– Вот в «Касабланке» было другое дело, – сказал Хью Гордон. – Входишь туда с Сансет-бульвар и попадаешь в «Касабланку», кино, где Рик себе гнездышко свил. В вестибюле – чучело верблюда. Кругом пальмы, плетеная мебель и диско врубают на полную катушку, музыка несется из всех дверей. Чересчур громко? Да уж – громче не бывает. Я прямо с ума сходил от этого. Поговорить невозможно – голос заглушает. Но вот что скажу – тем, кто там работал, это нравилось. Там веселая компания подобралась. И знаете почему? Почти каждый был под кайфом. Компания снабжала служащих отборной травкой за свой счет. А здесь – пустой дом, и больше ничего.
      Хью Гордон говорил о помещении, где располагалась «БНБ продакшн». Он сказал, что впечатление такое, будто в пустующий дом притащили столы и компьютеры и назвали это студией звукозаписи.
      Здесь же, в комнате Хью, сидела Эди, просматривавшая вместе с ним документацию фирмы на предмет выявления доходов. Эди сказала, что Томми именно так и сделал – купил дом и втащил туда канцелярское оборудование. Она спросила Хью, чего он, собственно, хочет – венецианского бархата на окнах?
      Но Хью не нравились голые, ничем не покрытые полы, не нравились торговые агенты, и промоутеры, и рекламщики, которые толпились тут же при входе, в общей комнате, где служащие в дешевой одежде обзванивали музыкальные магазины и радиостанции.
      Эди сказала:
      – Зато каждый, кто войдет, сразу почувствует, что «БНБ продакшн» жива и бьет копытом.
      Но Хью все равно не нравилось здесь – не нравилось, что отдел рассылки помещался в столовой.
      – Что же вы хотите, чтобы он в кухне помещался, что ли?
      – А кухня вообще непонятно для чего здесь, – отвечал Хью.
      Чили заглянул в офис главным образом для первого знакомства с Дейлом и Торопыгой, репетировавшими с Линдой в студии. Чтобы что-нибудь сказать и проявить участие, он поинтересовался, почему бы им не отделить перегородкой приемную, расставить в ней комнатные растения, развесить постеры по стенам и в коридоре, ведущем к служебным помещениям.
      На него не обратили внимания.
      Эди объясняла Хью, что Томми был бизнесменом, а вовсе не дизайнером по интерьерам – она горой встала за покойного мужа, чья смерть, казалось, не слишком ее огорчила и траур по которому выглядел уступкой общепринятым нормам поведения. Она сказала, что Томми не интересовал внешний декор, а время свое он тратил на зарабатывание денег.
      – Так где же они? – возопил Хью. – В документации они что-то не просматриваются, уж не знаю, куда они подевались – система отчетности, какой бы она ни была, их не показывает.
      – Он пользовался собственной системой отчетности, – сказала Эди.
      – По правде говоря, он вел двойную бухгалтерию, – сказала от дверей Тиффани, – и имел полный набор документации в двойном размере на случай утери документов или пожара.
      – И оба набора он держал здесь?
      – По-моему, один он забирал домой.
      Оба, Чили и Хью, как по команде, повернулись к Эди.
      Та закивала:
      – Верно, верно, забирал. На прошлой неделе он приносил дубликат.
      – Эди, неужели? – сказал Чили.
      – Серьезно. Думаю, все там и лежит.
      – Два набора документов, – заметил Хью, – нет смысла держать, если все в них совпадает. Предполагаю, что настоящую бухгалтерию он держал дома, а ту, что оставалась здесь, он сварганил специально для показа артистам, тем, кто подозревал его в обмане и жаждал самолично ознакомиться с цифрами.
      Чили опять перевел взгляд на Эди. Он глядел на нее так пристально, что заметил даже веснушки у нее на груди, которых раньше не замечал. Он разглядывал ее низко вырезанное черное льняное платье с короткой юбкой, обнажавшей ноги на высоких каблуках.
