– Так вы и против короля, и против каперов?

– Прекратите, пока я не задал вам хорошую взбучку. Я дворянин и хотя еще молод, но уже успел поучаствовать в военной кампании под знаменами нашего монарха, а вот вы наверняка в это время не отрывали свою толстую задницу от кресла.

Моя тирада, произнесенная с пылом, присущим молодости, заставила господина противной наружности сначала задохнуться от негодования, потом побагроветь от злости, а потом выдохнуть: «Да я тебя сейчас…» Однако в этот момент мой камердинер пришел мне на помощь:

– Уважаемый, не нужно горячиться. Перед вами сын испанского гранда, который отбывает в мадридский двор к своему отцу. Не нужно раздувать пожар там, где его нет. Мы сейчас уйдем и забудем о досадной перепалке. Вот и славно. Успокойтесь, мы не в обиде… Надеюсь, и вы также понимаете, что все это недоразумение…

Пока человек с противной наружностью соображал, Николас потянул меня за рукав, и мы влились в людской поток, чтобы вынырнуть в другом месте пристани.

– Зачем, зачем вы устраиваете ссоры, когда сразу видно, что этот тип – городской чиновник. Ему только стоит крикнуть стражу, и не оберешься неприятностей. Пойдемте лучше поищем нужный нам корабль до Испании.

– Знаешь что, Николас. Давай во избежание подобных сцен ты сам найдешь корабль, договоришься о цене, а я лучше подожду тебя в какой-нибудь таверне.

Узнав у местных жителей, где поближе есть приличное заведение, мы договорились о встрече. Место, где мне нужно было ожидать Николаса, называлось «Старая пушка». Я действительно быстро его нашел, поскольку у входа стояло большое и ржавое орудие.

Зайдя внутрь, я был приятно удивлен, не обнаружив там матросского притона. Заказав вина, стал дожидаться камердинера. Однако через четверть часа ввалилась толпа возбужденных моряков, которые стали сдвигать столы.

– Сударь, вам лучше покинуть этот погребок, поскольку команда «Летящего» решила именно тут обмыть свои призы. Боюсь, вам не понравится наша шумная компания, – нагло сказал мне здоровяк с перевязанным глазом, буквально нависая над моим столом.

– Извините, любезный, но я назначил здесь встречу и не могу уйти.

– Ха-ха-ха! Вы слышали – он назначил встречу. А я говорю, молодой человек, что сейчас сюда придет сам капитан Жак Фонтанж и лишние субъекты нам тут не нужны.

В глазах потемнело от злости. Я моментально понял, что без стычки не обойтись. Слава богу, что моя горячая испанская кровь была разбавлена рассудительной фламандской. Я могу вспыхнуть как порох, но так же быстро и прогореть. Быстрее, чем это можно себе представить. Может быть, именно поэтому я обладаю качествами, столь необходимыми для любого фехтовальщика, – злостью и холодным расчетом. Однако я не сношу обид и ничего не прощаю просто так, значит, необходимо было оценить верно складывающуюся обстановку. Кроме грубияна, который был, очевидно, кем-то вроде офицера, я насчитал еще с дюжину матросов.

Затевать ссору в такой ситуации было бы верхом безумия, но в то же время и прощать подобную наглость нельзя. Если учесть, что все они расслабились после удачного похода, то количество боеспособных можно смело уменьшить втрое. Можно начать действовать энергично… Но как потом я встречу Николаса? Да, потасовку придется отменить.

Я нашел в себе силы молча встать и под общий хохот направиться к выходу, уговаривая себя, что плебей не может оскорбить потомственного дворянина. Пусть теперь Николас попробует обвинить меня в несдержанности. Ничего, подожду его у выхода.

Я уже собрался выйти, но моим планам осуществиться не удалось. Бывают на свете такие люди, которым мало того, что они добились своего, им еще необходимо унизить побежденного. Их я ненавижу и называю хамами. Вне зависимости от происхождения. Одного такого, причем из титулованного дворянского сословия, я уже имел возможность проучить. Это был некий маркизик, чей отец купил титул за деньги. Именно за деньги, поскольку у простого дворянина есть возможность приобрести титул за верную службу королю. Но этот буржуа из чиновников высшего ранга именно купил себе маркизат. Он думал, что в придачу к нему получил и благородное происхождение. Но сын кухарки не может в одночасье стать дворянином, так же как и ее внук. Это известно всем, кроме самих новотитулованных. Но почему-то именно они ведут себя так, словно родились принцами или владетельными князьями. А как может вести себя плебей, на которого свалился титул, – только по-хамски.

