И когда, обходя поле боя, перед князем Андреем остановился Наполеон, по достоинству оценивший его героический порыв, былой кумир вдруг поблек и съежился, стал маленьким и тщедушным. "Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял..."
      В душе Андрея совершается переворот. Он вспомнил княжну Марью, взглянув на образок, "который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра". И "тихая жизнь, и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Наполеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом...".
      Так позвала к себе князя земля. Он вспомнил о жене, "маленькой княгине", и понял, что в своем пренебрежительном отношении к ней часто был несправедлив. Честолюбивые мечты сменились тягой к простой и тихой семейной жизни. Именно таким, неузнаваемо подобревшим и смягченным возвращается князь Андрей из плена в родное гнездо. Но жизнь мстит ему за его болконскую гордость, за чрезмерную отвлеченность идеальных стремлений. В момент приезда умирает от родов жена, и князь Андрей читает на ее застывшем лице вечный укор: "Ах, что вы со мной сделали?"
      Всеми силами души князь пытается теперь овладеть простой жизнью, наполненной заботами о хозяйстве, о родных, об осиротевшем маленьком сыне. Есть трогательная человечность в опростившемся Андрее, когда он, сидя на маленьком стуле, капает капли в рюмку у постели больного ребенка. И в то же время чувствуешь, что эта человечность дается ему с трудом. Князю кажется, что жизнь его кончена в тридцать один год, что сама сущность жизни жалка и ничтожна, что человек беззащитен и одинок.
      Из тяжелого душевного состояния выводит Андрея Пьер. Он посещает друга в Богучарове в счастливую пору своей жизни. Пьер в зените увлечения масонским учением, он нашел смысл жизни в религиозной истине. Пьер убеждает князя Андрея, что его суждения о жизни безотрадны и грустны, так как ограничены только земным миром и земным опытом. "Вы говорите, что не можете видеть царства добра и правды на земле. И я не видал его; и его нельзя (*122) видеть, ежели смотреть на нашу жизнь как на конец всего. На земле, именно на этой земле (Пьер указал в поле), нет правды - все ложь и зло; но в мире, во всем мире есть царство правды, и мы теперь дети земли, а вечно дети всего мира. Разве я не чувствую в своей душе, что я составляю часть этого огромного, гармонического целого? Разве я не чувствую, что я в этом бесчисленном количестве существ, в которых проявляется божество,- высшая сила,- как хотите,- что я составляю одно звено, одну ступень от низших существ к высшим? Ежели я вижу, ясно вижу эту лестницу, которая ведет от растения к человеку... отчего же я предположу, что эта лестница прерывается со мною, а не ведет все дальше и дальше до высших существ. Я чувствую, что я не только не могу исчезнуть, как ничто не исчезает в мире, но что я всегда буду и всегда был".
      "Ежели есть Бог и есть будущая жизнь, то есть истина, есть добродетель; и высшее счастье человека состоит в том, чтобы стремиться к достижению их. Надо жить, надо любить, надо верить,- говорил Пьер,- что живем не нынче только на этом клочке земли, а жили и будем жить вечно там, во всем (он указал на небо)".
      Андрей слушает эти восторженные и сбивчивые доказательства Пьера и спорит с ними. Но происходит парадоксальная вещь. Взгляд его оживляется тем более, чем безнадежнее становятся его суждения. Логический смысл слов и фраз князя начинает расходиться с тем внутренним чувством, которое он переживает. Упорно доказывая Пьеру, что разобщенность между людьми неизбежна, Андрей самим фактом высказывания этих мыслей опровергает их правоту. Логически расходясь с Пьером в этом споре, душевно князь все более и более сближается с ним. Поверх логики спора между друзьями происходит живое человеческое общение. И когда в разгаре спора Пьер восклицает: "Вы не должны так думать!" - "Про что я думаю?" - неожиданно спрашивает Андрей. Он живет уже не тем, что выражают его слова.
      "Князь Андрей не отвечал. Коляска и лошади уже давно были выведены на другой берег и заложены, и уж солнце скрылось до половины, и вечерний мороз покрывал звездами лужи у перевоза, а Пьер и Андрей, к удивлению лакеев, кучеров и перевозчиков, еще стояли на пароме и говорили".
