– Не хочу ничего слушать, – кричал Антон, бегая по квартире, – ничего!
      – На себя посмотри! – крикнула я из ванной.
      – Это ты на себя посмотри, – он возник в дверном проеме и ткнул пальцем мне в шею, – вот сюда посмотри.
      Слева, там, где прощупывается черепная кость, где уже близко мочка уха, четко виднелся маленький аккуратный засос от олигарха.
      – Я тебе уже все объяснила, – мрачно сказала я, уворачиваясь от рук мужа, – я ударилась. О деревянный выступ.
      – Маша, не смеши меня, – гадливо скривился Антон, – я уже большой мальчик. У тебя что ни слово, то ложь или бред. Ты больной человек, Маша.
      – Я больной человек? А ты здоровый? Ты мне лучше расскажи, где ты ночевал тогда, после якобы дня рождения?
      – В доме университетского друга!!! Хочешь, я ему позвоню, и он все подтвердит?
      – Очень остроумно! Хочешь, я подтвержу, что моя подруга Катя, которая живет в Германии, вчера ночевала у меня? Звони ее мужу, я готова подтвердить!
      Антон стукнул кулаком в стену и умчался в большую комнату. Из кухни опасливо выглянула свекровь:
      – Ребенка бы постыдились… – прогундосила она.
      – Мама, а вы будете драться? – поинтересовался Гришка.
      – Ты посмотри, на что похож наш дом, – влетел Антон обратно, – у нас же тотальная разруха! Ты занимаешься ребенком? Посмотри, у него же грязные уши.
      Свекровь скрылась в кухне, я демонстративно захлопнула дверь в ванную.
      – Мама, тебе принести меч? – прокричал Гришка в щель между полом и дверью.
      – Папе принеси, – ответила я, – он у нас воинственно настроен.
      Итак, это все-таки случилось. Разразился скандал. Честно говоря, я не ожидала от своего вечно полуспящего мужа таких сильных эмоций. Ну, ладно, я согласна, что формальный повод для его стенаний есть. Но не могу же я признаться, что синее пятно на шее – это последствия сексуальных притязаний Вариного олигарха. Я об этом вообще не могу никому сказать – ни Варьке, ни Катюхе, ни, тем более собственному мужу. Это злая судьба, несчастный случай и подлый фатум. Что делать – не представляю, но стоять буду насмерть: ударилась и все.
      А каков Антон! Интересно, что было бы, если бы он узнал о невинном флирте с мальчиком Лешей. И как он смеет называть меня плохой хозяйкой? Я здесь что – рабыня Изаура? Я и так на редакционных плантациях пашу, почему же тянуть дом остается исключительно моей обязанностью?
      А эта «Галя»! Черт бы ее побрал совсем! Сейчас приеду, и Марина опять спросит голосом моей первой учительницы: «Маша, что у вас с материалом по измене?» И что я отвечу?
      А ведь я женщина, мне бы надо еще выглядеть более-менее презентабельно. Стою вот, крашу ногти. Лак ложится криво, ручка трясется – работать не хочет, ножка дергается – в редакцию ехать не желает. Меж тем на полке лежат зубы и тощий кошелек с впалым дермантиновым пузом. И кто здесь знает, что моя мечта – быть домохозяйкой?
      Ребенок отказывается идти в сад. Я провела с ним беседу, произнесла гневную речь на тему «Надо! Я же иду на работу – и ничего!» Смурно сдвигала брови, вещала дурным голосом. Скудные фразы, постные мысли – уши шевелились от собственной лживости.
      Тьфу! Надо, надо… Что такое «надо»? Кому надо? Зачем? Все в топку, в пень, к лешему. Вот надену цветастую юбку, перевяжу стриженую голову вышитой ленточкой и уйду в хиппи. Поеду в Копенгаген, буду там по набережным гулять и петь «Роспрягайте, хлопци, коней», и плеваться в широкий канал семечками от тыквы. А волны канала будут вздыматься волшебными завитками и подобострастно подлизываться мне под туфли…
      – Что ты там бубнишь? – Антон опять возник в дверном проеме ванной комнаты, метая гневные искры.
      Надо же, какой холерик, сколько лет с ним живу – никогда бы не подумала.
      – Я насчет бардака в доме, – сердито повернулась я к супругу, – мусор из ведра уже выползает. И кричит дурным голосом, просит, чтоб его вынесли.
