Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Победитель последних времен

ModernLib.Net / Современная проза / Лев Котюков / Победитель последних времен - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 2)
Автор: Лев Котюков
Жанр: Современная проза

 

 


Вначале обратимся к «этой» стороне «луны», которая отчетливо видна, где персонажи пьют взаглот, издеваются друг над другом, спариваются и вообще ведут себя, как на пиру во время чумы. Что ж, чума – она и есть чума, давно пришла в Дом (Россию), её и должно встречать именно так – в карнавальных масках, с особым шизофреническим шиком, с флером идиотизма во взоре. Что и показывает наш автор. Вообще, я давно заметил, что слова «идиот» и «идиотизм» – одни из излюбленных у Льва Котюкова. Вспомним его прекрасное стихотворение:

Хозяин сдохнет, и собака сдохнет,

И рухнет дом, и небо упадёт,

И сад, забытый за холмом засохнет,

Но будет жить последний идиот.

Он будет жить любовью без ответа,

Смирять в крапиве бешеную плоть.

Но лучше так, чем пустота без света,

Но лучше так! Храни его Господь.

Замечательные, мудрые строки, в которых есть всё: и пронзительная горечь жизни, и апокалипсическая прозорливость, и констатация сути бытия. Но о стихах Льва Котюкова – в ином месте и в иное время, хотя проза Льва Константиновича, безусловно, поэтически-метафорична и предельно образна, таит в себе некое стихотворное начало. Может быть, поэтому он и сам назвал свой роман о Цейхановиче «поэмой». Как Гоголь. Имеет право, не мальчик. Уверен, что и Льву Котюкову установят памятник лет, этак, через сто, и вполне справедливо. А ведь и его «поэма» полна «мёртвыми душами» – всеми этими Лжедимитричами, Авербахами, Мордалевичами, Фельдманами, Дорфманами, Трезвиками, Клопштоками и прочими милыми рожами, каждый из которых выпотрошен наизнанку, а в массе своей представляют этюд Босха или «Сон разума» Гойи.

По существу, в романе нет ни одного положительного (в строгом, классическом понимании) персонажа, исключая самого автора (да и то спорно). Но они здесь не нужны: фантасмагория исключает присутствие на шабаше «человека», иначе на него тотчас же накинутся все бесы в масках, все «мёртвые души». Впрочем, они уже и накинулись: сам автор подставляет им свою плоть и кровь, свое сердце и душу, словно проверяя самого себя на крепость духа и разума. Он ведь не бежит от них, не прячется, а участвует в диком «чумном» пире» – но не для того, чтобы принять в себя, а понять, изучить, хирургически препарировать и определить предел человеческой глупости, пошлости, предательства, лжи, безверия. Это – работа для главврача в психиатрической лечебнице. Нужно иметь много сил, стойкости и трезвую голову, чтобы самому не сдвинуться на фоне «Цейхановичей». Не выпасть в кислотный осадок и перестать «догонять краями» реалии жизни. А реалии жизни-то именно таковы, как их описывает автор, ну, может быть, чуть маскирует и хулиганит, лукаво усмехаясь при этом. Но диагноз-то точен и верен: мы все живём в большом сумасшедшем доме, который временно носит имя Эрэфия. Не Россия. Россия – по другую сторону «Цейхановича», там, где автор честен и сам с собой и с нами, читателями. Кстати, не думаю, что евреям следовало бы обижаться на всех этих «Фельдманов», натыканных тут и там в романе (хотя, пожалуй, многовато, следовало бы «разбавить» афро-американцами, на худой конец). Но дело не в них. Дело в нас, русских, которые «двести лет вместе», а ничему так толком и не научились. Вот откуда «восторженная» песнь Цейхановичу, за которой опять же прячется горькая и мудрая усмешка Льва Котюкова. А что касается череды комических ситуаций и положений, в кои попадают персонажи романа, то они, разумеется, восхитительны (на уровне Рабле, Гашека, Свифта, Салтыкова-Щедрина и уж куда выше Задорного со Жванецким), однако – вот ведь в чём парадокс! – чем больше погружаешься в смеховую эстетику Котюкова, чем сильнее втягиваешься в неё, чем дольше ходишь вместе с Цейхановичем, – тем тебе почему-то становится всё горше и тоскливей, всё страшнее и отвратительней от мира. На мой взгляд, количество «чёрного юмора» в книге, этого «магического реализма» в романе чрезмерно. Оно порой захлёстывает и самого автора, и читателя. Хочется плюнуть в окно или действительно напиться с каким-нибудь реальным Цейхановичем, чтобы не видеть ни себя в зеркале, ни отражающийся в нём миропорядок, пропади он пропадом!

