1. Собственность

Человеческое общество представляет собой объединение людей для совместной деятельности. В отличие от изолированных действий индивидов, совместные действия на основе принципа разделения труда имеют преимущество более высокой производительности. Если большое количество людей будут работать совместно, используя принцип разделения труда, то они произведут (при прочих равных условиях) не только сумму того, что они произвели бы, работая независимо друг от друга, а значительно больше. Этот факт лежит в основе всей человеческой цивилизации. Именно благодаря разделению труда человек выделился из животного мира. Именно разделение труда сделало слабого человека, по физической силе намного уступающего большинству животных, хозяином Земли и создателем чудес технологии. Не будь разделения труда, мы ни в каком отношении не продвинулись бы вперед по сравнению с нашими предками, жившими хоть тысячу, хоть десять тысяч лет назад.

Человеческий труд сам по себе не способен улучшить наше материальное благополучие. Чтобы быть плодотворным, его необходимо приложить к материалам и ресурсам Земли, которые Природа предоставила в наше распоряжение. Земля со всеми веществами и присущими ей силами и человеческий труд составляют два фактора производства, в результате целенаправленного взаимодействия которых возникают все товары, удовлетворяющие наши внешние нужды. Чтобы производить, требуется мобилизовать труд и материальные факторы производства, включая не только сырье и ресурсы, предоставленные в наше распоряжение Природой и главным образом извлекаемые из земли, но и промежуточные продукты, уже изготовленные из этих первичных природных факторов производства ранее затраченным трудом. Говоря экономическим языком, мы разграничиваем соответственно три фактора производства: труд, землю и капитал. Под землей мы понимаем все, что Природа предоставляет в наше распоряжение в виде веществ и сил на, под и над поверхностью Земли, в воде и воздухе; под капитальными благами – все промежуточные блага, произведенные из земли при помощи человеческого труда, которые сделаны для того, чтобы служить дальнейшему производству (механизмы, инструменты, полуфабрикаты всех видов и т. д.).

Мы хотим рассмотреть две различные системы человеческого сотрудничества в условиях разделения труда – одна основана на частной собственности на средства производства, а другая – на общественной собственности на средства производства. Последняя называется социализмом или коммунизмом, первая – либерализмом, а также (с тех пор как в XIX в. он создал систему разделения труда, охватывающую весь мир) капитализмом. Либералы утверждают, что единственной работающей системой человеческого сотрудничества в обществе, основанном на разделении труда, является частная собственность на средства производства. Они утверждают, что социализм, как абсолютно всеобъемлющая система, заключающая в себе все средства производства, неработоспособен, и применение социалистического принципа к части средств производства, хотя, разумеется, и не является невозможным, ведет к снижению производительности труда, так что, не говоря уже о создании нового богатства, это, наоборот, должно привести к уменьшению богатства. Поэтому программа либерализма, если ее сжато выразить одним словом, читалась бы так: собственность, т. е. частное владение средствами производства (ибо что касается товаров, готовых к потреблению, частное владение считается само собой разумеющимся и не оспаривается даже социалистами и коммунистами). Все остальные требования либерализма вытекают из этого фундаментального требования.

Рядом со словом «собственность» в программе либерализма можно вполне уместно поместить слова «свобода» и «мир». Но не потому, что там их, как правило, помещала старая программа либерализма. Мы уже говорили, что программа современного либерализма переросла программу старого либерализма, что она основывается на более глубоком понимании взаимосвязей, так как имеет возможность воспользоваться плодами прогресса, достигнутого в этой науке в прошедшие десятилетия. Свобода и мир оказались на переднем крае программы либерализма не потому, что многие старые либералы считали, что они скорее равны по значимости фундаментальному принципу либерализма, а не просто являются необходимыми следствиями одного фундаментального принципа – частной собственности на средства производства; а исключительно потому, что свобода и мир подверглись особенно яростным нападкам со стороны оппонентов либерализма, и, опуская эти принципы, либералы не хотели делать вид, что они каким-либо образом признали справедливость возражений, выдвигаемых против них.