      – Мусор у нее кричит… Я же говорю, ты больная женщина, Маша…
      Однако ж пошел за ведром, хочет казаться хорошим мужем, выглядеть жертвой дурной жены. И ведь тысячу и один раз просила закрывать за собой дверь, когда ходит выбрасывать помойку. Нет! Обе двери нараспашку!
      Можно ли объяснить с логической точки зрения, почему он упорно не закрывает дверь, когда выносит ведро? Может, существует нечто такое в генетической памяти? Может, однажды, в каменном веке, произошел несчастный случай? Например, кудрявый охотник, вняв верещанию своей немытой женщины, решил-таки избавиться от старых шкур, которые пожрал доисторический паразит-долгоносик. Он перекинул тлетворную рухлядь через плечо и вышел из пещеры на воздух. Так как руки были заняты, копье охотник с собой не взял. А каменную дверь в пещеру аккуратно закрыл. Тут-то на него и напал саблезубый мамонт. Охотник швырнул к едрене матери гнилые шкуры, метнулся к пещере за копьем – ан дверь-то заперта! Пока возился – саблезубая тварь укусила его за задницу. Шрам остался на всю жизнь, а генетическая память – в поколениях. Думаю, как раз это и произошло, не иначе. Другого объяснения нет.
      – Вот! – Антон потряс у меня перед носом пластмассовым ведром со скукоженной картофельной кожурой, прилипшей внутри. – Теперь ты довольна? Пока ты ногти мажешь…
      Он не договорил, чертыхнулся и унес вещественное доказательство того, что он хороший муж, в кухню.
      – Маша, ты же знаешь, что я не выношу запаха ацетона, – проплыла мимо открытой двери ванной свекровь, – это не прихоть, это аллергия. А ты как будто нарочно…
      Тучи сгущаются… Я так и знала, что старая карга будет подкрякивать при первом удобном случае. Надо как-то спасать ситуацию, сгладить конфликт… Сказать что-то примиряющее. Я открыла рот и вдруг прокричала:
      – Разводу хочешь? Ты его получишь!
      В квартире стало ужасающе тихо.
 
      – Маша, как у вас дела с … – начала Марина, как только я появилась в редакции любимой «Гали».
      – Прекрасно, – заверила я выпускающую, – они разведутся.
      – Кто?
      – Наши герои. Они разведутся, по моему совету.
      – Вы о чем? – внимательно посмотрела на меня Марина. – Я хотела поговорить с вами о материале по раздельному питанию, который пойдет в рубрику «Медицина».
      – Да? Извините, а я все про измену.
      – Измена отложена до лучших времен. Но не забыта, и не надейтесь.
      Марина разложила перед собой распечатки с тощей теткой, распахнувшей жадный рот навстречу куску бисквита.
      – Итак, раздельное питание… Читаем: «В шестую группу входят сладости и алкоголь. Эти продукты очень калорийны, поэтому их следует употреблять помалу и нечасто: в день не более 100 г водки (коньяка), 250 г cухого вина, 600 г пива. При этом время от времени необходимо полностью отказываться от этих продуктов – хотя бы раз в неделю». Читала я это, и так выпить захотелось. И потом 100 г водки – это полстакана, не многовато ли для ежедневного приема?
      – Вы думаете, Галя не пьет? – мрачно осведомилась я.
      – Галя, может, и пьет, но мы не должны потакать этой пагубной привычке потенциальной читательницы. Далее: «Объем одной порции – 85-90 г мяса в готовом виде (размером с карточную колоду)». Маша, у вас есть другие мерила размеров, например, сигаретная пачка или упаковка презервативов? Мне кажется, что в последнее время вы очень устали.
