Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Ронья, дочь разбойника

ModernLib.Net / Детские / Линдгрен Астрид / Ронья, дочь разбойника - Чтение (стр. 7)
Автор: Линдгрен Астрид
Жанр: Детские

 

 


      Рана у лошади давно зажила. Они отвязали ее, и она снова паслась с дикими лошадьми. И все же Лиа по-прежнему давала им молоко. По вечерам ее табун пасся недалеко от пещеры, и тогда Ронья с Бирком шли в лес и звали ее. Она отвечала им веселым ржанием, чтобы они знали, где она находится, мол, приходите подоить меня.
      Вскоре и другие табуны диких лошадей перестали бояться детей. Иногда они приходили и смотрели с любопытством, как доят Лиу. Такого чуда они прежде не видели. Шалый и Дикий тоже часто приходили и вели себя до того назойливо, что Лиа прядала ушами и отгоняла их копытами. Но они, не обращая на это внимания, продолжали наскакивать друг на друга, прыгали, кидались из стороны в сторону. Они были молоды, и им хотелось играть. Потом вдруг пускались галопом и исчезали в лесу.
      Но на следующий вечер они появлялись снова. Они уже стали прислушиваться, когда дети им что-то говорили. А потом они даже стали разрешать себя погладить. Ронья и Бирк ласково хлопали их, и лошадям это, видно, нравилось. И все же в глазах у них все время светился шаловливый огонек: нас, мол, не проведешь.
      Но однажды вечером Ронья сказала:
      — Раз я решила, что буду ездить верхом, значит, буду!
      Была очередь Бирка доить Лиу, а Шалый и Дикий стояли рядом и смотрели.
      — Ты слышал, что я сказала?
      Этот вопрос она задала Шалому. И тут же Ронья вцепилась коню в гриву и вскочила ему на спину. Он сбросил ее, но уже не так легко, как в первый раз. Теперь она была к этому готова и пыталась удержаться. Ему пришлось немало побрыкаться, прежде чем он избавился от нее, но наконец это ему удалось. И Ронья, взвыв от злости, шлепнулась на землю. Поднявшись на ноги, цела и почти невредима, она потерла ушибленные локти.
      — Как был ты шалым, таким и остался, — сказала она. — Но уж еще разок-то я прокачусь!
      И она прокатилась не раз. Каждый вечер после дойки и она, и Бирк пытались научить Шалого и Дикого хорошим манерам. Но никакая наука к этим паршивцам не приставала. Ронью Шалый сбрасывал столько раз, что она сказала:
      — Теперь у меня ни одного живого места нет.
      И толкнула Шалого:
      — Это все ты виноват, дрянь ты этакая!
      Но Шалый стоял спокойно и, казалось, был вполне доволен собой.
      Она поглядела, как Бирк продолжал бороться с Диким, который был таким же норовистым. Но Бирк сумел удержаться у него на спине до тех пор, пока Дикий не устал и не покорился.
      — Погляди-ка, Ронья! — крикнул Бирк. — Он стоит смирно!
      Дикий беспокойно ржал, но стоял смирно. А Бирк ласково похлопывал коня, не переставая хвалить его. Ронья возмутилась:
      — Да ведь, по совести говоря, он тоже порядочное дерьмо!
      Ронье стало обидно, что Бирк укротил Дикого, а ей никак не справиться с Шалым. А еще досаднее было, что в последние вечера ей приходилось все время доить Лиу одной, а Бирк, сидя на спине у Дикого, кружил вокруг нее, покуда она, стоя на коленях, доила кобылу. Это чтобы показать, какой он лихой наездник!
      — Плевать на синяки! — сказала Ронья. — Вот сейчас кончу доить и прокачусь!
      Сказано — сделано. Шалый ничего не подозревал, и вдруг на спине у него опять очутилась Ронья. Он изо всех сил старался сбросить ее и, когда это у него не получилось, обозлился и испугался. «Нет, на этот раз у тебя ничего не выйдет», — решила Ронья. Она намертво вцепилась в гриву коня, крепко сжала ему спину коленями и удержалась. Тогда он во всю прыть помчался в лес. Еловые ветки и верхушки сосен мелькали с такой быстротой, что у Роньи в ушах свистело. Конь понес, и Ронья в страхе закричала:
      — Помогите! Пропадаю! Помогите!
