Я лечу во второй кабине штурмовика командира полка Соколова, который ведет группу. Нашей группе удалось удачно сбросить бомбы, сделать три штурмовых захода на вражеские артиллерийские позиции на Мекензиевых горах и без потерь возвратиться на аэродром. Утром 7 мая полку был зачитан приказ о штурме Севастополя. На боевое задание я вылетел в самолете командира группы штурмана полка Коновалова, опытного, требовательного, прекрасно знающего свое дело, в чем неоднократно убеждались все летавшие с ним, человека. Напросился сам - вместо его заболевшего стрелка. Мы должны нанести удар по артиллерийским позициям немцев юго-западнее Сапун-горы, откуда велся огонь по нашим войскам, изготовившимся к штурму. С других направлений на Севастополь идут группы бомбардировщиков, штурмовиков, истребителей. Какие-то группы самолетов уже возвращаются с боевого задания... Из условных разговоров по радио узнаем знакомых летчиков. Впервые наблюдаю одновременно в воздухе такое количество наших самолетов. Ведут их уже в основном закаленные в боях авиаторы. Вот "зависает" над нашим Илом истребитель крмэска Истрашкина. Слышу также голоса Татарникова, Рубцова.
      В воздухе нужно всегда быть внимательным. Вылетая на боевые задания в район Севастополя, экипажи наших штурмовиков отмечали все усиливающуюся зенитную оборону противника. Действия его истребительной авиации, базирующейся на последнем аэродроме на мысе Херсонес, затруднены из-за нашего превосходства в воздухе, но, если удается завязать бой в благоприятных условиях, "мессершмитты" атакуют Илы с яростью обреченных. В дни последних боев за Севастополь немецкими истребителями уже командовал ас Германии N 1, командир 9-й особой эскадрильи 52-й истребительной эскадры оберлейтенант Эрих Хартман.
      Подходим к Севастополю. Город в дыму пожарищ. Видим очертания береговой линии бухты. Вдали, слева т - Херсонес. Коновалов докладывает по радио на КП генералу Гетьману о готовности группы:
      - Я "Стрела-3"! Уточните цель!
      -  "Стрела-3"! Из района северо-западнее Балаклавы ведут огонь батареи противника. Заставьте их замолчать!
      Еще до подхода к Сапун-горе наша группа начала противозенитный маневр. Разрывы зенитных снарядов - со всех сторон. Коновалов умело маневрирует, подсказывает летчикам. Зенитный огонь все плотнее, но мы упорно продвигаемся к цели.
      Выглядываю вперед и вижу на земле сполохи залпов зенитных батарей. Впереди виднеется Балаклава. Северо-западнее ее - те самые артиллерийские батареи. Илы снижаются, бьют из пушек, затем пускают реактивные снаряды, с пикирования бросают бомбы. Три батареи замолкают. Потом делаем второй заход. Хотя в воздухе полное наше превосходство и нас старательно прикрывают истребители, я внимательно слежу за обстановкой. И не зря.
      Со стороны солнца, с большим превышением над уходящими от Севастополя штурмовиками и истребителями, появились две точки. Солнце бьет в глаза даже через светофильтры очков, но я уже вижу: истребители, и не наши. Вот они перестраиваются и пикируют на нашу группу.
      Включаю переговорное устройство, кричу: "Маневр!"
      Но Коновалов командует штурмовиками группы и меня не слышит: когда у нас включен передатчик, самолетно-переговорное устройство не работает, такая уж в ту пору у нас была радиотехника. Я включаю световую сигнализацию: на приборной доске летчика мигает красный свет - предупреждение об опасности.
