Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Королевский судья

ModernLib.Net / Детективы / Лессманн Сандра / Королевский судья - Чтение (стр. 4)
Автор: Лессманн Сандра
Жанр: Детективы

 

 


      Ален предпочитал ее всем другим женщинам, с которыми водил шашни. Незамужние девушки больше всего боялись забеременеть и в лучшем случае позволяли ему шарить под юбками. Гвинет же, как жена аптекаря, имела в своем арсенале особые средства. Он точно не знал, как она это делает, видел только, что она пользуется губкой, смоченной в лимонном соке. Но в принципе ему это было все равно.
      В этот вечер, однако, их неожиданно прервали. Ален услышал голос Джона из приемной. Предупреждая хозяина, он громко сказал:
      — Добрый вечер, мистер Фоконе. Вы сегодня пораньше.
      Ален замер, тихо выругался и неохотно отодвинулся от Гвинет, с удивлением поднявшей голову:
      — Что случилось?
      — Мой друг вернулся раньше, чем я ожидал. А у него строгие моральные принципы.
      — Что, твой друг — один из этих пуритан-фанатиков?
      Ален принужденно улыбнулся, не желая выдавать, что Иеремия — католический священник.
      — Быстрее, одевайся, — торопил он ее, натягивая штаны.
      Спускаясь вниз по лестнице, он второпях оправлял рубашку. В спешке он не заметил Иеремии, поднимавшегося на второй этаж, и столкнулся с ним.
      — А, Ален, вот и вы.
      Хирург попытался скрыть свое смущение, обернувшись к мистрис Блаундель и представив их друг другу. Иеремия весело переводил взгляд с одного на другого. Он быстро понял, что связывает Алена и жену аптекаря. Сдерживая улыбку, он вежливо сказал:
      — Для меня большая честь, мистрис Блаундель.
      — Я покупаю травы и другие ингредиенты у ее мужа, — объяснил Ален. — Его аптека в двух шагах.
      Гвинет хотела было попрощаться, но Иеремия остановил ее.
      — Ваш супруг несколько недель назад делал лекарство для барона Пеккема, не так ли?
      — Да, именно так. Несчастный барон! Был такой уважаемый судья.
      — Возможно ли, что кто-то подмешал в лекарство белый мышьяк? Может быть, какой-нибудь покупатель?
      — Не думаю, сэр, — покачала головой Гвинет. — Мой муж изготовил лекарство сразу же, как только посыльный принес рецепт от доктора Уэлли. Оно не оставалось без присмотра. В лавке постоянно кто-то был — либо мой супруг, либо подмастерье, либо ученики, либо я.
      — Кто относил лекарство в дом барона?
      — Я сама. Я часто занимаюсь этим, когда много дел.
      — И в пути вы не упускали его из виду?
      — Нет.
      — Никто не пытался заговорить с вами или отвлечь? Пожалуйста, подумайте.
      — Уверяю вас, никто не мог приблизиться к лекарству, я бы это заметила.
      — Вы умная женщина, мистрис Блаундель. Раз вы так говорите, мне приходится вам верить, — вздохнув, произнес Иеремия.
      Когда аптекарша вышла, Ален прошел за своим другом в спальню, которую предоставил ему после переезда. Она выходила на улицу и находилась непосредственно над его комнатой. Будучи холостяком, он не страдал от недостатка места. Джон, подмастерье, и горничная Сьюзан жили под крышей, ученик Тим спал в операционной, а вдова мистрис Брустер, служившая у Алена экономкой, занимала комнатку на третьем этаже.
      Иеремия хранил свои немногочисленные вещи в сундуке. Его книги лежали стопкой на книжной полке, которую Ален заказал для него столяру как подарок к новоселью. В комнате еще стояли стол, стул, табурет и кровать с балдахином, занавеси которого на день закидывались на столбы. Для умывания служили кувшин и миска из цинка. Камин не имел никаких украшений, колосник был из простого железа. Стол с витыми ножками, за которым Иеремия работал, служил ему также алтарем. Время от времени здесь для богослужений собирались его прихожане-католики.
