне осеннего дня Своею печалью меня Опутали, как паутиной. * * * И говорим о том о сём, Покуда в сумерках пасём Сухой листвы стада овечьи. И бесконечны наши речи О будущем, о вечных снах, Об ускользающих годах, Неизживаемых обидах… О том, о чём и вдох и выдох. * * * Я в детстве жаждала чудес И перечитывала сказки, В которых непролазный лес Вдруг расступается к развязке. Но чудеса не шли в мой дом, Без них привыкла обходиться И над нехитрым пустяком Подолгу мучиться и биться. Сильна привычка. И теперь Явись, божественная сила, — Её, пожалуй, верь – не верь, Я б ни о чём не попросила. * * * От привычного мне отдохнуть бы обличья И примерить чужую красу и величье, И примерить чужую судьбу и удачу, И вздыхать, и ступать, и смеяться иначе. Но боюсь, кто-нибудь для потехи ли сдуру Вдруг возьмёт да сожжёт мою прежнюю шкуру. * * * Без докуки к тебе, без корысти, Просто так – поглядеть старину, Ни блокнота со мною, ни кисти — Я в твоём безоружна плену. Отчего ж, белокаменный город, — Или это привычка веков? — Недоверчиво поднял ты ворот — Белоснежную груду снегов? Псков
* * * А кругом туман густой, Ни домов и ни созвездий, На невидимом разъезде Дребезжит трамвай пустой. И ни неба, и ни дна. Ни конца и ни продленья, Предстоит ночное бденье Под луной, что не видна. Просветлеет ли к шести? Или же, бывает всяко, И не выбраться из мрака, И пути не обрести? * * * Что до меня тебе за дело, Коль я все сказки рассказала, Коль я тебе все песни спела, Которые когда-то знала, Коль я, что зала нежилая, В которую лишь ради смеха, Быть может, забегут, желая Средь голых стен послушать эхо. * * * А. А. Тарковскому
Поверить бы. Икону Повесить бы в дому, Чтобы внимала стону И вздоху моему. И чтобы издалёка В любое время дня Всевидящее око Глядело на меня. И в завтра, что удачу Несёт или беду, Идти бы мне незрячей У Бога на виду. 1968
* * * Злые спутники сумеречной полосы — Неотвязные мысли – бродячие псы, Семенящие тупо за мной по пятам, Как отважу я вас, чем задобрю, что дам, Как потрафить смогу, коли этой зимой Ничего кроме вас у меня у самой? * * * И как шар наш земной ни кругл, Всё же ищем на нём мы угол, Чтоб хранить там тряпьё, посуду, Старых книг и привычек груду, И причуды, и ахи, вздохи, Пуд обид и надежды крохи, Чтоб ступить, когда мир кренится, На обжитую половицу. * * * Пройдёт и этот день, в небытие он канет, Кого-то исцелит, а чью-то душу ранит, И кто-то поутру пробудится от блика, А кто-то, может быть, от собственного крика. * * * И снова я заговорила Тогда, когда молчать бы надо. Какая-то глухая сила Велит мне третьи сутки кряду Искать слова и всё, что ныло, Бумаге поверять без толку. Когда всего-то надо было Лишь выплакаться втихомолку. 1969
* * * Жить на свете – что может быть проще? — И в июньской полуденной роще Меж стволами бродить и бродить, И, беседы утративши нить, Всё брести, не заметив молчанья, В сонной роще, где вечно качанье И поскрипыванье ствола И на землю стекает смола. * * * И всякий день – всё та же спешка, И всякий день – орёл иль решка, И то везёт, то не везёт В том мире, где подтаял лёд И где снега под вечер сизы, Где каплет под лучом с карниза И стало небо голубым, И клонит южным ветром дым. * * * Когда это было – вчера, не вчера — От ливня ночного разбухла кора И грустное всё приходило на ум, Покуда мы по лесу шли наобум, И длился, и длился, и не иссякал День тусклый, как лампы вагонной накал. * * * Доводы, всё доводы, Старых истин проводы, Ушедших без следа. В рассужденьях гибкие Говорим с улыбкою, Терпимы, как всегда. Что же вы, так что же вы Пугаете прохожего, Срываетесь на крик? Пожили вы, прожили, Мы только подытожили Ваш опыт в краткий миг. Истинное, ложное Распознать не сложно вам Было бы, когда б В те дни вы сами не жили, Не ваши зори брезжили, В те дальние года. * * * Феликсу Розинеру
