Невзирая на риск обратить против себя ещё большее неудовольствие и тех и других, продолжим изложение того, что считаем азами обществоведения. Откуда, между прочим, вытекает, что как раз эти азы и демонстрируют ортодоксальный, фундаменталистский подход к обсуждаемой проблеме.

В качестве заметки на полях. «Ортодоксальность», «фундаментализм» превращены в бранные политические ярлыки, но бывают ценны и полезны. Если они не замешены на косности, то не только не тормозят прогресс – способствуют как плавному эволюционному, так и скачкообразному революционному развитию. Не замечать их недостатков было бы неосторожно. Однако мы видим в них, кроме налёта догматики и фанатизма, редко встречающиеся в наши дни глубину знаний, кристальность чувств, подкупающую, но неподкупную верность идее.

Фундаментальными этапами генезиса научного коммунизма были:

ДОМАРКСИСТСКИЙ – самый длительный, недостаточно обоснованный философски, плохо стыкующийся с прилагательным «научный», чаще стихийный порыв трудового люда, непременным атрибутом которого было вооружённое восстание против угнетения; несмотря на неразвитость производительных сил, религиозную окраску, малосознательность масс и непонимание законов классовой борьбы, нередко носил отчётливые признаки коммунистичности. Отсутствие мирового авангарда.

МАРКСИСТСКИЙ – верный политэкономический анализ истории, объяснение законов классовой борьбы, обоснование неизбежности мировой революции и перехода от капиталистической общественной формации к коммунистической; первые организационные шаги в этом направлении, первая научная интернационализация пролетарского антисистемного сопротивления. Мировая авангардность идеи.

ЛЕНИНСКИЙ – опора на законы классовой борьбы и пролетарский интернационализм, подтверждение неизбежности мировой революции, но не одновременного свержения капитализма во всех развитых государствах, а вероятной победы народа первоначально в одной или в нескольких странах – уязвимом месте капиталистического лагеря; претворение научного открытия в жизнь с закладыванием основ великой советской государственности. Мировая авангардность партии.

СТАЛИНСКИЙ – продолжение следования законам классовой борьбы и пролетарскому интернационализму, сосредоточение внимания не на неизбежности, а на необязательности мировой революции для строительства социалистического и даже коммунистического общества сначала в отдельно взятой стране – центре антисистемности; выполнение базовых научных предначертаний через развитие советского патриотизма, создание мирового лагеря социализма и приближение к военно-экономическому паритету с лагерем капитализма. Мировая авангардность России.

Такова более чем лаконичная характеристика этапов. В действительности каждый из них вмещает в себя могучие философскую и прикладную составляющие, простое изложение которых займёт толстенный том. То, что наступило потом, есть в каком-то смысле безымянный этап нашего теоретического и практического существования – сильно ослабленного, являвшегося околонаучным и околокоммунистическим.

Немного забегая вперёд, определимся по тому, что составляет костяк нашей терминологии. Марксизм – это только марксизм. Говоря о ленинизме, мы имеем в виду марксизм-ленинизм. Сталинизм есть, соответственно, марксизм-ленинизм-сталинизм. Речевая экономия позволяет употреблять эти термины обособленно. Но и тогда сталинизм выступает в качестве наиболее полного эквивалента научного коммунизма. Это продолжится до тех пор, пока из прежней фундаментальной трёхсоставной базы не прорастёт новое продолжение нестареющего учения. Продолжая мысль: хороший философский стиль подразумевает под коммунизмом сплав теоретических и практических трудов, из которых состоит дело Маркса – Энгельса – Ленина – Сталина, как диалектическое единство революционно-эволюционного знания и действия.

Подробный разбор коммунистического учения не является задачей нашей книги, вышедшей в сокращённом наполовину варианте. Она не претендует на всеохватность событий и документов, перечисленных в оглавлении, на полное раскрытие образа Иосифа Виссарионовича Джугашвили – Сталина (1879–1953). Она лишь абрис гигантской социальной орбиты, на которую мы были выведены ракетой-носителем истории. Но имеет задачи и сверхзадачу: обретение читателем утраченного видения общей схемы, небольшие, но принципиальные уточнения деталей и проецировании узкой по названию темы на всю ширь и глубину жизни. Мы идём по следам немногих событий сталинской эпохи. А документы, взятые к рассмотрению, исчисляются даже не каплей, а частицей капли в событийно-документальном море. Через них мы предприняли попытку осуществить историко-архивное, контрпропагандистское и философское исследование и надеемся, что этот скромный опыт окажется полезным для заинтересованных и ищущих.