      Иеремия ясно изложил Алену последствия, которые может иметь его приглашение. Поселить в своем доме римского священника означало нарушить целый ряд законов, которые хотя и не соблюдались, не были отменены. В любой момент их можно было вспомнить. А за укрывательство католического священника полагалась смертная казнь.
      Но Ален был так же оптимистичен, как и Иеремия. Он не верил, что король, стремившийся ввести свободу совести, позволит ревнителям веры зайти так далеко.
      И очень скоро он уже радовался тем немногим католикам, что приходили в его дом, мирно молились, а затем обычно оставались поболтать. Ведь, кроме всего прочего, Ален без усилий получал новых клиентов.
      — Вы были у судьи? — спросил цирюльник, наблюдая, как Иеремия убирает в сундук святыни, необходимые ему для последнего причастия. Только что умер один из его прихожан.
      — Да, он поправляется, и ему больше не нужен мой уход. Вы посмотрите за ним еще несколько дней вместо меня, Ален? Так ему будет приятнее.
      Лицо Алена посерьезнело.
      — Вы что, сказали ему правду?
      — Мне пришлось. Он доверился мне. Я не мог больше водить его за нос.
      — Ваше понятие о чести когда-нибудь доведет вас до виселицы. Судья может доставить вам огромные неприятности, вы же знаете!
      — Вы полагаете, он это сделает?
      Ален колебался:
      — Нет... нет, в принципе нет.
      — Думаю, он не станет себя затруднять, — ободряюще сказал Иеремия. — Кстати, я был бы вам признателен, если бы вы завтра сходили со мной в Ньюгейт.
      — Вы тем не менее хотите продолжить расследование?
      — Непременно! Пока убийца не найден, существует опасность, что он нападет снова. А если его нападение увенчается успехом, Трелонея, как еретика, ожидает вечное проклятие. От этого я и хочу попытаться его оградить.

Глава десятая

      Ворота Ньюгейта находились всего в нескольких улицах от Патерностер-роу. Они перекинулись через Ньюгейт-стрит и были прорублены в старой городской стене. В прежние времена на воротах стояла опускная решетка на случай опасности. Шестиугольные башни по обе стороны и венец из зубцов делали их похожими на неприступную крепость. Стены, выложенные массивными каменными квадратами, почернели от угольного дыма.
      Ворота использовали в качестве тюрьмы уже в Средние века. В отличие от других тюрем, где сидели в основном должники, в Ньюгейт помещали воров и убийц. Он находился в ведении шерифов Лондона и Мидлсекса, назначавших надзирателей, и считался самой страшной темницей. Уже одно название тюрьмы внушало ужас. В народе ее сравнивали с пастью дьявола.
      Тошнотворный запах проникал через толстые стены и в теплое время года отравлял всю округу. Перед тюрьмой стоял позорный столб, сегодня, правда, пустовавший. Когда Иеремия и Ален проходили в ворота, служители как раз сгружали на телегу тела заключенных, умерших от тюремного тифа и других болезней, чтобы сбросить их в общую могилу на кладбище при церкви Крис-Черч.
      Ньюгейт был поделен на две части. «Народная сторона» находилась в северной части ворот, где сидели бедные заключенные. В южной, «господской», стороне томились зажиточные преступники, имевшие достаточно денег, чтобы выкупить себе некоторые послабления.
      Здесь нужно было платить за каждое удобство, как на постоялом дворе. Кровать стоила два шиллинга и шесть пенсов в неделю, чистые простыни еще два шиллинга. От каждого вновь прибывшего тюремщики требовали мзду. Без поддержки друзей и родных самых бедных заключенных ожидала голодная смерть, даже воды и хлеба не допроситься было без денег. Тот, у кого не было друзей, зависел от людского милосердия. Те же, что побогаче, могли играть, пировать, заказывать блюда в таверне, роскошествовать в своей камере или за один шиллинг поразвлечься с девицей. Надзиратель тюрьмы, купивший свое место за большие деньги, хотел не только покрыть расходы, но и получить прибыль. И пытался выдавить из арестантов последнее пенни.