Кстати, например, Мальтийский орден не принимает в рыцари новоиспеченных дворян. Чтобы стать кавалером, французу нужно иметь восемь поколений благородных кровей, от немцев требуется предъявить доказательства их происхождения до шестнадцатого поколения, а от испанцев и итальянцев – до четвертого. Я так это хорошо знаю, поскольку сам подумывал стать носителем черного плаща с белым крестом. Мне говорили, что такие строгости нужны потому, что паршивая овца дерется только за свой желудок. Но несмотря на это, в виде исключения в орден принимали и овец, но, естественно, только не в рыцари. Хотя бывали случаи… Но это скорее исключения, когда за военные подвиги плебеи становились мальтийскими кавалерами с особого разрешения папы римского или Генерального орденского капитула, и то только «кавалерами по милости», без права голоса на общих собраниях.

Итак, я уже почти вышел из «Старой пушки», когда за моей спиной прозвучало такое замысловатое грязное ругательство, которое затрагивало то, что отсутствует у хама, и то, что для дворянина важнее всего, – честь. Есть предел даже самой большой выдержке, и есть предел издевательствам. Я вернулся на середину зала, хотя знал, что их очень много для одного, даже такого ловкого, как я. Я знал, что если ввяжусь, то, скорее всего, буду убит и никогда не увижу ни Нового Света, ни отца. Но я не простолюдин и не могу покорно сносить хамство. Мне было необходимо выполнить свой долг – умереть за свое имя, за дворянскую честь, чтобы не опозорить трусостью имен многочисленных доблестных предков. Так учил меня отец. Мысленно исповедавшись, я целиком вверил себя во власть Богородицы. Ладно, раз вы живете, как скоты, то и умрете, как собаки. Я вынул шпагу из ножен и обернулся. Однако это развеселило их еще больше.

– Хочешь поиграть, сосунок, – сказал одноглазый здоровяк. – Давай поиграем.

Он тоже вынул шпагу. А я сразу вспомнил слова своего итальянского учителя фехтования: «Мало иметь храбрость в собственном сердце, нужно посеять страх в сердце противника. Если этого не можешь, посей злобу. Тот, кто сердится, всегда проигрывает тому, за кем правда и у кого холодная голова».

– На твоем месте я бы поостерегся ставить на кон свой последний глаз, – сказал я, обращаясь к здоровяку. – Видно, тебя прельщает закончить свою жизнь в упряжке слепцов? Или с глазом ты потерял половину мозгов?

Как это принято у плебеев, его же матросы загоготали моей грубой шутке громче всех, поэтому я сразу добился желаемого результата. Единственный глаз здоровяка налился кровью, и, испустив звериный рык, бугай ринулся на меня, сделав неуклюжий выпад. Я увернулся, и мой противник сам с легкостью насадился на мою шпагу, словно большой жук. Клинок пронзил его насквозь, и через мгновение кровь хлынула из его раскрытого рта. В этот момент я резко выдернул шпагу, кровь брызнула на меня, а мой противник упал. Не было никакого сомнения, что здоровяк мертв.

– Господа, вы были свидетелями оскорбления и честного поединка, так что…

Но не успел я договорить, как еще двое обнажили шпаги.

– Ну, молокосос, берегись!

Я едва сумел отстраниться от одного и отбить другой клинок, как остальные моряки также обнажили оружие. Время слов прошло. Я хорошо понимал, что имел дело не с разозлившимися поместными дворянами, не с учениками в фехтовальном зале, а с каперами, которые научились приемам боя в абордажных схватках не под руководством учителей из Италии. «Хочешь победить – рискуй и побеждай быстро» – я сразу вспомнил эти слова моего учителя из Милана. Я сделал свой первый выпад, согнувшись в три погибели, так что сразу несколько клинков прошли у меня над головой, зато мой достиг цели. Не вынимая его, я сделал поворот, так что еще несколько шпаг и рапир вонзились в проткнутого мною матроса. Вот теперь, упершись в него ногой, я высвободил шпагу и сразу нанес еще несколько ударов, один из которых пришелся по руке, другой по плечу. Затем отступление, внезапная атака, снова отступление и снова атака. Я все время перемещался, извиваясь всем телом, уходя от летевших на меня лезвий и нанося ответные удары. Моя тактика состояла в том, чтобы не отбивать клинки, направленные на меня, а уворачиваться от них и разить противника. Так намного быстрей и эффективней, но и намного рискованней, если не сказать большего. Не пытайтесь повторить мою манеру, если фехтуете меньше десяти лет и тем более если не знаете школы итальянских мастеров, а учились драться во дворе.