      Но Шалый вовсе ошалел. Он мчался так, словно хотел разорваться на куски, и Ронья ждала, что вот-вот она упадет и сломает себе шею.
      И тут за ними помчался Бирк на Диком. А резвее коня было не найти. Дикий скоро поравнялся с Шалым и обогнал его. Бирк успел ухватить его за гриву. Шалому пришлось на всем скаку резко остановиться, и Ронья съехала ему на шею, чуть не свалившись. Но она все же удержалась и снова выпрямилась, сидя у него на спине. Шалый стоял понуро, он перестал беситься. Морда у него покрылась пеной, он дрожал всем телом. Но Ронья ласково похлопывала его, гладила и хвалила за то, что он скакал так быстро. И это успокаивало его.
      — По правде говоря, тебе следовало бы надавать по морде, — сказала она. — Чудо, что я осталась жива!
      — Еще большее чудо, что мы их укротили! — добавил Бирк. — Подумать только, обе эти животины поняли наконец, как себя вести и кто здесь хозяин.
      Спокойной рысью они поехали назад, к Лие. Забрали молоко и, предоставив Шалому и Дикому резвиться в лесу, отправились домой, в свою пещеру.
      — Бирк, ты заметил, что Лиа стала давать меньше молока? — спросила Ронья.
      — Да, у нее, наверное, будет новый жеребенок. И скоро молоко у нее вовсе пропадет.
      — Тогда нам снова придется пить одну ключевую воду. И хлеб у нас тоже вот-вот кончится.
      Мука, которую Ронья принесла из дому, кончилась. Они испекли на горячих камнях очага последние жесткие лепешки. Дети уже доедали их. Скоро им предстояло остаться без хлеба. Голода они не боялись, в лесу было много озер, богатых рыбой, да и лесной дичи здесь водилось немало. Если будет голодно, они всегда могут поставить силки на тетерева и глухаря. Ронья собирала растения и зеленые листочки, которые годились в пищу, этому ее научила Лувис. К тому же поспела земляника. Она алела повсюду на южных склонах, а скоро поспеет и черника.
      — Нет, голодать мы не будем, — сказала Ронья. — Но первый день без хлеба и молока вряд ли нам покажется веселым!
      И этот день пришел раньше, чем они ожидали. Правда, Лиа преданно отвечала им, когда они звали ее по вечерам, но теперь ей явно не хотелось, чтобы ее доили. Под конец Ронья могла выдоить лишь несколько капель, и Лиа ясно дала ей понять, что доить ее больше не надо.
      Тогда Ронья обняла ее голову и поглядела ей в глаза.
      — Спасибо тебе, Лиа! Будущим летом у тебя будет жеребенок. Ты это знаешь? И тогда у тебя снова появится молоко. Но уже не для нас, а для твоего жеребенка.
      Ронья ласково гладила Лиу. Ей хотелось верить в то, что лошадь понимает ее слова. И она сказала Бирку:
      — Скажи и ты ей спасибо!
      И Бирк послушался ее. Они долго оставались с ней, а когда пошли домой, Лиа долго шла за ними в тот светлый летний вечер. Казалось, она понимала: пришел конец тому удивительному, что случилось с ней, столь необычному для жизни дикой лошади. Маленькие люди, сотворившие это чудо, уходили теперь от нее навсегда, и она долго стояла, глядя им вслед, пока они не скрылись в ельнике. А потом она вернулась в свой табун.
      Иногда по вечерам, приходя в лес, чтобы прокатиться верхом, они видели Лиу издали, окликали ее, и она отвечала им веселым ржанием, но никогда не покидала ради них свой табун. Она была дикой лошадью и домашним животным никогда бы не стала.
      Но Шалый и Дикий, завидев Ронью и Бирка, охотно бежали к ним. Теперь они были рады скакать взапуски с седоками на спине. А Ронье и Бирку эти верховые прогулки в лесу доставляли большое удовольствие.
      Но однажды вечером за ними погналась дикая виттра. Лошади обезумели от страха и перестали подчиняться седокам. А Ронья и Бирк не стали их принуждать и позволили им скакать, куда их несли ноги. Виттры ненавидели людей и норовили поймать их, а не лесных животных.
