В праздник Прощеного воскресенья, 10 февраля 1510 г., в Вестминстерском дворце состоялся бал-маскарад, на котором присутствовали все иностранные послы, находившиеся в то время в Лондоне. Король Генрих VIII появился в бальной зале в роскошном наряде турецкого паши. Его сопровождали два лорда «в русских костюмах»: в длиннополых кафтанах, в сапогах с загнутыми носами, в шапках из «серого меха» и с топориками на плечах. В отличие от белоснежных одежд телохранителей великого князя, кафтаны англичан были изготовлены из желтого шелка, отливавшего золотом царских одежд [8].

Благодаря маскарадным костюмам короля и его приближенных в центре внимания английских аристократов и европейских дипломатов оказались две темы: мода весеннего сезона и взаимоотношения Москвы и Константинополя. Обе темы были тесно связаны между собой. Интерес иностранных послов и английских придворных к модным новинкам не был праздным. На состоявшемся в январе заседании парламента был принят к рассмотрению проект «Закона, ограничивающего ношение дорогостоящей одежды». Решение парламента могло коренным образом повлиять на международные торговые связи, отражавшие, в свою очередь, приоритеты внешней политики Англии.

Аналогичные законы вводились при королях Эдуарде IV в 1463 г. и Ричарде III в 1483 г. Акты регламентировали виды тканей, их стоимость, расцветку и покрой платья для представителей различных сословий. За нарушение королевских указов предусматривались высокие штрафы за каждый день ношения одежды, не соответствовавшей сословной принадлежности. Многие англичане были вынуждены отказаться от роскошных заграничных шелков и перейти на шерстяные ткани отечественного производства. Дешевый вид одежды они компенсировали богатством меховой оторочки. Не удивительно, что во второй половине XV в. среди английской знати большую популярность приобрел русский соболь и другие виды пушнины. Русские меха в Лондон привозили ганзейские купцы, скупая «мягкую рухлядь» в Новгороде.

Проект «Закона», представленный Генрихом VIII в январе 1510 г., предусматривал новые ограничения. Подданным, не имевшим титула лорда, запрещалось носить одежду из золотых и серебряных шелковых тканей, из шерстяных тканей, изготовленных за пределами Англии, а также – мех соболя. Тем, кто не являлся кавалером ордена Подвязки, запрещалось носить одежду из бархата или других видов шелковых тканей голубого цвета. Подданным ниже рыцарского достоинства запрещалось шить одежду из шелка узорчатого, а также алого цвета. Бедным слоям населения с годовым доходом в 20 фунтов и ниже запрещалось носить одежду из любых видов шелковых тканей [9].

В деловых кругах Лондона не сомневались, что введение ограничения на импортные шелковые ткани подорвет торговлю купцов, поставлявших в Англию бархат и атлас. Падение спроса на ткани неизбежно приведет к сокращению производства дорогих шелковых тканей в Италии, Франции и Нидерландах, что, в свою очередь, пагубно скажется на доходах Ватикана, который на монопольной основе снабжал европейских ткачей квасцами для протравки тканей. Природный минерал являлся главным источником доходов папской курии. Золото, вырученное за продажу квасцов, предназначалось для организации Крестовых походов против Османской империи [10].

«Венедицкий» бархат

Принято считать, что итальянские квасцы использовались главным образом в красильном производстве. Однако для протравки тканей требовалось ничтожное количество сырья. Протравочный расствор изготовлялся из расчета 10 грамм квасцов на 1 литр воды [11]. Небольшие залежи квасцов были известны в Италии (Неаполь), Испании (Картахена), Франции (Льеж), Фландрии (Брюгге), Англии (Бристоль). Местная добыча целиком обеспечивала нужды текстильной отрасли. При этом объем ежегодной добычи и продажи итальянских квасцов исчислялся в десятках тысяч кантаров (1 кантар – около 50 кг). То колоссальное количество сырья, которое поставлялось Ватиканом на европейский рынок, свидетельствует, что его основная часть применялась в пороховом деле.

До середины XV в. крупные партии квасцов поступали из Малой Азии, Фракии, Нубии и Аравии через Константинополь, а также с Фокейских рудников, которыми владела Венеция. Расширение производства искусственной калийной селитры позволило поставщикам пороха увеличить объем выхода готового продукта, и к 1410 г. порох подешевел в два раза [12]. Однако искусственная селитра обладала большей гидроскопичностью. Порох слипался в комки, которые приходилось толочь, поэтому природная селитра ценилась выше. Венецианские купцы обманывали покупателей, добавляя искусственную селитру в природный минерал. В 1445 г. в Германии появился трактат с описанием метода, позволявшего определить качество селитры: «Для испытания получаемой из Вененции селитры следует вложить в нее руку, которая по вынутии не должна быть мокра. По вкусу и посредством кристаллизации узнают, есть ли в селитре примесь соли или квасцов».

В то же время, искусственная селитра обладала теми же свойствами, что и природная. Проблему удалось решить после того, как стали применять зернение: в пороховой порошок добавляли небольшое количество вина и протирали полученную тестообразную массу через сито. При этом оказалось, что «два фунта пороха в зернах действуют сильнее, чем три фунта незерненого». К середине XV в. тайна изготовления искусственной калийной селитры из квасцов была разгадана, практически, во всех странах Европы. Порох еще больше подешевел, когда воюющие стороны стали покупать не готовую искусственную калийную селитру, а квасцы и натриевую селитру.

Повышение мощности пороховой смеси и ее удешевление позволило сделать качественный скачок в артиллерии. На полях сражений стали применяться чугунные и свинцовые ядра. Все шире использовалось ручное оружие и «эспаньоли», из которого выстреливали от 5 до 10 пуль, одна за другой. Пушки отливали на специализированных литейных заводах в Германии, Франции и Венгрии. В 1453 г. в Аугсбурге впервые была проведена экспериментальная стрельба в цель [13].

В том же году Мехмед II завоевал Константинополь с помощью пушек, отлитых венгерскими литейщиками. За 55 дней осады было израсходовано около 55 000 фунтов пороха. Военные издержки султана быстро окупились. Захватив константинопольский рынок, султан закрыл коридор, по которому в Европу поступали дешевые квасцы. Венеция взвинтила цены на товар с Фокейских рудников. Спрос превышал предложение, и правители христианских государств были вынуждены покупать квасцы у «неверных».