      Ален первый раз был в Ньюгейте. От ударившего в нос зловония ему стало так плохо, что он закрыл лицо носовым платком. Здесь не было ни воды для умывания, ни туалета, только ночные горшки, которые выливали по утрам. У Алена мурашки побежали по телу, еще хуже ему стало, когда он услышал ужасный шум. В тюрьме было набито почти триста человек, хотя она была рассчитана на сто пятьдесят. Но источником жутких звуков были не огрубевшие голоса арестантов, а железные цепи, которые они при ходьбе волочили по каменному полу, так как каждое утро двери камер отпирали и заключенные могли свободно передвигаться по тюрьме.
      Воздух был пропитан табачным дымом, пеленами висевшим под потолком. Заключенные беспрерывно курили, пытаясь тем самым защититься от болезней. Через маленькие зарешеченные окна не проникал ни свежий воздух, ни свет, так что факелы и светильники горели целый день. Арестантам приходилось платить и за них.
      Иеремия провел своего друга на второй этаж «господской стороны», где более состоятельные заключенные жили в относительном комфорте. На первом этаже находилась таверна, где можно было заказать блюда и напитки, а наверху располагалась часовня для арестантов.
      В камере некоего католика, которую тот, правда, делил с другими заключенными, но где все же стояли стол и стулья, Иеремия регулярно служил мессу.
      — Сколько вы платите за камеру? — с интересом спросил Ален.
      — Три фунта шесть шиллингов и восемь пенсов в неделю. Камера, выходящая на внутренний двор, лучшая в Ньюгейте, стоит до тридцати гиней, — ответил торговец, сидевший за долги.
      В данном случае арест служил не наказанием, а лишь предупредительной мерой, чтобы должник не сбежал. Он выйдет на свободу, только расплатившись со всеми кредиторами. Последние прекрасно понимали, что в тюрьме у него нет возможности заработать необходимые деньги. Но считалось, что должника должны выкупить друзья или родные, а до тех пор торговец тратил свои последние гроши на более-менее пристойную камеру.
      Его жена привела в тюрьму на мессу детей. Иногда семья оставалась на ночь. В Ньюгейте за небольшую мзду можно было купить практически любую поблажку.
      Католики растворились среди других заключенных, и Иеремия принял исповеди и отслужил мессу. Затем алтарь снова превратился в обычный стол, а серебряный подсвечник, чашу и блюдо для облаток убрали обратно в камин. Раньше святыни прятали потому, что иметь их в Англии было запрещено, но теперь надзиратель за взятку был готов терпеть «папистский» ритуал и их убирали просто от воров.
      Положив алтарный камень и распятие в сумку, Иеремия твердым голосом спросил у собравшихся:
      — Я ищу человека по имени Макмагон. Кто-нибудь знает, где его найти?
      — Мне кажется, я знаю, кого вы имеете в виду, патер, — сказала одна женщина. — Молодой ирландец, которого привели на Вознесение.
      — Да, ненормальный ирландец! — вспомнил другой. — Бушевал как сумасшедший, когда надсмотрщики обыскивали его, думая поживиться. Ничего не обнаружив, его передали другим заключенным. Те еще хуже тюремщиков. Вы ведь знаете, патер, что бывает с новичками, которые не могут давать взятки. Они набросились на него, сорвали всю одежду и вломили ему по первое число. Все думали, это его несколько отрезвит, но не тут-то было! Через два дня он набросился на тюремщика и вцепился ему в горло, даром что был в кандалах. Если бы не другие заключенные, тот бы испустил дух. Можете себе представить, что было потом. Надзиратели избили его и бросили в самую темную дыру. Если он еще не подох, вы найдете его там.
      Иеремия повел Алена на другую сторону Ньюгейта, где содержались заключенные, которые не могли позволить себе никаких удовольствий. Как правило, в камерах было больше тридцати человек. Несколько арестантов делили между собой одну деревянную лавку, другие спали на половиках или прямо на полу.