      Он сказал:
      – Может быть, стоит показать Хью настоящие документы, чтобы мы поняли, на каком мы свете?
      – Я просто думала, что это точный дубликат, – сказала Эди, – и что Томми вернул его обратно. – Она бросила взгляд на раскрытые бухгалтерские книги на столе у Хью, помолчала. – Думаете, те, что дома, отличаются?
      – Если нет, – сказал Хью, – то лавочку можно уже закрывать, а нам – увольняться.
      – Значит, успех всего дела в моих руках, – сказала Эди и повернулась к Чили всем корпусом, с книгами в руках. – Так я участвую в картине, а, Чил?
 
      Тиффани вышла с ними из задней двери, провожая до студии. Она допытывалась, что имела в виду Эди. Она что, спрашивала, будет ли самаиграть или кто-то получит ее роль? Чили сказал, что не знает. Так почему же он не спросил ее, продолжала Тиффани, вместо того чтобы заверять в том, как она ему необходима? Остановившись возле блочного флигеля на заднем дворе, он обернулся к Тиффани.
      – Мне неинтересно, что она имела в виду, – сказал он, – и я не занимаюсь подбором исполнителей. Единственное, что мне пока надо, это выяснить, есть ли у меня какая-нибудь перспектива. И больше ничего, – добавил он, стараясь скрыть раздражение. – Понятно?
      – Круто! – сказала Тиффани.
      Глядеть прямо на нее было нелегко, но он сделал над собой усилие, после чего вынужден был спросить:
      – Что это у вас на носу?
      Кончик носа у Тиффани украшали два пупырышка, две крохотные палочки, торчавшие почти вертикально – подобие маленьких рожек.
      – Косточки из крыла летучей мыши, – сказала Тиффани.
      – Вот как! – отозвался Чили.
      Открывая дверь в аппаратную, он думал о том, где раздобывают косточки из крыла летучей мыши, но в уши им ударила волна звуков из усилителей: это «Одесса» наяривала свою музыку за стеклянной перегородкой – Линда ударяла по струнам болтавшейся низко у нее на поясе гитары и одновременно пела текст, кивками задавая темп; Дейл в чистой футболке играл, сидя верхом на табурете; Торопыга же, с волосами до плеч и в темных очках, бил в свой скудный инструментарий. Звукорежиссер, говоривший по телефону, приветствовал их поднятием руки. Молодой человек в шерстяной водолазке, мешковатых рабочих штанах и черных теннисных туфлях. Имя – Кертис. Чили услышал, как он сказал:
      – Так камень прошел? Здорово! А димедрол зачем?
      По словам Хью, парень этот работал у Дона. Работал над музыкой для кинофильмов, и Дон очень хвалил его, говорил, что когда-нибудь он прославится. Пока что, как сказал Хью, он дорого не запросил.
      – О, они играют, – несколько удивленно произнесла Тиффани. – Это что, песня их сочинения?
      Чили ответил, что если и так, он не расслышал.
      Кертис повесил трубку и шагнул к пульту.
      – Они разогреваются, под «ЭйСи/ДиСи» работают. Эта вот песня «Лотта Рози» называется, а перед этим было «Опять траур», и должен вам сказать, что Линда – девочка стоящая. Великолепно играет на гитаре. Вслушайтесь, как она комбинирует аккорды «ЭйСи/ДиСи» с блюзовой мелодией. Я с удовольствием стану аранжировать ее, улучшу звук, сделаю его объемнее. Новую ее песню «Будь крутым» надо будет как следует повертеть, а другая, под названием «Одесса», хороша своей драматической наполненностью.
      – Настоящая музыка, правда? – сказал Чили.
      – Ага, и оригинальная, но, на мой слух, нуждается в шлифовке. Расставить акценты, придать отточенность.
