Мир он, конечно, похитить не в состоянии, но все же лучше бы сидел дома. А если явится - я буду за ним внимательно приглядывать.
      Ведь розыск преступников - мое настоящее призвание.
      Друзья предлагают мне даже поступить на службу в милицию. Писать я уже умею, так что там бы я пригодился. Не знаю только, берут там фоксов или придется гримироваться под овчарку?
      Интересно, а можно ли вообще приносить пользу, не загримировавшись?..
      Но мало быть бдительным. Надо еще быть сильным и красивым физически, делать гимнастику и не думать о трудностях. Разве плохо быть выносливым и смеяться над трудностями?
      Все мечтают, чтобы не было войны. И не должно ее быть, а из всех тех, кто хочет ее, надо просто набить чучела и показывать, как экспонаты.
      И если мы все об этой опасности будем помнить постоянно, то когда у моего хозяина Вити Витухина появятся свои дети, они не будут знать смысла этого слова. Спросят его, что такое "война", а он достанет с полки толстый энциклопедический словарь, откроет его и, долго листая, не найдет там этого слова. Потому что о ней, войне, к тому времени все позабудут. ... Это говорю вам я, пес Пират. А сейчас прощаюсь. Надо помочь Вите готовить уроки, маме Маше - выстирать ползунки для Кости. А Пал Палычу - разложить газеты таким образом, чтобы он долго не искал, что там произошло на белом свете в этот день.
      До новых встреч, друзья!
      * ИХ СОБАЧЬЯ ЖИЗНЬ *
      (Приключенческая повесть о замечательном путешествии всем известного пса из Москвы по имени Пират через пять морей и семьстран, написанная им самим)
      Предисловие
      Здравствуйте, дорогие ребята! Я уверен, что вы меня отлично помните, хотя книги, несмотря на всеобщее ускорение, по-прежнему выходят так долго, что от однойдо другой проходит несколько лет. Но уверен, что вы меня не забыли. Я же единственная в своем роде собака-писатель. А то, что вы повзрослели за это время, это, может быть, даже и хорошо.
      А если забыли, то немедленно вспомните, иначе что же мне в таком случае делать? Ведь пока выходят книги, вы вырастаете, а взрослые детских книг почему-то читать не любят. Они думают, что в них все неправда. Но мы-то с вами знаем, что это не так. Мы знаем, чтои собаки умеют говорить и писать, мы знаем с вами много волшебного и уверены, что это-то и есть правда.
      Тем не менее представлюсь снова.
      Я - пес по имени Пират, как раз тот самый, который умеет писать, а это и хорошо и плохо. Хорошо в том смысле, что необычно, а плохо, потому что ко мне, во-первых, странно относятся в издательствах: ведь видят, что я принес рукопись, а не верят, что я ее написал; а во-вторых, все постоянно просят меня что-то написать, словно бы мое умение какое-то волшебное или я цирковая собака.
      Но ведь ни то ни другое.
      Я обыкновенный пес, единственное, что во мне сказочного, я всегда в повестях одного и того же возраста, а описываемые мною события - это мир глазамисобаки. Советую и вам иногда смотреть на мир собачьими глазами: может быть, это принесет вам счастье.
      В моих уже известных произведениях я описал дачу, которую Мама-Маша снимает на лето в деревне, - повесть называлась "Наши каникулы", наше с Витей - моим хозяином-семиклассником - путешествие в пансионат отдыха и то, как мы оттуда попали в волшебнуюстрану, - повесть "Пират в волшебной стране". И третью повесть про Витину влюбленность и про то, какк этому относились в школе учителя, - повесть "Записки из-под парты". Об учителях я еще буду писать обязательно, и скорее всего в сатирическом плане, потому что и нашему папе Пал Палычу, и нашей маме Маше, и мне, и Вите, и даже маленькому Витиному брату Костику, - словом, всем нам слишком тяжело даетсяВитина школа. ... Но не буду ворчать. Сразу перейду к делу.