      А "выходя с парома", Андрей "поглядел на небо, на которое указал ему Пьер, и в первый раз после Аустерлица он увидал то высокое, вечное небо, которое он видел, лежа на Аустерлицком поле, и что-то давно заснувшее, что-то луч-(*123)шее, что было в нем, вдруг радостно и молодо проснулось в его душе".
      Так встреча с другом в глухом Богучарове оказалась для Андрея не менее значительным событием, чем его участие в битве под Аустерлицем. И когда Андрей заезжает потом в Отрадное по своим делам, он лишь внешне тот же, разочарованный и одинокий. По пути в Отрадное князь видит старый дуб, оголенный и корявый посреди свежей весенней зелени. "Таков и я",- думает он, глубоко ошибаясь. И дуб уже напитан изнутри живыми весенними соками, и Андрей пробужден к возрождению свиданием с Пьером. Довершает обновление встреча с Наташей и негласное общение с нею лунной ночью в Отрадном. На обратном пути князь с трудом узнает старый дуб, позеленевший и помолодевший.
      "Нет, жизнь не кончена в тридцать один год,- вдруг окончательно, беспременно решил князь Андрей.- Мало того, что я знаю все то, что есть во мне, надо, чтоб и все знали это: и Пьер, и эта девочка, которая хотела улететь в небо, надо, чтобы все знали меня, чтобы не для одного меня шла моя жизнь, чтобы не жили они так, как эта девочка, независимо от моей жизни, чтобы на всех она отражалась и чтобы все они жили со мною вместе!"
      Обратим внимание, в каких усложненных синтаксических формах передает Толстой зарождение в душе Андрея нового взгляда на жизнь, как сопротивляется гордое существо героя трудному появлению его на свет. Сама мысль князя тут "корява", как ветви дуба с пробивающейся на них молодой, зеленой листвой. Толстого часто упрекали в стилистической переусложненности языка. А. В. Дружинин, например, советовал ему сокращать сложные предложения, убирать многочисленные "что" и "чтобы", ставя на место их "спасительные" точки. Но Толстой не внял советам эстетически изысканных друзей. Ведь сейчас ему важно передать, а точнее - уловить изображением не готовую, а рождающуюся мысль, показать сам процесс ее рождения. Стилистическая и синтаксическая непричесанность тут содержательна и имеет глубокий художественный смысл.
      Что же нового появилось теперь в гордом характере Болконского? Если раньше, под небом Аустерлица, он мечтал жить для других, отделяя себя от них, то теперь в нем проснулось желание жить вместе с другими. Прежнее стремление к пользе общей принимает в духовном мире князя Андрея качественно иное содержание. В нем нарастает демократическая по своей природе потребность в общении, жажда жить в людях и среди людей.
      (*124) И князь покидает деревенское уединение, уезжает в Петербург, попадает в круг Сперанского, принимает участие в разработке проекта отмены крепостного права в России. Жизнь зовет его к себе с новой силой, но, верный своему болконскому характеру, Андрей вновь увлечен деятельностью высших сфер, где планы, проекты и программы летят поверх сложной и запутанной жизни. Вначале Андрей не ощущает искусственности тех интересов, которыми одержим кружок Сперанского, он боготворит этого человека.
      Но является Наташа на первый свой бал. Встреча с нею возвращает князю Андрею острое ощущение "естественных" и "искусственных" ценностей жизни. Общение с Наташей освежает и очищает душу князя, проясняет призрачность и фальшь Сперанского и придуманных им реформ. Он "приложил права лиц, которые распределял по параграфам", к своим мужикам, к Дрону-старосте, и ему "стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой".
