– Боюсь, зря ты откровенничала, Райка. Незнакомый человек.

– Да он же первый открылся, Танюша, а я ему тоже незнакома.

– Ну! Тебя-то за версту видно! – сипит Татьяна.

– И его видно. – Раиса усмехается, вспоминая: достаточно хорошенько посмотреть… – Короче, мы заключили пакт о взаи­мопомощи. – Она тянется за градусником, который подруга держит под мышкой, смотрит температуру и качает головой.

– Все-таки мне странно… – гнет свое Татьяна.

– Сама караулила подлеца автомеханика – не было странно. Ангину из-за меня схватила – тоже не странно. А если кто-то еще ради своего друга – сразу странно? – урезонивает Раиса.

Татьяна пожимает плечами и вздыхает.

– Друга обманули, обобрали. Сам он человек мягкотелый, а Глеб не может этого так оставить. Вот и все! – втолковывает Раиса.

– Что же вы уговорились делать?

– Сначала собрать компру. С Глебом мне, пожалуй, удастся. Он в порядке исключения – решительный мужчина.

По дороге от Управления к воротам, что против «Эрмитажа», разодетый Томин встретил Кибрит:

– Зинуля, приветствую и отбываю.

– Ай-ай-ай! Кто это у нас такой красивый?

– Вообще-то я «без определенки», но собираюсь приобретать краденые автомобили. Такой, как они говорят, «шашлык» с день­гами.

– Ты бы хоть показал свои липовые документы. Там ведь на этом собаку съели, еще раскусят тебя!

– Да при мне никаких… – начинает Томин и спохватывается. – Хорошо, что напомнила. Я же взял удостоверение, чтобы предъявить на выходе! Пожалуйста, проводи и забери. Ну как полезут по карманам…

– Шурик, ты уж там, пожалуйста… – тревожно начинает Кибрит, не договаривая «поосторожнее».

– Эх, золотко, кабы знать, где соломку подстелить!

Кибрит доводит его до постового, Томин предъявляет удосто­верение, отдает ей и выходит с территории Петровки. И несколь­ко секунд Кибрит провожает глазами его фигуру, мелькающую за переплетами высокой ограды.

Рейд по винным отделам дал результаты. У Мани в подсобке обнаружили часть краденых вещей. Теперь они лежат на прилав­ке: дюжина чайных ложек и шесть чеканных чарочек, сияющих золоченым нутром.

– Подпишите, пожалуйста, акт изъятия вещей, – говорит Знаменский двум понятым, один из которых – директор магази­на, другой – парень-дружинник. Знаменский протягивает авторучку продавщице: – Вы тоже.

– Ничего я не подпишу! – скандально заявляет Маня.

– Как ты, Маня, не подпишешь, когда факт, что нашли, – вразумляет ее директор.

– Не подпишу – и все! – кричит Маня.

– Ваших подписей достаточно, – говорит директору Знаменс­кий. – Продавца я забираю для официального допроса. Вы сво­бодны, спасибо, – отпускает Знаменский дружинника.

Под дверью толкутся Манины завсегдатаи, заглядывают сквозь витрину, стучат в дверь. Она выскакивает к ним, разъяренная.

– Давай расходись! Читать не умеете? Учет! – Возвратясь, Маня на том же запале приступает к Знаменскому: – Я не понимаю, чего такое? Кому дело, что ложки да рюмки? Грязные они, что ли? Заразные?

– Прекрасно вы понимаете, что санитарный осмотр закончил­ся. Я не врач, а следователь.

– И что? Ложек не видели? Ну, смотрите, смотрите! – Маня грохает на прилавок электрический чайник, выставляет банку растворимого кофе, сахарницу. – Казните меня теперь! Все пос­торонние для торговли предметы!

Она ждет, что скажет следователь, но тот молчит, и Маня снова заводит:

– Кому они мешают, ложки эти? Алкаши носят, канючат! дай выпить, дай выпить. Сунула да забыла. Чего особенного?