2. Свобода

Идея свободы настолько укоренилась во всех нас, что долгое время никто не осмеливался ставить ее под сомнение. Люди привыкли всегда говорить о свободе с величайшим почтением; Ленину только и оставалось, что назвать ее «буржуазным предрассудком». Хотя этот факт сегодня часто забывается, но все это является достижением либерализма. Само название «либерализм» произошло от слова «свобода», а имя партии, оппозиционной либералам (оба обозначения возникли в испанских конституционных битвах первых десятилетий XIX в.), первоначально было «рабская».

До появления либерализма даже благородные философы, основатели религий, духовенство, движимое наилучшими намерениями, а также государственные деятели, истинно любившие свой народ, считали рабство части рода человеческого справедливым, в общем полезным и очевидно благотворным институтом. Считалось, что одна часть людей и народов природой предназначена для свободы, а другая – для рабства. Так думали не только хозяева, но и большая часть рабов. Они мирились со своей зависимостью не только потому, что вынуждены были подчиниться превосходящей силе хозяев, но и потому, что они находили в этом некое благо: раб был освобожден от забот о каждодневном пропитании, так как хозяин был обязан обеспечивать его всем жизненно необходимым. Когда в XVIII и в первой половине XIX веков либерализм выступил за отмену крепостной зависимости и порабощения крестьянского населения Европы и рабства негров в заокеанских колониях, немало искренних гуманистов выступили против этого. Они говорили, что несвободные работники привыкли к своей зависимости и не воспринимают ее как зло. Они не готовы к свободе и не знают, что с ней делать. Прекращение заботы со стороны хозяина принесет им вред. Они не смогут управлять своими делами так, чтобы всегда обеспечить для себя хоть что-то, кроме самого необходимого, и очень скоро впадут в нужду и нищету. Тем самым освобождение не только не даст им ничего по-настоящему ценного, но серьезно ухудшит их материальное благосостояние.

Что самое удивительное, изложение этих взглядов можно было услышать и от многих рабов, когда их об этом спрашивали. Для противодействия этому мнению многие либералы посчитали необходимым представить в качестве общего правила и даже иногда описать с некоторыми преувеличениями исключительные случаи жестокого обращения с крепостными и рабами. Но эти эксцессы ни в коей мере не были правилом. Разумеется, имели место отдельные примеры жестокого обращения, и факт существования подобных случаев был дополнительной причиной ликвидации этой системы. Как правило, однако, обращение с крепостными было гуманным и мягким.

Когда тем, кто рекомендовал отмену принудительной крепостной зависимости с точки зрения общегуманистического подхода, говорили, что сохранение этой системы также и в интересах порабощенных, они не знали, что сказать в ответ. Ибо против этих возражений в пользу рабства есть только один аргумент, который способен реально опровергнуть все остальные, – а именно что свободный труд несравненно более производителен, чем рабский. Раб не заинтересован в том, чтобы напрягать все свои силы. Он работает ровно столько и настолько усердно, насколько это необходимо, чтобы избежать наказания за невыполнение минимального объема работы. В то же время свободный работник знает, что чем больше он сделает, тем больше ему заплатят. Чтобы повысить свой доход, он выкладывается полностью. Сравните требования, предъявляемые к рабочему, занятому обслуживанием современного трактора, и относительно небольшие затраты ума, силы и усердия, которые всего два поколения назад считались достаточными для крепостного крестьянина в России. Только свободный труд может достичь того, что требуется от современного промышленного рабочего.