      Коновалов не реагирует, и "мессеры" берут наш самолет в "клещи". У меня один выход - уничтожить истребитель, атакующий первым, а затем перенести огонь на второй. Но ничего не выходит: немец грамотно сближается под большим углом, вертикальный угол обстрела моего пулемета не позволяет достать его. И вновь меня спасает солдатская смекалка. Я мгновенно сбрасываю сиденье, становлюсь коленями на дно кабины и доворачиваю ствол пулемета на угол, не предусмотренный тактико-техническими данными Ила. Огонь пока не открываю, надеясь, что немец не поймет моих действий по изменению угла стрельбы. А он, он все так же грамотно, как на тренировке, подходит все ближе. 800 метров, 600, 400... Я прицеливаюсь особо тщательно, так как отчетливо понимаю, что второй очереди не будет. И вот огненная трасса упирается в самолет противника, он, не успевая открыть ответный огонь, вспыхивает. Объятый пламенем, "мессер" несется нам навстречу. Но Коновалов, после моей очереди резко рванул самолет вправо, и горящий немец пронесся рядом.
      Отвлекшись на факел, мы чуть не стали факелом сами. Второй "мессершмитт" приблизился к нам справа и дал очередь. Снаряд попал в антенну, осколки угодили в кабину, но задели на мне только шлемофон. Рванув пулемет влево, я увидел в каких-то ста метрах выходящий из атаки вверх закопченный желтый самолет с черными крестами. Я нажал гашетку и стрелял, пока пулемет не отказал. Меня прижало к пулемету и вытягивало из кабины. Понял, что наш самолет сбит и падает. Нет, хочется жить! Делаю сверхъестественное усилие и хватаюсь обеими руками за турель. Но вот перегрузка уменьшается: Ил переходит в горизонтальный полет.
      Хвостовое оперение разбито, в фюзеляже две пробоины, а земля совсем рядом. Командир сидит согнувшись, но самолет пилотирует уверенно. Мотор работает, кажется, нормально. Коновалов оборачивается и я вижу его окровавленное лицо. Он показывает мне большой палец, что означает: самочувствие хорошее, машина в порядке.
      Опять хватаюсь за пулемет. Задержка была из-за разрыва гильзы. Устраняю ее и снова - весь внимание. Ил несется низко над землей в сторону моря, к Балаклаве. Других самолетов группы не видно. Затем Коновалов поворачивает на север, прижимается к горной гряде, стараясь незаметно выйти из опасной зоны.
      И тут я заметил два "мессершмитта", идущих вдоль берега со стороны мыса Херсонес. Но тут появляются два Яка. Они еще пока далеко! А "мессершмитты" уже перестраиваются для атаки. Я открыл упреждающий огонь по ближайшему из них. Он прекратил атаку и начал набирать высоту, но тут же был настигнут подоспевшим Яком... Так всегда на войне: только что ты был охотником, а через мгновение становишься дичью. Второй "мессершмитт", не пытаясь искушать судьбу, отвернул в сторону и исчез.
      Но пока мы отбивались от немецких истребителей на подбитом, плохо слушающемся рулей штурмовике, оказались в ущелье. Положение, надо сказать, было не из приятных... Справа и слева - горы, впереди - тоже гора. Коновалов проявляет редкое летное мастерство: с минимально возможной скоростью набирает высоту и переваливает через вершину горы буквально в нескольких метрах от нее. Затем разворачивается влево, и мы идем курсом на север.
      Над нами все время, как бы подбадривая, барражирует пара Яков. Они сопровождают нас до Симферополя и только потом уходят на свой аэродром. Мимо нас пролетают группы самолетов в направлении Севастополя. Плавно снижаясь, летим в направлении своего аэродрома. Коновалов ведет самолет на самом выгодном режиме, бережет горючее.
      Наконец ровное, покрытое зеленью поле, землянка командного пункта, радиостанция, на стоянках самолеты. У КП толпятся люди, видна машина с красным крестом. Коновалов выпускает шасси и идет на посадку, но не садится и уходит на второй круг. Вижу запрет посадки: левая часть знака "Т" завернута - не выпускается левое колесо. Коновалов заходит снова и знаками подает мне команду покинуть самолет с парашютом, но я не решаюсь: прыгать с парашютом мне еще не приходилось.