      – Вот мне надо, – сказал Чили, – начать слушать радио, уяснить себе, что сейчас пользуется спросом, понять, кто что делает. Слышишь столько различных наименований современной музыки – металл, современный рок, поп, городской рок…
      – Да одного металла примерно девять разновидностей существует – быстрый металл, фанк-металл, смертельный металл…
      – Я тут все расспрашиваю, что такое альтернативная музыка, – сказал Чили, – но никто прямо не отвечает на вопрос, а отсылают к радиостанции. Так что такое альтернативная музыка?
      – Да сейчас почти все, что не есть тяжелый рок, – сказал Кертис.
      – Ну вот видите, все уклоняются от прямого ответа.
      – Ладно, – сказал Кертис – Главным образом, это разжиженный рок. Или же его можно определить как балладный панк.
      – А что такое панк?
      – Три аккорда и взвизги.
      – Ну бросьте, – вмешалась Тиффани. – Все гораздо глубже. Началось все с хардкора, вспомните «Бэд Релиджн». «Майнор Трит» разрабатывали стрейтэдж, а «Эйджент Орандж» – серфпанк.
      – Это все вторично, – сказал Кертис, – даже «Сиэтл». Без Игги и «Студжес» тридцатилетней давности ничего этого в помине не было бы. В моде были «ЭмСи-файв» и «Велвет Андерграунд», но Игги все это похерил своей «Грубой силой», и стиль этот утвердился и жив до сих пор. Без Игги не было бы ни «Рамонес», ни «Блонди», ни «Токинг Хедз», ни «Секс Пистолз». Чем Боуи занимался? Подражал Игги. Оттуда и «Нирвана» пошла, и «Пёрл Джем», и все то, что теперь зовется альтернативным роком.
      – Ну а «Роллинг Стоунз»? – спросил Чили.
      – Вот как раз против такого рока и восстали современные альтернативщики – «Стоунз», «Аэро-смит», Джими Хендрикс, Клэптон, Джеф Век, Нил Янг, – ответил Кертис.
      Тиффани сказала, что уже не помнит Хендрикса.
      Чили, не столь радикальный в своих вкусах, спросил про Дженис Джоплин.
      – Ну, это древняя история – эта крошка, – сказала Тиффани, а Кертис сказал, что и Дженис надо отнести туда же, к остальным.
      Через стекло Чили наблюдал, как заканчивает репетицию «Одесса». Он увидел, что Линда подняла руку, приглашая его войти.
      А Кертис все перечислял:
      – «Лед Зеппелин», Ван Хален, «Пинк Флойд», Эрик Бердон, «Ю-2», Бон Джови, Том Петти…
      Для Тиффани все это были динозавры. Уже в дверях Чили услышал:
      – А о «Дионе и Белмонтсе» что скажете?
 
      – Ну, наконец-то вы познакомитесь, – сказала Линда. Ее западнотехасский акцент с приездом мальчиков стал несколько гуще. Она представила Чили.
      Дейл поднялся с табурета, чтобы обменяться рукопожатиями; Торопыга не сдвинулся с места – оставаясь возле своих барабанов, он лишь поднял палочку, дважды прокрутив ее между пальцев.
      – Как дела, Торопыга? – кивнул ему Чили.
      Торопыга хранил молчание – он жевал резинку, глядя на Чили с таким видом, словно тому требовалось еще чем-то подтвердить свое присутствие.
      Потому Чили и сказал:
      – Мы добыли тебе разовый ангажемент. Следующий понедельник в зале «Марихуана».
      Тут маленький барабанщик с волосами до плеч наконец обрел голос.
      – В понедельник в котором часу?
      – В девять.
      – Утра или вечера? Вообще-то, думаю, это значения не имеет. Кто это посещает клубы в понедельник?
      – Ты в Лос-Анджелесе, Торопыжка, – сказала Линда. – Здесь вечер понедельника такой же, как и другие.
      – Вот хорошо, что ты меня просветила, – сказал Торопыга.
      – Это Хью Гордон устроил, – сказал Чили. – Он большой приятель Сэла, одного из владельцев, и Джеки, импресарио. Хью сейчас добывает новые ангажементы, и мы наняли автобус для гастрольного турне – для трехнедельных разъездов.
