Бреандан балансировал на ступеньках приставной лестницы, пытаясь поставить пузатую банку с мазью обратно на верхнюю полку. Удержаться на шатающейся лестнице с тяжелой банкой в руках было непросто и требовало определенной концентрации. Бреандан оторвал руки от ступенек, чтобы водрузить банку на полку, как вдруг неожиданный толчок качнул лестницу. Как удар молнии, страх прошил его до кончиков пальцев. Он снова схватился за лестницу и негромко вскрикнул. Даже не глядя вниз, Бреандан понял, что это злая шутка Джона. Когда банка с мазью выскользнула у него из рук и с громким стуком вдребезги разбилась на деревянном полу, он едва удержался от грязного ругательства. Бреандан попытался нащупать опору, но было слишком поздно — лестница опрокинулась и увлекла его за собой. Он постарался правильно упасть, перекатившись по полу на спине, но при этом больно ударился об угол операционного стола. Кипя от гнева, он вскочил на ноги и бросился на злорадно ухмыляющегося подмастерья.
      — Проклятый выродок! — закричал он, одним ударом сбил Джона с ног, набросился на него и в слепом негодовании принялся бить его головой о деревянный пол.
      — Бреандан, хватит! Отпусти его! — Ален крепко схватил Бреандана за плечи и попытался оттащить от Джона, что ему удалось, правда, только со второй попытки.
      Испуганный Джон отполз подальше от Бреандана.
      — Он хотел меня убить! Мерзавец хотел проломить мне голову.
      — И поделом! — воскликнул Ален. — Ты с ума сошел, Джон? Он мог бы сломать себе шею.
      Выражение лица подмастерья говорило о том, что он бы ничуть не пожалел об этом.
      Ален пристально посмотрел на Бреандана, потиравшего руку:
      — Вы ранены?
      Ирландец покачал головой:
      — Не страшно. Пройдет.
      — Если хотите, можете на сегодня закончить, — предложил Ален. — Мне больше не понадобится ваша помощь. Увидимся завтра.
      Бреандан, не говоря ни слова, вышел из операционной и поднялся в мансарду, собираясь взять пистолет, который ему подарила Аморе и без которого он не выходил из дома. Идя по Ладгейт-хилл, он кипел от гнева и оскорбленной гордости. Если бы мастер Риджуэй его не удержал, он бы размозжил Джону голову, как спелый орех. Бреандан испугался, поняв, что не справляется с гневом. Он был беспомощен перед своей ранимостью и вспыльчивостью, они, как некая неуправляемая сила, определяли его поступки.
      Хотя наступила уже середина мая, иногда было еще по-настоящему холодно. Бреандан почувствовал, что замерзает. На нем не было жилета, только тонкая льняная рубашка. С тех пор как он жил у Аморе и нашел с ней счастье, он замечал в себе перемены. Он на все смотрел другими глазами, радовался красивым мелочам, которых раньше просто не замечал, и иначе, чем прежде, относился к своему телу. Во время службы в армии ежедневные лишения притупили все ощущения, его тело превратилось в послушное орудие, способное переносить боль, голод и холод. Ласки Аморе, сытная еда и мягкая постель снова наполнили жизнью окаменевшие нервы Бреандана. Он научился получать удовольствие от прикосновения нежных рук, теплой удобной кровати и чувства сытости. Но эта медаль имела и оборотную сторону. Раньше Бреандан просто не чувствовал ни холода, ни голода, а теперь все чаще замечал, когда ему было холодно, урчат живот или перехватывало горло от жажды. Он стал более чувствительным к лишениям, и это его беспокоило. Сладкая жизнь совершенно изнежила его. И если когда-нибудь ему снова придется соприкоснуться с жестокой реальностью, он не справится с ней и бесславно погибнет.