Знаменский опять не отвечает, даже не смотрит на нее, меряет шагами помещение.

– Сколько работаю, никогда такого не было! – Маня берет тоном ниже. – Какое мое преступление? «Левак» я схватила? Или в розлив торгую?

Очередная пауза.

– Это что же, – вы и разговаривать со мной не хотите? – спрашивает она уже в некоторой растерянности.

– Крика не люблю, – отзывается Знаменский.

– Ну извините… работа у меня грубоватая, все с мужичьем… А теперь вот из-за них неприятности. Вот хоть эти вещи, – начина­ет она новый, более хитрый заход, – приносит один, рыжий такой, с золотым зубом. Купи. Я говорю, мне незачем. Тогда говорит, так возьми, дай бутылку-другую, потом разочтемся. Я их, говорит, спьяну потеряю, у тебя целей будут. Ну и лежали они недели две.

Знаменский останавливается.

– Вещи краденые. Взяты у вдовы одного академика. И не две недели, а пять дней назад.

– Это еще доказать надо!

– Хозяйка опознает, свидетели тоже. Сделаем обыск у вас на дому, наверно найдем и остальное.

Теперь молчит Маня. Угроза обыска заставила ее дрогнуть.

– Вранья я не переношу, Мария… как вас по отчеству?

– Не старуха, чтоб по отчеству. Маня.

– Я бы мог тоже соврать, Маня. Что вора, дескать, взяли и он указал на вас. Врать не стану – пока не взяли. Но возьмем, потому что мы точно знаем, кто он таков. – Пал Палыч вынимает фотографию вора и прислоняет к чайнику перед Маней.

Та уже при словах «не взяли» как-то встрепенулась. Теперь же и вовсе не в силах совладать со своим лицом: улыбается ей с фотографии обаятельный вор, и Маня, слабея, всхлипывает.

– Вот видите, и вам личность знакома.

– Совершенно даже незнакомая! – бурно протестует Маня и отворачивается от фотографии.

– Эх, Маня… Не буду даже опознания проводить. Чтобы вам лишнего вранья не писать в протокол.

Теперь, наблюдая Манину реакцию, Пал Палыч понимает: не только себя она выгораживает – вора не хочет выдать. Но просто ли тут женская симпатия или что-то большее?

Маня сморкается и невзначай все поглядывает на фотографию вора.

– У нас их много, – хитрит Пал Палыч, – могу подарить на память… хоть вы и незнакомы.

Ну-ка, Маня, что у тебя на душе? Маня сует фотографию в карман.

– Значит, рыжий таки принес?

– Рыжий!

Раиса протирает лобовое стекло своей машины. Царапов стоит рядом.

– Я видела гараж Пузановского, – рассказывает она. – Откры­тый. Правда, издали, но вторая машина там определенно была. «Жигули», и цвет как будто мой… Вдруг действительно мой «жигулек»?

– Надо посмотреть, – говорит вор.

– Как?

– С замком я управлюсь.

Раиса поднимает брови: это в шутку или серьезно?

– Разумеется, если на это взглянуть через пенсне… – лениво щурится вор. – Интеллигентно утремся платочком, и пусть по­донки посильней ломают нам хребет?

Раиса уязвлена обвинением в робости.

– Прямо сейчас, днем?

– А зачем нам с вами ночь и полумрак? Поверьте опыту, люди друг на друга не смотрят. Я раньше, правда, не лазил по гаражам, но предпочитаю дневное время…

Они приближаются к одному из стоящих «плечом к плечу» гаражей. Вор недолго возится с замком, причем спина его засло­няет, что он там делает. Да Раису и не тянет подглядывать, ее волнует, чтобы за ними не подглядывали.

– Прошу! – Дверь гаража открыта.

Внутри стоят «Волга» Пузановского и красные «Жигули». Раиса делает два порывистых шага… и отворачивается.

– Увы…

Тут в дверь заглядывает мужская голова. Раиса обмирает.

– Огоньку не найдется? – спрашивает мужчина.