      – Какой автобус? – спросил Торопыга. Этот малыш начинал действовать на нервы.
      – Если я скажу марку автобуса, это что-нибудь изменит? – спросил Чили.
      – Если там будет туалет, то не изменит. Видишь ли, милый мой, я терпеть не могу автобусов без туалетов.
      – Мне понравилась ваша картина, знаете ли, – сказал Дейл. – «Поймать Лео» – так она называлась, да? Картина просто классная.
      Поблагодарив, Чили стал ждать, что еще скажет Дейл, но тот больше ничего не сказал, и в разговоре наступила пауза. Все еще не сводя глаз с Дейла, Чили думал, что бы такое сказать. Расспросить его об Остине? Но это почти как сравнивать погоду в Техасе и Калифорнии.
      В наступившей тишине Торопыга сказал:
      – Когда я искал работу, мне приходилось кататься на автобусе в Эль-Пасо, двести восемьдесят миль – не шутка. Однажды я выпил двойное пиво в «Дос Амигос» – и сразу на автобус. И посреди пустыни мне вдруг приспичило, здорово прихватило, дружище, можешь мне поверить. Отправляюсь к водителю и говорю: «Парень, мне пописать надо, останови автобус». Тот лезет в бутылку: «Что я, для каждого буду автобус останавливать?» «Ладно, говорю, тогда я в автобусе пописаю». Ну, он и остановил автобус. Я вылез и облил весь бок автобуса, стоя очень близко, так, что никто ничего не видел, облил – и обратно в автобус.
      – Когда мы ездили с концертами, – сказала Линда, – и выступали в таких местах, как Биг-Спринг или даже в районе Лаббока, Торопыге все время надо было останавливаться, чтобы пописать.
      – Да врет он, – сказал Дейл, – с автобуса-то он слез, только потом автобус ушел.
      – Это в другой раз было, – сказал Торопыга. – Я два часа пешком добирался до заправочной станции, а добравшись, спросил там у парня: «Какого черта, где я нахожусь?» Тот оторопел: «В Ван-Хорне, а ты где думал?»
      – Я помню водонапорную башню с надписью: «Ван-Хорн», но, по-моему, я там в жизни не останавливалась, – сказала Линда.
      Чили переводил взгляд с одного на другого.
      – Тот парень, наверное, в толк не мог взять, чего ты там делаешь, если даже не знаешь, где находишься, – сказал Дейл.
      Чили обратил взгляд на Торопыгу, но вместо него заговорила Линда:
      – Помнишь, как мы в Уинке все искали Роя Орбисона?
      – Как будто он там по улицам расхаживает, – сказал Дейл. – Да он давно туда и носа не кажет.
      – Уинк – родной город Роя Орбисона, – обращаясь к Чили, пояснила Линда. Чили кивнул.
      – С любопытными людьми знакомишься в автобусах, – заговорил Торопыга. – Спрашивают, куда едешь, и потом выкладывают тебе всю свою биографию. Встречал я и бродяг, людей, которым некуда деться, они садятся в автобус и едут куда ни попадя или ошиваются на автобусных станциях, пока их не выгонят взашей. Одна девушка так мне сказала: «Я с матерью живу, но мне уж невтерпеж, потому что мать моя – душевнобольная». Другая говорила, что пишет песни, ей семнадцать лет было, но с ней уже был младенец, негритенок, полукровка то есть. Я ей говорю: «Ну так спой для меня» – надо же было что-нибудь сказать. У нее оказался очень милый голосок. А спела она песню про то, как любит животных – глупее не придумаешь. Там говорилось про то, что и животные любят ее, ходят за ней по пятам, но мужики не дают ей прохода, и времени на животных у нее не остается. Весьма правдоподобно, потому что она была очень хорошенькой, но от нее несло как с помойки. Я ей говорю: «Пошла бы домой, помылась, ребенком бы занялась». А она говорит, что из-за цветного ребенка папа и мама ее из дома выгнали и даже видеть не хотят. Она в Эль-Пасо ехала учиться пению. У нее был план. Участвовать в конкурсах красоты, где она станет демонстрировать и свой талант исполнительницы собственных песен. Я сказал ей, что надеюсь увидеть ее на конкурсе на звание «мисс Америка». Но до этого еще далеко, а чем она собирается платить за уроки? – Торопыга осекся, глядя поверх головы Чили на кого-то в дверях.
