Глава III

Вкус

Я всегда с улыбкой вспоминаю свои школьные годы и ту забавную манеру, с какой мы бросались познавать все новое. В течение долгих недель первых лет в школе мы с восторгом и до мельчайших подробностей учили историю дома Меровингов[10], и могу признаться, что ничто не утаилось от наших любопытных глаз. Междоусобицы между Хильпериком и Хильдериком, соперничество между Фредегондой, Клотильдой и Брунгильдой, интриги между Хлотарем, Хлодомиром и Хильдербертом – все это мы выучили в самых мельчайших подробностях. В течение нескольких лет мы жили только ими, одной жизнью, почти породнились. Но у нас было смутное ощущение, что крещение Кловиса[11] – это праздник семейный и приглашением на него мы не сможем воспользоваться, так как будем помехой. Нас глубоко волновали убийства из ревности, которыми богата история Меровингов. Мы не знали, чью сторону принять, и внутренне желали, чтобы все само как-нибудь образовалось. Ведь как неприятно, когда в семье происходят такие вещи! В конце учебного года учителя вдруг открыли нам, что история Франции на этом периоде не заканчивается, и мы с большим сожалением расстались с этой династией. Впрочем, грусть наша была не слишком глубока, поскольку жила надежда, что следующей весной мы встретимся с ней вновь. Мы бегло просматривали описания войн, с большими препятствиями продирались сквозь другие царствования, отбрасывали от себя все революции, расталкивали государственные перевороты и стремились вырваться на простор, за пределы такой Истории.

Как тонущие цепляются за спасательный круг, так и мы искали то здесь, то там основную идею, за что могли бы ухватиться и сделать своим поводырем. Но нам редко это удавалось, и мы вновь теряли только что пойманную нить Ариадны, которая должна была указать нам верный путь в этом лабиринте Истории.

Когда, наконец, июльское солнце послало свой верный луч закрыть наши уставшие, зачитанные до дыр учебники, изнуренные до головокружения ученики пристали к другому берегу. Перед нами открылась современная эпоха. Мы оказались в бурном море жизни, то тут, то там выбрасывающем на поверхность быстро сменяющихся министров, и окончательно утонули в нем… С Кловисом, как ни крути, было гораздо спокойнее!

Через много лет, когда я спросила у своих дочерей, что из курса истории им нравится больше всего, я получила однозначный ответ: «О Кловисе». Тогда я поняла, что ничего не изменилось.

Я надеюсь, что и в будущем, от своих внуков тоже услышу: «О Кловисе»… Впрочем, дух противоречия может разрушить старую привычку, и это будет весьма неприятно.

Географию же мы воспринимали только как перечень разных названий, не вызывающих никаких эмоций. Таким образом, наш ум был полностью свободен, чтобы заменять одно другим, и ничто нам не препятствовало в этом. В полном отсутствии знаний в области географии виновата та скука, которую наводил на нас этот предмет, и горячее желание поскорее выкинуть из головы неинтересные сведения.

Нам никогда не говорили о резкости и мягкости ветров, дующих под небесами, никогда не призывали нарисовать воображаемую картину зеленых холмов, по склонам которых, в ложбинах, текут быстрые прохладные ручьи, никогда не просили вдохнуть воображаемый запах леса и солнца. Нам никогда не рассказывали, что иногда города кажутся в лучах закатного солнца голубыми или розовыми. Ничего мы не слышали и о цветах, растущих в далеких прериях, не имели понятия, где человеческий голос звучит приглушенно, а где разливается певучим эхом. Вся необъятность нашей планеты и тайны ее земель сжались для нас в несколько строчек черного шрифта, набранного на белой бумаге.

А литература! Люди и книги. Между ними очень мало живой связи. Откуда приходит вдохновение, каким образом были задуманы книги? Молчание в ответ. Мы знали, что какие-то писатели принадлежали к одной группе, к одной школе или же были сами по себе, а другие творили в каком-то определенном жанре или их творчество считалось особым событием для литературы. Но откуда это бралось, почему и как? Никто нам этого не объяснял.

Еще нам преподавали историю искусства. Нам говорили: «Эта картина – великое произведение, тот скульптор – великий скульптор, этот художник – гениальный мастер. Вот это и вот то – шедевры, а вот то и то – нет». И нам ничего не оставалось делать, как тоже так считать, соглашаться и верить. Мы прилежно посещали музеи, но иногда я с грустью думала: почему перед некоторыми произведениями искусства, которыми меня учили восхищаться, как и после некоторых книг, пользующихся непререкаемым авторитетом, я испытывала робкое стеснение. Часто, проходя по выставочным залам и тревожась из-за отсутствия воодушевления от увиденного, я пыталась искусственно подогреть интерес, правда всегда безрезультатно.