Книга не снабжена надлежаще оформленным научным аппаратом. Это связано с тем, что хотелось максимально использовать печатную площадь, отведённую под авторский текст, уплотнив его сверх меры, сэкономив на ссылках, указателях, библиографии и пр. Разумеется, редакторская и полиграфическая небрежность недопустимы. Но нам, в отличие от капиталистов, если и жертвовать, то внешней стороной пропагандистского изделия – иллюстративностью, качеством бумаги, отходом от ряда издательских норм. Есть и некоторое «внутреннее жертвование». При написании книг едва ли не самым важным является их адресность. Аудитория, которой мы адресуем наши идеи и ценности, с которой делимся осмыслением прошлого, информацией о настоящем и технологией строительства будущего, обширна и разнообразна. Она находится не только в нашей стране. Фактически – это все некапиталисты Земли и даже определённая часть капиталистов: миллиарды людей. Такой замах (не книги, а идеи) привёл к тому, что мы нарушили ряд канонов создания произведений, допустили смешение жанров и стилей.

В «сталинизме» соседствуют сухое перечисление свершившихся фактов с футурологическими предположениями, экономика с политической сатирой, философия с юмором, проза с поэзией. Строгая наука сопровождается эмоциональной публицистикой, фельетонными вставками. Для повышения читабельности мы уснастили книгу «лирическими отступлениями», которые не были обязательны, но они и не чужеродны. Наверное, не всё для всех удалось изложить ясно, доходчиво, доступно. Кроме языка популяризаторского, кроме просторечия и сленга здесь присутствует язык, понятный лишь человеку образованному. Кроме хорошо знакомой терминологии в оборот введена непривычная. Кроме упрощения явлений, присутствует их усложнение. Кроме побуждения к самостоятельным выводам и независимому мышлению присутствует нелюбимая большинством, но необходимая дидактичность, назидательность.

Не мы одни считаем, что назрел и перезрел безотлагательный вопрос, тесно связанный с именным понятием, вынесенным на обложку нашей книги. Он связан с жизненным путём как родоначальника понятия, так и страны и всего мира. Хотя в обозреваемое нами социальное поле не попало большее из той эпохи, независимо от важности содержания того, что в это поле попало, давно пора обратить внимание теоретиков и практиков коммунистического движения на совершенно абсурдную ситуацию, в которую они, выразимся не по-научному, вляпались. Она заключается в нежелании или в неспособности познания сталинизма, который, как и предыдущие этапы учения, есть не догма, а руководство к действию. Без него – фактора безупречной исторической мысли – не обозначить пути и методы, которые помогут поднять решение жизненно важных вопросов комдвижения на требуемую высоту. Без него – фактора мужественного исторического дела – окончательная победа антисистемы недостижима.

Следует отметить, что лично Сталин робкие попытки заговорить о сталинизме пресекал в зародыше. Он никогда не претендовал на звание классика, основоположника. Считал себя марксистом, ленинцем, о чём заявлял устно и письменно. Называя кого-нибудь так же, полагал это высшей похвалой. В этом, как и в похожем скромном поведении его предшественников и учителей, нет ничего странного, учитывая столь же благородное величие ученика.

Да и все они были упорными, прилежными учениками, впитавшими и творчески переработавшими многовековую мудрость человечества. Маркс являлся наследником европейских глашатаев свободолюбия, столь же романтическим, сколь и прагматическим. Ленин – наследником Маркса, привнесшим в учение изрядную долю восточно-ориентированной теории и практики. Сталин – наследником Маркса и Ленина, окончательно переведшим коммунистическое сопротивление на восточную колею, оплодотворившим накопленные знания реальной всепланетной и отчасти даже заземной перспективой. Вырастая в качестве мыслителей и вождей, они понимали, благодаря чему и кому стали такими, и их благородство было неотделимо от их благодарности – характерной черты достойных продолжателей великого и правого дела.