Но автор не был бы настоящим мастером, если бы не предложил читателю иную, вторую сторону своего романа, о которой я уже говорил выше. Это только Войнович может лишь скалить зубы и хохмить, наш русский писатель смотрит гораздо глубже, в корень. Ему непременно подавай психологию. Что и доказал Лев Константинович Котюков, хотя бы такой фразой: «Истинное Слово всегда больше себя, и образы, созданные Словом, больше самих себя и творцов своих». А «жизнь», добавляет он вслед за Федором Михайловичем, «богаче любой фантазии». Так что же такое эпос Льва Котюкова? Бредовый сон или тяжкая явь русской жизни? Пожалуй, ни то и ни другое, а также то и другое вместе. Это необычно яркое и оригинальное произведение, хотя и имеющее аналоги в мировой литературе. Но опять же прав Котюков, написавший: «Неизвестного писателя понимают всего несколько человек, а известного – и того меньше. Иногда – вообще никто, и в первую очередь, сам писатель». Это правда, и это правильно. Так чего же тут толочь воду в ступе? Надо читать, а след от прочитанного в твоей душе проявится сам собой. Читать и вычленять из «Победителя последних времён» главное – ту суть, которая лежит «по ту сторону России».


Александр ТРАПЕЗНИКОВ,

член Пен-клуба,

член Союза писателей России

Теза или антитеза в романе Льва Котюкова

Прочитав новые главы романа Льва Котюкова «Победитель последних времён», или «Песнь о Цейхановиче» с подзаголовком «По ту сторону России», журнал «Проза» № 4, 2005 г., мы подумали, не явление ли это в современной русской литературе?

А если это явление, чем оно отличается от произведений, которые явлением не являются?

И хотелось бы узнать, где та и где эта сторона России?

И тут, вразумительно или невразумительно, помозговав, постараемся поразмышлять.

Ещё вопрос: есть ли на свете Цейханович и подобного типа люди в России? На наш общий взгляд есть, есть и автор, сотворивший данного героя и растворившийся в нём, то ли частично, то ли полностью, оставим на его совести.

Великий друг, как величает Цейхановича автор, это не Дон Кихот, не Бравый солдат Швейк, даже не Остап Бендер, но он представляется нам как прототип нашего, вашего и Котюковского времени по ту сторону России.

Но сколько поле не квантуй, всё равно получится бесконечность.

Если Цейханович, допустим, герой по ту сторону России, то по какую находится автор повествования. Но даже, если по эту, а не по ту, то почему остальные мелькающие персонажи как Авербах, Лжедмитрич, Фельдман, Дорфман, Краснер больше похожи на марионеток средневекового театра? Кроме кривизны рож, татуировок на коже и экзотических имён, почти ничем друг от друга не отличаются, а сближает их дебилизм и ущербность. Да, Цейханович – страшный человек, но страшнее его сам автор, который умудряется волей-неволей дружить с монстрами разного калибра, пусть ему не будет в обиду, но вряд ли и в хвалу.

Вот почему это произведение – явление в литературе. Ничего подобного ранее не писалось. Придуркам и заумникам может показаться бредом, но это зеркало, которое отражает жизнь без прикрас по ту и по эту сторону России.

Но разве вина автора в том, что жизнь такая, какая есть, а, может, зеркала в России кривые?