Ватикан перехватил инициативу в 1463 г., когда в местечке Тольфа, находившемся в 20 милях от Рима, Джованни де Кастро нашел обширные квасцовые залежи. Де Кастро некоторое время жил в Стамбуле, где знакомился с технологией окраски тканей. По его собственным словам, ему удалось сделать выдающееся открытие в Тольфе, когда он обратил внимание на растение, которое ему приходилось видеть в тех местностях Малой Азии, где добывались квасцы. Рядом с растением он обнаружил белый камень, кисловатый на вкус. Прокаливание породы показало, что квасцы из Тольфы обладают необходимыми качествами. В Риме сообщение де Кастро вначале было воспринято с недоверием, но затем Пий II (Энеа Сильвио Пикколомини) возблагодарил Бога.

Во время аудиенции в Ватикане Джованни де Кастро произнес пламенную речь перед Папой: «Сегодня я принес тебе победу над турками. Ежегодно они вымогали у христиан 300 000 дукатов за квасцы, которые нужны нам для прокраски тканей. Я открыл семь гор, настолько богатых веществом, которое где-либо еще на Западе встречается в ничтожных количествах и всего в нескольких местах, что мы сможем обеспечить им семь восьмых мира. И у нас достаточно воды для устройства рудников, которые дадут нам необходимые средства. Таким образом, мы сможем вернуть колоссальную прибыль, отобранную у нас Турцией, и новый источник природного богатства обеспечит тебя всем необходимым для ведения Священной войны» [14].

Папа признал открытие месторождения величайшей победой христианства над мусульманами. Он отметил заслуги де Кастро, сказав, что тот достоин памятника на центральной площади Рима. Вскоре Джованни де Кастро скончался, не успев ничего получить, кроме славы. Все права на добычу квасцов в Тольфе достались трем компаньонам. В разработку месторождения в Тольфе генуэзские купцы вложили 20 000 дукатов, Козимо Медичи – 70 000 дукатов. Третьим партнером стал Ватикан. Папа оставил за собой право продавать квасцы в Венецию, которая лишилась Фокейских рудников, захваченных Портой в 1455 г. Он наложил анафему на «турецкие» квасцы и обнародовал буллу, в которой обязывал всех христианских правителей использовать исключительно итальянский товар и грозил отлучением от Церкви тем торговцам, кто покупал сырье у «неверных».

Богатое месторождение «белой соли», находившееся возле Лорето, позволило папской курии полностью обеспечить собственные войска дешевым порохом. Уже в 1464 г. на рудниках в Тольфе было занято до 8000 работников. Ежегодно продажа квасцов приносила Ватикану до 100 000 дукатов чистого дохода [15]. Приличия требовали, чтобы товар, который христианские короли покупали у Папы, обращали в порох и использовали на полях сражений против других христианских королей, хотя бы на бумаге служил мирным целям – для протравки шелковых тканей.

В 1466 г. право на эксплуатацию рудников в Тольфе получил Пьеро де Медичи, правитель Флоренции и главный банкир Ватикана. За два года он добился больших успехов в монополизации добычи природного сырья и в расширении рынка сбыта. Конкуренцию с неаполитанскими рудниками удалось устранить, когда между папой Павлом II (Пьетро Барбо) и королем Фернандом I было достигнуто соглашение, согласно которому сбыт квасцов из Неаполя и Тольфы объединялся сроком на двадцать пять лет; половина доходов шла папскому двору, половина – королевскому.

К 1468 г. был положительно решен вопрос о поставках квасцов в Нидерланды. Под угрозой отлучения от Церкви герцог Бургундский Карл Смелый отменил свой указ, разрешавший купцам вывозить квасцы из любого региона мира, и обязал покупать только итальянский товар. Один кантар сырья в Тольфе обходился Медичи в 3–4 дуката, на европейском рынке цена за тот же кантар составляла 18 дукатов [16]. Некоторые сложности возникли в Англии. Генуэзские купцы основали факторию в Лондоне, однако Генрих VII остался глух к воззваниям Папы и продолжал поддерживать торговые отношения с поставщиками сырья из Малой Азии [17].

Торговля квасцами приносила Медичи колоссальные доходы, они по праву считались самой богатой семьей Западной Европы. Римские первосвященники, кардиналы, короли и герцоги брали в банке Медичи огромные суммы для оплаты расходов на войну. Белым пятном на карте все еще оставалась Московия, представлявшая собой богатейший рынок по сбыту стратегического сырья и предоставлению кредитов.

На Руси огнестрельное оружие стало использоваться позднее, чем в Европе. Если в середине XIV в. практически все европейские армии были оснащены пушками, то первое летописное известие о применении огнестрельных орудий в России относится к 1382 г. – при обороне Москвы от орд хана Тохтамыша [18]. Очевидно, в составе московского войска находились западные артиллеристы, т. к русские освоили обращение с оружием семь лет спустя. Голицинская летопись сообщает, что «лета 6897 (1389 г.) вывезли из немец арматы на Русь и огненную стрельбу и от того часу уразумети из них стреляти». Тогда же немцы продемонстрировали технологию изготовления пороховой смеси. Эксперимент закончился неудачей: в Москве сгорело несколько дворов «от делания пороха» [19]. Не удивительно, что пушки и порох являлись на Руси дорогостоящей редкостью и считались достойным подарком от иностранных правителей. В 1393 г. «прислал магистр немецкий к великому Князю посла о мире и любви, жалуючися на Псковичь и на Литву, и приела в дарех пушку медяну, и зелие, и мастера» [20].

Русские князья, несомненно, стремились снизить затраты на огнестрельный «наряд», покупая металл у ганзейских купцов и приглашая западных специалистов-литейщиков для обучения собственных мастеров. В 1447 г. инок Фома хвалил тверского мастера Микулу Кречетникова: «Таков беяше той мастер, яко и среде немец не обрести такова» [21]. Помимо артиллерии и боеприпасов важной статьей военных расходов являлся порох, а точнее – калийная селитра. При отсутствии залежей природной селитры русским на протяжении длительного времени приходилось покупать природный минерал у иностранных купцов, позднее – приглашать западных мастеров для организации селитряного дела.