      Через Наташу продолжается приближение князя Андрея к жизни земной, приобщение к ней еще более полнокровное, чем в Отрадном: он влюблен и, казалось бы, близок к счастью. Но в романе сразу же предчувствуется невозможность его. Ростовы, особенно восприимчивые к малейшей фальши, с тревогой наблюдают за Наташей и ее женихом. Старой графине брак дочери с Андреем кажется "чем-то странным и неестественным". А Наташа? Она, конечно же, влюблена, но не вполне по-ростовски. В ее отношениях а Андреем нет желаемой полноты, нет предельного взаимопонимания. Для Наташи князь загадочный, таинственный человек. Так входит в книгу мотив предрешенности их отношений: Наташа создана не для князя и князь создан не для нее. Правда, в Отрадном Андрей по-ростовски решил жить "вместе со всеми". Но практика такой жизни дается ему с трудом. Простота, доверчивость, демократизм - все эти качества не под силу его гордому характеру. Не только Наташе загадочен Андрей, но и для Андрея Наташа - загадка. Полное непонимание ее он сразу же обнаруживает, отсрочив свадьбу на один год. Какую пытку придумал он для человека, у которого живой и деятельной любовью должно быть наполнено каждое мгновение! Своей отсрочкой, своим неумением ловить живую жизнь в прекрасных мгновениях, в секундных состояниях он спровоцировал катастрофу, волей-неволей подтолкнув Наташу к измене.
      Верный гордому болконскому началу, он не смог потом и простить Наташе ошибку. Князь и в мыслях не допускал, (*125) что у его любимой невесты была своя, независимая от его расчетов и не похожая на его интеллектуальные замеры жизнь и что у этой, другой жизни мог быть свой драматический ход. Князь вообще не обладает даром, которым щедро наделен Пьер - чувствовать чужое "я", проникаться заботами и душевными переживаниями другого человека. Это видно не только в общении его с Наташей, но и во взаимоотношениях с любимой сестрой Марьей. Князь не очень щадит религиозные чувства сестры и часто бывает с нею грубоват и неловок. Он не смог простить и Наташу, потому что не умел ее почувствовать и понять.
      Однако 1812 год многое изменит в Наташе и Андрее. Прежде чем разлучить их навсегда, он еще раз сведет их судьбы в одну. Такая встреча, такой перекресток судеб неизбежен в романе-эпопее Толстого потому, что в самом Андрее Отечественная война разбудит новые, демократические чувства. Князь понял теперь законность существования "других, совершенно чуждых ему, но столь же законных человеческих интересов, как и те, которые занимали его". В разговоре с Пьером накануне Бородинского сражения князь Андрей глубоко осознает народный характер этой войны. "Поверь мне,- говорит от Пьеру,- что ежели бы что зависело от распоряжений штабов, то я бы был там и делал бы распоряжения, а вместо того я имею честь служить здесь, в полку вот с этими господами, и считаю, что от нас действительно будет зависеть завтрашний день, а не от них... Успех никогда не зависел и не будет зависеть ни от позиции, ни от вооружения, ни даже от числа; а уж меньше всего от позиции.
      - А от чего же?
      - От того чувства, которое есть во мне, в нем,- он указал на Тимохина,в каждом солдате". Далеко ушел князь Андрей от своих былых представлений о творческих силах истории. Если под небом Аустерлица он подвизался в штабе армии, принимал участие в составлении планов и диспозиций, то теперь он становится боевым офицером, считая, что исход сражения зависит от духа войск, от настроения простых солдат.
      Однако стать таким, как они, породниться душою с простыми солдатами князю Андрею не суждено. Не случайно разговору с Пьером предпослан такой эпизод: в разграбленных Лысых Горах, в жаркий день, князь остановился на плотине пруда. "Ему захотелось в воду - какая бы грязная она ни была". Но, увидев голые, барахтавшиеся в пруду солдатские тела, князь Андрей брезгливо морщится. (*126) И напрасно Тимохин зовет его в воду: "То-то хорошо, ваше сиятельство, вы бы изволили!.. Мы сейчас очистим вам". Солдаты, узнав, что "наш князь" хочет купаться, заторопились из воды. Но Андрей поспешил их успокоить: он придумал лучше облиться в сарае.
      В роковую минуту смертельного ранения князь Андрей испытывает последний, страстный и мучительный порыв к жизни земной: "совершенно новым завистливым взглядом" он смотрит "на траву и полынь". И потом, уже на носилках, он подумает: "Отчего мне так жалко было расставаться с жизнью? Что-то было в этой жизни, чего я не понимал и не понимаю".
      Глубоко символично, что под Аустерлицем князю открылось отрешенное от суеты мирской голубое небо, а под Бородином - близкая, но не дающаяся ему в руки земля, завистливый взгляд на нее.