      Для Роньи и Бирка опасность была велика. В страхе они разъехались в разные стороны. И в этом было их спасение. Их обоих виттра схватить не могла, но они знали, что она глупа и непременно попытается это сделать. Пока она гналась за Бирком, Ронья успела улизнуть от нее. Бирку пришлось труднее. Но когда виттра в ярости решила поискать, куда делась Ронья, она на короткий миг забыла про Бирка, и он, быстро соскочив с коня, спрятался между двумя большими камнями. Он сидел там долго, ожидая, что она вот-вот найдет его.
      Но таковы уж дикие виттры: то, чего они не видят, для них не существует. Сейчас для нее людей, которым ей хотелось выцарапать глаза, больше не было, и она полетела, разъяренная, рассказать об этом своим злобным сестрам.
      Бирк увидел, что она исчезла, и, удостоверясь в том, что она не вернется, крикнул Ронью. Она вылезла из своего убежища под елью, и они, радуясь своему спасению, стали весело плясать. Какое счастье! Виттре не удалось задрать их до смерти или утащить в горы и заточить на всю жизнь в плен.
      — В лесу Маттиса бояться нельзя, — сказала Ронья. — Но когда дикие виттры хлопают крыльями у самых твоих ушей, поневоле испугаешься.
      Шалый и Дикий куда-то запропастились, и детям пришлось весь долгий путь домой, в Медвежью пещеру, идти пешком.
      — Да я готов хоть всю ночь идти пешком, лишь бы избавиться от диких виттр, — сказал Бирк.
      И они брели по лесу, держась за руки, и не переставали болтать, веселые и оживленные после пережитого страха. Начало смеркаться, был прекрасный летний вечер, и они говорили о том, как прекрасно жить на свете, даже если здесь водятся дикие виттры. Как прекрасно жить в лесу, на свободе! Днем и ночью, под солнцем, под луной и звездами. Во все времена года, которые неторопливо сменяют друг друга: только что ушедшей весной, только что наступившим летом, осенью, которая скоро придет.
      — А зимой… — сказала Ронья и замолчала.
      Они увидели, как ниссе-толстогузки и тролли-болотники с любопытством выглядывают здесь и там из-за елей и камней.
      — А сумеречный народец и зимой живет себе преспокойно.
      И она снова замолчала.
      — Но ведь сейчас лето, сестренка!
      И Ронья поняла, что он прав.
      — Это лето я запомню на всю жизнь! — сказала она.
      Бирк поглядел на темнеющий лес, и в душе у него возникло какое-то странное чувство, непонятно отчего. Он не понял, что причиной этого чувства, похожего на грусть, была лишь красота и тишь летнего вечера.
      — Да, сейчас лето, — сказал он и взглянул на Ронью, — и это лето я буду помнить до конца своей жизни. Я это знаю.
      И они вернулись домой, в Медвежью пещеру. А на площадке у входа в пещеру сидел Коротышка Клипп и ждал их.

14

      Да, там сидел Коротышка Клипп, такой знакомый и дорогой: приплюснутый нос, косматые волосы, косматая борода. Ронья бросилась к нему с радостным криком:
      — Коротышка Клипп! О, это ты?.. Это ты!.. Ты пришел!
      От радости она стала заикаться.
      — Красивый отсюда вид, — сказал Коротышка Клипп, — на лес и на реку!
      Ронья засмеялась.
      — Да, на лес и на реку! Потому-то ты и пришел сюда?
      — Нет, Лувис прислала вам хлеба.
      Он развязал кожаный мешок и достал пять больших круглых караваев. Тут Ронья снова закричала:
      — Бирк, погляди-ка! Хлеб! У нас теперь есть хлеб!
      Она схватила один каравай, поднесла к лицу, стала вдыхать его запах, и на глазах у нее показались слезы.
      — Хлеб, который испекла Лувис! Я и забыла, что на свете есть такое чудо!
      Она стала отламывать от каравая большие куски и пихать их в рот. Она хотела накормить и Бирка, но он, помрачнев, стоял молча и, отказавшись от хлеба, скрылся в пещере.
      — Ну вот, Лувис решила, что хлеб у вас к этому времени поди уже кончился.