      Коновалов показывает, что будет сажать самолет на одно колесо. Я вцепляюсь в борта кабины: если перевернемся, втайне думаю я, то в самолете у меня больше шансов уцелеть.
      Но Коновалов и здесь на высоте: самолет, клонясь все больше влево, бежит по земле и, задев консолью крыла за землю уже на безопасной скорости, разворачивается на 180 градусов и останавливается.
      Я бросаюсь к кабине летчика. Коновалов устало откидывается к бронеспинке. Ранение оказалось неопасным, но потеря крови сказалась, и он очень ослаб. На "стартере" подъехал командир полка. Коновалов доложил, что группа задание выполнила: батареи противника подавлены. Были атакованы истребителями, сбит один "мессершмитт".
      Выслушав доклад, командир улыбнулся. Затем в обычной для него шутливой манере спросил:
      - А что вы там еще натворили? Пришел запрос на ваши фамилии!
      Мы переглянулись, а Соколов сказал:
      - Ваш бой наблюдали многие. Командование дивизии приказало представить вас к награде.
      Я был награжден вторым орденом Славы.
      К вечеру 7 мая Сапун-гора была взята нашими войсками. Во время ее штурма прямым попаданием зенитного снаряда был сбит самолет лейтенанта Самаринского, стрелком у которого был сержант Гурьев, мой земляк харьковчанин. Летчики и стрелки, которые видели это, сообщили, что из самолета кто-то выбросился с парашютом, но приземлился в расположении противника.
      Во второй половине дня 9 мая начался штурм Севастополя. Остатки немецких войск, стараясь обеспечить эвакуацию, пытались оказать сопротивление на рубеже старого Турецкого вала, который проходил по высотам от Стрелецкой бухты на юг. Большое скопление войск противника наша авиация обнаружила на берегу бухты Казачья.
      Группа Илов, возглавляемая лейтенантом Шупиком, подошла к цели. Зенитные орудия, стоявшие на открытом месте и не замаскированные, открыли ураганный огонь. Лейтенанты Кравченко и Козаков с ходу пошли в атаку и бомбами заставили орудия замолчать. В это время остальные самолеты, замкнув круг над целью, штурмовали пытавшихся уйти в море суда с противником. Другие группы штурмовиков сосредоточили огонь на катерах, находившихся юго-восточнее мыса Херсонес. Большинство плавсредств было вскоре потоплено.
      9 мая немцы оставили Севастополь, но отдельные группы еще держались в районе бухт Камышовой, Казачьей и на мысе Херсонес.
      Вспоминаю вылет 10 мая на уничтожение противника, занятого погрузкой на корабли в Камышовой бухте. Я летел с Коноваловым, который вел группу. При подходе к цели перед нашими самолетами встала стена заградительного огня. Коновалов по радио приказал группе сбросить бомбы с высоты 800 метров. В порту и вокруг скопилось такое огромное количество живой силы и техники, что едва ли не каждая бомба достигала цели. Огонь с земли усилился: небо побагровело от вспышек разрывов зенитных снарядов.
      Коновалов, имитируя попадание в его штурмовик, отвернул в сторону, а затем резко развернувшись обратно, прицельно сбросил бомбы. Самолет подбросило вверх - под нами взорвался склад боеприпасов.
      Группа возвратилась на аэродром без потерь. А на следующий день - снова вылет, и снова с Коноваловым, на мыс Фиолент. Здесь мы штурмовали пехоту. Немцы вели по нам огонь из всех видов оружия, были попадания в самолет. Я тоже беспрерывно стрелял из пулемета. Были и такие вылеты, когда противник почти не стрелял. В море плавало множество плотов, лодок, других подручных средств, на которых немцы пытались хотя бы отплыть от крымского берега в надежде, что их подберут свои. Можно понять солдат, обреченных остаться на чужом берегу, ожидая расплаты за то, что они сами и их прислужники совершили на крымской земле. Большинство из них не принимали участия в зверствах над мирным населением и военнопленными, и формально солдаты не были виноваты в действиях палачей, но ведь палачи приходят именно вслед за солдатами...