      Иногда мне становится дурно от воздушного образа потенциальной читательницы «Гали». Маркетинговая служба убедила Ганса и компанию в том, что она скромная, даже ханжески настроенная молодая женщина. Ей максимум двадцать пять лет, она имеет среднее специальное образование, не курит, не пьет, не вступает в порочащие ее моральный облик добрачные связи, получает маленькую зарплату, любит тупые слезливые рассказки, верит в идиотские позитивные гороскопы, ежедневно борется с целлюлитом и полнотой (но не напрягаясь!). Кроме того, она истово ищет в журналах за 15 рублей ответ на вопрос «как правильно общаться с мужчинами», рукодельничает крестиком и штопает носки. Еще она не имеет детей, не делает карьеру, не читает книг, выходящих за рамки школьной программы. Кроме этих не подлежащих сомнению слагаемых счастья, наша читательница не подозревает о том, что в мире люди стареют, сходят с ума, кончают жизнь самоубийством и страдают от бессмысленности бытия. Ей неведомы слова «опухоль», «смерть» и «горе». Я думаю, что маркетинговый отдел считает, что потенциальная читательница «Гали» – юная полногрудая продавщица, убеленная гидроперитом. Ее девственность на выданье, а сама она, я думаю, бессмертна.
      Но меня-то не проведешь… Я не Ганс. Я видела людей, читающих наш журнал и могу с полной ответственностью за свои слова сказать, что нашей читательнице за сорок, она бедна как церковная крыса, неряшливо одета, судя по лицу – злоупотребляет алкоголем, но что самое главное – у нее нелады с головой, чаще всего подкрепленные медицинским диагнозом.
      – Маша, почему вы молчите? – легонько потрогала меня за плечо Марина. – У вас все в порядке?
      – Не совсем. Я, кажется, развожусь…
      – Почему? – опешила выпускающий редактор. – Я видела вашего мужа, он такой милый…
      – Он подозревает меня в измене, а я подозреваю его. Но, прошу заметить, у меня есть на то веские основания, в отличие от…
      – Маш, вы действительно устали, – покачала головой Марина. – Можно дать совет? Пройдет эта ужасная вечеринка, и проситесь в отпуск. Я ничего не хочу сказать, но Ганс к вам хорошо относится, он подпишет заявление.
      Хорошо, когда есть рядом вменяемые люди. Все-таки мне повезло с непосредственным начальством. Может, и правда взять отпуск и махнуть с Гришкой на море? Отдохнуть, подумать… Да и Антон успокоится, поразмыслит, что ему дороже – семья или тощая лахудра с острыми лопатками… Все-таки Марина – мудрая женщина.
      В этот момент она наклонилась ко мне и прошептала на ухо:
      – Слышите шум в коридоре? Это идет священник. По просьбе руководства он будет освящать редакции. Постарайтесь встать так, чтобы святая вода попала на вас…
      Я недоуменно посмотрела Марине в глаза. Мне показалось, что ее темные зрачки сузились, а потом резко растеклись в большие круглые пятна на зеленоватой радужной оболочке.
      – Поверьте мне, – еще тише сказала Марина, – это дельный совет…
      Дверь распахнулась, и на пороге появились Ганс в бежевой плюшевой футболке с надписью «I am looser» и пузатый священник в черном длинном платье.
      Мы с Мариной переглянулись, она едва заметно кивнула. Не желая расстраивать начальницу, я кивнула в ответ.
      Я думала, что освящение будет скучным мероприятием. Но в любом деле самое главное – человеческий фактор, а приглашенный батюшка оказался выше всяких похвал. Он был страшно похож на русского богатыря из рекламы, который жадничает продать немцу пиво. Веселый, розовощекий, улыбающийся – гимн гедонизму, а не батюшка. После песнопений он разошелся не на шутку – пронесся по всем этажам, радостно и щедро разбрасывая святые капли. От души ливанул на юного мусульманина-курьера, тот аж взвизгнул. Смачно полил Ганса, предположительно католика, для верности заполировав его наметившуюся лысину кропильным веничком. У Лидочки после освящения завис компьютер: вероятно, супостат таки сидел в нем и после был изгнан.
      Возле меня священнослужитель притормозил, лукаво подмигнул и, прыснув смешливо в рыжую кудрявую бороду, обдал холодной, как из-под крана, святой водой.
 
      Дачные комары все-таки смогли внести свою лепту в общую канву неприятностей. Весь день я чесалась, как при дурной болезни. Скребла ногтями руки, ноги, шею… Снимала незаметно под столом шлепанцы и терла пятку о колесико офисного кресла. Вспомнила, что Вольдемар сказал, будто комары нас кусают совсем не для того, чтобы поесть, как многие полагают. Этот процесс у них связан с размножением. Замечательно, я рада, что хоть у кого-то наладилась личная жизнь.
      После обеда ко мне подсела Лидочка. Взяла за руку, доверительно заглянула в глаза:
      – Маша, мне Марина все рассказала. Мужайтесь.