      Потирая плечи руками, чтобы немного согреться, Бреандан свернул на Стрэнд и пошел вдоль дворцов и садов знати, тянувшихся до самой Темзы. Дойдя до большого роскошного черно-белого фахверкового особняка, отписанного королем своей любовнице, ирландец остановился и задумался, прежде чем пройти ко входу для слуг. Леди Сент-Клер не только из-за короля старалась сохранить мезальянс в тайне. Она боялась скандала при дворе, который, несомненно, последовал бы за разоблачением и мог стоить ей королевский милости.
      Открывая дверь заднего входа, чтобы не привлекать внимания, Бреандан почувствовал некоторое раздражение. Он принял эти условия, но они уязвляли его самолюбие. Хоть он и спал с дочерью графа, но оставался лакеем, зависимым от благосклонности других. Он никогда не встанет на одну ступень с ней.
      Слуги в доме делали вид, что не обращают внимания на молчаливого новичка, но, поднимаясь на верхний этаж, ирландец слышал, как они перешептываются у него за спиной. Конечно, они все знали. В известном смысле господа зависели от своей челяди, от любопытных глаз слуг ничего нельзя было утаить.
      Перед будуаром рядом со спальней Бреандан помедлил. Аморе сидела перед горящим камином и расчесывала волосы. Рубашка, обшитая кружевами и душистыми рюшами, и пеньюар скрывали ее потерявшее формы тело и помогали забыть о предстоящих вскоре родах. Когда взгляд Аморе упал на неожиданного посетителя, лицо ее засветилось радостью.
      — Ты уже пришел? — воскликнула она и поспешила ему навстречу, однако из-за своего бремени не так легко, как ей бы хотелось.
      Бреандан молча смотрел на нее, не переставая удивляться, почему она так счастлива видеть его. Он никак не мог этого понять. Что он мог ей дать? Он не был особо умелым любовником, не обладал талантом остроумной беседы, ничего не понимал ни в литературе, ни в искусстве, не знал, какие пьесы идут в театре, и не разбирался в музыке. Аморе просила его рассказывать о родине и расспрашивала о прежней жизни. Но многие воспоминания о прошлом были так болезненны, что он отвечал отрывисто, а иногда вообще замолкал. И в какой-то момент Аморе перестала теребить его, смирившись с его молчанием. Но у Бреандана осталось чувство, что он ее обидел.
      Здороваясь с ним, Аморе положила ему руки на плечи. И хотя она совсем легонько сжала их, он вздрогнул от боли.
      — Что с тобой? — с беспокойством спросила она, пристально осматривая его с ног до головы.
      — Ничего. Во время работы я вывихнул руку.
      — Дай посмотреть. Пожалуйста!
      Она уговаривала его до тех пор, пока он не уступил. Аморе сняла с него рубашку. Кожа на левой руке была содрана, локоть и запястье опухли.
      Вздохнув с упреком, Аморе повела Бреандана в спальню и сделала ему холодный компресс.
      — Как это случилось? — спросила она.
      Бреандан отвернулся:
      — Я упал с лестницы.
      — Но кто-то тебе помог. Опять этот подмастерье-бездельник, с которым ты спал в одной комнате?
      Глаза Бреандана потемнели.
      — Он никогда больше не посмеет подойти ко мне.
      Он замолчал, а Аморе не настаивала.
      — Ты, должно быть, голоден, — сказала она. — Я велю принести нам что-нибудь поесть.
      Она хотела было подняться с кровати и позвать камеристку, но Бреандан удержал ее:
      — Нет, останься. Я не хочу есть. Я только хочу побыть с тобой.
      Он наклонился к ней и горячо поцеловал. С тех пор как ее беременность стала заметной, он не решался приближаться к ней, боясь сделать больно ей или ребенку. Но Аморе во время своего пребывания при двух распущенных христианских дворах научилась доставлять удовольствие мужчине другими способами.