      Но вот последний вылет. Вдали от берега виднелся пароход, который, очевидно, отчалил ночью. Когда наша группа приблизилась к нему, мы увидели необычную картину: находившиеся на палубах люди махали нам белыми платками, простынями. Увозят в плен наших!..
      Самолеты встали в круг. Командир группы Тамерлан Ишмухамедов приказал не бомбить, передал по радио на КП о создавшейся обстановке.
      - Судно не бомбить! - последовала команда. Но и не давать ему уходить на запад. Сейчас подойдут наши торпедные катера...
      А через несколько минут команду с КП дополнили:
      - Капитан парохода радировал, что они сдаются в плен. Возвращайтесь на аэродром!
      К пароходу подошли торпедные катера, он развернулся и пошел обратно в Севастополь. Мы сбросили бомбы в пучину Черного моря и впервые возвратились после боевого вылета, не сделав ни единого выстрела. Война в Крыму была закончена!
      В боях за Севастополь мы потеряли заместителя командира эскадрильи капитана Шкребу, его стрелка, сержанта Замая, и кого-то из двух - то ли летчика лейтенанта Самарского, то ли его стрелка сержанта Гурьева. Может быть, обоих. Урон противнику наш штурмовой авиаполк нанес значительный, так как воевать уже научились все: и летный состав, и командование. В Крым была стянута авиация двух воздушных армий. Авиационное наступление было организовано исключительно четко, удары были хорошо спланированы, выполнялись эффективно. Интервалы между группами стали такими малыми, что только отштурмуется одна группа - за ней сразу идет вторая. И так целый день. "Все расписано по нотам; кому, когда, сколько времени быть над целью!" - восхищались летчики. А главное - мы стали настоящими профессионалами.
      Началась подготовка к перелету на 2-й Белорусский фронт. Нам предстояли новые бои. Операция по освобождению Белоруссии началась утром 23 июня 1944 года. Всю ночь накануне наступления бомбардировщики дальнего действия громили позиции противника на направлении главного удара. Утром их сменили штурмовики. Наш 43-й гвардейский штурмовой авиаполк наносил удары по отступающему врагу. В первые дни наступления нас, правда не слишком активно, пытались атаковать истребители противника. Один из них, "Фокке-Вульф-190", мне удалось сбить над Могилевом, за что я был представлен к награждению орденом Славы 1-й степени. Это был первый случай в 4-й воздушной армии, когда воздушному стрелку Ил-2 удалось сбить четвертый самолет противника.
      Но кто-то на длинном пути представления до тех, кто имеет право награждать, очевидно, посчитал, что война еще не кончилась и я еще успею не раз отличиться, а пока - рановато, ведь речь шла о третьем гвардейском солдатском ордене... Сколько таких представлений замоталось где-то в недрах штабов, сколько людей не получили до сих пор заслуженных наград! А кто-то уже никогда не получит.
      3 июля войска Красной Армии, с небольшими потерями, окружив огромное количество немецких войск, вошли в столицу Белоруссии Минск, затем с ходу вступили на территорию Польши и уже 27 июля освободили Белосток и захватили плацдарм на реке Нарев. Это была, пожалуй, самая блистательная операция Великой Отечественной войны.
      С приближением советских войск к Висле в Варшаве вспыхнуло вооруженное восстание, которое вскоре стало массовым. О трагедии Варшавского восстания написано и сказано очень много, и мне нечего добавить к этому, но могу подтвердить, что штурмовики нашего полка наносили удары по немецким войскам, атаковавшим город. Я сам видел с воздуха дым пожарищ в Варшаве, которую немцы методично разрушали артиллерийским огнем. Мы, солдаты, помогали полякам, чем могли. За освобождение Польши пали смертью храбрых свыше 600 тысяч граждан СССР разных национальностей. Это - исторический факт, и тогда польский народ был благодарен Красной Армии за свое освобождение. Политики меняются, но факты дружеской поддержки и помощи остаются фактами, которые трудно опровергнуть.