      Ронья не переставала жевать. Вкус хлеба казался ей самым прекрасным на свете и напомнил ей о Лувис. И тут она спросила Клиппа:
      — А как Лувис узнала, что я в Медвежьей пещере?
      — Уж не думаешь ли ты, что мать у тебя глупа? Где же тебе еще быть? — фыркнул Клипп.
      Он посмотрел на нее и задумался. Вот она сидит, их милая, красивая Ронья, и уплетает хлеб, словно больше ей ничего на свете не нужно. А он должен сейчас выполнить поручение. Лувис сказала, чтобы он сделал это похитрее. Но Коротышка Клипп хитрить особо не умел.
      — Послушай, Ронья, — осторожно сказал он. — Ты не собираешься воротиться домой?
      В пещере что-то загремело. Видно, их кто-то подслушивал. И этот кто-то захотел, чтобы Ронья поняла это.
      Но Ронью сейчас занимал только Коротышка Клипп. Ей так много нужно было узнать у него, хотелось расспросить его обо всем. Клипп сидел рядом с ней, но, задавая ему вопросы, она, казалось, не видела его. Глядя на реку и лес, она тихо, еле слышно спрашивала его:
      — Как сейчас там у вас, в замке?
      И Клипп говорил ей чистую правду:
      — Невесело сейчас в замке. Вернись домой, Ронья!
      Ронья продолжала смотреть на речку и лес.
      — Это Лувис велела просить меня об этом?
      Клипп кивнул:
      — Да, плохо нам без тебя, Ронья. Все ждут дня, когда ты вернешься домой.
      Ронья поглядела на речку и на лес, а потом тихо спросила:
      — А Маттис? Он тоже хочет, чтобы я вернулась?
      Коротышка Клипп выругался:
      — Эта чертова скотина! Кто знает, чего он хочет!
      Снова наступило молчание, а после Ронья снова спросила:
      — Он говорит когда-нибудь обо мне?
      Клипп заерзал, ему велели схитрить, поэтому он просто промолчал.
      — Скажи честно, упоминает он хоть когда-нибудь мое имя?
      — Не-а… — неохотно признался Клипп. — И другим не велит говорить при нем о тебе.
      Черт побери! Вот он и выболтал то, о чем Лувис велела молчать. Вот так схитрил! Он умоляюще поглядел на Ронью:
      — Однако все будет хорошо, дружочек, как только ты воротишься домой.
      Ронья покачала головой:
      — Я не вернусь! Покуда Маттис не назовет меня своей дочкой. Так и скажи ему. Да погромче, чтобы слышно было во всем замке!
      — Нет уж, спасибо, такую весть даже Пер Лысуха не посмел бы ему принести!
      Коротышка Клипп рассказал, что Пер Лысуха хворает. Да и не мудрено, раз в доме такая беда. Маттис все время не в духе, то и дело рычит на всех. И с разбоем нынче дела плохи. В лесу полным-полно кнехтов, они схватили Пелье и посадили к фогду в темницу, на хлеб и воду. Там сидят двое из людей Борки. Сказывают, фогд поклялся, что скоро пересажает всех людей из банды Маттиса, чтобы наказать их по заслугам. А какое им выйдет наказание, кто знает? Поди, смертная казнь.
      — А что, он теперь больше никогда не смеется?
      Коротышка Клипп удивился:
      — Кто не смеется? Фогд?
      — Я спрашиваю про Маттиса, — ответила Ронья.
      И Клипп уверил ее, что с тех пор, как Ронья на его глазах перепрыгнула через Адский провал, никто не слыхал его смеха.
      Клиппу надо было возвращаться до темноты. Он собрался идти, заранее печалясь о том, что он скажет Лувис. Напоследок он решил попросить еще разок:
      — Ронья, воротись домой! Будь умницей! Послушай меня, воротись!
      Ронья покачала головой и сказала:
      — Передай привет Лувис, да скажи ей тысячу раз спасибо за хлеб!
      Клипп быстро сунул руку в кожаный мешок.
      — Ой-ой-ой! Чуть было не забыл! Ведь она послала тебе еще мешочек соли! Хорошенькое было бы дельце, кабы я принес его назад домой!
      Ронья взяла мешочек.