Вор невозмутимо щелкает зажигалкой, голова прикуривает и исчезает. Выйдя наружу, вор запирает замок, и они уходят, не привлекая ничьего внимания…

– Глеб, кто вы по профессии? – спрашивает Раиса по дороге к машине.

– Да как вам сказать, Раечка… Профессия у меня довольно редкая. Даже рискованная. Но пока работаю.

– Скажите откровенно, вы из милиции?

– Раечка, если так, то могу ли я сказать откровенно? – извора­чивается вор и переводит на свое: – «Волга» в гараже, стало быть, хозяин дома. Опять будете караулить?

Раиса пожимает плечами.

– Тогда извините, в полдень я должен быть в другом месте.

– Садитесь, – кидает Раиса.

Оба садятся в машину. Вид у Раисы хмурый. Возбуждение от надежды найти «жигуль» прошло, да еще между нею и ее союзни­ком стоит какая-то недоговоренность.

– Видимо, я все время задаю нетактичные вопросы, – произ­носит она сухо.

– Не надо на меня сердиться, – заглядывает ей в лицо вор.

Раиса его и привлекает и раздражает. С одной стороны, она помеха и обуза, с другой – вызывает покровительственное чувст­во. К тому же он постоянно помнит о комизме их союза, что придает его поведению оттенок иронической игры. И сейчас и в дальнейшем он говорит Раисе правду или полуправду, что она принимает за особую манеру выражаться – шутливо и уклончиво.

Когда машина тормозит в районе новостроек, Раиса уже весе­ла: вор только что рассказал что-то забавное.

– Спасибо, что подкинули! – Он берет с заднего сиденья чемоданчик, по размеру способный вместить японскую видеоп­риставку.

– Если недолго, я подожду.

– Да?.. – он колеблется. – Всегда надеюсь, что недолго…

Возвращается он чрезвычайно довольный.

– Куда теперь? – спрашивает Раиса, откладывая журнал.

– Раечка, мне неловко использовать вас как даровой транс­порт.

– Я же использовала вас как дарового взломщика. Надо отра­батывать.

И снова они едут по городу. И теперь останавливаются у винно­го магазина, где Царапов недавно сторговался с продавщицей Маней.

Вор тянется за чемоданом – там видеоприставка, которую он выкрал, пока Раиса ждала его в машине. Но что-то удерживает его и заставляет выйти на предварительную разведку.

Стоя на тротуаре, он смотрит в сторону магазина. Оттуда появ­ляется пьяненький мужичок – тот, которому Маня грозила не давать в кредит. Вор направляется навстречу, спрашивает:

– Батя, Маня сегодня работает?

– Не работает, – бормочет тот. – Таскают Маню. Замели нашу Маню… Эх, парень, даже – веришь? – нету настроения выпить! – Он покачивается и хватается за вора.

Тот отцепляет от себя его пальцы.

– Батя, я тебя уважаю! – убедительно говорит он и быстро отходит. Покупает ненужную газету, пачку сигарет: надо привести в порядок выражение лица, прежде чем показаться Раисе. А мимо нее, сидящей в машине, шаркает пьяненький, приговари­вая сам себе:

– Эх, Маня… хорошая была Маня… такая ласковая…

Возвращающегося Царапова Раиса встречает вопросительным взглядом: они сделали такой конец, чтобы он поговорил со слу­чайным алкоголиком о какой-то Мане?

– В ваших глазах я читаю вопрос, – говорит вор.

– Пожалуй, – отзывается Раиса.

– Категорический вопрос: когда мы будем обедать? У вас зверски голодное лицо.

Все время этот человек сбивает Раису с толку.

– Едем обедать, – объявляет он. – Я только мгновенно заскочу по дороге к одному приятелю.

Теперь машина Раисы подкатывает к комиссионному магазину радиоаппаратуры. Здесь Царапова, как мы помним, подстерегают коллеги Томина. Но после происшествия с Маней он осторожен вдвойне: Раиса сворачивает в переулок.