      Прошлым летом в оздоровительном пансионате Витя познакомился с замечательными ребятами - с американкой Хайди, с китаянкой Лайце, с индийцем Гурбахшем, с негритенком Ате и даже с австралийкой Три Лепестка Черной Розы, - а вот совсем недавно Витя получил письмо как раз от австралийки, в котором онаписала много столь интересного, что я посоветовал Вите не раздумывая ехать к ней в гости; посмотреть на неведомый заграничный мир и, конечно же, показать себя.
      "Пиратыч, - закричал Витя, - а ты сам-то читал письмо Трех Лепестков Черной Розы? На-ка вот, прочти".
      Я не торопясь убрал со стола диссертацию Пал Палыча - Витиного папы (ее уже который раз возвращают для доработки, и он доверят мне пройтись по ней лапой мастера), развернул письмо и стал читать.
      С первых же строк я понял, что если Витя поедет в гости к Трем Лепесткам Черной Розы, то, конечно же, я поеду с ним. Одном ему там просто нечего делать. В письме было следующее:
      "Дорогие Витя и Пират! Мне очень нужна вашапомощь и ваш совет. Я с удовольствием вспоминаю, какв прошлом году мы все вместе сумели победить страшного дракона войны, а сегодня проблемы иные, реальные, но не менее важные. Я взяла на воспитание маленькую собачку Эвелинку и привезла ее домой, но мои родители категорически против того, чтобы этот очаровательный пес, вернее, эта очаровательная псинка жила у нас. У нас новая квартира - мы переехали из Австралии в Италию (папа здесь будет работать), - и в ней, в целой Италии, оказывается, нет места для нас с Эвелиной.
      Я говорю для нас, потому что мы теперь неразделимы. Мы подружились. А разве можно выбросить друга, который смотрит на тебя и верит? А тут еще объявили о собачьем конкурсе в очаровательном городе на побережье Сенигаллии, и мы выезжаем туда с Эвочкой через месяц. Ведь если Эва заслужит какую-то награду, то, во-первых, она будет считаться участником общеевропейского собачьего Марша мира, а значит, полноправным членом общества, а во-вторых, наши родители не посмеют не пустить ее в дом, к тому же мы заработаем деньги. К сожалению, у нас деньги иположение решают очень многое. Гораздо больше, чем доверчивый мокрый нос и симпатия. Не дай вам Бог построить такое же общество.
      Я очень прошу вас приехать с Пиратом вместе, и мы, может быть, вместе с Пиратом (подчеркнуто Тремя Лепестками Черной Розы. - Пират) придумаем что-нибудь. Жить будем в Сенигаллии, на берегу моря в отеле "Масси" (здесь очаровательная хозяйка Элизабета, ик собакам относятся лучше, чем мои родители), Мой телефон... " И дальше был номер телефона нашей с Витей милой некогда австралийской, а теперь итальянской подружки.
      Я восторженно тявкнул и отдал Вите письмо, и Витя побежал показывать его маме Маше. Из конверта, в котором лежало письмо, выпал еще какой-то документ с огромным количеством печатей. Это было официальное приглашение Вите от Трех Лепестков Черной Розы посетить Итальянскую Республику.
      В момент чтения письма мне показалось, что где-то запели "Аве Мария". А когда ее поют, на мои собачьи глаза наворачиваются слезы. Я слушал ее мысленно, но восторженно и самозабвенно.
      А потом мы с Витей сидели в нашей комнате и прислушивались к разговору взрослых. Витя относительно к происходящему хладнокровно, а я с душевным трепетом. Не то чтобы я боялся, что мне придется остаться. Просто, не помню уж при каких обстоятельствах, но совсем еще щенком, я слышал, что нужны какие-то характеристики для поездки за границу. Где их берут - не знаю: то ли в комиссионном магазине, то ли еще где-то, и сколькоэто стоит.
      Сидя с Витей в комнате, я усек что-то похожее от Пал Палыча. А потом услышал вдруг голос мамы Маши, с пафосом произнесший: "Какое, милые, у нас тысячелетие на дворе? " Он успокоил меня. И оченьскоро, уже по мерному воркотанию голосов из кухни, мы с Витей начали понимать, что в Италию нас отпустят двоих. Только Пал Палычу мамой Машей было дано указание узнать, как это можно побыстрее сделать.