Итак. Маркс не запатентовал марксизм, хотя совершил в умах колоссальный, не сравнимый ни с чем переворот. Ленин даже не заикался о ленинизме, хотя подготовил и осуществил самую великую из революций. Для Сталина был неприемлем малейший намёк на сталинизм, хотя за его плечами уже были такие титанические свершения, как индустриализация, коллективизация, победа в мировой войне. Парадоксальность ситуации в том, что вожди, повторяем, были правы. Как были одновременно правы их потомки, которые через некоторое время после ухода вождей из жизни делали вышеприведённые названия устоявшейся, верной научной нормой.

Почему же не стало нормой употребление термина сталинизм?

Вообще-то после кончины И.В.Сталина непривычное для сегодняшних поколений словосочетание марксизм-ленинизм-сталинизм стало появляться, не могло не появиться изредка в выступлениях советских, чаще – зарубежных деятелей, в нашей и иностранной прессе, в научной литературе. В СССР это продолжалось недолго – какую-то пару лет, до XX съезда КПСС, состоявшегося в 1956 году. На закрытом заседании перед делегатами съезда выступил Хрущёв. Выступил самовольно, поправ нормы партийной дисциплины, социалистической законности и принятой у советских людей морали, с тайно подготовленным докладом о культе личности Сталина, а фактически с грубым, бездоказательным враньём.

Так был дан старт государственному антисталинизму в СССР. Так мировая реакция обрела своего лучшего и парадоксального союзника, который сделал ей бесценный идеологический подарок. Наивные полагали, что Хрущёв боролся с последствиями якобы негативных персональных качеств покойного вождя и с якобы незаслуженно завышенной оценкой наследия того. Однако трезво мыслящие угадывали: удар наносится не по преувеличению достоинств и не по одной лишь личности.

Не случайно, спустя считаные сутки, секретный (?) доклад появился на страницах «Нью-Йорк таймс» и был принят на ура мировой буржуазией, её рупорами и подголосками. Искушение назвать организатором утечки информации самого Хрущёва велико, но точных данных на этот счёт нет. Не подлежит сомнению одно: следы ведут в его ближайшее окружение. Годы спустя хрущёвские прихлебатели, знакомые с кухней, где готовилось это и другое антисталинское варево, намекали, что Шуйский – помощник Хрущёва – передал экземпляр доклада в израильское посольство в Москве. Видимо, до оглашения на съезде и с ведома патрона. А если после и без ведома, то вина Хрущёва ещё тяжелее.

В 1956 г. системники публично и с удовольствием нарекли Хрущёва «могильщиком коммунизма». А в 2006 г. в США помпезно, серией представительных конференций был отмечен полувековой юбилей XX съезда, поминавшегося самыми добрыми, тёплыми словами. Серьёзный повод для серьёзных раздумий.

Говоря без обиняков, методологическим пороком в работе большинства отечественных и зарубежных историков является то, что они упорно твердят о семидесяти четырёх годах советской власти. Ошибочная исходная установка типична и для вполне образованных лидеров компартий, тем более для неудовлетворительно подготовленных масс. Такая зашоренность мешает разглядеть, что в середине пятидесятых годов обозначился водораздел между подлинно советским и скрыто антисоветским периодами истории СССР. Во время так называемой перестройки – открыто антисоветским.

После смерти вождя и разрушения Советского Союза удары бича истины не только не ослабевают, но с каждым годом становятся крепче и, естественно, больнее. Тем и полезны. «Развенчание сталинизма низвело коммунистическую доктрину до уровня пошлости», – писала газета «Завтра», позиционирующая себя в качестве Газеты Государства Российского. Она выразила искреннее мнение людей, которые спохватились в недооценке научно-практического вклада Сталина в развитие страны и мира, когда гибель СССР стала почти неотвратима. К сожалению, мало кто из их поколения спохватился много раньше. Бить тревогу следовало, как только с хрущёвской трибуны понеслись призывы «догнать и перегнать Америку по производству мяса, масла, молока и яиц». Когда космические смыслы выбора между Востоком и Западом, между трактом духовным и желудочно-кишечным стали не просто нивелироваться, но почти целиком сводиться к мясомолочным предпочтениям.

Это была забота о благе народа, уверяют оппортунисты. Нет. Слюнотечение от западной роскоши, стратегия чрева, масштаб политических пошляков – вот что это было.