      — Моя мать обо всем позаботится! Она знает, без чего в лесу не обойтись. Но как она догадалась, что у нас осталось всего несколько крупинок соли?
      — На то она и мать, — ответил Клипп. — Мать сердцем чует, когда ее дитяти чего-то не хватает.
      — Только такая мать, как Лувис, — ответила Ронья.
      Она долго стояла и смотрела Клиппу вслед. Он ловко спускался по крутой узкой тропинке. Когда Клипп исчез из виду, Ронья вернулась в пещеру.
      — Так ты не пошла с ним домой, к отцу? — спросил Бирк. Он лежал на постели из еловых веток. Ронья не видела его в темноте, но слова его расслышала, и они ее рассердили.
      — У меня нет отца, — ответила она. — А если ты будешь меня злить, то не будет и брата!
      — Прости, сестренка, если я тебя обидел. Но я знаю, о чем ты думаешь иногда.
      — Да, — отвечала из темноты Ронья. — Я думаю иной раз о том, что я жила на свете одиннадцать зим, а на двенадцатую умру. А мне бы так хотелось еще побыть на земле. Ясно тебе?
      — Забудь про зимы, сейчас лето.
      И в самом деле, было лето. День ото дня становилось все теплее и теплее, ласковее и безоблачнее. Такого лета в их жизни еще не бывало. Каждый день в полуденную жару они купались в холодной речке. Они плавали и ныряли, как выдры, и позволяли течению уносить себя, пока грохот водопада Ревущий не предупреждал их об опасности. Ревущий обрушивал воды реки с огромного утеса, и никто, попав в его водоворот, не выходил из него живым.
      Ронья и Бирк знали, когда им начинала грозить опасность.
      — Как только покажется утес Ревущий, поворачивай назад, не то пропадем, — сказал Ронья.
      Утес Ревущий, огромный камень, стоял посреди реки, чуть повыше водопада. Для Роньи и Бирка он был предостерегающим знаком. Им пришлось выбраться на берег, а это было нелегко. Потом они долго лежали на прибрежных камнях, запыхавшиеся и посиневшие от холода, греясь на солнышке и с любопытством глядя на выдр, без устали плавающих и ныряющих у берега.
      Когда спустилась вечерняя прохлада, они отправились в лес, чтобы покататься верхом. Шалый и Дикий несколько дней не показывались. Их испугала виттра, но они опасались и тех, кто сидит у них на спине. Теперь же они перестали бояться и радостно выбежали навстречу детям, не прочь снова побегать взапуски. Ронья и Бирк позволяли им вначале скакать во всю прыть, а после ехали шагом, прогуливаясь по своему любимому лесу.
      — Хорошо кататься теплыми летними вечерами, — сказала Ронья.
      А про себя подумала: «Почему в лесу не может круглый год длиться лето? И почему у меня не радостно на душе?»
      Она любила свой лес и все, что в нем было, что в нем жило и росло: все деревья, маленькие озерца и болота, ручьи, мимо которых они проезжали, все замшелые валуны, земляничные полянки и черничники, все цветы, всех зверей и птиц. Отчего же тогда ей иногда становилось так грустно и отчего непременно должна наступить зима?
      — О чем ты думаешь, сестренка? — спросил Бирк.
      — О том… что вот под тем валуном живут тролли-болотники. Я видела, как они плясали прошлой весной. Я люблю троллей-болотников и ниссе-толстогузок, но не серых карликов и диких виттр, сам знаешь!
      — А кто их любит!
      Стало раньше смеркаться. Время светлых ночей прошло. Вечером они сидели у огня и смотрели на загоравшиеся в небе бледные звезды. Чем сильнее сгущалась темнота, тем больше их становилось, тем ярче горели они над лесом. Пока это было еще летнее небо, но Ронья знала, что говорили звезды: «Скоро придет осень!»
      — Нет, диких виттр я ненавижу! — сказала она. — Удивительно, что они так давно не охотились за нами. Может, они не знают, что мы живем в Медвежьей пещере?
      — Это потому, что их пещеры на другом конце леса, а не у реки, — ответил Бирк. — И серые карлики, наверно, на этот раз не разболтали про нас, иначе виттры давно бы уже явились сюда.
      Ронья поежилась.