Угораздило такому незаурядному таланту родиться в такое время и в такой стране, видимо, заблаговременно, преждевременно, а то и вневременно! А родись Котюков в Монако?! Или в Люксембурге?!..

И тут напрашивается ещё один вопрос. Где, кроме Центрального Дома литераторов и разных Союзов писателей автор видел такое количество поганых людей в одном месте, которые ну никак не переходят в качество. Может, и видел (он человек наблюдательный, любознательный, любвеобильный), но не со всеми же корешил, не с каждым выпивал в подворотне, да и немало порядочных женщин не удостоились его мужской скупой ласки. Да и вряд ли они заслуживают этой высокой чести. Ну и чёрт с ними! Оставим многострадальных рядовых героев и автора в покое. Вернёмся то ли к трагическому, то ли к комическому герою Цейхановичу. В самом деле, кто этот Цейханович? Теза, антитеза или синтез? А может, всё вместе? Тут и сам Аристотель призадумается. Но Бог с ним, с Аристотелем, мы наизусть знаем его метафизику и эстетику. А знаем ещё, что Цейханович сосед автора, который заливает его с нижнего этажа из чайника кипятком, чтобы остудить кипящий ум. Ум, целеустремлённый к охвату необъятного, прежде всего самого себя и своего любимого полудруга, полуврага, неудержимого в проявлении всех человеческих негативов, а то и позитивов наизнанку, (кому как кажется или не кажется).

И тут, мы двое, полухохол и полуболгарин, в споре до искр из глаз ломаем друг другу головы, (но ещё не проломили), чтобы вразумительно или хотя бы невразумительно понять образ Цейхановича, который вроде бы открыт и беззащитен, но почему-то бронепатрон его не берёт. Его героические действия и не очень героические деяния как на ладони, но смысл их понятен лишь Богу и автору.

А читатель ещё не родился по ту и по другую сторону России, а может и не родится, как угодно Льву Котюкову, или неугодно!..

Хотелось бы добавить ещё кое-что, потому что наши рассуждения на выше написанном не заканчиваются. Это, видимо, у нас нескончаемый процесс, идущий вглубь, ввысь или ещё дальше, но хотя бы два слова о языке. А он, язык Котюкова, в эпическом романе «Победитель последних времён» настолько сочный, колоритный и красочный, что затмит любую или точнее, самую яркую радугу по ту или по эту сторону России.


Михаил ЗУБАВИН,

Главный редактор журнала «Проза»,

Веселин ГЕОРГИЕВ,

член Пен-клуба, член Союза болгарских писателей,

член Союза писателей России,

представитель Союза болгарских писателей в Москве

Состояние и противостояние души

У Бога все живы. И этим всё сказано, ибо в этой фразе заключена вечность нашего бытия и скоротечность земного присутствия…

О чём я мечтаю в последние годы? Не так уж и о многом. Например, о том, что мои дети тоже осознали смысл этих слов.

***

Урал – хребет России. Сергиев Посад – душа России. Москва – сердце России… Кто-нибудь знает, где у России мозги? – вопрошал русский поэт и прозаик Лев Котюков у меня на Международной книжной ярмарке во Франкфурте.

Согласитесь: а ведь хорошо, когда понимаешь, что там, где нас нет, тоже плохо.

Лев Котюков – человек нервный, саркастический, талантливый, меткий в словах, убийственно точный в образах и очень ранимый. За это его многие не любят. В смысле – за талант и за сарказм. Котюков говорит, что это ему «до лампочки». Я не верю, но не спорю. Зачем? Переубедить, тем более изменить характер Лёвы – занятие пустое. Идеал – попытаться использовать его поэтический дар, ёмкость фраз и простор мысли в благих целях. Но ведь для этого нужно хотя бы жить рядом. А лучше – изредка видеться, чтобы влиять. Но нас разделяют тысячи километров. Поэтому Лев остаётся прежним Котюковым, а мирное применение его пассионарности – моим несбыточным проектом.