Поэтому бестолковые болтуны могут бесконечно спорить о том, предназначены ли все люди для свободы и готовы ли они к ней. Они могут продолжать утверждать, что существуют расы и народы, которым Природой предписано жить в рабстве, и что на расы господ возложена обязанность держать остальное человечество в подчинении. Либерал не выдвигает против их аргументов никаких возражений, потому что его рассуждения в пользу свободы для всех без исключения совершенно иного рода. Мы, либералы, не утверждаем, что Бог или Природа задумали всех людей свободными, поскольку мы не посвящены в замыслы Бога и Природы и в принципе избегаем втягивать Бога и Природу в споры о земных делах. Мы всего лишь утверждаем, что система, основанная на свободе для всех работников, гарантирует наивысшую производительность человеческого труда и поэтому соответствует интересам всех жителей Земли. Мы критикуем принудительную зависимость не потому, что она выгодна «хозяевам», а потому, что мы убеждены, что в конечном счете она вредит интересам всех членов человеческого общества, включая «хозяев». Если бы человечество придерживалось практики содержания всей или хотя бы части рабочей силы в рабстве, то поразительное экономическое развитие последних 150 лет было бы невозможным. Мы не имели бы ни железных дорог, ни автомобилей, ни пароходов, ни электрического света и энергетики, ни химической промышленности. Мы жили бы, как древние греки и римляне, при всей их гениальности, без всего этого. Достаточно просто упомянуть об этом, чтобы каждый понял, что даже бывшие хозяева рабов или крепостных имели все основания быть удовлетворенными ходом событий после отмены принудительной зависимости. Сегодня европейский рабочий живет в более благоприятных и приемлемых внешних условиях, чем жил когда-то египетский фараон, несмотря на то, что фараон распоряжался тысячами рабов, тогда как рабочий не зависит ни от чего, кроме силы своих рук и навыков. Если бы обладателя несметных богатств былых времен можно было поместить в условия, в которых сегодня живет обычный человек, он без колебаний заявил бы, что его жизнь была нищенством по сравнению с жизнью, которую может вести в наше время даже человек среднего достатка.

Все это – плоды свободного труда. Свободный труд способен создать больше богатства для всех, чем рабский труд когда-то давал хозяевам.

3. Мир

Есть благородные люди, которые ненавидят войну, потому что она несет с собой смерть и страдания. Как бы мы ни восхищались их гуманизмом, аргументы этих людей против войны, базирующиеся на филантропическом основании, по-видимому, частично или полностью теряют свою силу, когда мы рассматриваем утверждения сторонников и защитников войны. Последние ни в коей мере не отрицают, что война приносит боль и горе. Тем не менее они считают, что с помощью войны, и только войны, человечество единственно способно добиваться прогресса. Война – мать всех вещей, сказал когда-то греческий философ[16], и тысячи людей повторяли это за ним. В мирное время человек вырождается. Только война пробуждает в нем дремлющие таланты и силы и вдохновляет его возвышенными идеалами. Если упразднить войны, то человечеству грозит разложение от праздности и застоя.

Трудно и даже невозможно опровергнуть эту логику рассуждения защитников войны, если единственным возражением против войны, которое можно придумать, будет то, что война требует жертв, ибо сторонники войны придерживаются мнения, что эти жертвы не напрасны и стоят того, чтобы их принести. Если действительно было бы верно, что война – мать всех вещей, тогда человеческие жертвы, которые она требует, были бы необходимыми для повышения общего благосостояния и прогресса человечества. Можно сокрушаться по поводу жертв, даже стараться уменьшить их число, но нельзя оправдать желание покончить с войнами и установить вечный мир.

Либеральная критика аргументов в пользу войны кардинально отличается от критики гуманистов. Либерал исходит из посылки, что не война, а мир является матерью всех вещей. Единственное, что позволяет человеку развиваться и отличает человека от животных, – это общественное сотрудничество. Производителен один лишь труд: он создает богатство и тем самым закладывает внешние основы внутреннего расцвета человека. Война лишь разрушает, она не способна на созидание. Война, резня, разрушение и опустошение – это то, что у нас общего с хищниками джунглей; созидательный труд – это наш отличительный человеческий признак. Либерал питает отвращение к войне не как гуманист – несмотря на то, что она имеет благотворные последствия, а потому, что она ведет только к пагубным результатам.

Любящий мир гуманист обращается к могущественному властителю: «Не затевай войны, даже если в результате победы у тебя есть перспективы улучшить свое благосостояние. Будь благороден и великодушен. Откажись от соблазнительной победы, даже если это потребует от тебя пойти на какие-то жертвы или потерять какие-то преимущества». Либерал думает иначе. Он убежден, что победоносная война является злом даже для победителя, что мир всегда лучше, чем война. Он требует от более сильного не жертвы, а только осознания того, в чем состоят его подлинные интересы, и умения понимать, что мир для него, более сильного, так же выгоден, как и для более слабого.