      Когда Иеремия и Ален проходили мимо кухни палача, им в нос ударил отвратительный, еще более мерзкий запах.
      — Здесь Джек Кетч варит головы и члены четвертованных в Пече, прежде чем посадить их на кол на мосту, — объяснил Иеремия. — Иначе вороны будут рвать мясо с костей.
      Повсюду бегали худые, облезлые собаки и кошки. А некоторые заключенные содержали даже свиней и кур.
      Оставив позади отсек должников, через узкий проход, освещенный одним-единственным факелом, они прошли в нижнюю темницу. Сырой пол был устлан гнилыми половиками из тростника, то и дело блестели глаза крыс, снующих в поисках объедков. На каждом шагу что-то щелкало под ногами. Нагнувшись, чтобы лучше видеть в полумраке, Ален понял: пол буквально кишел вшами и бог знает какими еще насекомыми.
      Скоро посетителей окружили изможденные существа, просительно тянувшие к ним заскорузлые руки. Их лохмотья кишели гадами. Многие были больны тюремным тифом — эти ничего не просили, а только обводили застенок бессмысленным взглядом. Иеремия достал из сумки несколько кусков хлеба и разделил их между несчастными, начавшими драться за них как звери. Он знал — этого слишком мало, чтобы спасти их от печальной участи. Большинство не доживут до суда.
      Иеремия обратился к тюремщику, на поясе которого висела тяжелая связка ключей.
      — Мы ищем человека по имени Макмагон, — сказал он и дал тюремщику шестипенсовую монету.
      — Пойдемте, — ответил тот и провел их еще глубже.
      Помещение без окон заполнял затхлый воздух. Тростниковые половики, устилавшие пол, уже давно потеряли свой первоначальный вид. Заключенные попадали сюда за особые проступки и не могли рассчитывать на снисхождение.
      Тюремщик остановился подле неподвижно лежавшего человека и пнул его ногой. Но несчастный уже ничего не чувствовал. Он был мертв. Тюремщик равнодушно склонился над трупом и принялся снимать с него одежду. Все, что имело хоть какую-то ценность, превращалось в деньги.
      — Ирландская свинья там. — Тюремщик кивнул направо. — Можете поговорить с ним, если хотите, но осторожнее. Он бешеный.
      Ален быстро отвернулся от ужасного зрелища и подошел с Иеремией к заключенному, безучастно лежавшему на сыром каменном полу. Он был бос, в одних потрепанных бриджах. Его заковали в цепи так, что он практически не мог двигаться. Кроме кандалов на руках и ногах, шею ему сдавил железный ошейник, прикрепленный цепью к кольцу, торчавшему из стены.
      — Должно быть, он здорово всех напугал, — заметил Иеремия, присев перед заключенным на корточки. — Ты Макмагон?
      Несмотря на тяжелые цепи, молодой человек сел и оглядел посетителя ясным внимательным взглядом. Его волосы, склеившиеся от грязи, крысиными хвостами свисали на плечи. Неопрятная трехнедельная щетина покрывала бледное лицо. Его тело было таким худым, что под кожей вырисовывались кости.
      — Мое имя Бреандан Мак-Матуна. Англичане называют меня Макмагон.
      — Бреандан Мак-Матуна. Я правильно выговорил?
      — Да. Способный ученик. Что вам от меня надо?
      — Помочь тебе, сын мой, — сказал Иеремия, пытаясь несколько смягчить его.
      Бреандан Мак-Матуна презрительно отвернулся:
      — Зачем вам мне помогать?
      — Затем, что я священник и твое спасение — мое дело.
      Молодой ирландец невесело усмехнулся:
      — Так вы тот самый поп, о котором столько рассказывают Вы, говорят, творите чудеса.
      Но его недоверие все же растаяло. Он знал, как преданно служили своему делу миссионеры, тайком перебравшиеся в Англию. Малодушным здесь не было места, они рисковали своей жизнью.