Во времена до нашей эры Всё делали не зная меры — Как пили, пели, пировали, Слагали гимны о Ваале! В каком цветистом бурном стиле Любили и клялись, и мстили! А нынче, как дела ни плохи, Почти бесшумны наши вздохи, Почти бесстрастны наши лица, Когда нам впору удавиться! А может, лучше, предкам вторя, Рвать на себе одежды в горе, А может, станут легче муки, Коли стенать, ломая руки, И пеплом посыпать власы, Дожив до мрачной полосы. * * * Ах, всё о том же – как пою и плачу, Как улыбаюсь, как улыбку прячу, И про тоску свою и про смятенье, А если о чужом полночном бденье И о чужой улыбке и судьбе, То всё равно – и это о себе. * * * Такая тишь и благодать среди берёз, Что верить в бренность и судьбу нельзя всерьёз. Зелёно-жёлто-голубые дни пестры, И на опушках вечерами жгут костры. И ни сомнений, ни трагедий, ни разлук — А только влажный от росы вечерний луг И только ночи, что теплы и коротки, И станционные далёкие гудки. * * * Не увидеть своего наивысшего полёта, Потому что мутен взор от струящегося пота. Не изведать, не узнать, что такое завершённость, А изведать боль в висках, пустоту, опустошённость. Да и есть ли тот полёт и свершенье в виде чистом Или только пот и кровь и дыхание со свистом? * * * В старой голубятне С навесным замком Одинокий голубь — Белоснежный ком. Горемычный голубь, Нет судьбы черней, Чем навек зависеть От шальных парней. Нет судьбы печальней, Чем под свист и ор Познавать манящий Голубой простор. Да и разве можно Высоко взлететь, Если дом твой всё же Запертая клеть. * * * Тусклый свет и робкий танец Облетевшего листа. В мире все об эту пору Уже розданы места. Всяк при деле, всяк при деле, И пылают очаги, И работают усердно Все на свете рычаги. Всяк спешит своей дорогой И гремит своим ключом. Ну а тем, кто за порогом, Кто остался ни при чём, Кто остался там, за зоной Доброй снеди и тепла, — Запустелые газоны, Листья, жжёные до тла. * * * Позови меня негромко. Голубого неба кромка Показалась в серый день. Позови туда, где ломкий Лёд хрустит и снег бахромкой Лёг на ветви, куст и пень. Позови смотреть на дали. Всё давным-давно сказали Мы друг другу, ты да я. Мы пойдём с тобой в иные, молчаливые края, Где значенье в каждом хрусте И спастись нельзя от грусти В хороводе слов и дел, И никем не обозначен нашего пути предел. * * * Для грусти нету оснований, Кочуем в длинном караване Всех поколений и веков, Над нами стая облаков, А перед нами дали, дали… И если полюбить детали, Окажется, что мы богаты Восходом, красками заката И звуками, и тишиной, И свистом ветра за стеной, И тем, как оживают листья Весной. И если в бескорыстье Земных поступков наших суть, Не так уж тяжек этот путь. 1970
* * * Мне говорят и говорят, А я не вслушиваясь вторю, А я иду дорогой той, Которая уводит к морю. Оно качается вдали — Я упаду в него с разбегу, Всё то, что было до сих пор, Земное всё, оставив брегу. Тропа петляет без конца, И я то в гору, то под гору — То нету синей полосы, То вновь она открылась взору. * * * Ну вот и мы умудрены, И мы познали груз вины И гнёт любви, и вкус страданья, И горечь позднего свиданья, И жизни праздной благодать, И полный тягот год недужный, И знаем, чего стоит ждать, И знаем, чего ждать не нужно. И, Боже, как прекрасно жить Вот так, с открытыми глазами, Умея пренебречь азами И не боясь утратить нить. Какой бывает тишина И как она взрываться может, Когда душа искушена, Когда кусок немалый прожит, Когда знакомо всё кругом — Листа осеннего прожилки, Пушок у сына на затылке И лестница при входе в дом. И я, распахивая дверь И точно зная, что за нею Ждала вчера и жду теперь, В неё вхожу, благоговея. * * * Дети, дети, наши дети, Руки – тоненькие плети, Шейка – слабый стебелёк, — Путь ваш длинен и далёк. Уберечь бы вас, да как, От обид и передряг. Лето, осень. День да ночь — Улетите гордо прочь В неизвестность, в темноту, Напевая на лету. * * * Завершается всё полосою закатной: И уклад многолетний, и риск многократный, И любовь, и раздолье, и праздник, и встреча… Свод небесный багряною краской расцвечен. И чем ближе к закату, чем ближе к развязке, Тем тревожней тона, тем багровее краски. * * * То ли слёзы, то ли смех, То ли вызов, то ли шалость. Отвращенье или жалость,
Страницы: 1, 2
|
|