Задами подбирается вор к окнам служебных помещений. За одним из них работает тот же очкастый товаровед. Вор останавливается против окна, приподнимает чемодан, товаровед вскидывает глаза, все понимает и делает короткий отрицательный знак головой.

У Знаменского сидят коллега Томина Птахин и таксист.

На бланке, который он рассматривает, наклеено в ряд несколь­ко фотографий.

– Вот этот, улыбистый, – таксист указывает на Царапова. – Позавчера этот пассажир предложил мне джинсы.

– Взяли?

– У меня принцип: от пассажиров не брать. Вы бы их с меня сейчас даром сняли!

– В котором часу вы его везли? – спрашивает между тем Птахин.

– Под вечер, часов в девять.

– Было у него что-нибудь с собой?

– Чемодан не особо большой.

– Открывал?

– Нет, поскольку от джинсов я отказался.

– Обождите немного в коридоре. С вами поедет наш товарищ, покажете поточней, где высадили.

– Именно позавчера он вдобавок к видеоприставке царапнул джинсы! – говорит Знаменский.

– Так что, Пал Палыч, начинаем новый этап? – торжествую­ще спрашивает Птахин.

– Да, начинаем! Уже третий шофер возил его на Басманную, чего нам еще? Давайте поднимать участковых: пусть прочесыва­ют территорию – кто у них там балуется жильцами без прописки?

Раиса и Царапов осматривают небольшой стадион, заглядыва­ют во все уголки.

– Вы, по-моему, давно поняли, что никаких угнанных машин здесь нет, – говорит Раиса. – Лазаете для моего удовольствия.

– Да нет, мне здесь нравится, – улыбается вор, помахивая кейсом. Он ловко и уверенно проходит по бревну. – Очень просто, – говорит, спрыгивая. – Надо только забыть о высоте.

Они выходят на футбольное поле. Безлюдье, кое-где травка пробивается, солнышко светит.

– Если бы не эти паразиты – была бы сейчас на юге! До чего же я ненавижу всякое ворье!

– А я, как кончу тут свои дела, махну, пожалуй, на взморье! Люблю там отдыхать.

Раиса мимоходом срывает под забором одуванчик, подносит к лицу.

– Медом пахнет…

Вдруг вор прислушивается, оглядывается и, схватив Раису в охапку, кидается в укрытие – за агитационный щит.

– Что такое? Отпустите! – отталкивая его руки, сопротивляет­ся Раиса.

– Не брыкайтесь! – резко обрывает Царапов. – Директор едет.

Ворота стадиона раскрываются, в них въезжают две «Волги». Первую ведет Пузановский, с ним сидит Молотков, из другой выходят Печкин с Тыквой.

Кто-то затворяет ворота, а Пузановский с Молотковым ос­матривают вторую «Волгу». Спрятавшиеся Раиса и вор не слы­шат, о чем завязалась перебранка между четверкой, они только видят, как все четверо усаживаются за врытым в землю столом возле административной хибары.

Вор вынимает из кейса подзорную трубу, наводит. Близко ви­дит, как Пузановский чистит апельсин.

– Ого! – говорит Раиса. – Вы недурно оснащены! Дайте посмотреть. – Она прилипает к трубе…

– Не возьму я машину в обработку! – злится механик. – Из-за той стервы участковый зачастил.

– Прикажешь обратно хозяину подарить? – негодует Тыква.

– Там как хотите, а я не могу!

– Выходит, мы с Тыквой задаром работали? – требовательно спрашивает Печкин у Пузановского, который уминает второй апельсин.

– Я эту машину у вас покупаю, – самодовольно предлагает Пузановский. – Идет?

– И куда денешь? – с любопытством спрашивает Печкин.

– Сожрет! – радуется Тыква.

– Поставлю в тихом месте, а там посмотрю, – скрытничает Пузановский.

Во время разговора они жестикулируют и оглядываются на машину, что подсказывает Раисе догадку:

– Глеб, наверно, они эту «Волгу» угнали!.. Теперь «бегемот» вынул деньги!..