Но всё это, так сказать, лирика и общие рассуждения. А читателю нужна конкретика. Пожалуйста, несколько примеров. Лев Котюков об одном очень известном писателе из стана патриотов: «Сань, ты только глянь на него! У него же с возрастом вся душа на морду вылезла!»

Парижская книжная ярмарка. Ко Льву Котюкову, стоящему у стенда «группы 17», направляется писатель В.Е. «Ближе, чем на три шага не приближайся, – басит ему Лев, – ауру, поганец, испортишь».

А как нравятся вам такие котюковские откровения: «Главное в жизни – сумма прописью. Всё остальное – ерунда», «Каждая последующая жена на порядок хуже предыдущей», «Мордорыл, а не человек», «Женщины любят ложь, а бабы – конфеты», «Нигде не видел ничего хорошего, кроме своего отражения в зеркалах и лужах», «Эх, обратить бы тебя в обычную почтовую марку»?..

Согласен, всё это не самое приятное, тем более, если адресовано тебе. И в то же время именно их автор пишет очень искренние, светлые, проникновенные и бесконечно грустные стихотворения. И поэтому, когда вы вдруг услышите, что Котюков – тяжелый человек – не спорьте. Отыщите лучше сборник его стихов, например, «Крест и пламя», или найдите что-нибудь в Интернете, и, в первую очередь, роман «Победитель последних времён», или «Песнь о Цейхановиче» – и вы поймёте, что многое, если не всё, ему можно простить. Как злились, но многое прощали современники Пушкину, Есенину, Рубцову.

Оглядываясь назад могу сказать: жизнь порой неожиданна, но всегда логична. И поэтому, читая Льва Котюкова, с чистым сердцем говорю: Родина – это не точка на карте, Родина – это состояние души.


Александр ФИТЦ, Германия, Мюнхен,

член правления Международной Федерации русскоязычных писателей

О Льве Котюкове

Лев Константинович Котюков – ныне один из самых известных писателей России. Он – автор более тридцати книг поэзии и прозы, получивших заслуженное признание в нашей стране и за рубежом.

Лев Котюков – первый поэт в истории России, отмеченный за литературные труды Московской Патриархией и Патриархом Всея Руси Алексием II. Он – лауреат Международной премии имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия, а также лауреат ещё тридцати семи международных, всероссийских и региональных литературных премий.

Лев Котюков – Председатель правления Московской областной писательской организации, секретарь правления Союза писателей России, Заслуженный работник культуры России, главный редактор журнала «Поэзия», академик Международной академии Духовного единства народов мира и ряда других Академий России, профессор Академии безопасности, обороны и правопорядка.

Главные литературные премии:

Лауреат Всероссийской премии имени А.А.Фета – 1996 г.

Лауреат Международной премии имени А.А.Платонова – 1997 г.

Лауреат Международной премии имени Святых равноапостольных Кирилла и Мефодия – 1997 г.

Лауреат Международной премии «Поэзия» – 1999 г.

Лауреат Всероссийской премии имени А Т. Твардовского – 2000 г.

Лауреат Всероссийской премии имени Н.М. Рубцова – 2001 г.

Лауреат Всероссийской премии имени М.Ю. Лермонтова – 2003 г.

Лауреат Всероссийской премии имени Ф.И. Тютчева – 2003 г.

Лауреат Международной премии имени М.В. Ломоносова – 2004 г.

Лауреат Всероссийской премии имени Н.С. Гумилёва – 2004 г.

Лауреат Всероссийской премии имени Петра Великого – 2005 г.

Лауреат Государственной премии первой степени Центрального федерального округа Российской федерации в области литературы и искусства – 2006 г.

Герой вашего времени

Неблагодарное это занятие – писать предисловия к собственным сочинениям, неблагодарное да и бессмысленное. Но, увы, приходится, ибо во времена последние число идиотов на один квадратный метр по эту сторону России превзошло самые смелые ожидания, несмотря на убыль повсеместную. И дьявольски хитры стали идиоты, хитрей иных покойников. И не только они, но и прочие неидиоты, хотя общеизвестно, – чем больше хитрости, тем меньше разума. И сдаётся мне, что количество русской хитрости неотделимо от увеличения плотности и скорости Смерти.