Сталинизм одел-обул, накормил-обогрел страну, однако масштаб его устремлений охватывал не какую-то богатую, но жалкую америку с её изобильными яйцами, а всю планету, всё человечество с его изобилием истории и богатством культуры. Он выводил русский и другие народы в авангард мира, где удои молока не главная цель, а обыкновенное средство, где предлагалась модель новой СВЕРХЦИВИЛИЗАЦИИ. С собственной, непохожей ни на чью гордостью советские люди шли противоположной дорогой к материальному достатку, нежели та, на которую их вытолкнули метлой двадцатого съезда.

Заканчивалась сталинская эпоха. Накат нового мира сменялся его откатом. Он был диалектическим и долгим. Внутри сопровождался глупыми и разрушительными действиями и бездействиями, но также рывками в развитии, феноменальными актами ускоренного созидания, спорадическими взлётами в культуре, науке, технике. Снаружи – отдельными успехами в распространении коммунистического влияния на земном шаре. И всё же из-за общего процесса затухания рывки и взлёты из года в год были реже и слабее, а провалы учащались. Едва успев создаться, подтачивалась неокрепшая антисистемность других стран, вставших на путь строительства социализма. Кто-то из тогдашних руководителей Китая метко сказал про нас: спутник запустили, а красное знамя уронили.

Не будем, впрочем, забывать, что импульсы поступательного движения маховика общественного прогресса, раскрученного сталинизмом, ощущаются поныне, в XXI веке. Советским бездонным научно-техническим потенциалом, не говоря о сырьевом, советским передовым социальным примером подпитывалась вся планета. Не только в центрах, но и на периферии мировой науки, экономики и политики остро ощущаются негативные последствия разрушения потенциала и дискредитации примера.

Вот как выглядят эти последствия всего по трём позициям, взятым, что называется, навскидку:

I. Несмотря на замалчивание, из различных сфер мировой науки просачиваются сведения о снижении отдачи от научно-исследовательских и опытно-конструкторских работ, о попадании в тупик целых направлений научных поисков – предмете разработок бывших советских НИИ и КБ, ныне закрывшихся или влачащих жалкое существование.

II. Туго, со скрипом, но к рабочим германского сталелитейного завода или индийской текстильной фабрики приходит понимание того, почему хозяева всё смелее снижают расценки и увольняют, почему власти всё чаще ликвидируют бесплатные детсады, медобслуживание, уменьшают другие социальные льготы.

III. Оказались незастрахованными от применения грубого насилия со стороны более могучих финансово-промышленных группировок буржуазные группировки рангом помельче – иракские, иранские, малайзийские, аргентинские, швейцарские, югославские, многие другие.

Чего же они хотели, чего ещё им было ожидать?

I. Нет Советского Союза – и окопавшаяся в США армия нобелевских лауреатов безуспешно бьётся над решением ряда животрепещущих научных проблем. (Запад кичится перед нами превосходящим числом нобелиатов. Но мы-то знаем, что Нобелевская премия при всех исключениях служит системным знаком отличия и присуждается преимущественно по политическим мотивам, в политических интересах капиталистической элиты. Да и задумывалась она как один из инструментов сионизма.)

II. Нет Советского Союза – и капиталисты не боятся поднимать планку эксплуатации, опуская планку социального обеспечения. (Ведь трудящиеся подвластных им стран лишились объекта привлекательного опыта и примера, лишились живого, заразительного антисистемного образца подражания, и советские братья по классу больше не придут на выручку угнетаемым пролетариям. Да и деклассировалось сознание значительной части пролетариата, оставшегося без полноценного учения.)

III. Нет Советского Союза – и мир буржуазии лишился противовеса, сдерживавшего нахрапистый капитал янки. (Противовес не позволял североамериканской авиации не то что бомбить Багдад, Белград, Кабул – вообще показываться в их небе. Да и Западную Европу янки готовы завтра же пробомбить, если та решит стать полностью от них независимой и начнёт выдавливать их с континента.)

Очевидно, что ликвидация СССР была выгодна лишь кучке транснациональных сверхбогачей, вокруг которых кормится прислуга – разная предпринимательская и буржуазно-властная сволочь. Среди этой же прислуги водится и «коммунячья» антисталинская сволочь. Поддержка их со стороны части общественности невозможна без предварительного оболванивания этой общественности.