      Я молча смотрела в экран, на почтовую программу, развернутую на мониторе.
      – Я знаю, – продолжила Лидочка, – вы на меня обижаетесь за то, что я сказала про Ганса. Я была на взводе. Эти семейные проблемы… Теперь вы меня поймете.
      – Лида, – тихо сказала я, – идите вы… на фиг…
      – Ничего, ничего. Я не обижаюсь. – Лидочка закивала, как толстый китайский болванчик с головой на пружине. – Мне близко ваше состояние. Главное – блюдите материальные ценности, нажитые в браке. Блюдите и разделяйте.
      – Блюдить, говорите? – переспросила я.
 
      В коридоре за мной увязался Леша:
      – Маша, я хочу пригласить вас в кино. Отличный фильм про вампира…
      Мальчик светился наивной лучезарной улыбкой, нежно потрогал тонкую бретельку майки-топа на моем голом плече.
      – Лешенька, – вздохнула я, глядя на его ровные зубы, – про вампиров у меня сын любит. Хотите, я его с собой возьму?
      Кавалер несколько сник, потом собрался с духом и бесстрашно заявил:
      – Маша, ваш ребенок не будет препятствием…
      – А если я разведусь, вы на мне женитесь?
      Юные глазки забегали, нижняя губа дрогнула, Леша спрятал руки за спину.
      – И жить мы с Гришкой приедем к вам, потому что больше некуда. Квартиру отсудить у меня не получится, ибо жилплощадь принадлежит свекрови.
      – Мы еще плохо знаем друг друга, – сбивчиво заговорил мальчик, – я не могу ни исключить, ни подтвердить такой вариант развития событий.
      – Молодец, – похвалила я, – не рванул сразу прочь, что уже приятно. Ладно, если что – я тебе сообщу.
 
      Когда я вернулась домой, все были в сборе. Свекровь закатывала фарш в бледную ошпаренную капусту, Гришка складывал паззл, но самое удивительное – дома был Антон. Он уныло рылся в корзине с грязным бельем.
      – Собираешь вещи? – поинтересовалась я, заглянув в ванную.
      – Дура, – грубо отозвался муж, – хочу постирать свои рубашки. От тебя не дождешься.
      – А ты помнишь, что наша стиральная машина на ладан дышит? – оживилась я. – И, кстати, я неоднократно тебе об этом говорила. Судя по запаху, там что-то горит.
      – Это наша жизнь горит, – огрызнулся Антон, – а с машиной все в порядке. Это я тебе как инженер говорю.
      Он сгреб в охапку свои грязные рубашки и понес на кухню.
      – Антоша, оставь, я руками постираю, – несчастным голосом сказала свекровь, бросив на меня косой взгляд.
      – Не надо! – твердо отказался Антон. – Я сам.
      Он запихнул рубашки в темное чрево машины, закрыл дверцу и установил программу стирки с пристрастием.
      – И вообще, – выпрямился грозный муж, – загрузили белье, включили машину – и чтоб полчаса ноги ничьей в кухне не было. Не мешай ей стирать! Что бы там кому-то ни показалось!
      – Антошенька, я не могу уйти, у меня тут голубцы, – засуетилась свекровь, складывая толстенькие цилиндрики в кастрюлю.
      – Можешь. Я сказал!
      Для убедительности Антон погрозил голубцам пальцем и вышел, не глядя на меня. Свекровь залила в кастрюлю томату и отставила ее на угол стола.
      – Все из-за тебя, Маша, – прошипела злобно, – Антон места себе не находит!
      – Найдет, под какой-нибудь юбкой, – съязвила я, – еще вспомните меня, еще пожалеете…
      Мария Петровна презрительно хмыкнула, что, вероятно, должно было означать «любая шалава будет лучше, чем ты», и ушла к себе.
      Через минуту потянуло гарью. Я не шевельнулась, удобно устроившись перед телевизором. Потянуло сильнее – я ноль внимания. Раздался легкий хлопок, Антон, терзавший в это время компьютер, вскочил и рванул в кухню. Я продолжала сидеть, мне ж сказали полчаса к машине не приближаться, что бы там ни было. Я не физик, я женщина.
      С кухни повалил дым. Любопытство взяло верх над послушанием, и я решила заглянуть. Стиральная машина горела, муж резво заливал ее водой. Сразу видать: физик по образованию. Свекровь, держась за сердце, охала и причитала что-то об инфаркте.