      В умирающем князе Андрее небо и земля, смерть и жизнь с попеременным преобладанием борются друг с другом. Эта борьба проявляется в двух формах любви: одна - земная, трепетная и теплая, любовь к Наташе, к одной Наташе. И как только такая любовь пробуждается в нем, вспыхивает ненависть к сопернику Анатолю. Князь Андрей чувствует, что не в силах простить его. Другая идеальная любовь ко всем людям, холодноватая и внеземная. Как только эта любовь проникает в него, князь чувствует отрешенность от жизни, освобождение и удаление от нее. Любить всех для характера князя Андрея - это значит не жить земной жизнью. И вот борьба завершается победой идеальной любви.
      Земля, к которой страстно потянулся князь Андрей в роковую минуту, так и не далась ему в руки, уплыла, оставив в его душе чувство тревожного недоумения, неразгаданной тайны. Восторжествовало величественное, отрешенное от мирских треволнений небо, а вслед за ним наступила смерть, уход из жизни земной. Князь Андрей умер не только от раны. Его смерть связана с особенностями характера и положения в мире людей. Его поманили, позвали к себе, но ускользнули, оставшись недосягаемыми, те духовные ценности, которые разбудил 1812 год.
      Иная роль в романе отведена Пьеру. Он не только понимает законность народного мироощущения, но и принимает его в себя, роднится душою с простыми солдатами. После батареи Раевского, где солдаты приняли Пьера в свою семью, после ужасов смерти и разрушения Пьер впадает в состояние полной душевной пустоты. Он не может выйти "из тех (*127)страшных впечатлений, в которых он жил этот день". Пьер падает на землю и теряет ощущение времени. Между тем солдаты, притащив сучья, помещаются возле него и разводят костер. Жизнь не уничтожена, она продолжается; мирными хранителями ее вечных и неразложимых основ оказываются не господа, а люди из народа.
      "Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку!" - сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
      Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда-либо ел".
      Этот эпизод перекликается с неудачной попыткой князя Андрея искупаться с солдатами в грязном пруду. Тот рубеж в сближении с народом, на котором остановился князь, совершенно спокойно перешагнул Пьер. Именно Пьеру открылся спасительный путь в глубину жизни народа: "О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они... они все время, до конца были тверды, спокойны..." - подумал он. Они, в понятии Пьера, были солдаты - те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они - эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мыслях от всех других людей.
      "Солдатом быть, просто солдатом! - думал Пьер, засыпая.- Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими".
      Довершают духовное перерождение Пьера плен и встреча с Платоном Каратаевым. Пьер попадает в плен после очередного испытания: он видит расстрел французами ни в чем не повинных людей. Все рушится в его душе и превращается в кучу бессмысленного сора, уничтожается "вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в Бога". "Мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь - не в его власти".
      Но вновь на пути Пьера встает простой русский солдат как бессмертное, ничем не уничтожимое воплощение "всего русского, доброго, круглого". Что-то приятное и успокоительное чувствует Пьер в его размеренных "круглых" движениях, в его обстоятельной крестьянской домовитости, в его умении свить себе гнездо при любых обстоятельствах жизни. Но главное, что покоряет Пьера в Каратаеве,- это любовное отношение к миру: "А много вы нужды увидали, барин? А?" - сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что (*128) Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы".
      Исцеляющее влияние Каратаева на израненную душу Пьера скрыто в особом даре любви. Это любовь без примеси эгоистического чувства, любовь благоговейная: "Э, соколик, не тужи,- сказал, он с той нежно-певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы.- Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить!"
      Каратаев - символическое воплощение мирных, охранительных свойств коренного крестьянского характера, "непостижимое, круглое и вечное олицетворение духа простоты и правды". Это человек, способный выдержать любое испытание и не сломаться, не утратить веры в жизнь, основанной на бескорыстной и всепоглощающей любви к земному миру, не требующей никаких наград. Каратаев "любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком - не с известным каким-нибудь человеком, а с теми людьми, которые были у него перед глазами". И "жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал".