Термин «селитра» появился на Руси сравнительно поздно – во второй половине XVI в. – в переписке московского правительства с англичанами. Во внутренних документах использовалось слово «ямчуг». Первые сведения о «ямчужном деле», т. е. извлечении кристаллов калийной селитры из органических остатков путем выпаривания, относятся к 1545 г. В разметном списке, составленном по случаю приготовлений к казанской кампании, указывалось количество «пищального зелья», или пороха, взимаемого в качестве налога в натуральном выражении либо деньгами. В грамоте говорилось: «А которым людем зелья добыти не мочно, и Государь Великий Князь велел тем людем дати мастеров емчюжных и пищальников; а велел им варити зелье тем людем собою, а мастером им указывати» [22]. По наблюдениям исследователей, в правительственном документе понятия «делать порох» и «варить ямчуг» смешивались [23]. Это дает основание предположить, что и в 1540-х гг. ямчужный промысел являлся делом новым и еще не освоенным для Московии.

Познакомившись с «огневым боем» в конце XIV столетия, московиты первоначально покупали на Западе готовый порох. Смертоносный порошок получил название «зелье» по аналогии с ядом, составленным из нескольких ингредиентов. Позднее, узнав пропорции пороховой смеси, на Руси стали приобретать ее основные составляющие – калийную селитру и серу. Скорее всего, название «соль» для калийной селитры в русском языке было усвоено в искаженном виде из итальянского или немецкого языка (Salnitro – итал., Salpeter – нем.). При изобилии собственных соляных промыслов (на Двине, в Старой Русе, в Соли Галичской, в Неноксе, в Усолье, в Нерехте, в Ростове, в Переславле-Залесском), в XIV–XV вв. русские купцы покупали «соль» у ганзейских, астраханских и сурожских купцов.

После завоевания Константинополя Османской империей цены на «соль» у сурожан и ганзейских купцов значительно выросли. В конце 1460-х гг. Москва и Тверь предприняли попытки наладить прямые поставки сырья из Азии. Летом 1467 г. Иван III одарил посла ширванского шаха богатейшими дарами: тот вез из Москвы 90 кречетов. Вместе с ним отправились в Дербент Афанасий Никитин и другие тверские и московские купцы в надежде дешево купить «белой товар». Однако ширваншах отказал русским, мотивируя тем, что желающих слишком много. Получив отказ, Афанасий Никитин, по совету «бусурман», отправился в Чюнере, а затем в Бедер. Но и здесь его постигло разочарование: «Мене залгали псы бесермены, а сказывали всего много нашего товара, ано нет ничего на нашу землю: все товар белой на бесерменьскую землю, перец да краска, то и дешево. Ино возят ачеи морем, ини пошлины не дают» [24]. Как видно из текста, «белой товар», переправлявшийся в Дербент в мешках из воловьих шкур («ачеи» – волы), не облагался торговой пошлиной в Ормузе. Привилегии в налогооблажении означали, что «белой товар» представлял собой стратегическое сырье и его поставки контролировались властями.

В тот год, когда тверич Афанасий Никитин отправился за «белым товаром» в Дербент, Иван III обратился к Риму. Возможно, мысль о сближении с Ватиканом была подсказана великому князю Жаном Батистом делла Вольпе. Вольпе, или «Иван Фрязин» – в русских источниках, с 1450-х гг. служил монетчиком при дворе Ивана III и входил в его ближайшее окружение.

Инициатива Москвы встретила поддержку в Ватикане, а также в Венеции, где находилась главная контора банка Медичи. Десятого июня 1468 г. казначей папской курии выдал 48 дукатов Николаю Джисларди и «греку Юрию» Траханиоту, направленным к делла Вольпе в Москву [25]. Посланники Папы прибыли с проектом брака Ивана III и Софьи Палеолог, племянницы последнего византийского императора Константина XI, получившей воспитание при папском дворе.

Русские источники сообщают, что на переговорах помимо матримониальных вопросов речь шла о создании антитурецкой коалиции, о привлечении Орды и совместном походе против Порты: «Князь же венецейскый здума з бояры своими, хоте итти на турскаго царя, что въ Царьграде седить, и взявъ за собою крестияньскый град, и церковь великую Софию в мизгить учини, юже създа Устиянъ великий царь. И не можаше единъ, и восхоте Орду подняти с собою, но не знааху гражане его, куды послу доитти до Орды. И слыша, что от Руси есть путь, и нача чтити Фрязина, и дарити, и говорити, чтобы посла его взял на Русь с собою да велелъ проводити до Орды. Фрязинъ же обещася. Вземъ посла его, и прииде к великому князю, и речи все папины сказа, а посла того гостем назва, а царевну на иконе написану принесе» [26].

Договоренность по всем вопросам была достигнута не позднее октября 1470 г. [27] В начале следующего года Лоренцо де Медичи заключил с Папой контракт, согласно которому взял на себя обязательство вывезти из Тольфы 70 000 кантаров (3,5 тыс. тонн) квасцов по цене 2 дуката за кантар, т. е. на 140 000 дукатов [28]. Скорее всего, огромная партия сырья предназначалась для изготовления и последующей поставки готового пороха северному соседу.

Послы Ивана III со свадебными подарками прибыли в Рим 20 мая 1472 г. К сожалению, это знаменательное событие прошло в Риме практически незамеченным. Единственным свидетелем, который сообщил о въезде в Вечный город сватов великого князя, оказался Яков Маффей из Вольтерры, секретарь кардинала Амманати. Внимание горожан в тот момент было сосредоточено на кровавых событиях, происходивших в соседнем городе – Вольтерре, где решался вопрос о правах на разработку нового месторождения квасцов.

В 1470 г. в окрестностях тосканского города Вольтерра были обнаружены залежи квасцов. Несколько предприимчивых горожан от своего имени предложили Лоренцо де Медичи войти в долю. По истечении некоторого времени остальные жители Вольтерры поняли, что упустили большую выгоду. Они направили адвокатов во Флоренцию с требованием изъять из частных рук источник богатства, найденный на общественной территории. В самой Вольтерре горячие споры сторон о правах на рудники завершились беспорядками. Несколько богатых жителей были убиты, их дома разграблены и сожжены. Горожане потребовали от Флоренции вернуть старинные привилегии города, в противном случае отказывались подчиняться. Во Флоренции ультиматум Вольтерры вызвал негативную реакцию. Правители пригрозили ввести войска. Горожане укрепили городские стены и разослали петиции в соседние города с просьбой о помощи. Один из жителей Вольтерры, Томмазо Содерини, призывая прекратить противостояние, привел в качестве аргумента старинную тосканскую пословицу: «Лучше бедный мир, чем богатства победы» [29].