– Это уже по моей части, – говорит вор. – Позвольте! – и решительно отбирает у нее трубу.

Он видит, как Пузановский отсчитывает Пчелкину и Тыкве по пачке купюр, а солидный остаток сует в карман.

Вечером Царапов дома. Он снимает ботинки, садится в кресло, вытягивает ноги. Берет сигарету, лезет за зажигалкой, вытаскива­ет из кармана смятый одуванчик. Нюхает, кидает в пепельницу. Невесело ему что-то.

В передней раздается слишком длинный звонок, затем шлепа­ющие шаги хозяйки и ее голос: «Кто там?.. А в чем дело?.. Сейчас открою, сейчас! Халат надену, минуточку…» Голос из недовольного становится испуганным.

Вору большего не надо, чтобы все понять. Мгновение – и ножка стула засунута в ручку двери, еще мгновение – надеты ботинки и погашен свет. Прихватив кейс, Царапов перекидывает ноги через подоконник. Путь для отступления был им предусмот­рен еще при найме комнаты: под окном относительно широкий карниз. Правда, внизу пять-шесть этажей пустоты, но вниз вор не смотрит. Распластавшись по стене – правая рука вытянута по движению, в левой кейс, – он осторожно, но достаточно быстро приближается к балкону соседней квартиры, о котором расспрашивал хозяйку.

Из коридора доносится: «Ваш жилец дома? Где его дверь?»

Но стука в дверь он уже не слышит, так как вышибает дверь балкона, затем дверь из квартиры на площадку, стремительно сбегает вниз по лестнице к наружным дверям, около которых ночуют две пустые детские коляски.

И вот из подъезда выходит молодой заботливый папаша, хоть и поздновато, но выкроивший время погулять с младенцем.

А у соседнего подъезда оперативная машина ждет «под пара­ми» с невыключенным мотором.

Вор с коляской скрывается за углом, достает из нее кейс – и нет его, сгинул…

Раиса читает в постели перед сном. Вдруг – кого принесло так поздно? – тренькает дверной звонок. Она встает отпереть: «Кто?» – И слышит: «Глеб».

– Что случилось? – спрашивает Раиса, открыв, и осматривает его изумленно. – У вас такой вид… как будто из дому выгнали.

– Напротив! – кривовато усмехается Царапов. – Очень стара­лись удержать. Но я все-таки ушел. И больше я в тот дом ни ногой… Извините, если разбудил.

– Нет, я не спала… – В глазах невысказанный вопрос: зачем он, собственно, явился?

– Я уезжаю. Хотелось проститься.

– Надолго?

– Скорей, надолго.

Раиса молчит. В обычное время она только корректно попро­щалась бы и пожелала счастливого пути. Но, застигнутая врасп­лох, не успевает скрыть огорчения, разочарования. Сама того не заметив, в нарушение своих жизненных принципов, она стала как бы несколько зависима от Царапова за последние дни. И вот стоит перед ним сейчас немного растерянная, немного растрепан­ная.

Вор достает зачем-то железнодорожный билет с плацкартой, показывает. Раиса машинально смотрит, возвращает.

– Поезд через час десять… – говорит вор.

– А как же я?.. Наши поиски?.. – невольно вырывается у Раисы.

– Самому обидно уезжать… Не доделал то, что собирался. Такой убыток… другу моему. Но что поделаешь!

Он уже берет свой кейс, медлит… И ставит его обратно.

В обычном для новых кварталов дворе – не дворе, а простран­стве между домами – стоит ряд машин.

Вдоль ряда идут Томин и Пузановский.

– Ты ж говорил, можно без документов, – пыхтит на ходу Пузановский.

– И не отказываюсь. Человек купил списанную железку. Доку­менты есть – тачки нет. Но вот без доверенности, дорогой, нельзя. Как он без доверенности в Ростов погонит?

– Ладно, договоримся – будет доверенность. В обмен, между прочим, на деньги.

– А я думал – в кредит! – Томин подталкивает Пузановского кулаком в бок и покатывается, дескать, остроумно пошутил. Тот одышливо похохатывает в ответ.