      После Польши дорога для наших солдат лежала на Берлин. В Берлинской операции мне, по известным читателю причинам, участвовать не довелось - я был отправлен на учебу в Москву.
      Главными дирижерами "холодной войны" были американцы. Соединенные Штаты Америки несказанно разбогатели в Первой мировой войне, ссужая деньгами под проценты воюющие европейский страны. Сами же они вступили в войну только 2 апреля 1917 года. Следуя своим инстинктам стервятника, США выжидали, выбирали себе наиболее выгодную сторону. Потери их потому абсолютно незначительны в сравнении с потерями России и Германии - всего 114 тысяч человек (в основном "цветные" солдаты).
      Во Второй мировой войне США проводили сходную политику: вначале бомбардировка противника авиацией, и только когда все живое уничтожено, американцев поднимали в атаку. Янки потеряли за всю Вторую мировую войну на всех фронтах всего 300 тысяч человек. 3 марта 1945 года генерал Омар Бредли вычислил: "Взятие Берлина будет нам стоить сто тысяч человек. Тяжелая цена для исключительно престижной цели" (из книги "Война между генералами" Давида Ирвинга, с. 376). Поэтому решили, пусть берут Берлин "дикие монголы", как называл нас американский генерал Паттон. Вот его высказывания о русских: "Русские - подлая нация монгольских дикарей, каждый из них сукин сын и варвар, готовый вступить в заговор с евреями или с кем угодно, лишь бы коммунизировать Европу и Америку". А когда немцы практически разгромили американцев в Арденнах, то Эйзенхауэр, направив в Москву своего адъютанта Теддера, просил срочной помощи у этих самых "монголов". В Арденнах янки потеряли 70 тысяч убитыми и ранеными и огромное количество военной техники. Лишь наступление Красной Армии спасло их от полного разгрома.
      В июле 1945 года Паттон пишет жене: "Берлин нагнал на меня тоску. Мы уничтожили то, что было, возможно, хорошей расой (немцев), и мы сейчас заменяем их дикими монголами". А в августе заносит в свой дневник следующую запись о русских: "У меня нет никакого желания понимать их, разве что только для того, чтобы подсчитать, сколько нужно свинца и стали для того, чтобы убить их". 31 августа в письме жене он же сообщает: "Весь этот шум в прессе по поводу братания с русскими лишь только показуха!"
      Давид Ирвинг в той же книге пишет: "Паттон так же как и Монтгомери (английский фельдмаршал) в частных беседах считали, что если существует опасность войны с Россией... лучше начать сейчас, когда мы хозяева в небе..."
      Нет, у России, как видно, после войны не было даже короткой передышки, чтобы вдохнуть полной грудью мирного воздуха. Так, к примеру, первые попытки сколачивания международного неонацистского клана берут свое начало еще со времен Второй мировой войны и непосредсвенно связаны с именами Отто Скорцени и Рейн-гарда Гелена - двух видных нацистов, которым Гитлер доверял выполнение кровавых операций.
      Скорцени основал значительное число террористических групп во многих западноевропейских странах и был вместе с шефом гестапо Мюллером одним из главных организаторов заранее спланированного переселения крупных нацистов в Латинскую Америку. Гелен после поражения в войне наладил связи с американской секретной службой и с помощью последней стал шефом БНД разведки ФРГ, кресло которой занимал в течение многих лет.