      В наше удивительное время это оказалось не так уж сложно. В особенности потому, что Мама-Маша и Пал Палыч в это время были как раз в отпуске и у них было много времени для того, чтобы заниматься нашими делами.
      Сперва Пал Палыч двое суток стоял в какой-то очереди, для того чтобы узнать, как можно отправить ребенка за границу, какие документы оформить, где икогда. Тщательно все записав, он по рассеянности забыл спросить про меня.
      - Вечно ты забываешь самое главное, - сказала Мама-Маша и, прицепив меня к поводку, пошла узнавать сама.
      Там, куда мы пришли, я держал себя так, словно я не обыкновенный фокс-крысолов, а стая разъяренныхволков, охраняющих царицу, а Мама-Маша выступала не как обыкновенная дама, а как Нике Самофракийская, вышедшая из Музея античности.
      Очередь расступилась, и через десять минут мы, уже узнав все, что нам было нужно, медленно и мирно шли по бульвару.
      На следующий день Пал Палыч отправился в другую очередь. Потом в третью, в четвертую, в пятую...
      Надо ли говорить, что по его стопам шли мы с мамой Машей и доделывали то, что он забыл или не успел.
      На полпути к путешествию
      Сначала мы, конечно, долго оформляли документы, а потом только стали собираться. Потому что глупо было бы поступать наоборот. Вдруг кто-то из нас не понравился бы чиновнику от выездного ведомства инас бы не пустили!
      Есть такая организация - Управление виз при Главной милиции города. Это управление находитсяпри милиции, я уверен, потому что именно милиция должна помогать гражданам обновленной России добиваться всего того, чего бы те ни захотели. В рамках закона, конечно.
      Туда-то и отправился Пал Палыч с тем, чтобы взять там анкету, потом ее заполнить, отнести назад и там уже на основании приглашения Трех Лепестков Черной Розы получить для Вити заграничный паспорт.
      Я был почему-то уверен, что паспорт Вите не дадут: сказались долгие разговоры мамы Маши с соседями, да и возраст Вити паспорта, даже в моем собачьемсознании, не предполагал. Ведь я знал - паспорт выдают в четырнадцать лет. А Вите только двенадцать.
      Но каково же было мое удивление, когда Витя все-таки получил паспорт, и в нем было написано, что он едет в Италию, правда, с оговоркой - "в сопровождении".
      Сопровождение это дядя Сережа, друг нашего папы, между прочим профессор географии, который как раз и собирался туда в командировку, и мы примкнули к нему. Не знаю, как дядя Сережа, а мы с Витей был очень рады. В каждом путешествии необходим свой Жак Паганель.
      Теперь осталось только немного - найти спрятанные где-то у мамы Маши мои документы, потому что вдругбез них потеряюсь за границей или меня остановят на таможне, как же тогда быть?
      Но все, как всегда, оказалось гораздо проще: к нам домой пришел ветеринарный врач, осмотрел меня, навсякий случай сделал какой-то укол, от которого я два дня хотелспать, а Мама-Маша озабоченно щупала мой нос. Потом он пришел опять, поставил в паспорт (у меня тоже есть паспорт, но постоянный и с рождения) печать, что я могу ехать куда угодно, получил, словно нечаянно, сто рублей и, самовольно выпив стоявшую наобеденном столе бутылку припасенной Пал Палычемводки, не спрятанной вовремя в холодильник, ушел, а мы с Витей принялись плясать от счастья и носиться по квартире. выражая свою радость не очень корректно, но зато очень бурно.
      "Надо же, - гавкали и кричали мы, - мы едем совершенно свободно в удивительную страну, в страну Ромула и Рема, Леонардо и Рафаэля, Венеции и Милана, Фельтринелли и Андреотти, комиссара Катаньи и Верди, Травиаты и Джульетты, Волонтери и Капулетти! " И уже с паспортами мы вместе с нашим папой пошлив кассу брать билеты.