Они подходят к новенькой «Волге». (Той самой, что Пузановс­кий купил у своих компаньонов).

– Во, гляди! – хвалится Пузановский. – Экспортное исполне­ние, шипованная резина, все любоваться будут! – Он отпирает машину и приглашает Томина за руль, а сам садится с другой стороны и вставляет ключ зажигания. – Обрати внимание: па­нель, обивка.

И в этот миг взявшиеся буквально из-под земли люди в мили­цейской форме окружают «Волгу».

– Выйти из машины, предъявить документы! – командует старший по званию, капитан.

Томин выскакивает резво, Пузановский пыхтя и наливаясь страхом.

– Документы! – повторяют Томину. Он роется для виду по карманам, придумывая, как быть.

– Ничего с собой нету, – говорит он. – Да вы зря думаете, мы случайно сели, дверца была открыта, – это он кидает Пузановскому ориентир на первое время.

– Молчать! – обрывает капитан.

– Я его вообще не знаю, у него плохо с сердцем стало, – частит Томин и с этими словами вдруг рывком выдирается из рук придер­живавшего его милиционера и пускается наутек.

– Стой! Буду стрелять! – кричит капитан.

Томин начинает выписывать зигзаги, будто не замечая, что один из милиционеров бежит ему наперерез. Инспектор бросает­ся в сторону, и тут его сшибает с ног дюжий милиционер. Пока они катаются по земле – достаточно далеко от всех, – Томин спокойно говорит:

– Повозись со мной… Я инспектор угрозыска. Томин… Да не отпускай руку, балда, заломи… Ой!.. Позвони на Петровку следо­вателю Знаменскому. Только чтобы толстый не догадался. В отделение нас надо доставить порознь. Понял?.. Теперь пошуми на меня!

– Ты еще поговори тут! – подыгрывает милиционер. – А ну вставай! А ну пошли! – И, как положено, ведет беглеца назад с заломленной за спину рукой.

В той же одежде, что и при задержании, Томин торопливо подкрепляется в буфете Управления. Видит Кибрит, окликает:

– Зинаида, подсядь к арестованному!

– Шурик! О тебе страшные слухи, пойман с поличным, бежал из-под стражи… – смеется Кибрит.

– Пытался, – усмехается он и мнет плечо. – Мм… Крепкие есть ребята в отделениях.

– Я не пойму, это было запланировано?

– Что ты! Злодейская шутка судьбы! Участковый засек угнан­ную машину, отделение устроило засаду. А я работал с Пузановским под своей легендой. В итоге мы оба задержаны, и вся опера­ция накануне срыва.

– Ну что за непруха! – огорчается Кибрит.

– Пересеклись две случайности, – он опять трет руку. – Н-да, хороший парень… Слушай, в трудные минуты мы всегда мыслили коллективно. Пошли со мной к Пал Палычу, а?

Знаменский расхаживает по кабинету. Постучав, заглядывает Кибрит – один ли он – и входит вместе с Томиным.

– Допросил? – спрашивает Томин.

– Допросил… – кивает Пал Палыч. – Пузановский – солид­ный, уважаемый человек. Закружилась голова, ухватился за дверцу, она открылась, он сел в машину отдышаться. Вдруг явился незнакомый брюнет. Возможно, хотел обчистить карманы – недаром потом удирал. Все.

– Молодец! – удовлетворенно говорит Томин. – С лету понял подсказку! Трусил сильно?

– Больше возмущался: «Больного человека – на Петровку!» Пришлось намекнуть, что ты по приметам похож на одного бан­дита.

– Браво! Все гораздо лучше, чем я боялся!

– Да чего хорошего?! – взрывается Пал Палыч. – Мы оба в идиотском положении! Что, по-твоему, дальше?

– Отпускать за недоказанностью!

– Вас обоих?

– Если ты не решил меня упечь!

– А ты понимаешь, чем это пахнет?

– Ну… не впервой же, Паша, вывернусь.