      Общение с Платоном Каратаевым приводит Пьера к более глубокому пониманию смысла жизни: "прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких-то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе". Пьеру открывается в плену тайна народной религиозности, основанной не на отречении от мира, а на деятельной любви к нему. "Жизнь есть все. Жизнь есть Бог... И пока есть жизнь, есть наслаждение самосознания божества. Любить жизнь, любить Бога". Проясняя для себя эту мысль, Пьер видит во сне старичка учителя, преподававшего ему в Швейцарии географию. Старичок показывает странный глобус - "живой, колеблющийся шар, не имеющий размеров". Шар этот жизнь. "Вся поверхность шара состояла из капель, плотно сжатых между собой. И капли эти все двигались, перемещались и то сливались из нескольких в одну, то из одной разделялись на многие... В середине Бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез".
      Повествование в "Войне и мире" идет так, что описание последних дней жизни и смерти князя Андрея перекликается с духовным переломом в Пьере, с жизнелюбивой сущностью Платона Каратаева. Чувство связи со всеми, все-(*129)прощающую христианскую любовь Андрей испытывает лишь тогда, когда он отрешается от жизни. Отказываясь от личного, Андрей перестает жить. И наоборот, едва лишь в нем пробуждается чувство личной любви к Наташе, втягивающее его в земную жизнь, как мгновенно исчезает у Андрея чувство связи со всеми. Быть частицей целого князь Андрей не может.
      Совершенно иное происходит с душою Каратаева и Пьера. Отсутствие личного, индивидуального в Каратаеве направлено в сторону земли, а не неба, в сторону жизни, а не смерти. Каратаев живет в полном согласии со всем конкретным, индивидуальным, земным. Он не отрицает его, а полностью с ним сливается, он капля океана жизни, а не смерти. Индивидуальность исчезает в нем потому, что она входит в этот мир и тонет в нем. Это полное согласие с жизнью и вносит успокоение в душу Пьера.
      Так уже в "Войне и мире" намечается критическое отношение Толстого к историческому христианству с его аскетизмом и отчужденностью от земной жизни, от плоти и крови повседневного человеческого бытия. В Пьере зарождается новое и близкое к народному миросозерцание, призванное не отрицать земную жизнь, а высветить и одухотворить ее. Христианские чувства, переживаемые Андреем в минуты смерти, представляются Толстому слишком надменными и аристократичными по отношению к всему мирскому, интимному и сокровенному, чем живет человек. Христианство Каратаева и Пьера нисходит в мир, освещает радостные улыбки жизни, цветы земной любви, поэзию семейных чувств. Подобно Достоевскому Толстой призывает читателя полюбить жизнь в живой непосредственности, прежде понимания смысла ее. Вспомним афоризм Алеши Карамазова: "Ты уже наполовину спасен, если эту жизнь любишь". Толстой считает земной мир одним из вечных и лучших миров и призывает нас видеть в родной земле не временное пристанище, а вечную мать-кормилицу - обжитый, уютный, согретый теплом любви и семейственности русский дом. Пройдя через лишения плена, приняв в себя каратаевский взгляд на мир, Пьер приходит к убеждению, "что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка".
      В "излишек" зачисляется теперь не только материальный преизбыток, но и обремененность человека из "верхов" духовными излишествами современной цивилизации. Порабощенный ею человек начинает жить отраженным интеллектуальным существованием и катастрофически теряет и посредственные ощущения радости этой земной жизни. (*130) Он становится человеком посторонним, не столько живущим, сколько наблюдающим и анализирующим жизнь, а между тем в нем неизбежно иссыхают глубинные родники души.
      Наташа Ростова. В чем секрет освежающего и обновляющего влияния Наташи Ростовой на интеллектуальных героев "Войны и мира"? Кто такая Наташа? Пьер отказывается дать точный ответ на этот вопрос: "Я решительно не знаю, что это за девушка, я никак не могу анализировать ее". В отличие от Андрея и Пьера, Наташа никогда не задумывается над смыслом жизни, но этот смысл раскрывается в том, как она живет. По отношению к Наташе оказываются бессильными всякие общие определения: нельзя ответить, умна она или глупа. Пьер говорит: "не удостоивает быть умной". "Не удостаивает" - потому что выше и сложнее понятий глупости и ума.
      В чем источник обновляющей силы, Наташи? Почему общение с ней и даже воспоминание, "представление ее" делают ненужными размышления о смысле жизни: она сама и есть этот смысл?