      А на улице возле самой кассы встретили дядю Сережу, который вдруг, посмотрев на нас, сказал Пал Палычу:
      - Слушай, старик, а почему ты не хочешь наследника отправить теплоходом? Это же интересней.
      Я просто взвизгнул, Витя, по-моему, тоже, но молча, и от такой нашей реакции и папе, и дяде Сереже, и Вите, и мне стало совершенно ясно, что мы поплывем на теплоходе.
      Я не буду рассказывать о том, как покупали билет дяде Сереже, Вите и мне, что, кому и сколько мы за это дали, скажу только, что неделю мы проходили, пробегали по каким-то очередям, не находя себе места, даже были в Итальянском консульстве, где какой-то болван с именем Пелагалли (в переводе "куриный живодер") чуть было не отказал нам с Витей в визе, но на помощь пришел дядя Сережа. Он назвал синьора Пелагалли "папамолла", послечего тот покраснел и быстро-быстро подписал наши документы.
      Что ж, первый урок пошел на пользу. Мы узнали с Витей волшебные слова, с помощью которых можнобудет решать в Италии сложные проблемы.
      А здесь наконец проблемы кончились, и мы вздохнули, когда обнаружили себя в поезде, мчащемся в Одессу - оттуда отплывал наш корабль, - посмотрели друг на друга и рассмеялись. Нас даже не огорчило то, что, несмотря наназвание поезда - "Белаяакация", в нем невероятно воняли уборные в обеихсторонах вагона. Наше купе было посередине, и мыоткрыли окна.
      Дядя Сережа вышел поговорить с проводником насчет чая, а мы стали вспоминать, как нас провожали Мама-Маша, Пал Палыч и заметно уже подросший Витин младший брат Костя.
      - Будь осторожен, Витенька, - говорила Мама-Маша сквозь слезы.
      - Что ты, мать, учишь его, он взрослый мужчина, к тому же - "будь осторожен", "будь осторожен", - не насовсем же едет, в гости.
      Тут Мама-Маша совсем заплакала, но уже сквозь смех.
      - К тому же дети за границей взрослеют быстрее, - добавил подошедший к вагону дядя Сережа, - и Виктор, глядя на них, поучится кое-чему. У них есть чему поучиться.
      - Ты, Сереженька, ему всех денег не давай, - сказала Мама-Маша.
      - Ну уж нет, получил сполна тот час же по прибытии в порт: быть мужчиной надо учиться не постепенно.
      Я утвердительно гавкнул, а поезд дал прощальный гудок.
      Потом мы долго махали руками и хвостом и, наконец, уселись в купе. Весь следующий день мы смотрели в окно, где видели мычащих коров, пасущихся овец и кудахтающих кур. Мы покупали на украинских станциях сливы, инжир, кукурузу и дыни, а на редких остановках я бегал под кустики, и мы ехали дальше.
      Украина, когда мы проезжали ее, показалась мне удивительно красивой, мягкой и доброй, как лето на даче, а совсем не чужой страной. Пользуясь случаем, мы старались набраться впечатлений.
      В ночь накануне прибытия в Одессу мы почти не спали и все представляли себя на теплоходе.
      Отчасти это было потому, что в купе не горел свет. Вероятно, победившая демократия в лице Министерства путей сообщения считала, что народ, хотя бы даже ив моем лице, может продолжать находиться в темноте...
      А утром...
      Наш поезд уже приближался к Одессе, как вдругя увидел море. То есть, увидев его, я даже не понял, что это. Я же его никогда не видел из окна поезда, хотя в прошлом году и плавал по нему в лодке.
      Дядя Сережа решил нас немного просветить в географии. Эти взрослые все-таки удивительные люди. Нонадо отдать ему должное. слушать то, что он говорил, было полезно.