– Пузановский его подозревает? – догадывается Кибрит.

– Не знаю, Зина. Этот трюк с побегом…

– Боюсь, именно это и растолкуют Пузановскому его прияте­ли!

– Побег я объясню, не беспокойтесь, – возражает Томин. – Хуже, что все у них до меня шло гладко, а со мной – сразу забрала милиция. Хоть тут я как раз ни сном ни духом, однако… немножко нехорошо.

– Словом, если Пузановского освобождать – тебя надо выво­дить из операции, – резюмирует Знаменский.

– И все труды кошке под хвост?! – взвивается Томин. – А новый человек будет начинать с нуля? Не пойдет!

– А как пойдет?

– Почему его не посадить, раз невыгодно отпускать? – вмеши­вается Кибрит.

– Рано, Зинаида, рано! Я даже не знаю полного состава шайки и кто делает документы!

– Посадить непросто, – возражает и Знаменский. – Это только кажется, что Пузановского взяли чуть не с поличным. На поверку доказательств – с гулькин нос.

– Но если Шурик предстанет в форме, с майорскими погона­ми… неужели он не дрогнет?

Знаменский пожимает плечами. Это, скорее, вопрос к Томину, он общался с Пузановским и точнее предскажет его реакцию.

– Дрогнет. Но не признается, – качает головой Томин. – Тяжесть улик, понимаешь, должна возрастать на килограмм живого веса… Паша, нам с Пузановским надо уйти отсюда в обнимку! Только сложились нужные отношения – и родная милиция вдарила под дых! – Томин страдает, как может страдать опера­тивный работник, у которого рухнула тщательно обдуманная операция. – Докажи ему, что я не ваш человек!

– Доказать не моту… – Знаменский снова начинает ходить.

– Можно показать на очной ставке, – подает голос Кибрит.

– Очная ставка? Про что?

– Какая разница, Пал Палыч? Придумай. В чем-нибудь да есть у них разногласия!

Знаменский останавливается, и они с Томиным некоторое время смотрят друг на друга.

– Хм, – произносит Знаменский.

– Хм, – откликается Томин.

Чувствуется, что обдумывают одну и ту же идею.

– Ну, Томин, держись! – говорит с веселой угрозой Пал Палыч и хлопает его по плечу…

И вот очная ставка. Пузановский заканчивает свои показания.

– Я принял валидол, сердце начало отпускать. И тут окружает милиция. Верите, чуть не начался второй приступ!

– Верю, верю, – говорит Знаменский. – Но давайте уточним: стало плохо рядом с машиной или на расстоянии?

– Знаете, в такой момент уже слабо воспринимаешь… как бы в тумане… Возможно, гражданин сам подвел меня и усадил… не могу утверждать.

– Понятно. Ну, теперь что вы скажете? – меняя тон, обраща­ется Пал Палыч к Томину.

– А что, начальник? Вижу – человек сомлел, а спереди маши­на открытая. Ну подвел – чего такого? Пускай, думаю, посидит, очухается.

– А сам за руль?! – беспощадно обличает Пал Палыч. – Тоже сомлел?

– Зачем, у меня здоровье приличное. Думал это… к врачу его отвезти, если будет загибаться.

– Вы не крутите! – Знаменский вскакивает, наклоняется через стол и трясет указательным пальцем перед носом Томина. – Имя-фамилию почему скрываете, а?

– Нну-у… ммм… – тянет Томин, и это по интонации близко к «сам толком не знаю».

– А почему от милиции побежал? – энергично напирает Знаменский.

– Да так… – мямлит Томин.

– Из-ви-ни-те! От милиции просто так не бегают! Молчите? По часам засекаю, сколько молчите! – Знаменский гневно бара­банит по циферблату на руке.

– Живот схватило! – тонким голосом выпаливает «додумав­шийся» Томин.