      Иеремия осмотрел заключенного с головы до ног. Даже под грязью, серым слоем покрывавшей его тело, молено было различить множество кровоподтеков. Садясь, Бреандан Мак-Матуна поддерживал правую руку. Очевидно, она была повреждена.
      — Дай я посмотрю твое плечо, — мягко предложил Иеремия.
      Он осторожно ощупал кости и попытался приподнять руку. Бреандан застонал от боли.
      — Да, они тебя как следует отделали, парень. Вывихнуто плечо, его нужно вправить. Но сначала освободим тебя от этих варварских цепей.
      Иеремия поднялся и подошел к тюремщику, ждавшему на выходе.
      — Сколько вы хотите за более легкие цепи?
      — Вы что! Он сумасшедший. Чуть не придушил одного нашего.
      — После взбучки, которую вы ему устроили, он уже ни для кого не опасен. У него вывихнуто плечо. Кроме того, он оголодал. Судя по всему, он здорово вас напугал.
      — Напугал? Не смешите меня! Ну ладно. За цепи полегче шесть шиллингов.
      — И камеру получше. Я заплачу за него.
      — Как хотите. Но если он еще раз поднимет шум, придется угостить его розгами.
      Иеремия дал тюремщику денег. Вскоре появился один из тех заключенных, что прислуживают надзирателям. Он принес с собой инструменты и снял с Бреандана цепи. Железные браслеты глубоко врезались в тело, и теперь раны кровоточили. Прежде чем помощник наложил на него более легкие цепи, Иеремия с помощью Алена вправил плечо. Ирландец вскрикнул, чуть было не потерял сознание, но все же удержался и не упал.
      Иеремия и Ален помогли ему встать и отвели в отсек повыше, там через зарешеченное окно в камеру по крайней мере проникало немного свежего воздуха. Здесь Бреандан будет делить кровать с другими заключенными, но ему все же не придется спать на голом каменном полу. Легкие цепи на руках и ногах гораздо меньше стесняли его движения. В них он мог передвигаться по тюрьме. В новой камере, кроме нескольких кроватей, стояли расшатанные табуретки. В камине горел огонь.
      Иеремия достал мазь и натер ирландцу израненные запястья и щиколотки. Пристально вглядываясь в исхудавшее лицо, он спросил:
      — Сколько ты уже не ел, сын мой?
      — Четыре дня.
      — Тогда пойдем в таверну.
      Темную таверну освещали несколько тусклых светильников. Здесь можно было почти забыть, что это тюрьма. Арестанты пили и играли в кости. Беспрепятственно общались друг с другом мужчины и женщины. Опытные жулики обучали молодых искусству мошенничества, карманной кражи и взлома. Другие поучали новичков, как на суде проводится перекрестный допрос свидетелей, или помогали им найти «соломенные чучела». Так называли людей, за деньги дававших ложные показания. Как знак своего ремесла, в пряжки башмаков они вдевали соломинки.
      Иеремия заказал пива. Оно было разбавлено и слишком дорого, но по крайней мере утоляло жажду, а надзиратели разносили только гнилую и вонючую воду. Иезуит раздал не весь хлеб и теперь положил оставшийся кусок перед Бреанданом, который с жадностью принялся есть.
      — Почему ты здесь? — наконец спросил Иеремия.
      По лицу ирландца прошла темная тень.
      — Черт побери, я не знаю! Три недели назад за мной вдруг увязались трое. Они приходили в притон Уайтфрайарса, где я иногда ночую, и следили за мной в городе. Я никак не мог понять, чего им нужно, и удрал. Но они выследили меня и притащили-таки к мировому судье. Тот начал расспрашивать меня про троих, с которыми я подрался за несколько дней до этого.
      — Что за трое?
      — Точно не знаю, торговцы или что-то в этом роде. Во всяком случае, при деньгах и одеты прилично. У одного была шпага с дорогими ножнами.
      — Почему ты с ними подрался?
      — Я сцепился с ними вечером, когда они, пьяные, выходили из таверны. Один задрал меня, и я сказал ему все, что думаю. Поняв, что я ирландец, они начали меня оскорблять.