      — Лучше про них не говорить. А не то мы можем приманить их.
      Наступила ночь. Потом настало утро и новый теплый день. Дети, как всегда, пошли купаться.
      И тут появились дикие виттры. Не одна, не две, а множество, огромная свирепая стая. Они кружились над рекой, кричали и выли:
      — Хо-хо! Красивые маленькие человечки в воде! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
      — Ныряй, Ронья! — крикнул Бирк.
      Они нырнули и плыли под водой до тех пор, пока не вынуждены были выплыть наверх и набрать воздух, чтобы не погибнуть. Увидев, что тучи виттр затмили небо, они поняли: это им не поможет, на этот раз им от виттр не уйти.
      «Виттры позаботятся о том, чтобы нам не пришлось тревожиться о зиме», — с горечью подумала Ронья, слушая их не смолкающие крики:
      — Маленькие красивые человечки в воде! Сейчас мы их раздерем в клочья! Сейчас прольется кровушка, хо-хо!
      Но дикие виттры любят пугать и мучить свои жертвы, прежде чем нападают. Потом они рвут их когтями, убивают, но не менее приятно для них сначала полетать, повыть, попугать. Они ждут, когда Большая виттра подаст знак: «Пора!» А Большая виттра, самая дикая и кровожадная из них, описывала над рекой большие круги. «Хо-хо!» — она не торопилась! Погодите, скоро она первая вонзит когти в одного из этих, барахтающихся в воде. С кого же ей начать? Вон с этой, черноволосой? Того, с рыжими волосами, что-то не видно, но он, поди, тоже вынырнет. Хо-хо! Много острых когтей ждет его, хо-хо!
      Ронья нырнула и вынырнула вновь, хватая воздух ртом. Где же Бирк? Его нигде не видно. Она застонала от отчаяния. Где же он, неужто утонул? Неужели оставил ее одну на растерзание виттрам?
      — Бирк! — закричала она в страхе. — Бирк, где ты?
      И тут Большая виттра с воем кинулась на нее. Ронья закрыла глаза… «Бирк, брат мой, как ты мог покинуть меня в самую трудную, в самую страшную минуту?»
      — Хо-хо! — выла виттра. — Сейчас прольется кровушка!
      Нет, она подождет еще чуть-чуть, самую малость, а потом… Она сделает еще один круг над рекой. И тут Ронья услыхала голос Бирка:
      — Ронья, сюда! Быстро!
      Течение реки несло поваленную березу с еще зеленеющими листьями, и Бирк крепко ухватился за нее. Ронья увидела его голову рядом со стволом дерева. Вот он, он не оставил ее в беде. Ах, какая радость!
      Хотя стоит ли торопиться? Поток уносит Бирка, и ей его не догнать. Она нырнула и поплыла, собрав все силы… и… догнала его. Он подал ей руку и притянул к себе. Секунда… и они оба повисли на плывущей березе. Густая листва березы скрывала их.
      — Послушай, Бирк, — пролепетала, задыхаясь, Ронья. — Я думала, ты утонул.
      — Пока еще нет, но скоро утону. Ты слышишь грохот Ревущего?
      И Ронья услышала рев водопада, голос Ревущего. Поток нес их в эту бездну, они были к ней уже слишком близко, она это видела. Река мчала их все быстрее, и все громче ревел водопад. Она уже чувствовала, что водопад неумолимо засасывает их. Скоро, совсем скоро он швырнет их в пучину, прокатит их в первый и в последний раз.
      Ей захотелось быть поближе к Бирку. Она подвинулась к нему вплотную и знала, что он думает о том же, о чем и она: «Лучше Ревущий, чем виттры».
      Бирк обнял ее за плечи. Что бы ни случилось, они будут вместе, брат и сестра, теперь их ничто не разлучит.
      А виттры метались в ярости. Куда подевались маленькие человечки? Пора вонзать в них когти. Куда они запропастились?
      По воде плыло лишь дерево с ветвистой кроной. Поток быстро гнал его вниз по течению. Что скрывала зеленая листва, виттры видеть не могли. Воя от злости, они продолжали кружить в поисках людей.
      Но Ронья и Бирк были уже далеко и не слышали их воя. Они слышали лишь все усиливающийся рев водопада и знали, что теперь он совсем близко.