В конечном счёте любую борьбу выигрывают не танки, корабли, самолёты, а пропаганда. Распропагандировать экипаж танка важнее, чем разворотить снарядом эту боевую машину. Недаром один неглупый западный деятель утверждал, что маленькая, но хорошая газета стoит большого авианосца.

Учитывая, какое количество газет, журналов, книг, радиостанций, телестанций, компьютерных сетей, какие силы театра, кино, эстрады задействованы для тотального просистемного оболванивания, сознание землян атаковано армадами вражеских авианосцев, несёт невосполнимые потери. Прибавим сюда т. н. несанкционируемое воздействие – недобровольное потребление пропаганды, осуществляемое через её электронные источники, когда на аудио– или видеоряд «накладывается» неслышимая ухом, невидимая глазом пропагандистская установка. Результат: сознание многих граждан и подданных, особенно на Западе, уже атомизировано – разбито на неспособные к осмысленному интегрированию части.

Мудрено ли, что истинная периодизация советской истории неизвестна или малопонятна даже нашим друзьям. О сталинском периоде, о самом Сталине и сталинизме превратное представление. В качестве науки сталинизм понимается и воспринимается пока незначительным числом трудящихся, включая представителей интеллигенции. Которые, даже если не приемлют антисталинизма, не всегда увязывают его с главными причинами гибели советской страны.

В двух словах. Мы никоим образом не считаем интеллигенцией многочисленное стадо с высшим образованием, но с невысокими мыслительными способностями, самозабвенно именующее себя демократической общественностью и сладострастно бодающее коммунизм и коммунистов. Это не интеллигенты, о нет, это – интеллектуальное быдло. Ему, даже украшенному престижными дипломами и званиями, обладающему хорошими манерами, недоступны ни интеллигентность, как факт, ни понимание того, в чём она заключается.

Интеллигент – образованный, культурный работник умственного труда, не просто возвышающийся над народом, но духовно связанный с ним неразрывными узами, участвующий в общественной жизни или хотя бы интересующийся ею. Это обладатель знаниями и даже сверхзнанием. Это умница, у которого может не быть сиюминутных ответов и советов, но всегда есть мнение, идея, цель. «Трусливый интеллигент» – это не про него. Настоящий интеллигент, даже самый уступчивый, в решающую минуту храбр до безрассудства. И он всегда в той или иной степени антисистемник, неважно, происходит из аристократии, буржуазии или неимущего простонародья. Отсутствие признака антисистемности автоматически переводит его в разряд умников – наподобие интеллектуалов капиталистического социума, от природы неспособных к интеллигентизации.

В самом деле, нельзя же относить к интеллигенции, скажем, Горбачёва. Хотя придурком, каким его часто выставляют, назвать этого перевёртыша тоже нельзя. Умом он действительно не блистал, но отличался хитростью, изворотливостью, острослужебным нюхом. Он сумел справиться и расправиться с умницами в том числе потому, что их к 90-м годам осталось не так уж много среди почти 300 миллионов граждан СССР, пошедших под перестроечный нож. И в отличие от тех, кто без всяких на то оснований, по чисто формальным признакам причислял себя к интеллигентам, точно знал, что победить – ликвидировать компартию, Советы, Союз – ему удастся исключительно на условиях антисталинизма и системизации страны, подразумевавших её обдурение.

Горбачёвские умники дурили народ, но были одуревшими и сами. А.П.Чехов говорил о таких: «Я не верю в нашу интеллигенцию, лицемерную, фальшивую, истеричную, невоспитанную, ленивую, не верю даже, когда она страдает и жалуется, ибо её притеснители выходят из её же недр».

Давно просится к написанию книга по истории отечественной интеллигенции, которая честно рассказала бы о её положительном и отрицательном, прояснила бы терминологические моменты, поведала бы о различных группах и направлениях развития тончайшего и уникальнейшего социального слоя, которого во многих государствах просто нет. Русская история – кладезь таких сведений. Некоторые из них до удивления плохо известны.