Однако этот эмоциональный всплеск, который я тщетно в себе искала, вдруг неожиданно поднимался во мне и радостно и свободно устремлялся вперед, увлекая к прекрасному образцу китайской мебели XVIII века или к витрине, где краем глаза я заметила превосходное украшение из драгоценных камней.

И однажды я поняла. Одно-единственное слово все мне прояснило – мои тревогу, разочарования, внезапное счастье, внутреннюю склонность, сомнения и потребности. Одно слово, которое никто и никогда не произносил в школьных классах, одно очень короткое слово, его умалчивали, не замечали, у него не было значения, его считали бесполезным и второсортным, это чудесное, могущественное, оживляющее, дарящее радость и исполненное надежд, настоящее французское слово «ВКУС».

Никогда детям во Франции не объясняли, что такое вкус. Они не учили ни его законов, ни правил. Им не давали пригубить этот таинственный эликсир, не говорили о тех радостях, которые он может принести. Во всех школах не нашлось ни одного учителя, кто хотя бы на один урок отвлекся бы от несчастного Кловиса и поговорил со своими учениками о Вкусе.

Ах, как бы я хотела, чтобы этот отверженный и так часто всеми гонимый обрел наконец свое настоящее место и свое глубокое и исчерпывающее определение!

Искусство – это одна область, а Вкус – совершенно другая. Когда они встречаются, тогда рождается шедевр. Они могут сосуществовать или вести каждый свою отдельную жизнь, смеяться друг над другом или сердиться, быть заодно или враждовать, быть единым существом, как сиамские близнецы, или быть независимыми и держаться друг от друга на расстоянии. Но случись между ними размолвка, и мне пришлось бы выбирать между ними, я не колеблясь встала бы на сторону Вкуса. В его компании я всегда чувствую себя спокойно и уверенно… Чего не скажешь об Искусстве – его общество самое ненадежное!

Да, Искусство – это одно, а Вкус – совсем другое дело. Искусство порой изменяет Вкусу, а тот может покорно снести любые оскорбления.

Вкус, в своем благородстве, очень часто помогает нам поверить в присутствие Искусства там, где его и в помине нет. Вкус может спасти сомнительную работу, зато Искусство, я думаю, не сможет извинить Вкус даже за небольшую ошибку.

Я видела скульптуры, исполненные силы и страсти, но их тривиальный сюжет вызывал у меня смущение и вселенскую тоску – верные симптомы недостатка вкуса.

Я видела картины, написанные изумительными красками с блестящего ракурса, но одна какая-нибудь деталь доставляла мне физическую боль.

Некоторые предметы мебели, созданные в стиле буль[12], считаются настоящими шедеврами, не имеющими цены, но ничто не может запретить мне думать и говорить, что они не соответствуют французскому вкусу, хотя в них заметно влияние китайского искусства, одного из самых тонких и изысканных, существовавших когда-либо. Резьба, покрывающая мебель, сразу вызывает в памяти перегородчатую эмаль и полихромный фарфор.

Как бы мне хотелось, чтобы в школах преподавали учителя, обладающие тонким вкусом, водили бы своих подопечных на пешеходные экскурсии в музеи, да и просто по улицам!

И однажды, на какой-нибудь выставке цветов, дети почувствуют волшебное притяжение цветовой гармонии, а в другой раз коллекция природных необработанных камней пробудит в них неземной восторг. Вандомская площадь навсегда поселит в них любовь к чистым и элегантным линиям, а египетская скульптура откроет им тайну внутренней силы строгости и целомудрия, присущей абстрактному искусству. А привитое с детства умение понимать красоту греческих драпировок удержит их от ошибок и поможет сохранить равновесие в любых жизненных ситуациях. Краски Моне[13] добавят солнечного света, навсегда изгнав отвратительное пристрастие к мрачным тонам. Безыскусной белизны китайских изделий вполне достаточно, чтобы укоренить в детях, для их же блага, неприязнь к некачественному товару и чрезмерному украшательству.

Мне бы хотелось, чтобы дети, приклеившись носами к витринам, учились любить, ценить, распознавать. Что? Да все! От мебели до украшений, от фарфора до дамских сумочек, от цветов до ковров, от флакончиков для духов до картин. Мне хотелось бы, чтобы они спокойно, не впадая в крайность, учились познавать чистую радость, которую можно получить от красивой вещи, просто от сознания того, что такая вещь существует. Я хотела бы, чтобы они могли чувствовать ту необыкновенную легкость, какая появляется от созерцания красоты.