      — И вместо того чтобы уйти, ты отплатил им той же монетой.
      — А что, я должен просто так терпеть оскорбления? — вскинулся молодой человек. — Когда они поняли, что меня не запугать, то разошлись еще больше. Наконец один из них схватился за шпагу. Я был безоружен и испугался, что они меня просто заколют, ведь они были пьяные. Пришлось их опередить. Двоих я уложил кулаками еще до того, как они успели достать оружие. Третий, постарше, чем остальные, до тех пор он сдерживался — обнажил шпагу и пошел на меня. Но я оказался быстрее, схватил его за руку и вывернул так, что он выронил шпагу. Первые двое тем временем оправились, и я схватил его шпагу, чтобы отпугнуть их. И ушел. Они меня не преследовали, а шпагу я выбросил.
      — И мировой судья расспрашивал тебя именно про этот случай?
      — Да, он хотел знать, брал ли я шпагу. Я сказал, у меня не было другого выбора, так как мне угрожали.
      — Понятно, — задумчиво сказал Иеремия. — Такое впечатление, что эти ребята хотят тебе отомстить. Возможно, они рассказали мировому судье совсем другую историю — будто ты их обокрал. Есть свидетели ссоры, которые могут подтвердить твои показания?
      — Нет, я был с ними на улице один.
      — Я попытаюсь выяснить подробнее, в чем тебя обвиняют. Может быть, и смогу тебе помочь.
      Голубые глаза удивленно смотрели на Иеремию.
      — Зачем вы это делаете, патер? Я никогда не смогу оплатить вам расходы. У меня ничего нет.
      — У тебя есть друзья или родственники, которые могли бы поддержать тебя?
      — Я всего полгода в Англии. Я хоть и жил в Уайтфрайарсе, ведь у меня не было денег на квартиру, но не жулик и не бродяга, что там живут. Они мне не помогут.
      — Ты сказал, что всего полгода здесь, а уже побывал в суде, — ухмыльнулся Иеремия, повернув левую ладонь Бреандана вверх так, что стало видно клеймо под большим пальцем. Оно означало, какое именно преступление совершил его обладатель. В данном случае это было убийство.
      — Драка, — объяснил Бреандан. — Тот парень неудачно ударился об угол стены и умер. Три месяца назад.
      — Тебе не советовали в тюрьме воспользоваться привилегией духовного статуса?
      — Да, мне говорили, что это спасет меня от виселицы.
      Привилегия духовного статуса являлась законной лазейкой для тех, кто совершил особо тяжкие преступления. Раньше обвиняемые, облеченные духовным саном, имели право отказаться от светского суда и требовать суда церковного. Церковь не имела права приговаривать к смертной казни, и преступникам лишь выжигали клеймо на руке. Но привилегией духовного статуса можно было воспользоваться всего лишь раз. Веками она распространялась на церковных писцов, затем на тех, кто умел читать. Поэтому на суде проверяли, умеют ли обвиняемые читать.
      — Ты умеешь читать? — спросил Иеремия. — Или тебя заставили наизусть выучить пятьдесят первый псалом?
      Стремясь дать шанс и безграмотным спастись от петли, проверку проводили не очень строго. Более того, тюремный капеллан, как правило, подсказывал осужденному слова так называемого висельного стиха. Эта традиция, на первый взгляд противоречившая здравому смыслу, спасала жизнь тем, кто совершил, например, кражу и для кого безжалостный закон требовал виселицы. Опасные преступники — убийцы и грабители — этого права не имели.
      — Ты можешь помочь мне в другом деле, — наконец сказал Иеремия. — Помнишь, ночью в День святого Освальда ты оказался на Литл-Шир-лейн? Ты тогда говорил с пьяным человеком, лежавшим в парадном. На нем было дорогое платье, длинный плащ и светлый парик.
      Бреандан вспомнил сразу:
      — Да, помню. Он махал шпагой у меня под носом. Но был так пьян, что практически не мог стоять.
      — Расскажи мне подробно, что произошло до этого.