      Оказывается, дверь приоткрыла Эди Афен.
      – Входите, познакомьтесь с моими мальчиками, – пригласила Линда.
      Но Эди даже не взглянула на нее – серьезная, взволнованная, она глядела только на Чили. Она сказала:
      – Пришел Син Рассел. Он угрожает Хью.
 
      Чили вошел в кабинет – пальто нараспашку, руки в карманах – и весело сказал:
      – Где тут Синклер Рассел? – отчего Син и четыре его рэпера, сгрудившиеся вокруг стола, как по команде повернули к нему головы – каменные лица за темными очками, головные платки и кепки надвинуты на лоб, шерстяные рубашки болтаются на плечах. У одного – распахнутый ворот и на футболке лицо Великого Б. И. Г. 'а. Другой стоит за столом возле Хью, держит раскрытым гроссбух, а у Хью прямо на лице написано страдание. Напротив, тоже через стол, сам Син – Чили слишком часто видел его фото, чтобы не узнать, – мужчина лет пятидесяти в кремового цвета анораке и шляпе в тон.
      Он сказал:
      – Так ты и есть Чили Палмер, киношник, да?
      Чили подошел к нему вплотную и, едва не наступая ему на носки ботинок и глядя прямо в глаза, сказал:
      – Я Чили Палмер, он же Эрнесто Палмеро, он же Чили Ростовщик, Чили Акула, он же – знаменитый Чили П. М. Ж.
      – Черт, – сказал Син Рассел. – Так ты, значит, знаменитость? А что такое П. М. Ж.?
      – Поцелуй меня в жопу! – гаркнул прямо ему в лицо Чили. – Так меня на улице прозвали! Чем могу служить?
      Син не ответил, но его озадаченный вид свидетельствовал о том, что он не знал, оскорбиться ему или нет.
      Поглядев на него, Чили надвинулся вперед на него еще сильнее.
      – Мы ведь встречались и раньше, не правда ли? Кажется, а Рикерсе, в зале суда?
      Мужчина прочухался и сказал:
      – В жизни не был в Рикерсе.
      – Ты в Ломпоке был, как я слышал, в окружной федеральной тюрьме, – сказал Чили, – там и с парнями этими сошелся и сколотил свою группу, да? Этих «Фанатов Роупа». И заделал новый стиль – этот ваш тюремный рэп, музыку арестантов, отбывающих срок.
      – Мы и там делали что хотели. Пели песни вроде «Сучки белого» или «Взять белого за жопу», – парировал ему Син. – Я пришел за своим гонораром.
      – Дай-ка мне сначала разобраться, – сказал Чили. – Так в Рикерсе ты не был?
      – Я уже сказал – не был.
      – А я в Ломпоке не был. Но мы оба знаем толк в торговле, верно? Если есть разные мнения, всегда можно договориться.
      – Тут важно только одно мнение, – сказал Син. – Мое.
      – Сколько, по-твоему, вы заработали?
      – Столько, сколько Томми говорил – миллион шестьсот.
      – Дам тебе три сотни «косых».
      – Ты хочешь сказать, что дашь на три сотни меньше?
      – Чего это мы разговариваем стоя? – сказал Чили. – Пройдем-ка лучше. – И он повел человека в анораке и шляпе к дивану с красной обивкой.
      Диван этот, как сказала Эди, Томми приобрел на распродаже.