Однако что-то совсем не туда заносит моё верное перо сила неведомая, в какую-то дурную метафизику вместо доверительного объяснения с читателями, то есть с человеками. И ничего, что сегодня слово «человек» звучит не очень гордо.

Человек – это звучит сколько?!

Человек – это звучит горько!

Человек – это звучит в морду!!!

И все же хорошо, что сегодня слово «человек» звучит не очень гордо. Гордыня – порок препакостный, но весьма заразительный и соблазнительный. И посему я не хочу гордо идти впереди своих читателей, дабы не получить пулю в затылок. Поэтому, наверное, и пишу честное предисловие к своим неловким сочинениям.

О чем мечтает писатель?!

Большей частью о разной глупости.

Но иногда и о герое на все времена, то есть о вечном. И правильно делает, лучше всего мечтать о несбыточном.

Не знаю, мечтали ли о несбыточном Гомер, Шекспир, Сервантес, Свифт, Толстой, Достоевский, Чехов и Шолохов. Возможно, как гениальные люди и не мечтали, ибо гениальность сама по себе превыше любой мечты. Но образы, созданные ими, стали сверхреальностью. Одиссей, Гамлет, Дон Кихот, Гулливер, Анна Каренина, Раскольников, Григорий Мелехов и Аксинья для нас живее живых, хотя в реальности человеческой они не существовали никогда.

Истинное Слово всегда больше себя, и образы, созданные Словом, больше самих себя и творцов своих. И поэтому трижды прав Фёдор Михайлович Достоевский, обронивший: «Жизнь богаче любой фантазии». Именно поэтому я с некоторых пор перестал предаваться литературным и иным мечтаниям и занялся эпическим жизнеописанием многообразных деяний своего великого друга и покровителя Цейхановича. И неважно, что сам он не всегда пользуется своей фамилией и именем своим и как бы не существует в чистом виде в реальности. Существует – и ещё как, ибо не зря сказано, что человек – мера всех вещей, существующих и не существующих. Человек – не только мера видимого и невидимого мира, не только мера времени большого и малого, но и герой своего времени. Мой Цейханович – истинный герой эпохи, в которой автор, то есть я, оказался совершенно случайно, в результате каких-то неведомых никому метафизических недоразумений. Но сам Цейханович абсолютно не случаен ни по ту, ни по эту сторону России – и посему оставлять его образ вне художественной литературы просто преступно. И мне, естественно, хочется быть писателем, а не преступником, хотя иные мои ошибки страшней преступлений. Впрочем, иные мои недостатки – продолжение моих достоинств, но не обо мне, многогрешном, нынче речь.

Отрадно, что Цейханович добровольно объявил себя моим цензором, подобно царю Николаю, объявившему себя единственным цензором Пушкина.

Поэтому все неловкие места в моих сочинениях на его совести. Я за них не в ответе перед читателями и нечитателями, – и наплевать, что они вышли из-под пера моего.

Почему я озаглавил своё предисловие «Герой вашего времени», а не как-то иначе? Не только потому, что по ошибке провидения оказался не в своей эпохе, а из-за одного детского воспоминания.

Ехали мы с матушкой поездом в Москву, мне было тогда этак лет двенадцать, а в соседнем купе везли откуда-то с юга, с няньками и тётками, маленького Цейхановича.

Блеснули в смутной рани купола, высветились высотки, Москва-река проблеснула.

– Изя, Изя, вставай! Наша Москва! Наша Москва! – вскричала на весь вагон одна из тётушек Цейхановича.

– Ваша, ваша!.. – сердито согласилась с нею моя матушка.

– А почему только ихняя? – ревниво полюбопытствовал я.

– Подрастёшь – узнаешь… – со вздохом отрезала матушка.

Я подрос, за метр восемьдесят вымахал, но только сейчас понял матушкину печаль. И «Герой вашего времени» – дань памяти её печали.