      — Я шел по этой улице и увидел, как он лежит на земле лицом вниз. Над ним стоял второй человек, шаривший в его одежде. Я думал, что он сшиб его и теперь хочет ограбить, поэтому закричал, чтобы отпугнуть. Он испугался и убежал.
      — Ты его знаешь?
      — Да, это Джек Одноглазый, мелкий жулик, он знавал лучшие дни. Пальцы у него уже не такие ловкие. Только все это было немножко странно. Сдается мне, Одноглазый не хотел его ограбить, а как будто укрывал плащом.
      — Я тебе очень признателен, сын мой, — тепло сказал Иеремия. — Ты мне очень помог.
      — Правда?
      — Да, этот пьяный был не кто иной, как судья Трелоней. Плащ принадлежал больному гифом, и его положили на судью, чтобы он заразился. И теперь я наконец знаю, кто это сделал. — Иеремия вдруг положил руку на лоб Бреандана. — А у тебя, я вижу, нет тифа, хот ты был внизу, с другими.
      — Шесть лет назад, когда я служил во французской армии, я уже болел тифом, но с тех пор, к счастью, нет.
      — Это, возможно, и объясняет дело. Я уже не один раз слышал, как однажды переболевшие тифом второй раз не заражаются.
      Ален торопился. Перед уходом Иеремия положил в руку Бреандана несколько монет.
      — Это поддержит тебя, мой мальчик, до моего следующего прихода.

Глава одиннадцатая

      На следующий день после обеда Иеремия отправился в «Иннер темпл», одну из четырех юридических корпораций, где преподавали обычное право.
      Иезуит вошел в квартал с Флит-стрит через низкие ворота. В фахверковом доме напротив располагалась таверна «У герба принца». Здесь он надеялся найти Джорджа Джеффриса. Студент говорил, что он часто бывает в этой таверне.
      Иеремии повезло. Молодой человек с несколькими товарищами проводил время за игрой в кости. Перед ними на столе стояло несколько уже пустых кружек из-под эля. Джеффрис узнал мужчину в черном и помахал ему рукой. Получив свой выигрыш, он распрощался с приятелями и вышел следом за Иеремией из прокуренного помещения на свежий воздух.
      — Вижу по вашему лицу — вы напали на след, — усмехнувшись, сказал Джеффрис.
      — Верно. Давайте немножко прогуляемся, я вам все расскажу.
      Они пошли по Миддл-темпл-лейн. Иеремия рассказал о своем посещении Ньюгейта и разговоре с Бреанданом Мак-Матуном.
      — Я бы хотел просить вас проводить меня в Уайтфрайарс, поискать Одноглазого.
      — Но вы ведь не собираетесь идти туда без оружия, сэр! — воскликнул Джеффрис. — Там полно всякого разбойного сброда, вы прекрасно это знаете.
      — Ненавижу оружие!
      — Очень неразумно. Если позволите, я захвачу шпагу. Я оставил ее в комнате, так как сегодня утром ходил в церковь Темпл. Там запрещены шпаги и плащи.
      Иеремия прошел за студентом мимо библиотеки и Большого зала. Над всеми входными дверями в стены был вмурован символ «Иннер темпла» — пегас.
      В комнате Джеффрис опоясался шпагой и взял еще пистолет с колесным замком.
      — Я готов. Пошли.
      Уайтфрайарс граничил с кварталом Темпл. Первый раз студент попал сюда из чистого любопытства. Он хотел посмотреть на бродяг, которых в один прекрасный день собирался засудить. Со временем он неплохо узнал некоторых из них, а звонкая монета позволяла ему в случае необходимости наводить кое-какие справки.
      Так было и на сей раз. За деньги они узнали, где обитает Джек Одноглазый. Дом принадлежал процентщице, в основном торговавшей краденым. Она знала Джеффриса и охотно ответила на его вопросы.
      — Вы ищете Одноглазого? Так это слишком поздно. Чертяка две недели как помер.
      — От чего? — быстро спросил Иеремия.