      На Черном море, оказывается, кроме нашей, стоят такие страны, как Румыния, Болгария, Турция. Площадь моря четыреста двадцать две тысячи квадратных километров, самая большая его глубина не превышает путь больше двух километров. Ничего себе! Попробуй донырни. На западе и северо-западе берега у моря низкие, на востоке и юге к морю вплотную подступают горы, островов у него мало. Водится в нем рыба под названием хамса, ставрида, скумбрия и шпрот. Когда она только появится в магазинах? Хотя я помню ее еще щенком - она была в банках.
      А тут неожиданно у самых рельсов появилась вода, да в таком количестве, что не было видно берегов, и дядя Сережа прервал свою лекцию. Честное слово, захотелось даже писать стихи, хотя для собаки моего размаха это уже совсем не лезет ни в какой ошейник. Я, позабыв все правила приличия, выбежал из нашего купе и громко залаял.
      - А билет у тебя есть, песик? - тотчас же спросил меня усатый дядя в железнодорожной форме, который как раз проходил по нашему вагону.
      Я уже заметил, что к писателям и собакам железнодорожные служащие почему-то непременно обращаются на "ты".
      Я немедленно закрыл пасть, спрятал язык и, перестав лаять, устремился в купе, но дядя пошел за мной. Мой хозяин Витя торжественно предъявил контролеру билет, и тот ушел разочарованный, снисходительно потрепав меня за ухом.
      Но вообще в нашем вагоне, видимо, любили собак, потому что на остановках было много желающих погулять со мной, и я этому не противился, понимая, что, может быть, когда человек куда-то едет, к тому же отдыхать, он становится добрее. Как бы то ни было, неожиданная проверка билета настроения мне неиспортила. Да и время пошло быстрее. Вскоре мы прикатили на вокзал, пахнущий, как все вокзалы на свете, железом и еще чем-то.
      Проводников вагона я не запомнил, хотя и приветливо с ними попрощался.
      Утром от волнения мы сразу же помчались в порт, где стало известно, что наш теплоход отплывает только в пять часов вечера, и поэтому решено было посмотретьОдессу.
      Жемчужина у моря
      Одессу иногда называют "Морской жемчужиной". Но я так мечтал о морском путешествии, что на Одессу сперва не смотрел, ведь она, хотя и жемчужина у моря, но все же доступней, чем Италия, и поэтому меня, я надеюсь, вы не очень осудите. Да и когда мы проезжали по городу в такси, она показалась мне грязной.
      Но дядя Сережа сказал, что это не город грязный, а окно в машине, через которое я пытался что-то увидеть.
      Поскольку дядя Сережа профессор географии, то ему сам Бог велел рассказать нам про Одессу то, что, быть может, и полезно знать, но для путешественника, ищущего только впечатлений не пригодится никогда.
      Но, может быть, моим читателям будет интересно узнать, что Одесса - это город свободный, хотя формально входящий в состав Украины, находится он наЧерном море, на Крымском полуострове, он к тому же важный центр машиностроения, химической, нефтеперерабатывающей и кондитерской, что очень важно для нас с Витей, промышленности. Многие зарубежные фирмы считают за честь иметь дело с одесскими предпринимателями. Но конфет в магазинах не было. Зато в городе мы насчитали четырнадцать университетов и институтов, шесть театров и множество музеев; в годы Второй мировой войны фашисты хотели его разрушить, но город оборонялся семьдесят три дня и победил.
      В центральной части Одессы, я это сам видел, действительно высится на холме волшебный мраморный ансамбль классических зданий с Потемкинской лестницей и памятником основателю Одессы Дюку Ришелье.
      Мы там сфотографировались все вместе на этой лестнице возле памятника Дюку. Потом эта фотография пришла нам домой в Москву по почте.
      А что мне понравилось в Одессе больше всего, так это то, что как раз из центральной ее части, с любой ступени Потемкинской лестницы и даже от памятника Дюку было видно море, причал и наш теплоход, на котором нам предстояло отправиться в путешествие.
      Буду справедлив, в Одессе очень много красивых женщин, повсюду звучитсмех, а улицы превращены в торговые ряды. На одной из таких улиц я увидел двух дам: постарше и помоложе. С ними на поводке очаровательная собачка, которую они называли Козеттой.