      Прежде всего, Наташа более, чем кто-либо из людей дворянского круга, непосредственна. Она чувствует живую жизнь по-своему, не анализируя ее. Она познает мир, обходя рациональный, логический путь, прямо и целостно, как человек искусства. В ней воплощаются лучшие свойства женского существа: гармония духовного и телесного, естественного и нравственного, природного и человеческого. Она обладает высшим даром женской интуиции - прямым, нерассудочным ощущением правды.
      Вспомним характерный эпизод из жизни Наташи. Однажды она обращается к Соне с вопросом, помнит ли та Николая. Для Сони странен этот вопрос, и в ответ на ее недоуменную улыбку Наташа поясняет: "Нет, Соня, ты помнишь ли его так, чтобы хорошо помнить, чтобы все помнить... И я помню Николеньку, я помню,- сказала она.- А Бориса не помню. Совсем не помню..." - "Как? Не помнишь Бориса?" - спросила Соня с удивлением. "Не то что не помню,- я знаю, какой он, но не так помню, как Николеньку. Его я закрою глаза и помню, а Бориса нет (она закрыла глаза), так, нет - ничего!"
      Вопросы Наташи при всей их кажущейся нелепости полны серьезного смысла. У нее особая память, яркая, образная, живая и по-своему мудрая. Борис живет в памяти Наташи в общих чертах, размытых и непроясненных, а Николай - в ярких жизненных подробностях. Эта разная (*131) память о разных людях несет в себе ощутимую, но не сформулированную их оценку. Борис Наташе плохо помнится, потому что он примитивнее и однолинейнее живого и сложного Николая. Именно живым и непосредственным ощущением ценностей жизни Наташа обновляет общающихся с нею людей. Она живет свободно и раскованно, однако все ее поступки согреты изнутри скрытой теплотою нравственного чувства, которое она с рождения впитала из русской атмосферы ростовского дома. Народное в Наташе превращается в инстинктивно-безотчетную силу всего ее существа, и проявляется оно легко, непринужденно. Вспомним русскую пляску Наташи в имении дядюшки: "Где, как, когда всосала в себя из того русского воздуха, которым она дышала,- эта графинечка, воспитанная эмигранткой-француженкой,- этот дух, откуда взяла она эти приемы, которые pas de chale давно должны были вытеснить? Но дух и приемы эти были те самые, неподражаемые, неизучаемые, русские, которых и ждал от нее дядюшка...
      Она сделала то самое и так вполне точно это сделала, что Анисья Федоровна, которая тотчас подала ей необходимый для ее дела платок, сквозь смех прослезилась, глядя на эту тоненькую, грациозную, такую чужую ей, в шелку и в бархате воспитанную графиню, которая умела понять все то, что было и в Анисье, и в отце Анисьи, и в тетке, и в матери, и во всяком русском человеке".
      B мирной жизни Наташа Ростова пробуждает нравственные ценности, которые спасут Россию. "Мирок", который формируется вокруг нее, является прообразом большого "мира" 1812 года. Во всех своих поступках и душевных проявлениях Наташа безотчетно следует законам простоты, добра и правды. В нее влюбился Борис. И раз о браке с ним не может быть и речи, мать говорит Наташе, что Борису неприлично ездить в ростовский дом. "Отчего же не надо, коли ему хочется,- возражает Наташа.- Пусть ездит. Не замуж, а так". В ответе Наташи - отрицание тех признанных в дворянском кругу сословных ограничений, которые отпадут между русскими людьми в ходе Отечественной войны. Вся натура Наташи устремлена к иному, более совершенному состоянию жизни, где люди живут не по принципу "надо" и "должно", а свободно и бескорыстно, где единство между ними держится на широкой демократической основе.
      Однако Толстой показывает и внутренний драматизм той человечности, которую несет в себе жизнелюбивая и непосредственная героиня. Пьер никак не может понять и (*132) уяснить для себя, почему невеста князя Андрея, так сильно любимая и милая Наташа, променяла Болконского на "дурака" Анатоля? Однако Толстой считал это событие "самым важным местом романа", его "узлом".