      — Жуткий тиф. Просто сгорел. Орал как сумасшедший.
      — Тюремный тиф! — убежденно сказал Иеремия. — Вы не знаете, у него в последнее время водились деньги?
      — Да, он наконец-то расплатился за квартиру. На святого Освальда, насколько я помню.
      — Вы сохранили его вещи?
      — Да я хотела их продать, но если вы говорите, что это тюремный тиф, так лучше сжечь.
      — Непременно лучше сжечь, мадам. Мы можем их осмотреть?
      Иеремия сунул хозяйке шестипенсовик.
      — За шесть пенсов можете даже взять их себе. Все равно одни лохмотья! Джек был нищим.
      Она провела их в комнату, где был свален всяческий хлам, и указала на кучу тряпья. Иеремия пальцами осторожно вынул несколько грязных вещей, кишевших вшами.
      — У него еще что-нибудь было?
      — Вот это он носил на шее. — Хозяйка взяла со стола и протянула Иеремии грецкий орех на веревке.
      Скорлупа раскрывалась. Внутри находился высушенный паук.
      — Старое народное суеверие, — объяснил Иеремия удивленному студенту. — Пауков носят на шее от заразы. Выходит, Джек Одноглазый знал, что рискует.
      Иеремия положил амулет в карман и кивнул студенту. На пути обратно в Темпл молодой человек спросил:
      — Вы думаете, Одноглазый действовал один?
      — Нет. Помните, хозяйка упомянула, что у него неожиданно появились деньги. Ему заплатили за то, чтобы он подменил плащ судье Трелонею. Заказчик дал ему амулет и заверил, что все будет нормально. Но он все-таки заразился и, к сожалению, уже не сможет рассказать нам, кто его нанял.
      — Когда вы собираетесь рассказать судье о своем открытии?
      — Если хотите, можете сделать это сами. Скажите ему, что вас послал я.
      Джордж Джеффрис посмотрел на своего спутника с явным изумлением:
      — Вы не хотите рассказать это лорду сами?
      — Нет. Вы ведь искали случая лично познакомиться с ним, так вот я вам даю эту возможность. Но за это хочу попросить вас об одном одолжении.
      — Я в вашем распоряжении!
      — Речь идет об одном молодом ирландце. Он говорит, что с ним хотят покончить из мести.
      — И вы хотите его спасти! — иронически заключил Джеффрис. — Ну ладно, расскажите мне, что вам известно об обвинении, и я посоветую, как ему можно помочь.
      Иеремия рассказал студенту о том, что узнал от Бреандана.
      — Прежде чем что-нибудь сказать, я должен знать, кто его обвиняет и в чем именно. Дайте мне пару дней, я постараюсь кое-что выяснить, — попросил Джеффрис.
 
      Ален попрощался с последними клиентами и уже хотел закрывать цирюльню, как в дверях показалась женщина в длинном плаще с капюшоном. Ее лицо скрывала маска, но цирюльник сразу же узнал ее.
      — Миледи Сент-Клер... — пробормотал он и невольно подался назад, пропуская ее.
      Аморе небрежно бросила на стул плащ и маску, которую зубами придерживала за пуговицу. На ней было простое, но элегантное платье из черного бархата. Тугой лиф со шнуровкой спереди опускался мысом, закрепленным китовым усом, так что талия казалась еще стройнее. Верхняя юбка спереди была открыта и забрана на бедра, и из-под нее виднелась нижняя юбка, украшенная черными кружевами.
      — Вы мастер Риджуэй? — надменно спросила она.
      Ален, еще не справившись со своим удивлением, кивнул, так как язык его не слушался.
      В отличие от горожанок, демонстрировавших добропорядочность, Аморе не покрывала декольте белыми кружевами — по моде, принятой при дворе, вырез лифа позволял видеть плечи и часть груди.
      Ален смотрел на нее с восхищением. Она показалась ему обворожительно красивой. Но, заметив ее презрительный взгляд, он постарался собраться.
      — Чем я могу быть вам полезен, мадам?

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24