И ещё… Цейханович утверждает, что прочтение моих сочинений поднимает потенцию у мужчин на 72 процента, а у женщин аж на все 100 – и ещё страшнее. И это чистая правда, ибо Цейханович крепко знает своё мужское дело.

Неизвестного писателя понимает всего несколько человек, а известного – и того меньше. Иногда вообще никто, и в первую очередь сам писатель. И не грустно оттого, но как-то грустновато до омерзения. А иногда даже кажется, что я и есть Цейханович. Слава богу, сам Цейханович об этом пока ничего не знает.

Такое вот моё предисловие, и дай, Господи, здоровья и любви всем моим читателям и читательницам.


Автор

Часть I

Забвение

Полковник Лжедимитрич отмечал день рождения жены.

Отмечал третий день без передыху.

Отмечал широко, громко и беспамятно.

«…Как-никак, хоть и дура набитая, а полковница! Не то что у некоторых! – с тонким намёком прорычал он по телефону и грозно скомандовал: – Какого рожна ждёшь?! Наша сволочь почти вся уже отметилась! Приходи!!!»

И я пошёл. И пришёл, и не пожалел. И никто не пожалел, что я пришёл. Ни полковник, ни юбилярша-полковница, ни пьяные подруги полковницы. Даже собака полковничья по кличке Кефир не пожалела. И не оттого, что я такой-растакой хороший, хоть и непьющий, а… Но об этом потом, почему никто не пожалел, ибо много у Бога лишних людей, но настоящего лишнего человека найти тяжело. И немного о самом дне рождения. Вернее, о его третьем дне, поскольку от первых двух меня Господь миловал. И в общих, так сказать, чертах.

Скотина-полковник был пьян до неприличия. Пьян, как какой-нибудь задрипанный капитанишка из мелкого, безнадёжного гарнизона, нежданно получивший майора. Неприлично пребывая в реальности, полковник давно уже, задолго до моего появления, был не в состоянии удерживать что-то осмысленное в памяти и сознании. Реальность струилась сквозь него, как вода сквозь песок, но сознание, отравленное алкоголем, тем не менее активно творило эту самую чёртову реальность, неустанно подпитывая её родниками непотребства и сквернословия. Полковнику уверенно казалось, что он владеет всем – и помнит всё, как на панораме артиллерийского прицела, но он абсолютно не помнил ничего и не владел ничем. И это было вполне нормально.

Стол полковника грудился изобилием, несмотря на предыдущие дни злоупотреблений. Да и вообще Лжедимитрич был человеком щедрым, даром что постоянно стригся наголо.

Две перезрелые дамы, разведённые вдовы, ближние подруги именинницы, сразу взяли меня в оборот, почему-то приняв за Авербаха, сгинувшего куда-то ночью в старой полковничьей шинели. Надо прямо сказать: уж если я на кого-то не похож, то в первую очередь на Авербаха, хотя он постоянно утверждает обратное.

Но дамам сие было без разницы. Мои белые хризантемы небрежно швырнули в ворох шуб, дыбящихся на диване, зато бутылку армянского коньяку, принесённую в довесок к цветам, бережно присовокупили к застольному разнокалиберью.

Потом, однако, попробовав мой коньяк и одобрив выбор, дамы разобрались в подмене – и правильно сделали, ибо Авербах только с водкой являлся в компании и вообще ничего, кроме водки, не признавал, даже портвейн, который мог потреблять за чужой счёт в неограниченном количестве.

– Не, не, Ритка, это не он. Тот сразу стал лапать, а этот в студне ковыряется, как буржуй, – и не пьёт. Не люблю!..

– Точно не он! Ну, и хрен с ним! – живо согласилась рыжая Рита и вывалила мне в студень лошадиную порцию крабового салата.

Но я не понял – хрен со мной или со сгинувшим в чужой шинели Авербахом – и на всякий случай попросил опознавшую меня даму, которую величали Галчонок, и совершенно незаслуженно – из-за её мощных габаритов, передать мне всамделишный хрен.