Вольтерра продержалась 25 дней. Правительственные войска окружили крепостные стены 16 июня 1472 г. Через два дня, не дождавшись помощи, горожане капитулировали. Солдаты разграбили дома и храмы, вырезали жителей и сожгли город. Известие об этом было воспринято во Флоренции с большим одобрением. Лавры победителя и главный трофей – месторождение квасцов – достались Лоренцо Медичи, получившему прозвище «Великолепный».

В разгар борьбы за обладание рудниками в Вольтерре, 24 мая 1472 г., по сообщению Якова Маффея, отцы церкви собрались в Ватикане на совещание по поводу прибытия послов из Московии. Проект брака был одобрен, и на следующий же день посланник великого князя был принят в «тайной консистории». С завершением дела невероятно торопились. Заочное обручение было назначено на 1 июня.

Накануне церемонии невесту великого князя посетили жена Лоренцо де Медичи, донна Клариче, и его придворный поэт Луиджи Пульчи. Их мнения по поводу внешности византийской принцессы разделились. Донна Клариче нашла Софью Палеолог красавицей. Поэту она показалась «толстой» и «жирной», а в переносном значении – «источником богатства» [30]. Обыгрывая тосканскую пословицу и события в Вольтерре, он передал свои впечатления в письме к патрону следующим образом: «Мы вошли в комнату, где на высоком помосте сидела в кресле раскрашенная кукла. На груди у нее были две огромные турецкие жемчужины, подбородок двойной, щеки толстые, все лицо блестело от жира, глаза распахнуты, как плошки, а вокруг глаз такие гряды жира и мяса, словно высокие дамбы на По. ‹…› С тех пор мне каждую ночь снятся горы масла, жира, сала, тряпок и прочая подобная гадость» [31].

Видения Луиджи Пульчи, видимо, были наполнены предчувствием огромной прибыли, которую сулило Лоренцо Великолепному участие московского князя в войне с «неверными». Настроение итальянцев было приподнятым, все ждали великих перемен. При большом скоплении народа 1 июня из гавани Остии вышли 28 галер, нагруженных артиллерией и боеприпасами. Папа торжественно благословил полковые знамена крестоносцев в соборе Св. Петра. В тот же день состоялось заочное обручение Софьи Палеолог и Ивана III.

Невеста-сирота не осталась без приданого. Помимо подарков, по распоряжению Папы, из фонда, предназначенного для финансирования Крестовых походов и пополнявшегося за счет продажи квасцов, 20 июня 1472 г. Лоренцо де Медичи выдал 6000 дукатов. Деньги предназначались «для известных расходов, которые она (Софья. – Л.Т.) должна сделать по случаю своего путешествия в Россию» [32]. Выделенная сумма была потрачена, скорее всего, на закупку артиллерии, боеприпасов и пороха. Четыре дополнительные галеры получили благословение Папы, спешно прибывшего в порт верхом.

Возможно, «приданое» Софьи Палеолог явилось тем решающим фактором, который обеспечил победу русского воинства над ханом Ахматом на Оке 1 августа 1472 г. Летописные источники рассказывают о войске великого князя, отмечая необычный вид воинов в полированных латах: «А случися тогды день солнечный: якоже море колиблющеся или яко озеро синеющися, все в голыхъ доспесех и в шеломцехъ сь аловци». Татары были поражены экипировкой передового отряда русских. Узнав, что основные силы великого князя «стоят» в соседних городах, хан Ахмат отступил [33].

Нельзя сказать, чтобы отношения России с Италией носили безоблачный характер. Осенью 1473 г. в Москве разразился скандал: представитель венецианской сеньории Жан-Батист Тревизан был обвинен в интригах и тайных сношениях с татарами. Его приговорили к смертной казни. За итальянца заступился Совет Десяти. В своем послании к великому князю сеньоры просили помиловать Тревизана, т. к. его действия имели целью направить татар против общего врага христиан, для завоевания той Восточной империи, «которая, за недостатком наследников мужского пола, составит удел князя московского в силу этого знаменитого брака» [34]. Впервые Константинополь был объявлен вотчиной Ивана III. Безусловно, Совет Десяти действовал в полном согласии с Ватиканом. Как только в Риме получили сообщение о помиловании Тревизана, Папа направил к великому князю грамоту с предложением принять участие в Крестовом походе на Стамбул [35]. Свое предложение Ватикан подкрепил посылкой амуниции и специалистов в области фортификации и артиллерии, среди которых находился «пушечник нарочит» Аристотель Фиораванти [36].

Документы умалчивают, в какую сумму обходилось наращивание военного потенциала казне Московского княжества. Надо полагать, что торговые операции приносили Риму ощутимый доход. В то же время Московия все еще оставалась вне сферы влияния итальянских ростовщиков. Не вызывает сомнений, что банк Медичи предпринимал определенные усилия для привлечения северного соседа к системе международных займов.

Осенью-зимой 1476 г. в Москве находился Амброджо Контарини, представитель венецианских торговцев оружием в Персии. За четыре месяца он удостоился чести побывать на четырех обедах у великого князя. Во время встреч была достигнута договоренность о дальнейшем сотрудничестве с Венецией. Иван III выразил желание послужить «светлейшей синьории», а также заплатить долги Контарини татарам и русским. По словам венецианца, последняя аудиенция завершилась следующим образом: «Мне была поднесена большая серебряная чаша, полная медового напитка, и было сказано, что государь приказывает мне осушить ее всю и дарует мне эту чашу. Такой обычай соблюдается только в тех случаях, когда хотят оказать высшую честь либо послу, либо кому-нибудь другому. Однако для меня оказалось затруднительным выпить такое количество – ведь там было очень много напитка! Насколько я помню, я выпил только четвертую часть, а его высочество, заметив, что я не в состоянии выпить больше, и заранее зная к тому же об этом моем свойстве, велел взять у меня чашу, которую опорожнили и пустую отдали мне» [37].

Поскольку Иван III был осведомлен о том, что Контарини не в состоянии выпить поднесенную чашу с хмельным напитком, то, следовательно, жест великого князя носил символический смысл: под медом подразумевалось золото. Долги точно так же губительны, как слишком большая чаша меда, а ростовщичество затягивает должников в долговую яму. Точка зрения Ивана III получила отражение в его духовной грамоте, составленной в 1504 г. Своим сыновьям он завещал «закладней не держать» [38]. Великий князь предпочитал избегать долговых обязательств и оплачивать поставки вооружения чистым серебром.