      Одним из важнейших уроков исторического сражения с фашизмом является осознание широкими массами той величайшей опасности, которую он представляет для дела мира и социального прогресса, для цивилизации в целом. И уроки, преподнесенные историей, меньше всего можно считать ушедшими в прошлое, но нельзя допускать недооценку этого коварного и злобного врага. Неонацизм это оголтелая, патологическая идеология, обращающая недовольство люмпен-пролетарской и мелкобуржуазной массы, незрелой молодежи против организованного движения сил мира и социальной справедливости. В историческом аспекте неофашизм - это злейший враг всех миролюбивых сил. И это не только национальное или региональное явление. Оно присуще всему миру. Авантюризм, готовность ставить на карту жизненные интересы человечества во имя своих узких корыстных целей - это особенно обнажено в политике агрессивных кругов крупного капитала.
      Если вернуться в прошлое, то можно увидеть, что в становлении нацизма весьма важную роль сыграли масоны и, прежде всего его идеологической основы. Наряду с проповедью исключительности "избранных", масонство несло в мир свои космополитические постулаты, как принадлежность к "всемирной религии", лицам "неизбранных" наций предлагалось "освобождение от предрассудков своей родины". Совсем недавно обанкротившееся движение "Демократическая Россия" с трибуны своего съезда "устами" самой демократической дамочки В. Новодворской провозгласило: "Или Россия идет на Запад, или в могилу". Третьего пути у "демороссов" для России, как видно, просто не существует.
      Словом, многие из этих установок были позаимствованы "архитекторами" нацизма в Германии и фашизма в Италии для реализации своих грязных целей. Впрочем, публично фашистские и нацистские лидеры предавали масонство анафеме. Но, как покажет время, это была тонкая игра.
      Нацисты избрали себе эмблему - свастику, древний символ магической силы. Отличительным знаком эсэсовцев стал типично масонский символ - череп с накрест сложенными костями. Он должен был напоминать о презрении к смерти. Фашистское приветствие вытянутой на уровне плеча правой руки тоже взято из масонских ритуалов (знак воздуха).
      В журнале "Троммлер" ( "Барабанщик") писалось в те годы моей работы в Германии следующее: "Пересмотрев нашу историю, мы должны прежде всего уделить внимание вопросу о несправедливо возлагаемой на нас, немцев, вине за возникновение Второй мировой войны". А газета "Гек" утверждала: "Мы защищаем нашу страну, Германию, и выступаем за ее воссоединение, а потому мы считаем своим врагом марксизм, коммунизм, социализм всех направлений и оттенков, равно как и жалкий, беспомощный и половинчатый либерализм..."
      А вот что говорил Гергард Опиц из Гамбурга, бывший эсэсовец, а затем издатель "национал-политических трудов": "В 1945 году мы не бросили оружие. Надо извлекать и демонстрировать его. Настанет день, когда вермахт снова пройдет маршем через Бранденбургские ворота!"
      После победы над фашизмом мысль еще об одной войне здравым людям не могла даже прийти в голову. А если кое-кому и приходила, то казалась лишь "теоретической" возможностью. Кто действительно мог подумать, что появятся люди, которые будут призывать забыть нацистские преступления.
      А ведь еще недавно по дорогам Европы и всего мира нескончаемым потоком шли люди: демобилизованные солдаты, колонны пленных, освобожденные узники концлагерей, увезенные в рабство, согнанные со своих родных мест войной беженцы и переселенцы. Далеко не всех ждали дом и семья. Многие из них находили лишь пепелище. Так начинался новый отрезок мировой истории, народы заново решали свою судьбу. Они не хотели ошибаться и жаждали только мира. Но вскоре цепочка "малых" военных авантюр и "грязных войн" снова протянулась через все послевоенное время вплоть до наших дней...
      Во всем мире часто говорили об "экономическом чуде" в Западной Германии и считали автором его министра народного хозяйства послевоенной Германии Эрхарда. Необходимо при этом учитывать детали политического фона, на котором проходили экономические преобразования.