      Когда они лежали в постели, прижавшись друг к другу, послышалось легкое поскребывание в дверь. Вошла камеристка, в волнении даже забыв присесть:
      — Миледи, простите, что помешала. Только что подъехал король.
      Аморе испуганно вскочила.
      — Пожалуйста, пройди в соседнюю комнату, — попросила она Бреандана. — Он приехал только справиться о моем здоровье и наверняка пробудет недолго.
      Молодой человек молча подчинился, собрал свою одежду и исчез в будуаре. Но дверь закрыл неплотно, оставив щель, чтобы слышать разговор.
      Камеристка несколькими движениями привела в порядок постель и взбила подушки. Аморе примет короля лежа. В ее положении это будет естественно.
      Хофмейстер ввел его величество без предупреждения. Это был неофициальный визит.
      Бреандан с интересом разглядывал в щель высокого мужчину, сердечно поздоровавшегося со своей любовницей. Несмотря на простой темный камзол, из-под которого виднелись тонкое белье и кружева рубашки, он выглядел весьма импозантно. Длинные черные локоны обрамляли резкие черты его смуглого лица, сразу же внушавшего симпатию.
      — Как вы себя чувствуете, мой любезный друг? — спросил Карл, сев в кресло возле кровати.
      — Не могу пожаловаться. Меня уверяют, будто все идет нормально, — ответила Аморе.
      — Под «уверяют» вы подразумеваете вашего иезуита, полагаю. Я знаю, что он изучал медицину, но смыслит ли он что-нибудь в женских делах?
      — Я думаю, вряд ли найдется что-нибудь, в чем он не смыслит, сир. И очень переживает, если не может разгадать какой-нибудь загадки. Как эти убийства крупных юристов вашего королевства.
      — Да, это очень тревожно, — вздохнул Карл. — Судьи очень обеспокоены, и кто может поставить им это в упрек? Их уже сопровождает охрана, большая, чем у короля. Еще одно убийство поставит под угрозу безопасность и порядок в стране, особенно сейчас, когда мы находимся в состоянии войны с Голландией, а в городе все больше случаев чумы.
      — Дайте патеру Блэкшо еще немного времени, сир. Он наверняка разоблачит убийцу.
      Король немного помолчал и сменил тему. В его голосе слышалась некоторая обида.
      — Мадам, я всегда доверял вам. И полагал, что вы также доверяете мне, тем более я всегда предоставлял вам определенную свободу. Почему же теперь я должен узнавать от Бекингема, что вы завели себе любовника?
      Аморе побледнела. Конечно, наивно было думать, что такую тайну удастся сохранить надолго. Она не знала, что сказать. Король обиделся, как маленький мальчик. Любые ее объяснения причинили бы ему боль. И она молчала.
      Карл в раздражении встал и принялся ходить взад-вперед по спальне. И тут она вспомнила о Бреандане.
      — Разве я не говорил всего несколько месяцев назад, что позволяю вам вступить в брак? — воскликнул он. — Почему вы тогда же не открылись мне?
      — Потому что тогда у меня еще не было любовника, — оправдывалась Аморе.
      — Кто он? Кто из моих придворных обошел меня?
      — Сир, это не придворный. Это простой человек без титула и состояния. Я хранила в тайне свою любовь, так как хотела оградить его от злобных придворных интриг и не желала расстраивать вас.
      Карл остановился и пристально посмотрел на нее:
      — Вы прекрасно знаете, что скажут — ребенок, которого вы носите, не от меня, а от него, и я сделаюсь посмешищем, если признаю его.
      — Сир, я клянусь вам, это ваш ребенок!
      — Ну хорошо, я в этом не сомневаюсь, но другие засомневаются. Вы поставили меня в ужасное положение, моя сладкая Аморе.