В последующие десять лет Иван III приобрел репутацию сильного, опасного и жестокого правителя. В 1476 г. русская рать «ходила на немцев» и вернулась с богатой добычей, взяв «много полону». В том же году «князь же великый изыма архиепископа Новогородскаго в Новегороде Феофила в коромоле и посла его на Москву и казну его взя, множество злата и сребра и съсоудовъ его» [39]. В 1478 г. Новгород выплатил Москве огромную контрибуцию. Если верить сообщению Кобенцеля, великий князь вывез из разоренного города триста фур золота и серебра [40]. Тогда же Заволочье и Двинская земля были обложены данью. В 1480 г. стояние на Угре завершилось победой московитов. Дань, собиравшаяся для Орды с 1471 г., осталась в великокняжеской казне [41]. Помимо этого, как отмечают исследователи, в Московском княжестве «в конце XV в. резко возросли государственные подати и повинности» [42].

Однако в 1484 г. оказалось, что великокняжеская казна пуста. Летописи указывают, что виновницей растраты являлась Софья Палеолог, которая «много истеряла казны великого князя, кое брату (брат великой княгини Андрей Палеолог, посетил Россию в 1480 г. – Л.Т.) давала, кое племянницу (Мария Андреевна Палеолог, жена кн. Василия Верейского. – Л.Т.) давала ‹…› и много давала». При дознании выяснилось, что в передаче ценностей принимали участие итальянские денежных дел мастера. Великий князь «Тодыж и Фрязи наймовал и мастеров серебряных» [43].

Неприятности постигли итальянских «денежников» не только в России; в конце 1480-гг. Дом Медичи переживал кризис. В 1490 г. по инициативе Лоренцо Великолепного была проведена денежная реформа, которая вызвала рост цен и возмущение в народе. Савонарола с соборной кафедры обвинил Лоренцо де Медичи в разорении государства и растрате средств граждан, вложенных в городскую кассу. Кроме этого, финансовый крах постиг филиалы банка Медичи в Англии и Фландрии. Лоренцо Великолепный скончался в 7 апреля 1492 г., его приемником стал старший сын Пьеро. Наследнику не удалось поправить дела, семья Медичи была вынуждена бежать из Флоренции. Монополия на торговлю квасцами вернулась к папской курии. Избранный в августе того же года Папа Александр VI (Родриго Борджиа) пользовался в Европе репутацией «чудовища разврата» и «аптекаря сатаны».

В Московском Кремле чутко реагировали на события в Италии, добиваясь уступок на поставки стратегических металлов, селитры, серы, а также военных специалистов. В конце XV – начале XVI в. при дворе великого князя работали многие фортификаторы, «пушечники» и иные мастера. Под руководством архитекторов Петра Фрязина, Алевиза Старшего, Алевиза Нового был отстроен Кремль, возведены церкви и налажено производство пороха на «Алевизовом» пороховом дворе.

Не отставая от своих западных соседей, московиты с большим успехом перенимали опыт внешней разведки. Сбор и передача сведений из-за границы велись через платных агентов – «сходников», которые «сходились» с послами или лазутчиками для передачи «вестей». По наблюдениям исследователей, первое упоминание о русских «сходниках» относится к 1499 г. [44], когда московскому послу, отправлявшемуся в Вильно, было рекомендовано обратиться к «попу Федке Шестакову» и получить от него новости различного характера, в том числе и последние городские слухи: «каково будет слово или речь, или дело которое» [45]. Донесения лазутчиков, несомненно, принимались во внимание при составлении «наказов» послам, отправлявшихся с дипломатическими миссиями.

Весной 1500 г., прослушав проповедь папы Александра VI по поводу Крестового похода, русские послы отказались участвовать в торжественной процессии в Венеции [46]. Москва продемонстрировала пренебрежение к идее завоевания Константинополя и свою готовность разорвать торговое соглашение с Ватиканом на поставку амуниции. Вызывающее поведение дипломатов объяснялось тем, что на русском рынке у итальянских монополистов появился сильный конкурент – Аугсбург.

Искусство аугсбургских ткачей

В Аугсбурге находилась головная контора Дома Фуггеров, контролировавшего рынок стратегических металлов в Западной Европе. Основу богатства семьи заложил ткач Ганс Фуггер, поселившийся в Аугсбурге в 1357 г. Продавая ткани и квасцы для протравки, к 1396 г. он стал одним из богатейших и уважаемых налогоплательщиков города. Его старший сын Андреас продолжил торговое дело. Он увеличил семейный капитал, торгуя тканями и скупая земли. Внук Ганса, Люкас, получил от императора Фредерика III дворянский герб с изображением золотого оленя на голубом поле, но вскоре разорился.

Более удачливым оказался младший сын Ганса, Якоб по прозвищу «ткач», получивший герб с изображением лилии на золотом и голубом поле. Он возглавлял гильдию ткачей и исполнял должность бургомистра. К 1461 г. Якоб входил в десятку самых богатых людей Аугсбурга. Но наибольшую известность приобрел сын Якоба-ткача, получивший прозвище «Якоб-богач».

Якоб-богач увеличил семейный капитал до невероятных размеров, монополизировав в Западной Европе добычу золота, серебра, меди, свинца и ртути. В 1495 г. его партнером стал Ян Турзо, которому принадлежали шахты в Северной Венгрии и Татрах. Совместно они приобрели медные рудники в Нойзоле, Госларе, Кремницах и Голлинтце. Поставки стратегических металлов велись через ганзейские города. Договор между промышленниками разграничивал сферы влияния. Фуггеры держали в своих руках торговлю металлом в странах Западной Европы и Англии. Турзо продавал металлы в землях Польской короны, в Пруссии, Великом княжестве Литовском и в Московском государстве.

Процветанию корпорации в немалой степени способствовало внедрение передовых технологий, позволявших значительно ускорить и удешевить процесс добычи руды. Так, в Словакии на четырех шахтах применялась хитроумная система колесных передач, приводившихся в движение водой. Вода подавалась из горных рек с помощью 36-километровой системы деревянных желобов и траншей.

Империя Фуггеров охватывала не только страны Европы, ее торговые агенты действовали в испанской Америке и на португальском Востоке, скупая с большой выгодой слоновую кость, золото и пряности. Не забывали они и о деле основателя Дома, поставляя льняные ткани. Однако наибольших успехов Фуггеры добились в торговле изделиями из стратегических металлов.