Хрен был передан и, слава богу, без лишних комментариев, поскольку в сей момент заявилась ещё одна подруга полковницы, тоже вдова-разведёнка, по кличке Лера, которую кто-то совсем недавно по неизвестным причинам пытался удавить колючей проволокой прямо возле дома, то ли она сама вздумала вешаться по другим неизвестным причинам.

Удавленница, бывшая актриса провинциальных театров, прямо с порога вместо привычного «Кушать подано, господа!» капризно проканючила:

– Манной кашки хочу!

– Какая ещё тебе кашка?.. Нашла время!.. – загалдели дамы.

А полковник, мрачно пошевелив всей своей стриженой головой, рявкнул:

– Свари этой драной кошке берёзовой каши, чтоб заткнулась!

– Это ваша собака – драная кошка! – обиделась удавленница.

– Молчать! Я – лётчик! Я в танке горел! – грохнул по столу полковник, но так ловко, что ни одна бутылка, ни один стакан не колыхнулись, лишь соус из расписного блюда с гусятиной не выплеснулся через край.

Полковница привычно вскочила на окрик мужа – и так ударилась головой об открытую форточку, что тотчас стала выговаривать совсем умные вещи:

– Ну, немножечко душили… Немножечко вешалась… Ну, и что тут такого?! Значит, ещё кто-то любит, значит, ещё можно жить. Живи, лапочка! Кому быть повешенным – тот не повесится. Будет тебе кашка, будет… Выпей за меня рюмочку.

– Пусть сначала эта дрань штрафную примет! – гаркнул полковник.

Удавленница не заставила себя уговаривать. Осушила три штрафных стопки и уставилась на меня, как будто это я её душил – и не додушил ржавой проволокой в глухом, сугробном переулке, как будто, кроме неё, в тёмных углах России душить абсолютно некого. И я понял, что без Цейхановича пропаду с этими бабами ни за грош.

Однако никто почему-то не вспоминал нашего главного золотого друга – да и следов пребывания Цейхановича, как-то: затоптанных окурков на коврах, битой посуды и, извините, просто блевотины, – в доме полковника пока не обнаруживалось.

Я вежливо полюбопытствовал у хозяйки:

– А где же наш Цейханович?

– В-в-ваш Хренович не знаю где… – потирая ушибленную голову, без огорчения пробормотала полковница, а Лжедимитрич заорал:

– С утра, скотина, на труповозке выехал! Всё едет! Ну, погоди, только приедь!

И я с грустью понял, что если и дождусь Цейхановича, то легче мне вряд ли станет, скорее совсем наоборот.


И струились жизнь и время сквозь Лжедимитрича, подобно водам неведомой реки за осыпающимися холмами бескрайней чёрной пустыни. И уходили время и жизнь безвозвратно в песчаные недра беспамятства, и дыбилось свежими чёрными холмами смертоносное пространство забвения.

– Значит, не будет сегодня Цейхановича… – уныло промямлил я скорее самому себе, а не застолью.

– Что?! Молчать! Как это так – не будет?! И так полный хам, а его ещё и не будет! А кто Лерку душил?! – И Лжедимитрич, хлопнув удавленницу по шее, разразился дикой руганью.

– Ну знаешь, полковник, это уже через край! – возмутился я за своего друга.

– Чего, чего через край?! У меня всегда полная! Молчать! – ответно разобиделся полковник, опрокинул в пасть фужер коньяку – и на миг благополучно растворился в своём внутреннем бреду, перетёк почти без усилий из беспамятства в забытьё – и на малое время отупел, как нож, вонзившийся в леденеющий снег.

А удавленница Лерка занозисто воскликнула:

– Не помню – и помнить не хочу, кто меня душил! Но почему ваш Цейханович всюду брешет, что я сама душилась?! Где мне душиться-то?! У меня дома и удушиться негде. Сходите посмотрите…

– А чего ты этого приглашаешь, пусть Хренович-Цейханович идёт и смотрит, – почему-то обиделась за меня именинница. – Пусть получше посмотрит, а потом брешет…

А полковник вновь лихо вынырнул из забытья в беспамятство и без подготовки рявкнул во всю командную глоть, аж остатки его волос встали дыбом:

– Я убью тебя, Цейханович!!!