      Но раздражение его унялось. Теперь, когда Карл знал, что его тайно обманывал не придворный, не человек, каждый день злорадно улыбавшийся ему в спину и тайно радовавшийся тому, что наставил его величеству рога, эта мысль стала для него не такой несносной. В принципе он даже понимал — его любовница, окруженная развратными придворными, для разнообразия захотела приблизить к себе неиспорченного человека. Что ж, это его вина, он забросил ее, месяцами не сводя глаз с Франс Стюарт. Несколько примиренный, Карл снова сел в кресло возле кровати. Только он хотел заговорить с Аморе, как легкий шум заставил его обернуться. Его взгляд упал на приоткрытую дверь, ведущую в соседний будуар, и он сразу все понял. Они были не одни. Его соперник находился здесь, за дверью. Невольно в Карле вспыхнули раздражение, ревность и некоторая злость. Он встал, взял руку Аморе и галантно поцеловал ее.
      — Я прощу вам измену, мадам, если вы пообещаете вашему суверену вернуться ко двору, как только родится ребенок, — сказал он тоном, не терпящим возражений.
      И тут словно вожжа попала ему под хвост. Зная, что за ним наблюдает соперник, король склонился над своей любовницей, властно поцеловал ее в губы и продел руку между рюшами рубашки к налившейся груди.
      Бреандан за дверью резко отвернулся и закрыл глаза. Гнев и боль перехватили ему дыхание, он должен был призвать все свои силы, чтобы не ворваться в спальню и не броситься между королем и Аморе. Каким нужно было быть идиотом, чтобы думать, что обладаешь женщиной, которая никому не принадлежала и которую никто не мог удержать. Она лишь мираж, мерцающий огонек, идя на который ты оказывался в болоте. Огонек исчезал, и ты оставался один.
      Бреандан не заметил, как король ушел. Он сидел за дверью на полу, закрыв лицо руками, его мучило непреодолимое желание вырваться из ловушки, в которую он угодил.

      Остаток вечера Бреандан был молчаливее, чем обычно. Аморе тщетно тормошила его. На следующее утро он проснулся рано и посмотрел на спящую рядом с ним женщину. Беременность придавала ей что-то уютное, домашнее и будила в нем безрассудное желание создать с ней семью. Но видимость была обманчива. Когда родится ребенок, она опять станет тем, чем была — придворной дамой, одной из любовниц короля, потаскухой... Роман с ним, неотесанным увальнем, был для нее только развлечением. Король потребовал, чтобы она вернулась ко двору, и она вернется. Но для него при дворе не было места.
      Стараясь не шуметь, Бреандан спустился с кровати и тихо оделся. Аморе почувствовала, что его нет рядом, и открыла глаза.
      — Уже пора? — сонно спросила она.
      — Да, скоро откроют городские ворота.
      — Почему ты всегда так рано уходишь?
      — Я нужен мастеру Риджуэю в цирюльне.
      Аморе с трудом села в кровати и пристально посмотрела на него:
      — Почему ты не скажешь, что тебя гнетет?
      — Ничего, — солгал он. — Спи. Тебе нужен покой.
      На прощание он поцеловал ее в лоб, чего раньше никогда не делал, и ушел.
      На улице перед домом все было тихо. Только начало светать. Не смотря по сторонам, Бреандан быстро пошел по Стрэнду, погруженный в свои мысли, сердце его было исполнено горечи. Сзади послышался конский топот, но он не обратил на него внимания, даже когда лошадь замедлила шаг. Бреандан поднял глаза, только услышав язвительные слова:
      — Смотрите-ка, ирландский висельник. Вот как снова можно встретиться. Да, ты здорово развернулся. Мелкий воришка наставляет рога королю Англии, вот ведь незадача.
      На лошади сидел не кто иной, как сэр Джон Дин.
      Бешеный гнев, ослепивший Бреандана, постепенно прошел и позволил ему мыслить ясно. Он не думая шел по Стрэнду, как ходил каждое утро. Вдруг резкая боль в левом плече прорезала сознание. Он увидел, как рукав рубашки окрашивается кровью. Стиснув зубы, Бреандан положил правую руку на рану, не замедляя шага, и чуть было не столкнулся с сонным ночным сторожем, стоявшим на улице, опершись на свою алебарду.