Когда миролюбивый народ подвергается нападению со стороны воинственного врага, он должен оказать сопротивление и сделать все, чтобы отразить вторжение. Героические подвиги, совершенные на такой войне теми, кто защищает свою свободу и жизнь, достойны похвалы; мужество и отвага этих воинов превозносятся совершенно справедливо. Здесь отвага, бесстрашие, презрение к смерти похвальны, потому что находятся на службе благой цели. Однако люди совершили ошибку, возведя эти солдатские доблести в абсолют, как качества, хорошие в себе и для себя, без обсуждения целей, которым они служат. Тот, кто придерживается такого мнения, должен, чтобы быть последовательным, признавать благородными доблестями отвагу, бесстрашие и презрение к смерти разбойника. В действительности, однако, не существует ничего хорошего или плохого самого по себе. Действия людей становятся хорошими или плохими, только преломляясь в целях, которым они служат, и в последствиях, которые они вызывают. Даже Леонид[17] не заслуживал бы уважения, которое мы к нему питаем, если бы он пал не как защитник Родины, а как полководец оккупационной армии, стремящейся лишить миролюбивый народ свободы и имущества.

Сколь пагубна война для развития человеческой цивилизации, становится очевидным, как только начинаешь понимать выгоды, извлекаемые из разделения труда. Разделение труда превращает индивида в животное политическое[18], зависящее от окружающих его людей, общественное животное, о котором говорил Аристотель. Вражда между одним животным и другим или между одним дикарем и другим никак не меняет экономическую основу их существования. Дело обстоит совершенно иначе, когда ссора, которую решили разрешить посредством оружия, случается в сообществе, где труд разделен. В таком обществе каждый индивид выполняет специализированную функцию; никто из них больше не в состоянии жить независимо, потому что все нуждаются в помощи и поддержке всех остальных. Экономически самодостаточные фермеры, производящие на своих фермах все, в чем нуждаются они сами и их семьи, еще могут пойти войной друг на друга. Но когда деревня делится на фракции, где кузнец оказывается на одной стороне, а сапожник – на другой, то одной фракции придется страдать от отсутствия обуви, а второй – от отсутствия инструмента и оружия. Гражданская война разрушает разделение труда, поскольку вынуждает каждую группу удовлетворяться трудом своих сторонников.

Если бы вероятность такой вражды считалась высокой, то разделению труда никогда не позволили бы развиться до такой степени, чтобы в случае, когда битва действительно разразится, пришлось бы терпеть лишения. Постоянное углубление разделения труда возможно только в обществе, где существует уверенность в длительном мире. Разделение труда может развиваться только в условиях гарантии такой безопасности. При отсутствии этой предпосылки разделение труда не расширяется за границы деревни или даже отдельного домохозяйства. Разделение труда между городом и деревней – когда крестьяне окружающих деревень снабжают город зерном, мясом, молоком и маслом в обмен на промышленные товары, производимые горожанами, – уже предполагает, что мир гарантирован по меньшей мере в данном регионе. Если разделение труда охватывает всю страну в целом, то гражданская война должна находиться за пределами возможного; если оно должно охватить весь свет, то должен быть гарантирован длительный мир между народами.

Сегодня любой человек посчитал бы абсолютно бессмысленной подготовку таких крупных современных столиц, как Лондон или Берлин, к войне с жителями окрестных сельских районов. Однако на протяжении многих веков города Европы учитывали такую возможность и экономически были к ней готовы. Укрепления некоторых городов с самого начала были спроектированы таким образом, чтобы они могли прожить некоторое время, разводя скот и выращивая зерно внутри городских стен.

В начале XIX в. гораздо более крупные части населенного мира все еще были разделены на большое число в общем и целом экономически самодостаточных регионов. Даже в наиболее высокоразвитых областях Европы потребности региона удовлетворялись по большей части продукцией самого региона. Торговля, выходившая за узкие границы ближайшей округи, не имела большого значения и охватывала в основном те товары, которые не могли производиться на месте из-за климатических условий. Однако практически во всем мире производство деревни удовлетворяло почти все нужды ее жителей.