Однако в тесном помещении успешно проделывать подобные трюки – весьма утомительное занятие, особенно когда на тебя нацелено слишком много клинков. Конечно же, я получал ранения, как без них. Только в дешевых рыцарских романах герои выходят без царапины, на мне же их было, наверное, с полдюжины. Когда уворачиваешься, они неизбежны, и чем больше их становится, тем больше льется твоя кровь и тем меньше у тебя сил.

Мои противники видели, что мне все труднее уходить от их выпадов, поэтому я подобрал у одного из поверженных дагу, а это верный признак того, что человек либо плохой фехтовальщик, либо слишком неуклюж. Ведь дага, или кинжал для левой руки, не поможет, если сражаешься с тем, у кого одна шпага. Наоборот, это только ухудшает дело. Но мне выбирать не приходилось. Я чувствовал, что во многих местах под камзолом у меня течет кровь, но не знал, насколько серьезны мои раны, а это уже хороший признак, что меня успокаивало.

Итак, я стал отбиваться двумя руками и медленно отходить к выходу. Силы были на исходе, но и противников значительно поубавилось. Меня атаковали лишь четверо. Может, потому, что я их еще не ранил или это были лучшие бойцы. Теперь мне было не до выкрутасов, как их называл Николас. Я классически орудовал поочередно шпагой и дагой, уже не помышляя о лихих атаках. Мои противники сначала были утомлены, а теперь их выпады были уже почти не опасны.

Когда я почувствовал, что вступил на лестницу, ведущую к выходу, это сразу придало мне силы. Завладев выгодной позицией, я мог уже не опасаться за свою жизнь. Я специально сделал несколько шагов вверх, так что передо мной оказался лишь один противник. Он мог нанести удар лишь по моим ногам, зато я мог ударить его в голову. Кончилось тем, что он пропорол мне сапог, а в ответ получил скользящий удар по щеке. Брызнула кровь, он вскрикнул и ретировался.

Наступила пауза, во время которой трое оставшихся переглядывались, выясняя, кто из них пойдет на меня. В этот момент с высоты уже дюжины ступенек я успел сделать быструю рекогносцировку. Восемь или девять каперов, еще несколько минут назад чувствовавших себя непобедимой армадой, либо ругаясь перевязывали раны, либо стонали на полу.

– Господа, предлагаю завершить наш поединок по-доброму, – сказал я, делая несколько шагов по ступенькам вверх к двери. – Всем спасибо за участие, рад был знакомству, надеюсь, теперь вы поостережетесь хамить благородным дворянам. Желаю всем здоровья, оно вам понадобится. Адью!

С этими словами я повернулся, чтобы преодолеть оставшиеся ступеньки к свободе, но тут же замер… В дверях стояли трое. По виду моряки. Они явно были растеряны, а в глазах читался один вопрос: что тут происходит?

– Разрешите пройти, господа! – сказал я, сделав несколько шагов по ступенькам вверх. Они расступились, но в этот момент снизу раздался крик:

– Хватайте его, не дайте ему уйти!

Однако входившие все еще не могли сообразить, в чем дело, да и хватать окровавленного человека с обнаженной шпагой в одной руке и дагой в другой, с которых стекала кровь, не очень-то хотелось. Так я оказался у двери, где мне неожиданно преградила путь чья-то фигура в плаще.

– Что тут произошло, отвечайте, – сказал незнакомец, расставив широко ноги и уперев руки в бока.

Было ясно, что подошла другая часть команды проклятого капитана-капера Фонтанжа и даже, возможно, это он сам.

– Сударь, произошло недоразумение. У меня тут была назначена встреча…

– Сейчас разберемся, стойте, – приказал он, хватая меня за плечо.