      Заметим, что такая неожиданность угрожает не только Наташе. Когда Курагины приезжают в Лысые Горы сватать Анатоля к княжне Марье, старик Болконский даже в мыслях не допускает, чтобы этот пустой человек как-то поколебал семейный порядок. Но он ошибается. Княжна Марья попадает под власть бесстыжих глаз. В их нагло-свободном взгляде есть притягательная, соблазняющая сила, враждебная строго регламентированному и упорядоченному гнезду Болконских. Миры Ростовых и Болконских олицетворяют собою семейные уклады, в которых живы сословные традиции. Третье семейное объединение Курагиных таких традиций совершенно лишено. И вот когда эгоистическое курагинское начало вторгается в мир этих патриархальных семей, в нем происходит кризис. Что притягательно в Анатоле для Марьи и Наташи? Свобода и независимость. Ведь и княжна Марья и Наташа тоже хотят жить свободно, без принятых в их семьях условностей.. Иначе откуда бы взялось Наташино "не замуж, а так"? Графиня смотрит на своеволие Наташи как на ребячество. Но в этом своеволии есть стремление освободиться от власти внешних, навязанных свыше сословных норм. Поступок Наташи - из ряда вон выходящее событие. Марья Дмитриевна Ахросимова говорит: "Пятьдесят восемь лет прожила на белом свете, а такого сраму не видела".
      Случайно ли сближение Наташи именно с Курагиным? Нет ли сходства в стиле жизни Наташи и Анатоля? По-видимому, не случайно, и такие общие точки между Наташей и Анатолем есть. Толстой так характеризует Анатоля: "Он не был в состоянии обдумать ни того, как его поступки могут отозваться на других, ни того, что может выйти из такого или такого его поступка". Анатоль безгранично свободен в своем эгоизме. Он живет стихийно, легко и уверенно. Но и Наташа повинуется чувству полной душевной раскованности. Для нее тоже не существует мучительный вопрос "зачем?".
      Однако есть существенное различие между "все можно" Анатоля и раскрепощенностью Наташи, в которой присутствует нравственный инстинкт. "Все можно" Наташи - это желание открытых, прямых отношений между людьми, желание мирного содружества, доброго общения.
      Но в моменты полной душевной открытости человек, (*133) живущий сердечными инстинктами, не застрахован от ошибок и катастроф. Свободный инстинкт Наташи переступает грани нравственного чувства и смыкается на мгновение с эгоизмом Курагина. В стихийном чувстве правды и добра есть красота и обаяние, но есть и внутренняя слабость. Драматичен избыток интеллекта, приглушающий в душе человека непосредственные ощущения жизни; драматична и стихийная сила жизненности, не контролируемая сознанием, не управляемая им.
      Вместе с тем ошибка Наташи спровоцирована Андреем и Анатолем. Это люди совершенно противоположные, но известно, что крайности сходятся. Князь Андрей - отвлеченная духовность, Анатоль - плотская бездуховность. Идеал где-то посередине. Для того чтобы жить полноценной жизнью, Наташе надо преодолеть эти крайности: и полностью лишенную духовности любовь Анатоля, и отрешенную духовность князя Андрея, не умеющего ценить непосредственную силу чувств. Наташа выше каждого из них потому, что она стихийно ищет равновесия, единства чувственно-земных и духовных начал. Из стремления преодолеть эти крайности возникает странное на первый взгляд желание Наташи совместить свои две любви в одну.
      Катастрофа с Анатолем и измена Андрею повергают Наташу в состояние мучительного кризиса, из которого ее выводит тревожное известие об угрозе французов, приближающихся к Москве. Примечательно, что в "Войне и мире" существует параллель между Анатолем Курагиным и Наполеоном. Для того и другого "не то хорошо, что хорошо, а то хорошо, что пришло ему в голову". Полное отсутствие нравственных ограничений, разрушительная сила эгоизма, сеющая несчастья в семьи Болконских и Ростовых, угрожает теперь всей России наполеоновским нашествием.
      На молитве в домовой церкви Разумовских Наташа интуитивно ищет выхода из душевного одиночества, ищет сближения с людьми. Когда дьякон с амвона торжественно провозглашает: "Миром Господу помолимся", Наташа, разъясняя для себя смысл этих слов, непроизвольно определяет суть того единства, которое спасет Россию: "Миром,- все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью - будем молиться". Общенациональная беда заставляет Наташу забыть о себе, о своем несчастье. Органично живущее в ней русское начало проявляется в патриотическом порыве при отъезде из Москвы.