Военная наука в Европе развивалась стремительными шагами. Германия лидировала в производстве оружия высокого качества, быстро осваивая массовый выпуск новинок. В Данциге принимались заказы на отливку пушек. По требованию заказчика выдавалось свидетельство, что товар прошел испытания на месте литья. В 1498 г. в Лейпциге при стрельбе в цель были опробованы карабины с нарезными стволами, изобретенные Каспаром Цельнером в Вене. Дешевый порох для полевых испытаний готового оружия изготовлялся на пороховых мельницах с толчеями, которые действовали во многих местах [47]. Покупая итальянские квасцы, Фуггеры поставляли медь для артиллерии Папы.

Другим важным источником дохода Фуггеров являлось банковское дело. С 1499 г. банк Фуггеров обслуживал Ватикан, осуществляя банковские операции в Восточной Европе. Так, в 1501 г. банк взял на себя обязательство по выплате суммы, обещанной папой Александром VI венгерскому королю Ладиславу II для Крестового похода. Девиз Дома Фуггеров в переводе с латыни означал: «Деньги – мускулы войны» («pecunia nervus bellorum»). Якоб Фуггер финансировал морские экспедиции к берегам Индии, Африки, Америки и не жалел денег на развитие науки и искусства. Фуггеры слыли добрыми католиками и примерными семьянинами. Они гордились рыжим цветом волос, который передавался по наследству, так как, согласно семейной традиции, они брали в жены только рыжеволосых красавиц.

В Европе большую известность приобрела золотая шапочка Якоба Фуггера, сшитая по итальянской моде. Шапочка была сделана из золотой шелковой ткани, украшена жемчугом и большим розово-красным рубином овальной формы. Она представляла собой точную копию головного убора, который Карл Смелый потерял в 1475 г. в ходе сражения при Грансоне [48]. В эпоху Ренессанса в Европе была популярна пословица: «Жди беды от лысеющих рыжеволосых людей и немцев, подражающих итальянцам» [49]. Пословица, несомненно, имела отношение к Якобу Фуггеру – он слыл опасным человеком. Якоб-богач создал одну из первых в истории Европы частных разведслужб. Сотрудники многочисленных представительств фирмы в различных европейских странах собирали и передавали в Аугсбург информацию о политических и коммерческих делах. Донесения агентов содержали всевозможные сведения: о военных действиях в регионе и появлении на рынке больших партий какого-либо товара, о расправе с ведьмами и скандалах при королевских дворах, о природных феноменах и городских слухах [50].

В самом начале XVI столетия в европейскии придворных кругах большой популярностью пользовались слухи о частной жизни членов семей Медичи, Борджиа и Сфорца. Переписка современников поражает обилием подробностей о сексуальных извращениях, кровосмешении или убийствах с помощью тонких ядов, якобы совершенных представителями финансовой элиты Италии и римскими первосвященниками. Какая доля слухов соответствовала действительности, а какая была сфабрикована их политическими противниками, – не ясно, но на переломе XV–XVI вв. большим спросом стали пользоваться противоядия, особенно изделия из рога единорога. В Московии, несомненно, были наслышаны о коварстве итальянцев. В 1502 г. Менгли-Гирей, ходатайствуя за опального пасынка Абдыл-Летифа, прислал великому князю Ивану III перстень с обломком рога «кагерденева, индейского зверя, коего тайная сила мешает действию всякого яда: носи его на руке и помни мою дружбу» [51].

Удивительно, но пересуды о развратном образе жизни или изощренных убийствах обходили стороной богатейшего человека в Риме – Агостино Чиги, банкира Папы. В 1500 г. папа Александр VI (Родриго Борджиа) передал ему монопольное право на эксплуатацию рудников в Тольфе на крайне невыгодных для Ватикана условиях. Агостино Чиги выплачивал папской курии фиксированный налог в 15 000 флоринов, остальная прибыль шла в его карман. За десять лет состояние Агостино Чиги достигло огромных размеров. Одна его вилла «Фарнезина» на берегу Тибра оценивалась в 800 000 флоринов. Те, кто удостоился приглашения побывать в палаццо, рассказывали о чудесных гобеленах, резной мебели и напольных серебряных вазах, украшавших бесчисленные комнаты дворца. Со смертью Лоренцо де Медичи он получил не только монопольное право на разработку месторождения в Тольфе, но и такое же прозвище – «Великолепный».

Агостино Чиги вкладывал крупные средства в предметы искусства, но в Европе пользовался репутацией крохобора. Рассказывали, что во время роскошных пиров, которые он устраивал на своей вилле, после каждой смены блюд в знак восхищения гости бросали в реку деньги. Говорили также, что по распоряжению Чиги рыбаки натягивали сети ниже уровня воды, чтобы собрать монеты и вернуть ему на следующее утро [52].

В отличие от Агостино Чиги, Якоб Фуггер довольствовался половиной дома в Аугсбурге (вторую половину занимал император Священной Римской империи во время своих визитов), но не жалел денег на усовершенствование литейного производства или алхимические опыты. В результате германским специалистам удалось усовершенствовать состав сплава и снизить вес пушек. Артиллерия стала такой же мобильной, как и кавалерия. Кроме того, это позволило значительно удешевить стоимость «наряда».

Москва продемонстрировала смену делового партнера в 1508 г., когда на службу к великому князю выехали из Литвы три брата – Михаил, Иван и Василий Львовичи Глинские, а также их семьи и дворовые люди. Вместе со свитой Михаила Львовича, получившего воспитание в Германии и долгое время служившего при дворе Альбрехта Саксонского, прибыл в Москву немец по фамилии Шлейниц.

Семья фон Шлейниц владела обширными землями в Саксонии, в том числе серебряными рудниками во Фрейберге. Коммерческие связи с Домом Фуггеров-Турзо приносили им немалый доход. В конце XV – начале XVI столетия несколько представителей семьи занимали высокие посты в Католической церкви Германии. Так, Иоганн Шлейниц, епископ Мейсенский, исполнял должность легата в Польше [53]. В том же 1508 г. Василий III отправил через Михаила Глинского в Вену тайное послание к императору Священной Римской империи, в котором «напоминал о союзе его с Иоанном и предлагал возобновить оный» [54]. Рим потерял выгодного покупателя.

Агостино Чиги пустил в ход против германского конкурента испытанное оружие – слухи. В начале 1510-х гг. в Германии необычайную популярность приобрели легенды о «рыжих» евреях, которые отождествлялись с племенем Гог из страны Магог.