От этого его «стойте» и тем более «разберемся» веяло могилой, да к тому же плечо, куда легла его рука, было ранено. Я сразу сообразил, что стоит только выйти кому-нибудь снизу, как меня в лучшем случае сдадут страже и я надолго сяду в тюрьму за нанесение массовых телесных повреждений героям войны на море, а в худшем – меня порешат прямо тут, перед «Старой пушкой», сами герои. Собрав последние силы, я выронил дагу, сбросил его руку с плеча, вывернул ее и, выхватив у него из-за пояса пистолет, отпрыгнул в сторону. Весь в царапинах, в крови, со шпагой в правой и пистолетом со взведенным курком в левой я стал медленно отступать по улице назад, считая своих новых противников. Их было восемь. Грубое обращение с их главарем не пришлось им по вкусу, они ощетинились рапирами, шпагами и большими ножами.

– Держите его, он перерезал всех наших! – раздались голоса от двери в кабак. – Боцман убит, шкипер потерял глаз… Дайте ему хорошенько.

Матросов не нужно упрашивать. Они смело пошли на меня.

– Стойте! Я никому не хотел причинять вред. Я один. Я не хотел ни с кем ссориться…

– Врет! Он врет! – снова раздались крики. – Он первый напал и убил боцмана.

– Давайте разойдемся по-хорошему, – еще раз неуверенно предложил я. – Первый, кто приблизится, будет застрелен.

Однако моряки неожиданно встретили мои слова смехом, который, как эхо, раздался и сзади меня. Я обернулся и увидел, что и там стоят еще примерно столько же матросов. «Ну вот и все», – пронеслось у меня в голове. Все пути были отрезаны, и мне лишь оставалось прижаться спиной к стене дома и постараться, не уронив честь, продать свою жизнь как можно дороже. Оставалась еще слабая надежда на то, что кто-нибудь из горожан сообщит в полицию и мне удастся спасти жизнь, попав в тюрьму.

Пока вокруг меня медленно образовывался полукруг, я вспомнил одно из наставлений моего итальянского учителя фехтования: когда дела совсем плохи, покажи вид, что тебя они не касаются. Я вынул из-за пояса кожаные перчатки и демонстративно беспечно натянул их. Затем встал в боевую позицию. Думать о прорыве было нереально. Их было слишком много, поэтому я стал выбирать себе первую жертву, которая, впрочем, сама вызвалась ею стать.

– Дайте мне попробовать, – сказал главный. – Неужели этот мальчишка сразил нашего могучего боцмана? Может, ты владеешь каким-то особым приемом? Так научи.

Он обнажил шпагу и стал приближаться. Я положил пистолет на стоящую рядом бочку и сделал специально неуклюжий выпад.

– Да он просто цыпленок, – сказал предводитель, легко отбивая мою шпагу. – Не понимаю, как ему…

Но я уже сделал глубокий двойной выпад, проткнув ему снизу подбородок. Такие удары очень опасны, а если рассчитать момент, то… Но я не рассуждал долго и, выдернув шпагу, сделал еще пару выпадов. Мой клинок задел чье-то бедро, потом чей-то живот, а потом я отскочил, схватил пистолет, лежащий на бочке, и снова попытался вести переговоры.

– Ваш капитан ранен, позаботьтесь о нем, а меня пропустите.

Но ответом мне были лишь грязные ругательства и проклятия. И опять на помощь пришел учитель: «Сначала противник вгоняет тебя в роль побежденного, а потом побеждает». Я поднял пистолет и выстрелил, потом схватил его за дуло и, пользуясь небольшой дымовой завесой, сделал несколько отчаянных выпадов. Я слышал, как мои удары достигли цели и как кричали и чертыхались раненые противники. Вдруг что-то мелькнуло у меня перед глазами, и я ощутил, что их заливает кровь. Я снова и снова стирал перчаткой кровь, застилавшую мне глаза, и делал отчаянные выпады. Я чувствовал, как холодный металл входит в мою плоть то тут, то там, но это уже не причиняло боли. Меня согревало сознание того, что я умираю не напрасно, что негодяев, с хамством которых любой простой человек вынужден постоянно мириться, становится все меньше и меньше. Пусть я уже почти не вижу из-за крови, льющейся из раны на голове, но я все еще на ногах и все еще могу оказывать сопротивление. Это матросское быдло надолго должно запомнить молодого дворянина, который не стал терпеть их выходки и смог постоять за себя, пусть даже ему придется расстаться с жизнью. Именно такие мысли вертелись у меня в голове, пока в глазах совсем не потемнело и я не стал проваливаться в какую-то черную бездну. И все летел, летел вниз, но так и не мог достичь дна.