Пример. Настоящие российские интеллигенты поддержали большевиков. Они вступали в партию до революции и после, даже беспартийными входили в состав новых органов власти. И рядом – прямо противоположное. Не бывшие царские генералы и офицеры, а преимущественно российские умники-интеллигенты возглавили после 1917 года разношёрстную контрреволюцию, стали её мозговыми центрами. Современники эмоционально свидетельствовали, а документы бесстрастно подтверждают: кошельками контрреволюционного подполья выступала местная и иностранная буржуазия, боевиками – бывшее офицерство, а головой и душой являлись реакционно-консервативные интеллигенты (можно в кавычках). До двух третей их участвовало в мастерски сплетаемых сетях антисоветских заговоров, в разнообразном вредительстве.

Это продолжалось, пока старая интеллигенция не стала заменяться подросшей сменой, воспитанной сталинизмом. Процесс образования и воспитания советской интеллигенции, надо сказать, был долгим, по сложности не уступающим индустриализации и коллективизации, вместе взятым, и далеко не законченным ни перед Второй мировой войной, ни после неё. Наверное, поэтому крупная интеллигентная рыба в 1956 г. быстрее всех заглотнула крючок с наживленным на него антисталинизмом. А ведь была высокообразованной, хорошо информированной. Но так и вертится на языке обидное для неё, зато справедливое добавление «как будто».

Хрущёвская «оттепельная интеллигенция» быстро катилась к чеховскому определению. Брежневская, втянутая в расширявшийся и углублявшийся общественный раздрай, приобретала дополнительно конспиративные черты. Горбачёвская соответствовала ему полностью. К тому же, приняв эстафету контрреволюционного вредительства, она в 80 – 90-х годах охотно, даже азартно участвовала в разжигании новой гражданской войны.

Однако при всей омерзительности фигуры Горбачёва и связанного с ним отрезка правления неверно вешать на него всех собак. Не он начал разрушение нашей державы, что, кстати, является непреложным условием последующего разрушения всей пространственно-временнoй ойкумены человечества и установления глобалистского миропорядка. На словах – антитоталитарного, деидеологизированного, основанного на демократических и либеральных ценностях, уважающего права человека. В реальности – опирающегося на суперидеологизированный, космополитизированный фашизм, превращающий либерализм в либерастию, а либералов в либерастов, нагло отрицающий национальные суверенитеты, подавляющий любую недостаточно иудофильскую деятельность, личность, страну. Поэтапный антикоммунистический, антисоветский переворот в СССР берёт своё начало от воцарения перерожденца номер один Хрущёва и всего, что за этим последовало.

Советская власть оставалась. Но! Через отчуждение трудящихся от общенародной собственности и формализацию социалистических идеалов, через возникшую теневую экономику надвигалась власть антисоветская. В трудовой деятельности это отразилось с наибольшим контрастом. Если в сталинизированном обществе социальная справедливость и энтузиазм вызывали у народа потребность работать засучив рукава, то затем при увядающей справедливости и гаснущем энтузиазме люди всё чаще работали спустя рукава. На нашу землю под шумок суесловий о восстановлении (?) законности (??) и правопорядка (???) вновь пришёл Капитал, плодя сатанинское отродье. Идея советского, социалистического строя, по-прежнему провозглашаемая в соответствии с заветами Великого Октября, т. е. по унитарному и влекущему смыслу бога, отныне реализовывалась по многоликому и отталкивающему образу и подобию дьявола. СЛОВО и ДЕЛО стали расходиться, превращаясь в несовместимые и непримиримые противоположности. Утверждаем ещё раз: целостной семидесятичетырёхлетней советской истории попросту нет. Есть её два приблизительно равных по длительности периода. Они неодинаковы векторно, хотя объединены философией цикличности, законом рождения и смерти всего сущего. Правда, – и это принципиально важно – рождения естественного, а вот смерти насильственной.

Сей факт доныне воспринимается с трудом. Неудивительно. Рядовое людское сознание не выдерживает пытки истиной, отказывается воспринимать страшную правду, не желает верить в столь чудовищную измену, не хочет чувствовать личную ответственность за содеянное, оказавшееся на поверку не благом, а предательством, преступлением, катастрофой. Ведь могилу народу копала не только вредительская часть высшего руководства и прикормленный ею партгосаппарат, могилу сами себе рыли огромные массы советских трудящихся.