      — Эй, сэр, все в порядке? Кажется, вы ранены! — крикнул вслед ему сторож.
      — Ничего страшного. Я сам справлюсь, — не останавливаясь, сказал Бреандан.
      Он хотел как можно скорее уйти отсюда.
      Когда ирландец подходил к городским стенам, стража только-только отперла Ладгейт. Незаметно он проскользнул в ворота и оставшуюся часть пути до цирюльни проделал бегом. Все еще спали. Бреандан тихонько прошел на кухню и с помощью насоса, в который вода поступала из цистерны, наполнил ведро. Затем снял испачканную рубашку, промыл рану на руке и, как мог, застирал испачканную одежду. Повесив ее в саду за домом сушиться и кое-как перевязав руку, ирландец поднялся в каморку и надел чистую рубашку. Джон еще крепко спал. Спускаясь вниз, Бреандан наткнулся на иезуита, шедшего за водой для умывания.
      — А, вы уже пришли, сын мой. С вами все в порядке? — спросил Иеремия. — Я слышал, что вчера, упав с лестницы, вы поранили руку. Я бы хотел ее осмотреть.
      Но молодой человек увернулся от этой опасности и отрицательно покачал головой:
      — Не нужно, патер. Все нормально.
      Иеремия понял, что он говорит неправду.
 
      — Милорд, произошло очередное убийство! — прокричал задыхающийся Мэлори, влетев в кабинет Трелонея.
      Прежде чем говорить дальше, ему нужно было отдышаться, так как, услышав новость, он пробежал всю Ченсери-лейн.
      — Кто на сей раз? — в большой тревоге спросит сэр Орландо.
      — Городской советник Дин.
      — Сэр Джон Дин?
      — Да, его труп нашли на заднем дворе на Стрэнде, из тела торчала его собственная шпага. Слуга соседнего дома незадолго до того слышал ссору. А ночной сторож вспомнил, что примерно в то же время видел темноволосого молодого человека с раненой рукой. Он клянется, что это был ирландец.
      — Ирландец? Боже милостивый! Прикажи кучеру немедленно запрягать. Быстрее, Мэлори, нельзя терять времени.
 
      Не так давно Иеремия, когда у него выпадала для этого возможность, начал обучать Бреандана латыни. А поскольку сегодня после обеда ему никуда не нужно было идти, он предложил ирландцу продолжить занятия, но быстро убедился в том, что подозревал уже целое утро: Бреандан не мог сосредоточиться, его что-то мучило, но он отказывался отвечать па вопросы священника. Сначала Иеремия решил, что возлюбленные поссорились, но затем заметил на правом запястье Бреандана ссадины. Значит, он с кем-то подрался.
      Иезуит глубоко вздохнул. Он так старался образумить горячего юношу, укрепить его веру в себя, отучить взрываться по мелочам. Однако, судя по всему, Бреандан по-прежнему улаживал свои проблемы с помощью кулаков.
      Иеремия решил раньше времени закончить бессмысленный урок, и тут в цирюльне раздался шум — грохот осколков, треск дерева. Скорее всего кто-то ворвался в дом, чуть не сорвав дверь с петель. Иеремия еще испуганно прислушивался, а Бреандан уже выбегал из комнаты. Он сразу же понял, что это по его душу.
      Предчувствуя недоброе, иезуит попытался остановить его, но, дойдя до двери, увидел, как трое сильных мужчин с мрачными физиономиями уже гнались по лестнице за Бреанданом. Тот влетел в мансарду, собираясь оттуда выбраться на крышу, но они догнали его и грубо оттащили назад. Ирландец очень ловко уклонялся от кулаков, но комната была слишком маленькой и он не мог отбросить всех троих. Один из них схватил его. Бреандан, ругаясь, рванулся к двери, чтобы выскочить на лестницу. Один из нападавших удержал егоза одежду, и оба покатились вниз по лестнице. Бреандану удалось освободиться. Со стоном он поднялся и побежал вверх по лестнице, едва опережая двух других.