      "Итальянцы, - подумал я, - а вдругмы поплывемвместе? "
      Трап теплохода
      Как и обещал на вокзале дядя Сережа маме Маше, тотчас же по прибытии в порт Одесса он передал Вите деньги. Эти деньги назывались валютой. И были они совершенно не похожи на наши. То есть в общем-то такая же бумага синяя, зеленая, но относились к ней почему-то лучше, чем к нашей. Я вспомнил, как мы ееполучали, и не получили бы, если бы не Мама-Маша. Она пошла к банковским чиновникам и убедила их, что обменять ребенку деньги на поездку - это не значит подорвать экономическое могущество государства.
      И валюту мы получили. Я вилял хвостом, потому что обаяние - это форма выражения щедрости.
      Когда мы выходили из банка, какой-то банковский работник проворчал:
      - Депутатам валюты не хватает, а тут собак возят.
      Я не успел его облаять, как меня увела Мама-Маша. ... Ну, это дело прошлое, асейчас мы уже были на полпути к путешествию.
      В порту пахло стеклом, бетоном, паспортами и контрабандой. Я прикинул, что, вероятно, мог бы работать даже итаможне. У меня ведь нюх-то какой! Не раскрывая чемодан, я скажу вам, сколько и чего тамлежит. А что деньги не пахнут - это ерунда. Еще как пахнут! И стыдно мне говорить, но пахнут вкусно.
      Таможенники работали халтурно. Это я сразу понял и, позабыв все правила приличия, стал носиться по огромному залу порта. Наши билеты и документы оформлялись невероятно долго, я даже успел пролезть за ограду к огромному теплоходу, минуя паспортный итаможенный контроль.
      - Пиратка, - кричал мне Витя, - мы же еще здесь!
      Но наконец мы втроем - дядя Сережа, Витя и я _оказались в зале поменьше, гдеу стоек молодые люди в серых формах должны осматривать наши вещи. У меня, честно говоря, кроме ошейника, никаких вещей не было, но я беспокоился, а вдруг мой ошейник тоже облагается таможенной пошлиной, или его нельзя вывозить в другие страны, или он какой-нибудь секретный. Но нет, таможенник расписался в какой-то бумаге, которую дал ему дядя Сережа, потом поднял меня, погладил, незаметно, как ему показалось, ощупал, поставил куда-то зачем-то печать, и мы проследовали дальше.
      ПО залу в это время прошел военный в зеленой фуражке, и я подумал, что он будет ругаться, увидевсобаку, но он был чем-то озабочен и прошел мимо.
      Потом мы попали еще в один зал, где пограничники посмотрели наши паспорта. Когда пограничник смотрел документ, удостоверяющий мою личность, я дажепривстал на задние лапы. Но эта процедура заняла полминуты: вероятно, здесь уже нашел свое место афоризм, что "за границу не выпускают, выпускают из тюрьмы".
      Потоммы вышли на огромную асфальтированную площадку перед теплоходом.
      Здесь уже даже мне не захотелось лаять, такоевеличественное зрелище открылось передо мной. Здесьстоял он... наш теплоход. Он был еще достаточнодалеко от меня, и я мог рассмотреть его целиком.
      Он был похож на огромное блюдо с тортом.
      У него было имя.
      Он назывался "Дмитрий Шостакович" - в честь замечательного русского композитора.
      На нем покачивался флаг нашей страны и ещекакой-то маленький флажок белый с красным, похожий на польский на носу.
      Мы медленно пошли к теплоходу. Я даже себе не представлял, что он такой громадный. Какие-то люди сновали у причала возле огромных железныхбыков, к которым крепится толстенными канатами теплоход. Я шел рядом с Витей и чихал от счастья.
      Мой хвост лучше всяких слов говорил о том восторге, который я испытывал.