      Началом экономических преобразований считается 21 июня 1948 года. Начались они с денежной реформы введением германских марок взамен рейхсмарок. Сперва каждый немец получил всего сорок новых марок, позже к ним добавили еще двадцать. Пенсии и заработную плату стали тоже платить в "новых", и пересчитали их курс как один к одному. Наличность и сбережения частных лиц обменяли в соотношении 1:10. Предприятиям выдали денег столько, чтобы хватило для выплаты первой зарплаты, а дальше им предстояло существовать только за счет продажи производимой продукции. Долговые обязательства банков бывшего рейха были практически все аннулированы. Такая конфискационная денежная реформа правительства Аденауэра могла вызвать возмущение, но она проводилась на основании декрета военных оккупационных властей, а поэтому немцам пришлось смириться с такими мерами. Реформа цен вступила в силу через три дня после начала денежной реформы, но она уже проводилась самими немцами. Эрхард отменил сотни постановлений, всяких предписаний, регулировавших и цены и другие постановления экономической жизни. В своих начинаниях он постоянно получал поддержку американского военного губернатора генерала Клея.
      Но почему все-таки "чудо"? Откуда взялись силы для столь стремительного рывка германской экономики вперед? Сам Людвиг Эрхард в своей книге "Благосостояние для всех" пишет: "Первый индустриальный план, который был выработан на основании потсдамских соглашении от 2 августа 1945 года, стремился свести объем немецкой промышленности к уровню, который составил бы всего 50-55 процентов уровня 1938 года или примерно 65 процентов уровня 1936 года... Второй экономический план, который был введен английским и американским военными управлениями для зон оккупации 29 августа 1947 года, давал так называемой двойной зоне право восстанавливать свою промышленность в полном объеме 1936 года, но и этот план был связан с различными, касающимися частностей, ограничениями".
      Германский экспорт в те годы носил принудительный характер. Немцев заставляли вывозить то, в чем они сами остро нуждались, - уголь, лес, другие виды ресурсов. Надо ли объяснять, что значило это для страны, испокон века существовавшей за счет ввоза сырья и вывоза готовой продукции? И если бы Германию и дальше заставили продолжать это делать, то не было бы никакого свободного рынка. Ценовой хаос в Германии продолжался примерно полгода. К концу 1948 года на мировом рынке наметилась тенденция к падению цен - это не могло не оказать благоприятного воздействия на ситуацию в стране. Чрезвычайно помогли поставки сырья - по плану Маршалла, который спустя столько лет все еще вспоминают. В Западной Германии начало бурно расти производство, ибо здесь тесно взаимодействовала политика и экономика.
      В те годы в Европе складывалась биполярная структура: блок стран социализма во главе с СССР и Западная Европа под эгидой США. Немцы воспользовались этим и начали спешно заниматься обустройством собственного дома. Росла продолжительность рабочего дня, а все сверхурочные заработки освободили от налогов. Все эти и другие факторы привели к тому, что Германия быстро возродила репутацию страны, в которую выгодно вкладывать деньги. И экономическое чудо Эрхарда вскоре оплатилось твердой валютой западногерманской маркой. В то время Германия не вкладывала деньги в военно-промышленный комплекс и незначительно финансировала создававшуюся собственную армию.
      Вот выдержки из работы Людвига Эрхарда: "Я исходил из желания... создать массовую покупательную способность всех слоев населения..." "Конкуренция дает возможность всем людям пользоваться хозяйственным прогрессом, в особенности в роли потребителя"... "Сначала надо было повысить предложения товаров и тем самым оживить конкуренцию. Но в первую очередь нужно было дать работу растущему числу безработных..." "Обеспечить всем трудящимся соответственно росту производительности труда постоянное повышение заработной платы..." "Добиться умножения благосостояния посредством роста хозяйства, а не в результате споров об перераспределении продукции".