      Завидев меня, Антон швырнул ковш в кухонную раковину и рявкнул:
      – И пусть! Пусть все горит синим пламенем, как эта рухлядь! Хочешь развода? Я не буду возражать! Только Гришку я тебе не отдам!
      – Даже и не думай, что я позволю какой-то лахудре приблизиться к моему ребенку! – завопила я, теряя самообладание.
      Антон пнул газовую плиту, я с размаху швырнула чашку на пол. Свекровь чихнула по-мышиному и мгновенно исчезла в своей комнате. Антон хватил об пол второй чашкой, я замахнулась третьей. Небьющаяся посуда заскакала горохом по старому линолеуму.

      Ганс недовольно морщил лоб и теребил в руках новенький паркер. Лидочка стояла перед ним как королева Антуанетта перед гильотиной, – обреченно, но гордо.
      – Вам надо бежать от волка быстро, – объяснял Ганс, – он страшный.
      Верстальщик Дениска плотоядно оскалился.
      – Бежите еще раз! – И немец взмахнул паркером, как дирижер – палочкой.
      Лидочка шумно вздохнула и мелкими приставными шагами заскакала в угол комнаты, силясь изобразить на лице соответствующее действию настроение. Дениска пошевелил усами, сказал «Р-р-р-р» и, скрючив пальцы, ринулся за ней.
      Второй час шла репетиция выступления «Гали» на корпоративной вечеринке. Марина нервно поглядывала на часы, Надька пыталась привязать к чудовищному поросячьему носу из папье-маше тоненькую резинку. У меня на коленях лежали идиотские крылья из поролона, какие на католическое Рождество привязывают на плечи маленьким девочкам, изображающим ангелочков. Алюминиевый каркас на левом крыле был выгнут, на правом в поролоне имелась дырка. Стрекоза походила на инвалидку.
      В комнату заглянула Сусанна Ивановна, сдержанно улыбнулась Гансу и кивнула мне, приглашая выйти. Я отложила поролоновые крылья и тихонько, дабы не смущать Лидочку в ее мучительных актерские потугах, вышла из комнаты.
      – Маша, я по поводу вашего заявления на отпуск, – сказала Сусанна Ивановна. – Оно подписано и уже в бухгалтении. У меня еще одна хорошая новость. Вам как редактору рубрики «Путешествия» рекламный отдел может предложить тур со скидкой. Если не ошибаюсь, у них есть информация о горящей путевке в Турцию. Вы едете одна или с семьей?
      – С сыном, муж очень занят на работе.
      – Тогда поднимитесь в рекламный отдел сейчас, уточните даты и условия.
      «Вот и славно, – подумалось мне, – значит, это судьба».
      Горящая путевка пылала предложением отдохнуть в течение десяти дней в четырехзвездном отеле под Аланьей. Питание, в том числе турецкие алкогольные напитки, включено. Дивный пейзаж, ознакомительная экскурсия по городу и массовик-затейник для детей. Вылет – через три дня. Я, не раздумывая, согласилась.
      Поедем с Гришкой на курорт, он будет плескаться в море, а я – думать о жизни. Антон за это время разберется со своей лахудрой. Заявление на уничтожение брака подадим потом, когда мы с сыном вернемся. Если Антон будет настаивать.
      Гришка носился по детской площадке, нарочно поднимая пыльные тучи. Я поискала глазами няню, но встретилась взглядом с собственным мужем, зловеще восседавшим на облезлой лавке у песочницы. Рядом сидела глухая старушка из нашего дома и худенькая мрачная девочка лет шести.
      – Заколдобилось-то, ой заколдобилось, – приветливо сообщила старушка.
      – Дождь будет, может и с грозой, – поддержала я разговор, присаживаясь между бабкой и Антоном.
      – Козой? Не, козу немцы забрали, в сорок первом, – грустно сказала старушка, глядя на небо. – Как сейчас помню, пришел офицер, рыжий-рыжий, как пес. Пощупал козу, пощупал меня, сплюнул – и увел животину…
      – Немцев же вроде в Москве не было, – прокричал Антон.
      – Так капицкая я, – вздохнула бабушка.
      Я тихонько дотронулась до ноги Антона. Тот встрепенулся, как от осиного укуса, и прошипел:
      – Что еще?