      — Сестренка моя! — позвал Бирк.
      Ронья не слышала его слов, но читала их по губам. И хотя брат и сестра не могли расслышать ни словечка, они вели разговор. О том, что нужно высказать, пока не поздно. О том, как прекрасно любить кого-то так сильно, что можно не бояться даже самого страшного в жизни. Они говорили об этом, хотя не могли слышать ни единого слова.
      А потом они уже больше не говорили. Они держались друг за друга, закрыв глаза.
      И вдруг они почувствовали сильный толчок, заставивший их очнуться. Береза наткнулась на утес Ревущий. Толчок заставил дерево повернуться и изменить направление. И прежде чем поток снова подхватил его, оно подплыло ближе к берегу.
      — Давай попытаемся, Ронья! — крикнул Бирк.
      Он оторвал ее от дерева, в которое она вцепилась, и они оба оказались в пенящемся водовороте. Теперь каждый должен был бороться за свою жизнь, сражаясь с безжалостным потоком, который изо всех сил старался утащить их к водопаду. Совсем рядом, у берега, вода была спокойной, но добраться до нее было нелегко.
      «В конце концов Ревущий победит», — думала Ронья. Силы у нее иссякли. Ей хотелось сдаться, лечь неподвижно, позволить потоку унести ее и исчезнуть в водопаде.
      Но впереди плыл Бирк. Он оглянулся и посмотрел на нее. Потом он оборачивался снова и снова», и тогда она решила попытаться еще раз. Она опять стала бороться, пока совсем не обессилела.
      Но теперь она уже очутилась в спокойной воде, и Бирк потащил ее к берегу. И тут силы тоже оставили его.
      — Мы должны… мы должны… — говорил он, задыхаясь.
      В полном изнеможении они выбрались на берег. Согревшись на солнышке, они тут же уснули, не успев понять, что спасены.
      Домой, в медвежью пещеру, они вернулись уже перед заходом солнца. А на площадке перед входом в пещеру сидела Лувис и ждала их.

15

      — Дитя мое, — сказала Лувис, — отчего у тебя мокрые волосы? Ты купалась?
      Ронья стояла молча и смотрела на мать, которая сидела, прислонясь к стене пещеры, сильная и надежная, как сама скала. Ронья смотрела на нее с любовью, но все же ей хотелось, чтобы Лувис пришла к ним в другой день, только не сейчас! Сейчас ей хотелось побыть наедине с Бирком. Ей казалось, будто в душе у нее все дрожит от пережитого ужаса. Ах, как нужно ей было в эту минуту спокойно поговорить с Бирком и порадоваться, что они остались живы!
      Но вот здесь сидит Лувис, ее милая Лувис, которую она так давно не видела. И мать не должна подумать, что сейчас она нежеланная гостья.
      Ронья улыбнулась ей:
      — Мы с Бирком поплавали немного!.. Бирк! — Она увидела, что он поднимается к пещере, а это было некстати.
      Не нужно ему было сейчас встречаться с Лувис. Ронья бросилась ему навстречу и тихонько спросила:
      — Ты не хочешь поздороваться с моей матерью?
      Бирк холодно посмотрел на нее:
      — С незваными гостями не здороваются. Этому научила меня мать, когда еще носила меня на руках!
      Ронья чуть не задохнулась от возмущения и отчаяния, сердце у нее до боли сжалось. Неужели это Бирк смотрит на нее ледяным взглядом? Тот самый Бирк, который только что был ей настолько дорог, что она готова была следовать за ним даже в кипящую бездну Ревущего! А сейчас он предал ее, стал чужим. О, как она ненавидела его за это! Никогда она еще не испытывала такой ярости! По правде говоря, она ненавидела не только Бирка, но все на свете. Все, что мучило ее сейчас так, что она была готова лопнуть от злости: и Бирка, и Лувис, и Маттиса, и виттр, и Медвежью пещеру, и лес, и лето, и зиму, и эту Ундис, которая вбила в голову Бирка такие глупости, когда он еще был грудным младенцем, и этих проклятущих виттр… нет, их она уже упоминала! Хотя она ненавидела и многое другое, что забыла перечислить, ненавидела до того, что ей хотелось кричать! Она уже сама не помнила почему, но крикнуть ей нужно было непременно, да так, чтобы горы рухнули!