      И вот мы подошли наконец к трап - это такая лестница, которая связывает причал с теплоходом. Онанемного раскачивалась, и я в последний раз за этот ближайший месяц оглянулся на родной порт. Впередибыла неизвестность. Но я смело шагнул навстречу приключениям. Витя подхватил меня на руки, и дядя Сережа первым прошел вперед в коричневую пасть входного люка.
      Корабль по-итальянски называется "трагетто"
      Едва мы устроились в каюте, а это была просторная комната - в четыре раза больше, чем купе в поезде, - с иллюминатором, столиком, душем, но все-таки всего лишь каюта, как Витя с дядей Сережей отправились на верхнюю палубу, как они заявили, оглядеться, и я тоже побежал за ними - прокладывать след, чтобы при случае знать, где ресторан, или бар, иликинотеатр, или спортзал, или парикмахерская, бассейн, магазин, кафе, может быть, даже метро или аэропорт, или что там еще может нам вдруг понадобиться.
      Но что мне больше всего понравилось, никто не сделал мне никакого замечания, даже тогда, когда я стал лаем помогать матросам "отдавать концы" или, также лаем, объяснять капитану, как поднимать на мачте флажок отхода, или когда я просто знакомился с остальными пассажирами. Мне было очень приятно попасть в этот новый для себя мир, гдечувствовал себя полноправно и уютно.
      Дядя Сережа, как маститый географ, объяснял Вите назначение некоторых навигационных приборов, которые стояли на палубе теплохода, но мне от этого стало ужасно скучно, и, постояв уныло возле них, я опять отправился на самостоятельную прогулку и в этот самый момент услышал вдруг страшный рев.
      Сперва я подумал, что на нашем теплоходе везут диких зверей, а потом понял, ведь это сам теплоход так громко разводил пары: я уж забыл совсем, что мы должны плыть.
      В тот же момент я оказался у правого борта и увидел, что расстояние от корабля до причала уже такое, что и не перепрыгнешь.
      На берегу находилось множество провожающих да и просто прохожих. Они махали руками, платками и шляпами. И мне ничего не оставалось, как тоже начать махать хвостом, но потом я раздумал это делать. Еще решат, что я рад, что уезжаю.
      - Пиратка, - услышал я голос Вити, - пойдем в бар, выпьем пепси-колы.
      Надо же, как быстро адаптировался в этом необычном мире мой хозяин. Но красиво жить не запретишь. Пепси-колу я пить не люблю, хотя с удовольствием пошел с Витей и дядей Сережей в бар. Там мне налили простойводы, которую я из блюдца вылакал нервно всю.
      Да, мы отправились в бар чинно и весело, держась за руки. как настоящие моряки.
      Она
      Войдя в бар, я забыл обо все на свете. И о Москве, и о себе, и даже о маме Маше. Я никогда не испытывал ничего подобного.
      Там сидела она! Я ее уже видел в Одессе: помните, возле Потемкинской лестницы!
      Она была такая красивая, что я даже присел. А ведь я - советский пес, в котором с рождения воспитывали сдержанность.
      Она была маленькой, белой, с черными глазами исидела на коленях у девочки, имя которой я с первого раза не запомнил. Девочку звали Карола. Ее я тоже видел. И ее маму. Маму звали Грация, что в переводе значит синьора Спасибо.
      Я подошел к девочке и галантно шаркнул лапами.
      Девочка улыбнулась и заговорила, как я предполагал еще в Одессе, на итальянском языке.
      - Сальве, - сказала она, - коме ста?
      Я смутился, но на помощь пришел дядя Сережа, знавший, как и его великий предшественник Паганель, все языки, в том числе и итальянский.
      - Бон джорно, синьорина, соно феличе ди коношерла.
      И это означало: рад с вами познакомиться.
      Конечно же рад, и я ужасно рад с ним познакомиться. Я не отрываясь смотрел на собачку. Она попросилась на пол, и мы стояли теперь рядом и обнюхивали друг друга.
      - Бон джорно, - тихо произнес я, чтобы хоть отчасти как-то снять языковой барьер. Такая мелочь, а может помешать вспыхнувшему вдруг чувству симпатии.