      Иеремия с ужасом видел, как они догнали ирландца и ударили его так, что он упал на ступени. На сей раз Бреандану не удалось быстро подняться. Не мешкая, нападавшие схватили его за руки и поволокли вниз. Но он не собирался сдаваться без сопротивления. В операционной ирландец бешено отбивался. С руганью нападавшие навалились на него и принялись безжалостно избивать.
      Забыв о себе, Иеремия бросился между ними.
      — Перестаньте! Вы убьете его.
      Он попытался отогнать их от Бреандана, но один из мужчин со всей силы ударил его локтем в лицо, даже не обернувшись. Удар свалил Иеремию на пол, у него потемнело в глазах. Словно в тумане он видел, как вошли еще несколько человек. Властный грозный голос прогремел:
      — Немедленно оставьте этого человека! Иначе вы все будете арестованы!
      Но те, к кому были обращены эти слова, отошли от ирландца, только когда к ним угрожающе приблизились двое вновь прибывших.
      Постепенно темная пелена перед глазами у Иеремии рассеялась, и он узнал в одном из вошедших сэра Орландо Трелонея. Судья подошел к нему и помог подняться.
      — Вы ранены?
      Иезуит провел рукой по лицу, оно болело, во рту стоял вкус крови.
      — Не страшно, — сказал он. — Спасибо, что пришли, сэр. Иначе бы они его точно убили.
      — Я пришел защитить вас, а не его, — холодно заметил сэр Орландо. — Ваш подопечный — убийца.
      — Эта свинья убила сэра Джона, — вмешался один из нападавших, которого Иеремия впопыхах не заметил. Им сказался Томас Мастерс, друг Дина. — Я только воспользовался правом любого порядочного гражданина арестовать бродягу и позаботиться о том, чтобы его повесили за злодейство.
      — Ваши слуги чуть было не убили обвиняемого, — набросился Трелоней на возбужденного купца. — Кроме того, вы преступно вломились в чужой дом, не подумав взять у магистрата ордер на арест.
      Иеремия с тревогой склонился над Бреанданом, который все еще лежал на полу. Из раны на виске сочилась кровь. В поисках помощи иезуит обернулся к двери, но Ален, вместе с Джоном отправившийся к больному, еще не вернулся, а Тим от страха, вероятно, куда-нибудь спрятался. Не обращая ни на кого внимания, Иеремия помог Бреандану подняться. Он еще не осознал смысла слов Трелонея. Ирландец совершил убийство? И убитым был сэр Джон Дин, городской советник, из-за которого невиновного тогда публично высекли? Все это было настолько очевидно, что Иеремии стало дурно.
      Бреандану было так плохо, что он оперся на иезуита, и тот отвел его в заднюю часть операционной перевязать раны. А сэр Орландо продолжал пререкаться с Мастерсом.
      — Я привел с собой сэра Генри Краудера. Будучи мировым судьей этого округа, он имеет полномочия арестовать обвиняемого, — гремел Трелоней. — И если вы немедленно не уйдете, я позабочусь о том, чтобы констебль и охранники арестовали вас за вторжение в чужой дом.
      Он указал на троих стражей порядка, пришедших вместе с ним и сэром Генри Краудером. Томас Мастерс и его слуги, ворча, удалились. Сэр Орландо подошел к священнику, бережно накладывавшему Бреандану повязку.
      — Мне очень жаль, доктор, но констебль должен взять его.
      — Куда его поведут?
      — В Ньюгейт, где он останется до следующего судебного заседания.