Справедливости ради отметим, что сущность творимой катастрофы оставалась незамечаемой многими из-за трескучей марксистско-ленинской риторики, маскировавшей прокапиталистическое перерождение страны; оно продолжалось без малого сорок лет. И сущность эта называется ДЕСТАЛИНИЗАЦИЕЙ. Она же дебольшевизация, десоветизация, денационализация, деиндустриализация, деколлективизация, дегуманизация…

Картинка с натуры. 1991 год. Отсчитываются последние дни юридического существования Советского Союза. В деревенской избе несколько мужиков. Стужа снаружи – от декабрьского ветра и снега. Холод изнутри – от ощущения смертоносной трагедии. Бутылка на столе уже пустая. Но что такое одна бутылка водки на несколько человек, когда, несмотря на хорошо протопленную избу, такая стужа, такой холод… Пантелей сейчас сторожем в колхозе. Вообще-то звать его Колей, а кличут Пантелеем из-за фамилии Пантелеев. Весной – летом плотничает, трудится на косилке, работает дояром, зимой сторожит. Он уже оделся, готовится идти на свой пост. За плечами, кроме двустволки, средняя школа, армия, семья – жизнь. Всё как полагается. Обращаясь к нам, говорит просто, но с паузами, словно размер снимает складной плотницкой линейкой и насечки делает топором:

– Советский Союз погиб, потому что от Маркса отошёл на пятьдесят процентов. От Ленина отошёл на семьдесят пять процентов. От Сталина на сто процентов отошёл. Вот и погиб.

Пантелей отправился в зимний мрак. Разошлись остальные. Вскоре следом за ними во тьму ушла страна. Остался диагноз-размер, приблизительный, как насечки на брёвнах. И одновременно – основательный, как дом, сложенный из тех брёвен. Диагноз поставил тот, кто не был охвачен партучёбой, не просиживал над томами классиков, не мог посещать лектории общества «Знание». Он ТРУДИЛСЯ. Иногда без выходных и отпусков. Во время отдыха читать не читал, но почитывал, смотреть не смотрел, но посматривал, слушать не слушал, но прислушивался. Главное – не спивался, а ДУМАЛ.

Знамение веков: думающий труженик оценивает жизнь так, как её оценивали Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин, даже если не открывал их книг или вообще не слыхал о них. Это неслучайное совпадение возводит его в авторитеты некапиталистического человечества, несоразмеримые, конечно, по масштабам с историческими вождями, ведь известен он небольшому кругу. Зато таким труженикам несть числа, они физически растворены в народе, поэтому хотя не равноапостольны, но равноистинны великим личностям.

С 1991 года мы перевидели, переслышали, перечитали многое. Но можем поклясться, что никто и нигде не сказал лучше, правильнее, НАУЧНЕЕ о причине смерти целой державы, бесслёзно, но искренно оплаканной теми несколькими мужиками в том горепамятном декабре.

Пресловутый хрущёвский доклад стал запалом к фугасу замедленного действия, на котором подорвалось сознание большего числа людей, чем их погибло за всю историю минного оружия. Философская мысль, которая при Сталине была рабочим инструментом объяснения и переустройства мира, превратилась в эстетствующую болтологию либо в набор заскорузлых лозунгов. С партийных и комсомольских трибун выкликалось множество коммунистических призывов. За трибунами текла другая жизнь, в которой те же ораторы руководствовались всего двумя призывами, весьма некоммунистическими: «приспосабливайся» и «обогащайся». Для бочки мёда они были не ложкой, а черпаками дёгтя.

Однако хрущёвщина оказалась чересчур оголтелой, плохо управляемой владыками вещного мира. Народ пострадал от неё экономически. К концу хрущёвского правления он впервые с войны стал недоедать. Если культ личности Сталина был торжественно-величав, то культ его ниспровергателя смотрелся аляповато и карикатурно. Люди негодовали: дела в стране шли всё хуже, а первое лицо государства раскатывало по заграницам. Хрущёв с огромной свитой, транжиря народные деньги, посетил 36 государств. Во многие наезжал неоднократно. Даже самым преданным подхалимам надоели капризы, фантазии и непредсказуемые кульбиты «кукурузного батьки». Крайности во внутренней и внешней политике СССР тревожили также международных системников.