      Как только они уселись, Чили предложил собеседнику сигару. Син взял сигару и прикусил ее зубами, намереваясь откусить кончик.
      – Погоди, – сказал Чили, вытаскивая ножик для обрезки сигар. Обрезав сигару прямо у того во рту, он вынул обрезанный кончик, предоставив Си-ну сжимать зубами остальное. Син изумленно глядел на него через очки, но помалкивал. Щелкнув спичкой о ноготь, Чили зажег ее и поднес к сигаре.
      – Пуф-пуф. Хорошо. Я тебе и еще дам. Это настоящие, гаванские. Сорокадолларовое курево, дружище! Ну, как тебе?
      Вынув изо рта сигару, Син оглядел ее, а Чили тем временем зажег сигару и себе, поглядывая на «Фанатов Роупа», уставившихся на него, – угрюмые лица, темные очки, широкие опущенные плечи.
      – Мне бы твою команду, – заметил Чили. – Не для рэпа, конечно. Я тут с одним делом разобраться не могу, Син. Вот проглядываешь счета Томми – и все ясно – страховки, деньги рекламным агентам, словом, обычные расходы. А потом смотришь его чековую книжку и видишь, что чеками и наличными он платил то, что можно назвать откатом, платил суммы, сопоставимые с обычными расходами. По словам Эди, тут не хватает примерно полумиллиона. – Повернувшись к маячившей в дверях и глядевшей на него с испугом Эди, он спросил: – Верно я говорю, полмиллиона в общей сложности он выплатил, так?
      Ничего не понимая, она тем не менее быстро подхватила его игру, ответив:
      – А может, и больше.
      – На прошлой неделе они приходили за очередным платежом. Томми сказал, что у него нет денег. Они прижали его, и Томми сторговался на трех сотнях «косых». А через два дня они его кокнули.
      Син Рассел поглядел на своих рэперов.
      – Слыхали? – И, уже обращаясь к Чили, сказал: – А кто это «они», о которых мы говорим?
      – Русские.
      Син затянулся сигарой.
      – Какие русские?
      – Просто русские. Парни с русскими фамилиями. Как тот, что был найден у меня в доме.
      – Это ты его пристрелил?
      Откинувшись, Чили выпустил изо рта струйку дыма.
      – Хочешь, чтобы я все тебе раздоложил в присутствии незнакомых мне людей?
      – Но ты намекаешь на вымогательство со стороны русских.
      – Признаюсь тебе как на духу, – сказал Чили, – Томми вел незаконную торговлю дисками. Он и студию-то завел главным образом для этого. Передирал хиты, самые забойные – Мадонну, Элтона Джонса, «Спайс герлс» – и продавал куда-нибудь в Южную Америку за бесценок. Загребал на этом дай бог как.
      Син Рассел глядел на него во все глаза.
      «Фанаты Роупа» глядели на него во все глаза. Хью Гордон глядел на него, приоткрыв рот, с выражением полного изумления. Чили обернулся к Эди.
      – Он их сбывал в основном в Южную Америку, так?
      – Ага, – сказала Эди, – в Южную Америку. Они набивали ими ворованные машины, и дружок Томми переправлял их туда.
      Красота. Вдова мошенника и сама не промах. Можно положиться.
      Никто не сказал ни слова, поэтому Чили продолжал:
      – Русские прознали про это, а кстати, они сами промышляют поставкой джипов «чероки» в Россию, почему Томми и вынужден был делиться с ними. Понимаешь, о чем я говорю? А обратиться в полицию он никак не мог.
      Чили видел, как Син мучительно соображает и ждет, когда может вклиниться, чтобы задать вопрос. Поняв, что вопрос готов вот-вот сорваться у того с языка, он не дал ему заговорить.
      – Знаю, что ты хочешь сказать. Спросить, каким образом он отражал эти свои доходы в бухгалтерских книгах. Ведь нельзя записывать большие суммы, не подвергая себя опасности со стороны фининспекции. Так знаешь, что он делал?