– Да он ещё не прибыл, – ухмыльнулся я.

– Всё равно убью!!! Где мой именной?! Куда спрятали, суки?! Убью до того ещё!.. И пусть не приходит!..

– Вот это по-мужски! – восхитилась удавленница Лерка.

– И тебя убью! – беспощадно выдохнул полковник и вновь автоматом перетёк из беспамятства в забытьё.

– А за что, за что меня-то?! У меня вон как шея болит! – разобиделась удавленница.

– Ну может же человек иметь право на своё мнение?! – резво вмешалась в разговор рыжая Рита, а монументальная Галчонок охотно поддакнула подруге:

– Каждый гражданин должен на всё иметь только своё мнение! Вот я имею мнение – и никто мне ничего не докажет! Ни вы, ни ваш брехливый Цейханович!

– Это уж точно, – согласился я и неосторожно добавил: – А по-моему, чем меньше мнений, тем жизнь лучше.


Сказал я это для себя, а вовсе не для того, чтобы поспорить с пьяными вдовами-разведёнками.

Сам не знаю, зачем сказал, ибо нынче совершенно бессмысленно говорить о чём-то, даже с самим собой. И по ту, и по эту сторону России.

– Вот вы потому и не пьёте, и салат вам в рот не лезет, что такие вещи утверждаете! – с искренней неприязнью изничтожила меня Рита. – Таким только дай власть, всех за своё мнение пересажаете. Только вот – фигу вам! Лопали бы лучше, пока ваш придурок Цейханович не заявился… Фигу, фигу!!!

И Рита очень грамотно показала мне кукиш, и на матовом маникюре её пальца я отчётливо рассмотрел миниатюрную личину сатаны.

Краснорогая личина ощерилась – и не исчезла, как случайный, мелкий морок, ибо была изящно нарисована на женском ноготке неведомым для меня способом.


Зачем я неостановимо лечу в свою личную бездну?! И имя сей бездне – вечное возвращение. Но никто никогда не вернётся к себе. Никто не обратит вечное возвращение в разлуку вечную, ибо они едины. И не умрёт никто никогда! И никто никогда не вернётся. И напрасно кто-то думает иное.

Кто до конца, во всей полноте помнит себя в мире сем?! Где образ мира сего?! Истинного образа мира нет нигде!

И нет ничего истинного, кроме настоящего. Но истинное настоящее непостижимо в мире сём, ибо оно и есть вечность. И не подобие Бога человек, не обезьяна Бога, а всего лишь слабая, неверная тень Его. Но как ужасны, как неостановимы, как тяжелы живые тени по ту и эту сторону России!


О, какие тоскливые банальности порождает ухмылка сатаны – всего лишь нарисованного на женском ноготке! А какова сила тоски от его настоящего взгляда!..

Лжедимитрич величественно пребывал в забвенье – и сердобольная удавленница Лерка, храня полковничий покой, куском клейкой фольги от шампанского залепила рот певичке, бодро и губасто чирикающей с телеэкрана:

Ветер с моря дул!

Ветер в морду дул!

И правильно сделала, ибо телевизор – весьма злое и лживое домашнее животное.

Я ловко убрал звук – и вчистую онемела крашеная, безголосая секс-бабёнка, даже как бы покривилась в ответ нашим козням. А может, и впрямь перекосоротилась – всё же не очень приятно, когда тебя липучкой по губам, да ещё во время пения. Да и давно уже ясно: не мы зрители, а они – телебесы и бесовки, теледебилы и дебилки, телемерзавцы и мерзавки – ну и так далее. Смотрят с экранов на нас, дураков, и ржут нам в глаза, и плюют в души, законно радуясь, что мы живём ихней уродской жизнью, как своей правдой.


  • Страницы:
    1, 2, 3