История о заточении дикого племени каннибалов Гог в стране Магог была широко известна в Европе из сочинений Иосифа Флавия, легенд об Александре Великом и текстов Ветхого Завета. Народ Гог – это могучее варварское племя, которое Александр Великий запер в «Рифейских горах». Отождествление племени Гог с десятью северными израильскими коленами, пропавшими в VII в. до н. э., произошло в европейской литературе в XII столетии. Впервые воинственные племена каннибалов названы «рыжими иудеями» в германской эпической поэме «Младший Титурель» (2-я половина XIII в.), посвященной истории королей Грааля. Легенда помещала пропавших израелитов в Индию, в страну царя Пресвитера Иоанна (Иосефа) [55]. Около 1510 г. в Аугсбурге в мастерской гравера Ганса Бургмейера был создан карикатурный портрет Якоба Фуггера в шапочке-кипе.

Слухи об иудейских корнях Якобу Фуггеру удалось замять с помощью денег. Папа Юлий II получил от аугсбургского банкира заем в 170 000 дукатов на расходы в войне против Венеции [56]. Еще 15 000 флоринов Якоб Фуггер внес в фонд города Аугсбурга для устройства приюта для неимущих ремесленников, в том числе – мастеров типографского дела [57]. Однако деньги банкира были потрачены впустую.

Летом 1511 г. когда Шлейниц отправился из Москвы в Германию для закупки вооружения и найма кнехтов [58]^, Риму удалось нанести серьезный удар Дому Фуггеров, подняв цены на квасцы. В августе Агостино Чиги получил разрешение от Совета Десяти на монопольную торговлю стратегическим сырьем в Венеции, ссудив городу 20 000 дукатов. В соответствии с контрактом, он продал правителям 7000 кантаров квасцов по 18 дукатов за кантар, затем товар был перепродан на венецианском рынке через посредника по цене в 20 дукатов, установленной Чиги [59]. Стоимость пороха возросла, следом подскочили цены на артиллерию и боеприпасы германского производства.

Две кампании великого князя Василия III против польского короля Сигизмунда закончились неудачей, Смоленск взять не удалось. Для победы требовалось увеличить парк артиллерийских орудий и закупить крупную партию пороха. В оплату, скорее всего, были пущены ценности королевы Елены, сестры великого князя, вдовы короля Александра Казимировича. В книге «Елена Иоанновна, великая княгиня Литовская, Русская, королева Польская» приводится выдержка из любопытного документа – «Записок ордена Миноритов». В нем говорится о загадочной пропаже ценностей покойной королевы после инвентаризации, в проведении которой принимал участие русский дьяк.

Незадолго до своей скоропостижной смерти вдовствующая королева Елена Иоанновна изъявила желание вернуться на родину и вела секретные переговоры с послами великого князя, касательно этого вопроса. Вопреки воле поляков, зимой 1512 г. она отправилась в Бреславль. Ее багаж состоял из 14 больших сундуков с золотыми и серебряными блюдами, поясами и кольцами, драгоценными камнями, а также богатыми одеждами, подбитых мехами. Побег Елены не состоялся, она умерла в Бреславле от яда 20 января 1513 г. Ее похоронили в церкви Пречистой Богоматери. В том же склепе поставили сундуки с сокровищами. Ровно год спустя, «на праздник святой Агнессы» (21 января 1514 г.), сундуки были вскрыты, а сокровища переписаны. Опись составляли два писца-поляка и один писец русский в присутствии нескольких панов, которые опечатывали вскрытые сундуки своими печатями. Согласно инвентаризации, общая стоимость ценностей составила около 400 000 флоринов. Вечером проголодавшихся панов угостили хорошим ужином с вином и пивом. Шесть месяцев спустя выяснилось, что из сундуков пропала большая часть сокровищ [60]. Возможно, ценности Елены Иоанновны были тайно переданы представителю Дома Фуггеров для закупки крупной партии вооружения.

Весной 1514 года в Москву от императора Священной Римской империи прибыл посол Георгий Шнитценпаумер с наказом склонить великого князя к союзу против польского короля [61]. В это же время, после длительного перерыва, в Москве началось энергичное возведение церквей итальянским архитектором. Алевиз Фрязин приступил к строительству сразу одиннадцати храмов: «На Большом посаде Введение пречистые да Володимер Святый в Садех, да Благовещение святыя богородица в Воронцове, да в городе на своем дворе Рожество пречистые, у нея же придел святый Лазарь, да за Неглинною Леонтей, чюд[о] творець ростовский, да Петр, чюдотворець московский и всеа Русии, да на Ваганькове Благовещенье богородици, да за Черторье Алексей человек божий в Девичье монастыре, да за рекою Усекновенье честныя главы Ивана Предтечи под Бором, да на Устретенской улице Введенье пречистые. Да того же лета поставишя церковь при ее животе кирпишную Варвару святую Василей Бобр з братьею с Вепрем да со Юшком Сурвихвостовым. А всем тем церквам мастер был Алевиз Фрязин». Помимо этого «сурожский гость» Юрий Бобынин, ведший торговлю с итальянскими городами Крыма, заложил у Фроловских ворот «церковь кирпишную Афонасей Святый Александрейский» [62]. В мае в Россию прибыл «от турскаго салтана Салим Шагханди-Кирея из Царягорода посол имянем Келмалбех князь». Между Стамбулом и Москвой были установлены дружеские отношения.

Используя конкуренцию между Домом Чиги и Домом Фуггеров в своих интересах, Россия добилась выгодных условий контракта. Новгородский наместник князь Василий Васильевич Шуйский подписал договор с купцом «от семидесяти Ганзейских городов» на торговлю серебром, оловом, медью, свинцом, серой и другими товарами сроком на десять лет [63]. Уже в июне 1514 г. огромная партия артиллерии и боеприпасов была доставлена покупателю, и великий князь выступил на Смоленск. По некоторым сведениям, во время осады «московит имел перед крепостью до двух тысяч штук пищалей больших и малых, чего никогда еще ни один человек не слыхивал» [64]. После трехдневного массированного артиллерийского обстрела ядрами, окованными свинцом, Смоленск капитулировал.