Завершая очную ставку, Пал Палыч говорит извиняющимся тоном:

– От ошибок мы не застрахованы, товарищ Пузановский. – Капитан с сотрудниками случайно проходил, вдруг видит – номер, который недавно объявлен в розыск. Шипованная резина. А в машине люди. Естественно, скомандовал задержать.

– Возможно, на мое счастье, – подхватывает Пузановский, окончательно вошедший в роль. – Еще неизвестно, что этот тип собирался со мной сделать!

– Зачем плохо думаешь! – обиженно укоряет Томин. – Зачем его слушаешь? – кивает он в сторону наблюдающего за ними Знаменского.

В кабинет, постучав, входит лейтенант и браво рапортует:

– Товарищ майор, просили передать вам дактокарты на неиз­вестного. На него ничего нет!

Знаменский делает вид, что разочарован, мечет на Томина угрожающие взгляды: не удалось выяснить, что за птица попала в сети.

– Погоди! – обещает он. – Ты еще нам попадешься!

Все намеченные мероприятия по дезориентации Пузановского выполнены.

– Прошу подписать протокол.

Пузановский расписывается. Томин ставит крестик.

– Неграмотный, – извиняется он.

Знаменский нажимает кнопку, входит конвой и задержанных порознь (Томина первым) выводят. Пал Палыч стоит в задумчи­вости. Что-то его беспокоит…

Возвращается Томин.

– Уф! И как это преступный элемент выдерживает – допросы, очные ставки, я уж не говорю, суд! – Он переходит к делу. – Почему не отпускаешь? Что за финт?

– Ощущение, что я перегнул палку, – отвечает Знаменский, недовольный самим собой. – Для такого деятеля, как Пузановс­кий, попасть на Петровку и шутя отделаться… Не заподозрит подвох?

Задумывается и Томин, перебирая в памяти подробности оч­ной ставки.

– Что-нибудь в противовес бы, этакое легонькое… – размыш­ляет Знаменский. – Для продления… Может быть… С тобой он это не свяжет, ни в чем мы его не уличим… А рвение свое продемонстрируем.

– Глазунова? – догадывается Томин.

– Если б хоть сейчас застать дома!

Раиса занята приготовлением завтрака. В кухню заглядывает Царапов, смотрит на часы.

– Выходит, я проспал полдень… фантастика! – Он осторожно обнимает ее за плечи.

Эти первые слова наутро – какую окраску они придадут тому, что произошло? А он, будто подслушав, говорит:

– Клясться в вечной любви я тебе не буду.

Ну вот! Клятв она не ждала, но вместе с «добрым утром» это все же грубовато. Однако Раиса «отбивает мяч» почти без паузы:

– Я – тем более! Я вообще по натуре амазонка. Привыкла одна.

– И замужем не была?

– Попробовала. Занятие не по мне.

– А я и не пробовал… Где взять чашки?

– Не изображай семейного человека. Садись и жди.

– Я понимаю, что я тут гость. Втерся к тебе по старой солдат­ской присказке: «Хозяюшка, не дашь ли водицы испить, а то так есть хочется, что даже переночевать негде…» Сколько ты вытерпишь меня в своей квартире?

– Пока не надоешь.

Обстановка в комнате Раисы отражает характер и вкусы хозяй­ки: ничего лишнего, а то, что есть, недорого, но удобно и несколь­ко необычно. Вместо мебельной стенки – простые широкие полки, на них книги, парадная посуда, лампа, телефон, часы и прочие функциональные вещи и лишь кое-где памятные безде­лушки. Перед диваном скамья, покрытая рушником. У окна мольберт с наброском какого-то интерьера.

– Сама все придумала? – спрашивает Царапов, осматривая комнату опытным взглядом.

– Я ведь кончила художественное училище, работаю дизайне­ром.

– А-а. Сколько видел квартир – такую впервые… Поговорим? Надо всерьез браться за Пузановского – раз я остался. Давай смотреть правде в глаза: «жигуля» твоего загнали, не вернешь. Надо выдирать деньги.

– Как их выдерешь?

– Как – не твоя забота. Тут ты должна положиться на меня. Это дело сугубо мужское.