      За семь лет реформ Эрхарда в Западной Германии выплата пенсий и других государственных пособий выросла в два с половиной раза при снижении стоимости жизни в первый год на семь процентов и повышении в последующие годы на пять процентов. Далее цитирую его же: "Никто не осмелится сказать, что индивидуальное налоговое бремя претерпело с 1949 года относительное повышение..." "Социальное рыночное хозяйство немыслимо без последовательной политики сохранения валютной устойчивости..." "Эта экономическая политика сумела в кратчайший срок провести беспрецедентную в истории восстановительную работу... Привести в порядок государственный бюджет посредством систематического сокращения расходов..." "Было запрещено набирать новых служащих и повышать оклады, служебные поездки были сведены до минимума..." "Впечатление, вызванное снижением цен было тем более убедительным, что за этот же отрезок времени зарплата повысилась..." "Был принят закон против произвольного повышения цен..." "Нам удалось утроить экспорт... Укрепить наше положение на мировом рынке можно только при условии повышения производительности труда и посредством свободной конкуренции при одновременном обеспечении стабильности валюты..." "Предоставление долгосрочных кредитов для расширения производства, финансовая помощь жилищному строительству, снижение налогов и возврат уже выплаченных по более высокой ставке налогов..." "Мы особенно не имеем права выйти на путь инфляционных тенденций: это означало бы незаметным образом опорожнить карманы вкладчиков и лишить их честно заработанных денег. Это был бы наиболее омерзительный способ, который можно себе представить..".
      Вот в чем фрагментарно состояла суть экономического чуда в Западной Германии по Эрхарду.
      После разгрома нацистского рейха западные державы, и прежде всего США, взяли курс на возрождение агрессивного милитаризма в своих зонах оккупации, превращая созданную вскоре экономическую базу Германии в военный плацдарм для подготовки агрессии против социалистических стран. Особая роль отводилась западногерманскому шпионскому ведомству, вскормленному и руководимому Вашингтоном и ставшему в его руках послушным орудием "холодной войны". Там плелись заговоры и интриги против Советского Союза и наших союзников, а параллельно раскидывалась сеть слежки за гражданами ФРГ.
      Наша советская разведка вела свою борьбу с этим ведомством, стараясь внедрить туда своих агентов. Можно сказать, что это было продолжение войны после войны. Мне лично тоже это было известно, ибо на демаркационной линии были созданы законспирированные разведпункты. С их сотрудниками (разведчиками и контрразведчиками) я был по роду службы знаком и иногда с ними сотрудничал. Это особая работа, и о ней стараются молчать разведчики всех стран, а если и пишут мемуары, то в них тоже "темнят". В реальной жизни все гораздо сложнее.
      Вот краткий пересказ книги Хайнца Фельфе "В стане врага", вышедшей на немецком языке в издательстве "Раш унд Рединг" (Гамбург, 1986).
      С этим человеком, нашим разведчиком, мне довелось встречаться. Ему удалось проникнуть в самое сердце западногерманского ведомства генерала Гелена и проработать там почти десять лет. После провала (его предали) он просидел семь лет в тюрьме ФРГ, но с помощью наших спецслужб был досрочно освобожден, а затем работал в ГДР.
      Фельфе был в свое время разведчиком Главного управления имперской безопасности (РСХА). Занимался агентами и диверсантами, засылаемыми во вражеский тыл. Затем попал к англичанам в плен, был освобожден из плена. Учился, стал журналистом, посещал все зоны оккупации. Однажды он попал в поле зрения нашей разведки, ему предложили сотрудничество. Предложение он принял без давления, ибо это отвечало сложившимся у него в то время политическим убеждениям. Так бывает, и Фельфе действительно работал на дело мира, против войны, ибо считал, что наша страна не является врагом Германии и что будущее принадлежит новому общественному строю - социализму. Он говорил уже после освобождения, что нужно неустанно раскрывать тайны, которые связаны с подготовкой новой войны. Когда представители западных стран утверждают, что они за разрядку напряженности, то им верить нельзя. Слишком значительны силы, которые видят смысл в извлечении прибылей из гонки вооружений. И уж они-то никакой разрядки никогда не допустят.