      Но она не закричала, а лишь прошипела Бирку:
      — Жаль только, что твоя мать не научила тебя вежливости.
      И юркнула в пещеру.
      Она пошла назад к Лувис и объяснила, что Бирк устал. И замолчала. Она села на каменную плиту рядом с матерью, и уткнулась лицом в ее колени, и заплакала, но не громко, не так, чтобы горы рухнули, а тихо, совсем неслышно.
      — Ты знаешь, зачем я пришла? — спросила Лувис.
      И Ронья, всхлипывая, пробормотала:
      — Уж, верно, не затем, чтобы принести мне хлеба!
      — Нет, — ответила Лувис, гладя дочку по голове. — Хлеб у тебя будет, когда ты вернешься домой.
      Ронья продолжала всхлипывать.
      — Я никогда не вернусь домой.
      — Тогда дело кончится тем, что Маттис утопится в реке.
      Ронья подняла голову.
      — С какой стати ему топиться? Это из-за меня-то? Да он обо мне даже не вспоминает!
      — Правда, днем он о тебе не вспоминает. Но каждую ночь зовет тебя во сне.
      — Откуда ты знаешь? Он что, опять спит в твоей постели, а не в каморке Пера Лысухи?
      — Да, Перу он мешал спать. Да и мне мешает. Но кто-то должен терпеть его, когда ему так худо.
      Она долго молчала, потом добавила:
      — Знаешь, Ронья, тяжко смотреть на человека, когда он так мучается.
      Ронья боялась вот-вот взвыть так, что горы рухнут. Но она сжала зубы и тихо спросила:
      — Скажи, Лувис, если бы ты была ребенком и твой отец отказался бы от тебя и даже не хотел бы упоминать твоего имени, ты вернулась бы к нему? Если бы он даже не подумал прийти и попросить тебя об этом?
      Лувис помедлила немного с ответом.
      — Нет, не вернулась бы! Пусть бы он попросил меня вернуться!
      — Но Маттис никогда не попросит! — воскликнула Ронья.
      Она снова уткнулась в колени Лувис и смочила ее юбку из грубой шерсти тихими слезами.
      Наступил вечер, стемнело. Самый тяжелый день был на исходе.
      — Ложись спать, Ронья, — сказала Лувис. — Я посижу здесь, подремлю, а как станет светать, пойду домой.
      — Я хочу заснуть у тебя на коленях, а ты спой мне Волчью песнь!
      Она вспомнила, как однажды пыталась спеть эту песнь Бирку, но ей это скоро надоело. А теперь Ронье не придется больше петь ему песни, это уж точно.
      Но Лувис запела, и весь мир сразу преобразился. Положив голову на колени матери, Ронья заснула при свете звезд глубоким и сладким детским сном и проснулась лишь ясным утром.
      Лувис в пещере уже не было. Но свою серую шаль, которой она укрыла Ронью, Лувис не взяла. Проснувшись, Ронья ощутила тепло этой шали и вдохнула ее запах. Да, это был запах Лувис. Еще он напомнил Ронье, как пахло от зайчонка, который был у нее когда-то.
      У огня, опустив голову на руки, сидел Бирк. Рыжие пряди волос свисали ему на лицо. Он казался таким безнадежно одиноким, что у Роньи кольнуло в сердце. Она тут же все забыла и, волоча шаль, подошла к нему. Потом, остановившись, помедлила: а вдруг он не хочет, чтобы ему мешали? И все же спросила:
      — Что с тобой, Бирк?
      Он взглянул на нее и улыбнулся:
      — Да вот, сижу здесь и горюю, сестренка!
      — Из-за чего же?
      — Из-за того, что ты мне по-настоящему сестра, лишь когда Ревущий зовет меня. А не тогда, когда твой отец присылает людей с разными вестями. Потому-то я и веду себя иной раз как скотина, а после жалею об этом, если хочешь знать.
      «А кому хорошо? — подумала Ронья. — Разве мне не обидно, что я никак не могу никому угодить?»
      — Правда, я не могу тебя за это упрекать, — продолжал Бирк. — Я знаю, что так оно и должно быть.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9