Нет никакой необходимости обладать этими вещами. Достаточно их увидеть, чтобы стать и богаче, и счастливее.

Я бы хотела, чтобы все невообразимо богатое наследие Вкуса, накапливаемое веками, было бы полностью отдано детям и они могли черпать из него, испытывая гордость за прошлое и настоящее, счастье любить и честолюбивое желание его приумножить.

Я хотела бы, чтобы дети все с младых ногтей знали, как читать карту страны Нежности и Вкуса, чтобы они учили необыкновенную географию без каких-либо границ и могли отправиться в чудесное путешествие в обетованную землю Вкуса. Там текут удивительные реки, вода в них то цвета розового кварца, то ляпис-лазурита, то нефрита, то бирюзы, а берега напоминают белоснежный китайский фарфор. На горизонте поднимаются к небу Тосканы высокие горы с долинами, полными всевозможных сокровищ, например Флоренция и ее музеи.

В роскошных садах цветут хрупкие и бессмертные цветы, увековеченные в саксонском фарфоре, а совсем рядом раскинулись зоологические сады Франкенштейна с совершенно безобидными, ласковыми чудищами.

В самом центре лесов, изображенных на стенных гобеленах, резвятся грациозные животные, сошедшие со страниц сказок Лафонтена[14]. Здесь же можно увидеть китайские деревни Ватто[15], а под изображениями домиков с колокольчиками увидеть подпись Гюйе[16].

Выжженные солнцем до ярко-красного цвета равнины, по гладкости и переливам красок напоминающие горный хрусталь. Моря, глубиной цветов похожие на венецианские зеркала, и… захватывающее плавание по залам музея Питти![17] И для всего этого была бы одна столица – Париж.

1

«Гран-Гиньоль» – парижский театр ужасов, работал в квартале Пигаль (1897–1963), его имя стало нарицательным обозначением «вульгарно-аморального пиршества для глаз». Но деятельность этого маленького монмартрского театра, слывшего достопримечательностью французской столицы, привлекала равно простых обывателей и представителей художественного авангарда и оказала большое влияние на культуру и искусство XX века. – Здесь и далее прим. ред.

2

Город на юго-западе Марокко.

3

Столица Сенегала.

4

Один из старейших городов Марокко, известный еще с XI в.

5

В е р о н е з е, Паоло (наст. имя Паоло Кальяри) (1528–1588) – один из виднейших живописцев венецианской школы позднего Возрождения.

6

Перевод Н. М. Любимова по изданию Марсель Пруст. В поисках утраченного времени: По направлению к Свану. – Прим. пер.

7

Р е б у, Каролина (1837–1927) – французская шляпница, в 1865 г. открыла свой первый магазин в Париже, позднее в Лондоне, и на протяжении пятидесяти лет ей не было равных в профессии.

8

Ла Брюйер, Жан Пьер Жозеф де (1772–1813) – французский дивизионный генерал с 1809 г., выдающийся военачальник.

9

Жак де Ла Палис (умер в 1525 г.) – французский маршал, маркиз, вошел в историю благодаря своей любви к произнесению непреложных истин, граничащих с абсурдностью. Например: «За 10 минут до смерти он был еще жив».

10

Первая династия французских королей в истории Франции. Короли этой династии правили с конца V до середины VIII в. на территории современной Франции и Бельгии.

11

В 497 или 498 г. (точно не установлено) король франков Кловис под влиянием королевы Клотильды, которая уже была христианкой, принял христианское крещение от епископа Реймса. Это событие в дальнейшем будут считать одним из актов образования королевства Франции.

12

Мебельный декоративный стиль, названный по имени французского мастера XVII века Андре-Шарля Буля. Отличается богатой инкрустацией фасадов из латуни, золоченой бронзы, пластин из панциря черепах, рога и т. п.

13

М о н е, Оскар Клод (1840–1926) – французский живописец, один из основоположников импрессионизма.

14

Л а ф о н т е н, Жан де (1621–1695) – знаменитый французский баснописец.

15

В а т т о, Жан Антуан (1684–1721) – французский живописец и рисовальщик, основоположник и крупнейший мастер стиля рококо.

16

Г ю й е, Поль – французский художник середины XIX в.

17

Художественный музей во Флоренции, большую часть дворца занимает картинная галерея. Одна из самых значительных достопримечательностей Италии.