      Иеремия пристально посмотрел на Бреандана. Тому стало чуть лучше, взгляд его прояснился. Но, встретившись глазами с иезуитом, он опустил голову. У Иеремии больно перехватило горло. Обратившись к судье, он с усилием спросил:
      — Откуда вам известно, что убийца именно он?
      — Ночной сторож видел, как молодой ирландец уходил с места преступления с поврежденной рукой.
      Иеремия опять перевел взгляд на Бреандана, но тот молчал. Уже зная, что он увидит, иезуит спустил рубашку с его левого плеча и вздохнул, заметив повязку. Он не знал, что и думать. Казалось, все логично. Возвращаясь утром, Бреандан встретил советника, ненавидеть которого у него были все основания, и в припадке гнева убил его. Даже если преступление не было умышленным, маячила виселица. Почему этот дурачок молчит? Почему не оправдывается? Почему сидит как виноватый, которому все равно, повесят его или нет?
      Подошел охранник с веревкой, чтобы связать арестованному руки.
      — Подождите минуту, — попросил Иеремия и принес кошелек, который вручил Бреандану. — Этого пока хватит, а потом я принесу вам больше. Я приду в тюрьму, как только смогу. Не теряйте мужества, сын мой. Я сделаю все, чтобы вам помочь.
      Но в ответном взгляде Бреандана он прочитал полную безнадежность. Перед ним сидел сломленный человек. И больше всего его пугало то, что он не знал почему.

      — Не надейтесь понапрасну, — предупредил сэр Орландо. — Дело абсолютно ясное.
      — Это действительно он? — недоверчиво спросил Иеремия.
      — Нет никаких сомнений в том, что Дина убил ирландец. Его видели недалеко от того места, где был обнаружен труп.
      — То, что он там был, еще не доказывает, что он совершил убийство. Вы сами говорили, очевидное — еще не всегда правда. Помните?
      — Да, когда просил вас консультировать меня в трудных ситуациях. Но в случае, который я вам привел тогда, обстоятельства были иные. Доказательств было мало. Обвиняемого хотя и видели последним с девушкой, но их ничто не связывало. Они даже не были знакомы. Макмагон же имел убедительный мотив желать смерти Дину.
      Иеремия налил немного воды в миску и осторожно смыл с лица кровь. У него треснула верхняя губа и начинала опухать правая щека, но по крайней мере не был сломан нос.
      — Мне жаль, что я не мог прийти раньше, — сокрушенно сказал сэр Орландо, — но во избежание неприятностей я решил захватить с собой мирового судью.
      — Вы действительно пришли из-за меня? — улыбнулся Иеремия.
      — Я только хотел удостовериться, что с вами ничего не случилось, патер. Я с самого начала предупреждал вас — не стоит брать в дом бродягу-ирландца.
      — Вы предубеждены против Мак-Матуны.
      — Может быть. Но вы, мне кажется, тоже. И только потому, что парень придерживается вашей религии.
      — Милорд, вы всегда лестно отзывались о моем уме. Поэтому вы простите мне, если я позволю себе составить собственное мнение о том, что произошло. Но для этого мне понадобится ваша помощь. Мне необходимо побывать на месте происшествия и осмотреть тело.
      — Ну что ж... — Трелоней колебался.
      — У вас сейчас есть время? Мы могли бы поехать туда. А вы расскажете мне по дороге, что вам известно об убийстве.
      Для судьи такой поворот дела оказался слишком неожиданным, он не успел возразить. Скоро они уже тряслись в его экипаже, проехали Ладгейт, свернули на Флит-стрит, затем на Стрэнд. Перед узким проездом между двумя домами карета остановилась. Шумная толпа зевак собралась на улице и пыталась пробраться мимо охранников на задний двор. Иеремия и сэр Орландо энергично продирались между ними. Один из охранников узнал судью и подозвал своего начальника, констебля округа.
      — Ах, милорд, вы, наверно, хотите осмотреть место убийства, — сказал он и длинным жезлом пригласил их пройти. — Пойдемте, я покажу вам его.