      – Мы с Гришкой уезжаем. В Турцию. На десять дней.
      – Предсвадебное путешествие?
      – С Гришкой?
      – Вот именно! Я своего отцовского согласия не даю.
      – Какое к лешему согласие? – рассердилась я. – Я везу ребенка на море, в волнах плескаться. Я даю тебе десять дней, чтобы хорошо подумать, нужен ли тебе развод.
      – Мне? – возмутился Антон и больно пнул меня в ногу под лавкой.
      – А кому же еще? – Я пнула его в ответ.
      – Это ты кричишь о разводе. – Новый пинок.
      – А что мне остается делать?
      – Что делать? По кустам сосаться!
      – Ах ты ж… – Я вскочила. – Да я все знаю! Я видела тебя в ресторане той ночью, когда ты не пришел ночевать!
      – Я был у однокурсника! – заорал Антон, тоже вскакивая.
      Дети в песочнице прекратили возню, двухлетний малыш в клетчатой панаме скривился в готовности разреветься.
      – Я тебя видела, – понижая голос, твердо сказала я.
      – Ты больная женщина, Маша. У тебя галлюцинации.
      – Ну, хорошо, буду честна до конца. Мне пришлось спешно уйти, поэтому я лишилась возможности вцепиться тебе в холку. Но я видела ее.
      – Кого? – обезумел Антон. – Свою говорящую слойку с лимоном, о которой ты мне регулярно рассказываешь?
      Малыш в песочнице заплакал, и на его штанишках проступило мокрое пятно. Молодая мама в сарафане-разлетайке, опасливо поглядывая на Антона, побежала к своему ребенку.
      – А когда русские пришли, – продолжала бабуля, не обращая внимания на нас, – коза вернулась. Худая была. Грустная… А потом козлят родила. Мы их съели.
      – Вот, – показал Антон пальцем на старушку, – твое будущее.
      – Дурак, – огрызнулась я и позвала Гришку.
 
      Свекровь лежала в своей комнате с мокрым полотенцем на лбу.
      – Маша, зайди… – голосом умирающей позвала она.
      – Чем могу помочь, Мария Петровна?
      – Машенька, – простонала свекровь, – ты знаешь, как тяжело мы получали эту квартиру… Мы столько здоровья в нее вложили… Я так любила папу Антона…
      – Вы же с ним развелись через год после получения этой квартиры!
      – Ну и что? – зыркнула на меня свекровь. – Я все равно продолжала его любить.
      – Ближе к делу, Мария Петровна, – сухо перебила ее я.
      – Ах, Маша, я так страдаю, когда вы с Антоном ругаетесь, – застонала опять свекровь, – у меня от этого и давление и изжога.
      – Изжога у вас от вчерашних голубцов, у меня от них тоже в желудке неспокойно.
      – Антон такой доверчивый, я так за него переживаю… Ты должна меня понять, Маша. Ты ведь тоже мать…
      – А вы еще и бабушка, – на всякий случай напомнила я.
      – А что? – встрепенулась педагог с полувековым стажем. – Я очень люблю Гришу. Ты даже не представляешь, как я его люблю!
      – Что у вас здесь? – подозрительно спросил Антон, заглянув в комнату.
      – Мария Петровна очень страдает, – печально сообщила я.
      – Что случилось? Давление?
      – И давление, и изжога, и квартира, – вздохнула я. – И вчерашние голубцы поперек горла.
      – Маша, голубцы очень вкусные, – нахмурилась свекровь, – ты, поди, и не ела их. Ты ничего не ешь, что я готовлю.
      – Мама, – строго сказал Антон, – не начинай.
      Мария Петровна поджала губы и надвинула полотенце на глаза.
 
      Археологические раскопки в шкафу на предмет того, что взять с собой на курорт, дали печальные результаты. Выяснилось, что надеть мне нечего.
      Обнаружила белую майку с интригующей надписью «I love porno». Откуда взялась, совершенно не помню. Предположительно много лет назад ее подарила Катька, увлекшаяся просмотром порносайтов с рисоваными мультяшными героями. Прикинула – майка впору. Взять, что ли… Беленькая, с розочкой. Интеллигентненько так, если не читать, конечно. На всякий случай положила в пустое нутро дорожного чемодана. Чай, не в англоговорящую страну еду.