Однако через месяц русская армия потерпела поражение в сражении под Оршей. Победа досталась польско-литовскому войску под командованием князя Константина Острожского, который впервые в Восточной Европе применил артиллерийскую засаду в полевом сражении. «Литовцы, умышленно отступив к тому месту, где у них были спрятаны пушки, направили их против наседавших московитов и поразили задние их ряды, выстроенные в резерве, но слишком скученные, привели их в замешательство и рассеяли. Такой неожиданный боевой прием поверг московитов в ужас, ибо они считали, что в опасности находится только первый ряд, бьющийся с врагом; придя в смятение и полагая, что первые ряды уже разбиты, они обратились в бегство» [65]. Виновным в поражении был признан князь Глинский, его заточили в темницу.

У европейских наблюдателей имелось достаточно оснований, чтобы сделать вывод о разрыве Москвы с Аугсбургом и смене приоритетов. Однако они ошиблись: Якоб Фуггер нашел компромиссный вариант – осуществлять поставки немецкого оружия через посредника, связанного долговыми обязательствами как с Римом, так и с Аугсбургом. Таким посредником стал архиепископ Альбрехт Бранденбургский. В 1514 г. он получил в банке Фуггера ссуду в 21 000 дукатов с тем, чтобы выкупить кафедру архиепископа Майнцинского.

Для выплаты долга Альбрехт добился в марте 1515 г. разрешения у папы Льва Х (Джованни де Медичи) на продажу индульгенций в своей провинции. Переговоры от имени архиепископа в Риме вел представитель банка Фуггеров. Согласно окончательной договоренности, Папа получал 3000 дукатов и половину доходов от продажи индульгенций (обычно доля Ватикана составляла одну треть), другая половина оставалась в распоряжении архиепископа и предназначалась для уплаты долга банку Фуггера. Но не все шло так гладко. Условия секретного соглашения попали каким-то образом к Максимилиану I, и он приостановил действие договора. Император дал свое согласие на сделку лишь после того, как срок договора был снижен до трех лет, а ему была обещана ежегодная выплата в 1000 флоринов [66]. Войдя в долю, Максимилиан I выступил посредником в переговорах России с Польшей о заключении перемирия: «И князь велики для цисаря с королем похотел миру, как пригоже быти, да и опасные грамоты на королевы послы велел дати» [67].

Пока шли переговоры с императором, европейские наблюдатели отметили активный обмен послами между Москвой, Крымом и Турцией. В августе состоялось подписание союзнического договора с крымским ханом: «И того же лета августа великого князя посол окольничей Михайло Васильевич Тучков пришел ис Крыму. А с ним к великому князю пришел от Магмед-Кирея, царя крымского, посол Янчюра-Дуван о дружбе» [68]. К султану ездил посол В.А. Коробов, а к патриарху в «Царьград» (Стамбул) были посланы с подарками «Василий Копыл Спячей да Иван Варавин». В Казани побывали окольничий Михаил Тучков и оружничий Никита Карпов, «они же шед в Казань, царя и всю землю на записех к шерти приведошя». Весной 1517 г. в Москву от имени магистра Тевтонского ордена прибыл Дитрих фон Шонберг. Он был уполномочен вести переговоры о поставке партии оружия и наемного войска численностью в 10 000 пеших и 2000 конных солдат сроком на два года. Союзнический договор, скрепленный крестным целованием, был заключен в июле того же года [69].

У европейских наблюдателей не осталось сомнений, что в условиях мира и дружбы с Польшей, Казанским ханством и Стамбулом соглашение русского правительства с Дитрихом фон Шонбергом подразумевало перепродажу товара в третью страну. Не составляло труда догадаться, что договор предусматривал транзитные поставки европейского вооружения «неверным» через территорию России и Казанского ханства.

«Удобная транспортная» развязка находилась в самом сердце Волоцкого княжества, в глухих чащах Оковецкого леса. Здесь брали свое начало реки Ловать, Западная Двина, Днепр и Волга. Следуя их течению, можно было добраться в Рим, в Ганзу или Персию. Верховья рек соединялись волоком, по которому в старину волочили суда при переходе из одной реки в другую. Окруженный непроходимыми чащами и болотами, водный перекресток находился вдалеке от шумных торжищ: иноземные купцы предпочитали идти из «варяг в греки» через более удобный волок на реке Ламе. Истоки Двины и Ловати сходились близ города Ржева. Легкие лодки быстро и скрытно доставляли артиллерийский наряд, а отсюда его переправляли вниз по Волге к Казани. Для европеейских наблюдателей неясным оставался вопрос, кто являлся поставщиком оружия «неверным» – Аугсбург или Ватикан, Якоб Фуггер или Агостино Чиги?

Первый взнос от продажи индульгенций поступил в казну папской курии от архиепископа Майнцинского в 1517 г. [70] Осенью того же года сведения о манипуляциях с индульгенциями стали достоянием гласности. Доказательства финансовых махинаций Ватикана оказались каким-то образом в распоряжении Мартина Лютера. Возможно, именно эти документы послужили главной причиной создания 95 тезисов, которые он прикрепил 31 октября 1517 г. к двери Виттенбергского собора. Полгода спустя в Европе разразился скандал, в центре которого находился вопрос об истоках главных транспортных путей Московского государства.

В апреле 1518 г. в Кракове состоялась пышная церемония бракосочетания польского короля Сигизмунда I и Боны Сфорца, воспитанницы миланского герцога. Переговоры о брачном союзе велись через английских посредников. Эпиталама, посвященная этому знаменательному событию, вышла в Кракове в типографии Иоанна Галлера. Одновременно Галлер издал еще одно произведение – трактат «О двух Сарматиях», автором которого являлся Матвей Меховский, личный врач и астролог польского короля [71]. Профессор Краковского университета изложил в своем труде сведения по истории, географии, обычаях и верованиях жителей Московии, а также соседствующих народов. Сочинение придворного космографа представляло собой пеструю смесь из достоверных сведений и фантастических измышлений.

Творение Меховского вызвало в Европе бурную реакцию, т. к. опровергало общепринятые научные представления об устройстве мира. Внимание образованной публики привлекли следующие смелые заявления польского профессора. Во-первых, автор отрицал существование в Московии Рифейских, Гиперборейских или каких-либо других гор. Во-вторых, Меховский утверждал, что Дон, Волга, Западная Двина и Днепр вытекают из лесистой и болотистой равнины в Рязанском княжестве, а не с вершин Рифейских гор, как было принято считать ранее. В-третьих, профессор настаивал, что Волга впадает… в Черное море [72].