      Задний двор походил скорее на пустырь. Несколько старых фахверковых домов окружали земляную площадку, на которой кое-где пробивалась скудная трава.
      — Вот здесь он лежал, — объяснил констебль, указав на землю.
      — В каком положении? — спросил Иеремия, опустившись на колени и осматривая большое пятно засохшей крови.
      — На животе. Шпага буквально пригвоздила его к земле.
      Иеремия с интересом поднял голову:
      — Его ударили сзади?
      — Да, шпага вошла в спину и вышла спереди. Нам пришлось вытащить ее, только тогда мы смогли перевернуть тело.
      — Очень интересно, — пробормотал про себя Иеремия. Тяжесть у него на сердце постепенно уступала место слабой надежде. Исполнившись новых сил, он вскочил на ноги. — У вас есть свидетели драки? — обратился он к констеблю.
      — Да, слуга из дома по левой стороне. Он говорит, что не мог спать и, услышав шум, выглянул из окна.
      — Можно с ним поговорить?
      — Я пошлю за ним моего человека.
      В ожидании слуги Иеремия с напряженным лицом ходил по двору, осматривал землю и стены домов. Казалось, ничто не могло ускользнуть от его пристального взгляда. Трелоней с восхищением наблюдал за ним. Он заметил перемену в поведении священника и спрашивал себя, что ее вызвало. Его нежелание расследовать ясный для него случай перерастало в горячий интерес.
      Когда появился слуга, Иеремия велел ему рассказать все, что он видел и слышал, ничего не пропуская.
      — Моя комната выходит сюда, на двор, — начал лакей. — Я проснулся рано, у меня болел зуб. Сначала я слышал только сердитые голоса. Я выглянул из окна и увидел у прохода двух мужчин. Один был верхом. Они ссорились, потом другой, пеший, громко закричал, схватил всадника за руку и стащил его с лошади, поволок сюда, во двор, и заставил драться. Всадник схватился за шпагу, а другой, сколько я мог видеть, был без оружия. Во время драки они передвинулись в тот угол двора, который мне не видно из комнаты. Скоро все стихло. Безоружный человек вышел со двора и исчез. Вот и все.
      — Ты слышал, о чем они говорили? — спросил Иеремия.
      — Немного. Пожилой мужчина, бывший верхом, говорил слишком тихо. Но он, наверно, очень обидел другого, так как тот вдруг вышел из себя и начал осыпать всадника страшными ругательствами. Стащив его с лошади, он потребовал, чтобы тот с ним дрался.
      — Ты можешь припомнить еще что-нибудь необычное?
      — Ну, коли вы спрашиваете, — задумался слуга. — Странно, что молодой не схватился за пистолет, когда другой вытащил шпагу.
      — У молодого был пистолет? — с удивлением спросил Трелоней. — Разве ты не сказал только что, что он был без оружия?
      — Я хотел сказать, у него не было оружия в руках.
      — И с такого расстояния ты мог разглядеть, что у него при себе был пистолет?
      — Да, он висел у него на поясе, но он им не воспользовался. Потом тоже нет, даже когда я уже ничего не видел, я бы услышал выстрел.
      Иеремия поблагодарил его и обратился к констеблю:
      — Где тело? Я бы хотел его осмотреть.
      — На той стороне улицы, в таверне. Мы перенесли его туда до прихода инспектора, который определит причину смерти.
      Трелонею ничего не оставалось, как последовать за священником, который быстро направился в указанную пивную. Там они встретили Эдмунда Берри Годфри, который как мировой судья Вестминстера прибыл на место преступления.
      — Сэр Орландо? Вас тоже интересует убийство? — удивленно спросил Годфри.
      — Чисто личный интерес, — уклончиво ответил Трелоней. — Я уже представлял вам моего ученого друга. Он бы очень хотел осмотреть тело.