      - Здравствуйте, - сказала она, - но не беспокойтесь, если вам трудно говорить по-итальянски, давайте говорить по-французски или по-русски. Меня зовут Козетта. В переводе на русский это означает "Штучка".
      - Пират, - представился я. - Флибустьер по-вашему. - И на всякий случай почему-то добавил: - В нашей стране каждая собака объясняется на двух-трех языках.
      Воцарилось молчание, потому что я совершенно забыл, что говорят в таких случаях даме сразу после знакомства.
      - Может быть, поднимемся на палубу? - предложила Козетта. - Признаться, я не любительница баров.
      Я согласился.
      И, оглянувшись на своих хозяев, мы побежали наверх.
      Наш теплоход был уже далеко от берега, и, стоя на верхней палубе с Козеттой, я наслаждался и вкусным морским воздухом, и тем, что я в путешествии, и тем, что живу на этом замечательном свете.
      - А вы знаете, как по-итальянски будет "корабль"? - спросила Козетта.
      Черт, надо было посмотреть в словаре! Конечно, не знаю.
      - Увы, - развел я ушами.
      - Трагетто, - сказала она и снова улыбнулась, - Смотрите, во-о-он ваш родной порт. А я живу далеко, в Италии, мы здесь, у вас, были в гостях.
      - А мы едем в гости, вернее, участвовать в собачьей выставке, - сказал я.
      - Вот как? Я тоже...
      В этот момент теплоход дал длинный гудок, развернулся и устремился в открытое море, а мыс Козеттой еще долго провожали взглядом мерцающую точку Одесского маяка.
      Закат
      Это невероятно, но мы плывем в Европу. Мне даже вспомнилось стихотворение:
      И плывем мы древним путем
      Перелетных веселых птиц.
      Наяву, не во сне плывем
      К золотой стране небылиц.
      Я прочитал его Козетте, и хотя она, наверное, как многие очаровательные, столь милые нам дамы, ничегоне понимает в стихах, хотя и вздыхает, слушая их, ноона вдруг перестала махать хвостом и показала мне на горизонт. Туда, за корму теплохода, - кажется, чтоэто невероятно далеко, заходило солнце. Вот золотой его диск коснулся воды, и тотчас же она стала похожей на малиновое варенье, я даже почувствовал его вкус и облизнулся, потом вода проглотила солнце до половины, и я удивился:
      - Куда это заходит солнце?
      Вопрос был уместен, потому что казалось, солнце заходит ближе горизонта.
      - Ой как интересно! - воскликнула Козетта.
      Мы не отрываясь смотрели на закат.
      - А вы знаете, - сказала Козетта, - я часто смотрю на закат, потому что кто-то мне рассказывал, что в тот миг, когда солнце исчезает за горизонтом, можно наблюдать необычное явление - зеленый луч. И, говорят, это к счастью. А нам, собакам, так не хватает его порой.
      Несмотря на то, что я был знаком со своей пассией всего полчаса, я отважился и лизнул Козетту в щеку.
      Она словно бы очнулась и попросила:
      - Проводите меня, пожалуйста, на нижнюю палубу в бар, я думаю, моя госпожа и ее мама уже заждались меня.
      - И мой хозяин тоже.
      И мы побежали вниз.
      А навстречу нам шел человек в белом форменном кителе, очень солидный.
      Это был помощник капитана, и звали его Александр Васильевич. Он былочень серьезным.
      Он нес куда-то какие-то бумаги, но о них не думал, потому что шел не один, а с такой красивой и обаятельной дамой, что я невольно вспомнил маму Машу.
      Даму он называл Наташенькой, был к ней, судя по его жестам, неравнодушен, готовый выполнять ее капризы, а она, в свою очередь, на него не обращала внимания, потому что несла в руках удивительную собаку. Она несла ее так, как носят свернутый в трубочку ковер.
      Я сперва даже не понял, что это она несет собаку, думал, какой-то черный продолговатый предмет, но предмет ворчал и ругался, а она успокаивала его и, едва поспевая за помощником капитана, называла себяв третьем лице: