5

Стелла занималась изысканиями три дня, но определить производителя не сумел никто. Обнаружились две более или менее сходные модели яхт, но точно такой же — ни единой. Макс попросил Стеллу продолжить расследование.

Символы с яхты поставили Морли Кларка в полнейший тупик. Более того, Макс даже не сумел убедить его, что это не розыгрыш.

— Эти знаки, — твердил Кларк, — не принадлежат ни к одному из алфавитов ни одной из индустриально развитых стран.

Букв оказалось одиннадцать — скорее всего название судна. А рукописный шрифт мешал определить, где кончается одна буква и начинается другая. Макс распознал «О», и только.

Они сидели в кабинете Кларка, за окном которого виднелся городок Мурхедского государственного университета. Светило ласковое солнце, и безветренный воздух прогрелся до сорока градусов.

— Не может быть, Морли, — возразил Макс. — Ты что-нибудь проглядел.

Кларк — стройный, широкоплечий, атлетически сложенный фанатик софтбола[3] — снисходительно улыбнулся:

— Не спорю, Макс, но не вижу, что именно. Может, базы данных не так полны, как предполагается. Но для практических нужд, по-моему, мы чертовски хорошо осведомлены. Вот только твоя абракадабра не подходит ни под какой шаблон. В общем, двум символам нашлись эквиваленты. Один в хинди, другой в кириллице. Из чего следует, что это чистой воды совпадение. Если составить наугад несколько черточек и крючочков, непременно выйдет что-нибудь похожее на букву. — Он поглядел на лежащую на столе фотографию. — Макс, это шутка.

Макс поблагодарил Кларка и поехал обратно на аэродром Челлис, гадая, кто тут шутник, а кто — объект насмешек. Проблема попеременно то озадачивала, то раздражала его. Это непременно какая-нибудь бандитская штучка, иначе и быть не может.

Он ехал по шоссе №1-29, когда Стелла дозвонилась до него по сотовому телефону:

— Тебе звонят из Колсоновского. Ответишь на звонок?

Уже? Ведь прошло всего два дня!

— Ладно, переключи.

— Хорошо. Да, еще!

— Что?

— На том конце взволнованы.

В трубке щелкнуло.

— Мистер Коллингвуд? — Стелла оказалась права: говорившая будто только что взбежала на пару этажей.

— Да, это Макс Коллингвуд. Чем могу служить?

— Моя фамилия Кэннон. Из Колсоновского института. Насчет образцов, оставленных вами позавчера.

— Ясно.

— Как я понимаю, сейчас вы не у себя?

— Я буду там через десять минут. Что вы выяснили?

— Можно с вами встретиться там? — вопросом на вопрос ответила она.

Темнокожая стройная женщина лет за тридцать, с доброй улыбкой и широкими скулами, в темно-синем деловом костюме и с кожаным портфелем в руках, едва сдерживала волнение. Визитная карточка именовала ее заведующей лабораторией Колсоновского института.

— Рада познакомиться, мистер Коллингвуд, — протянула она руку для пожатия. — Я Эйприл Кэннон.

— Не ожидал вас увидеть так скоро, — сказал Макс, принимая у нее пальто.

Она лишь заговорщицки улыбнулась, потом села, положив портфель на колени, и пристально поглядела на Макса.

— Признаюсь, обычно мы не доставляем заказы на дом, мистер Коллингвуд. Но мы с вами знаем, что столкнулись с чем-то весьма необычным.

Макс кивнул, словно так и предполагал.

— Где вы это взяли? — Ее взгляд стал пронзительным.

Макс на мгновение задумался, не удержать ли источник в секрете. Впрочем, какого черта! Об этом было по телевидению.

— Она была зарыта на границе.

— Яхта? Та, что нашли на ферме?

Макс молча кивнул.

— Яхта. Ну, черт меня подери! — Эйприл уставилась невидящим взором в пространство. — Можно на нее посмотреть?

— Разумеется. Там уже перебывала куча народу. — Макс заметил, что мысли Эйприл витают где-то далеко. — Так что же вы хотели мне сообщить?

— Позвольте задать вам один вопрос. — Она пропустила его реплику мимо ушей. — Вы больше нигде не оставляли эти образцы?

— Нет.

— Хорошо. — Она расстегнула портфель, извлекла оттуда папку и протянула Максу. — Как у вас с химией?

— Плоховато.

— Ничего страшного. Послушайте, мистер Коллингвуд...

— Полагаю, разговор пойдет быстрее, если вы будете звать меня просто Макс.

— Ладно, Макс, — улыбнулась она. У Макса сложилось впечатление, что она его не видит. — У Колсона оборот маленький. Я делала анализы собственноручно. Больше никто не знает.

— Не знает чего?

Она указала на папку.

Открыв ее, Макс увидел одностраничный формуляр.

— Может, переведете это для меня на нормальный язык?

— А нас не подслушают? — огляделась Эйприл.

— Нет, — изумленно отозвался Макс.

— Ладно. Материал волокнистый. Волокна весьма тонки и переплетены между собой. — Тут ее голос снизился почти до шепота. — У него атомный номер сто шестьдесят один. Это трансурановый элемент.

— Что значит трансурановый?

— Это искусственный химический элемент.

— А это плохо?

— Трансурановый, причем с лихвой. Мы синтезировали один такой, он даже пока не получил названия. Так у того атомный номер сто двенадцать. А ведь он возглавляет список. То есть возглавлял. А этот материал... — Она покачала головой. — Он не должен существовать.

— И что вы этим хотите сказать?

Лицо ее приняло настороженное выражение.

— Технология производства подобных материалов не известна никому на свете. Даже будь она известна, этот химический элемент оказался бы крайне нестабильным. И горячим.

— Горячим? В смысле — радиоактивным?! — Макс начал лихорадочно прикидывать, долго ли он пробыл рядом с парусами.

— Да. Должно быть. — Она извлекла остатки образца и поднесла его к лампе. — Но он в полном порядке. Может быть, за определенным пределом трансурановые утрачивают радиоактивность. Не знаю. Никто не знает.

— А вы вполне уверены?

— Да. Разумеется, уверена.

Макс встал и подошел к окну. Заходящая на посадку «сессна» только-только коснулась полосы.

— По-моему, я просто не понимаю того, что вы рассказываете.

Эйприл долго не отвечала.

— Некто, — наконец прервала она молчание, — где-то совершил технологический скачок вперед, намного опередив нас. Громадный скачок.

— И насколько это важно?

— Макс, я говорю не просто о продвижении вперед. Я говорю о световых годах. Этого просто не может быть!

— Очевидно, все-таки есть, — развел руками Макс.

— Наверное. — Ее взгляд снова приобрел отсутствующее выражение.

— Ну, и каковы же выводы? Это имеет какую-нибудь коммерческую ценность?

— О, несомненно. Электронные оболочки предельно стабильны. Предельно. Я уже проделала ряд испытаний. Ткань не взаимодействует с другими веществами.

— Я что-то по-прежнему не улавливаю сути.

— Она практически не поддается разрушению.

И тут у Макса впервые нашлось возражение:

— Что-то вы путаете! Этот образчик я отрезал обыкновенными ножницами.

— Я говорила не о таком разрушении, — покачала она головой. — Разумеется, материал можно разрезать. Или сломать. Но коррозия ему не страшна. Он не рассыплется сам по себе. — Эйприл пристально вглядывалась в его лицо, должно быть, в попытке угадать, не утаивает ли он что-нибудь. — Как, по-вашему, если я поеду туда прямо сейчас, мне позволят взглянуть на судно нынче вечером?

— Наверняка. Я позвоню и замолвлю за вас словечко, если хотите. — И тут смутная мысль, брезжившая где-то на периферии его сознания, вдруг обрела четкую форму. — Вы говорите, он не разлагается. И каков же возраст образца?

— Неизвестно. Трудно сказать, как определить возраст подобного вещества. По-моему, это просто невозможно. — Эйприл встала.

— А этот материал изнашивается?

— О да, разумеется. Все на свете изнашивается. Постепенно. Но он весьма и весьма износоустойчив. К тому же его легко очистить, потому что другие вещества к нему не пристают.

Макс подумал о водяной дымке вокруг яхты и ее радужном сиянии:

— А не отправиться ли мне вместе с вами? Пожалуй, я подброшу вас на самолете.

На проселок, ведущий к дому Ласкеров, въехал голубой правительственный автомобиль, прокатился по кольцевой гравийной дорожке перед фасадом, миновал две припаркованные там машины и остановился. Оттуда выбрался пожилой толстячок. Взяв с сиденья потрепанный черный портфель, он окинул взглядом происходящее и направился к двери.

— Джеффри Армбрустер, — представился он, когда Ласкер открыл, — служба контроля за доходами. — С этими словами он предъявил документы с такой ловкостью, будто извлек их из рукава.

— А что, есть какие-то проблемы? — Ласкер сглотнул слюну.

— Нет-нет, — беззаботно отозвался инспектор. — Ни малейших.

Ласкер отступил, пропуская его, Армбрустер поблагодарил и переступил порог.

— Холодновато, — заметил Ласкер, хотя по местным стандартам день считался довольно теплым.

— Да, пожалуй. — Армбрустер расстегнул пальто. — Как я понимаю, вам недавно довольно крупно повезло, мистер Ласкер?

Налоги. Об этом Ласкер прежде как-то не подумал.

— Вы о яхте?

— Да, — кивнул Армбрустер.

Взгляды их на мгновение встретились, и Ласкер понял, что инспектор не относится к числу людей, получающих удовольствие от своей работы.

— Да, совершенно верно. Вы ведь подали прошение об утверждении вас в правах собственности на судно?

Ласкер предложил ему присесть за кофейный столик.

— Верно. Подал.

— Если прошение будет удовлетворено, мистер Ласкер, пожалуйста, не забывайте, что данный предмет подлежит налогообложению, как обычный доход.

— И в какой сумме?

— Ничего не могу сказать. Первым шагом будет оценка судна. — Он открыл портфель. — Вам следует заполнить вот это.

Ласкер взглянул на бланки, пододвинутые к нему инспектором.

— Спешить некуда. Однако если упомянутое судно перейдет в вашу собственность, вам потребуется внести установленную плату. — Армбрустер вручил Ласкеру карточку. — Звоните мне в любое время, и я с удовольствием вас проконсультирую.

Джинни включила в прачечной стиральную машину, и пол слегка задрожал.

— Удивительно, насколько быстро вы отреагировали, — заметил Ласкер. — Я даже и не подумал о налогах.

— Такова моя работа, мистер Ласкер. — Инспектор закрыл портфель и встал. В его манерах сквозила какая-то печаль.

«Интересно, каково иметь работу, требующую постоянной конфронтации?» — подумал Ласкер и спросил:

— Как насчет кофе?

— Да, спасибо. — Похоже, предложение Армбрустера обрадовало. — Но только если есть готовый. Мне бы не хотелось никого затруднять.

— Да какие там затруднения!

Инспектор последовал за Ласкером на кухню, где к ним присоединилась Джинни. Поставив кофейник на огонь, она разрезала творожный пирог с вишней. Армбрустер похвалил дом.

— Его построил мой отец, — с гордостью сообщил Ласкер. — Мне тогда было лет двенадцать.

Просторный дом опоясывала широкая веранда, а дубовые полы покрывали толстые ковры, купленные Джинни в Сент-Поле. Чрезвычайно высокий потолок в гостиной являл собой редкость для мест с таким суровым климатом. Они просидели почти целый час, болтая о яхте. Армбрустер считал, что отнюдь не случайно ее нашли в миле к югу от границы.

— Кто-то с чем-то пытался улизнуть, — заявил он. Правда, не сумев объяснить, кто и с чем мог пытаться улизнуть.

Мало-помалу разговор перекинулся на работу Армбрустера.

— Обычно люди начинают нервничать, когда узнают, на кого я работаю. Моя жена никому не говорит, чем я занимаюсь. — Он улыбнулся.

«У налоговых инспекторов не бывает друзей, — подумал Ласкер. — Не считая других налоговых инспекторов».

— Ни на кого не вешают столько собак, как на налоговых инспекторов, — продолжал Армбрустер. — Так уж заведено от века. Но видит Бог, это мы, а не гуси, спасли Рим. Равно как и все прочие достойные места.

Тут он на мгновение смутился. Затем поблагодарил хозяев, подхватил свой портфель и пальто, попрощался и вышел.

Несколько минут спустя Уилл подъехал к крыльцу с Максом и Эйприл Кэннон. Макс познакомил ее со всеми, но Эйприл не могла отвести глаз от яхты.

— Хотите взглянуть поближе, доктор Кэннон? — спросила Джинни.

— Если можно. И зовите меня Эйприл.

— А в чем дело? — поинтересовался Ласкер. — Что мы узнали?

Макс, обожающий тайны не меньше любого другого, предложил Джинни устроить для Эйприл тур, пока он сам введет Тома в курс. Мужчины ушли в дом и подбросили в огонь еще полено.

Женщины отсутствовали чуть ли не целый час, а когда вернулись, у них зуб на зуб не попадал. Ласкер налил всем по порции бренди.

— Итак, Эйприл, — начал Макс, — каковы же выводы?

— Вы в самом деле хотите знать? — Эйприл отхлебнула из бокала. — Не представляю, как могли построить эту яхту.

Прислушиваясь к треску огня. Макс наблюдал, как Эйприл пытается привести мысли в порядок.

— Я понимаю, как это нелепо звучит, — сказала она.

— Что именно вы имеете в виду? — спросил Макс.

— Это за пределами возможностей нашей науки и техники. Впрочем, я знала это еще до приезда сюда.

— Возможностей нашей науки? — уточнил Ласкер.

— Далеко за пределами.

— Так что же вы хотите сказать? — не унимался Макс. — Что яхту построили в Японии? Или на Марсе?

— Может, и на Марсе. А может, здесь, в Южной Дакоте была когда-то сверхвысокоразвитая цивилизация, исчезнувшая с лица Земли до появления индейцев.

Макс бросил взгляд на Джинни, чтобы выяснить, как та приняла это известие. Вид у нее был скептический, ничуть не изумленный — они с Эйприл наверняка уже обсудили этот вопрос.

— Безумие, — проворчал Ласкер.

— Безумие или нет, но никто на свете в наши дни не способен воспроизвести материал этого судна. — Эйприл допила остатки бренди. — Мне тоже в это не верится.

— С виду это самая обыкновенная яхта, — заметила Джинни.

— Понимаю. Может, если бы она не выглядела такой уж обыкновенной... — Эйприл покачала головой.

— Эйприл, — вступил Макс, — а если серьезно? Неужели вы считаете, что подобную парусную яхту могли построить на Марсе?

— Как хорошо у огня! — Она переставила стул поближе к камину. Полено треснуло, взвился веер искр. — Послушайте, даже если бы ее строили на Альфе Центавра, это не сыграло бы ни малейшей роли. Практичные конструкции парусных судов можно по пальцам перечесть. Могу вам гарантировать, что ее строителей мы видом не видывали, слыхом не слыхивали.

Ветер посвистывал в ветвях деревьев. Заработала пара автомобильных двигателей.

— Жаль, что я не видела судна, когда вы извлекли его из земли, — проронила Эйприл. — Пока его не вымыли.

— А что? — поинтересовался Ласкер.

— Тогда мы могли бы сделать определенные выводы по возрасту глины. Впрочем, может, это и несущественно. — Она вытащила из кармана белый конверт.

— Это со швартовых, — пояснила Джинни мужу и Максу. — Мы нашли в них щепочки.

— А зачем это? — спросил Макс.

Эйприл наполнила бокал.

— Обычно я отношусь к подобным вещам довольно легкомысленно. Но сегодня я чувствую себя ответственной. — Она обернулась к Максу. — У обоих канатов с одного конца есть петля, а с другого — карабин. Кстати, карабины до сих пор работают. В яхтах я не разбираюсь, но тут вывод довольно очевиден. Причаливая, вы накидываете петлю на утку, а второй конец, с карабином, крепите к пирсу.

— И что нам это дает?

— Мы сможем выяснить, к чему ее привязывали. Не исключено, что это поможет нам узнать, где она была. — Спрятав конверт, она поглядела на Ласкера. — Том, когда вы нашли ее, яхта стояла вертикально?

— Нет, лежала на правом борту. Под углом.

— Под каким?

— Ну, не знаю... Градусов тридцать.

— Хорошо. — Эйприл выглядела довольной. — Склон гребня идет как раз под углом градусов тридцать.

— И что с того? — в который раз спросил Макс.

— Может, ничего. А может, она туда легла.

— Как это легла? — Ласкер никак не мог угнаться за рассуждениями. — Когда?

— Когда затонула.

6

Эйприл едва не передумала лететь с Максом, когда он показал ей истребитель, на котором собирался подняться в воздух. Вообще-то в этом одноместном боевом самолете можно установить второе сиденье позади пилота. Многие самолеты, купленные после войны коллекционерами, были переделаны подобным образом, и «Белая молния» принадлежала к их числу.

Теперь же, на обратной дороге, Эйприл была настолько взволнована, что забралась в кабину, даже не пикнув. Макс вывел самолет на рулежку, беседуя с Джейком Торалдсоном — директором аэропорта Форт-Мокси и главным диспетчером в одном лице. Работал он всегда прямо из своего кабинета.

— Макс! — окликнула Эйприл.

— Да? — Он привел самолет к ветру.

— Я бы хотела взглянуть кое на что. Мы сможем пролететь над фермой Ласкеров?

— Разумеется. — Макс переговорил с Джейком. Воздушное пространство в том районе оказалось свободным. — И что же вы надеетесь увидеть?

— Сама толком не знаю.

Поднявшись до трех тысяч футов, Макс выровнял самолет и направился на запад. Небо начало затягивать тучами, дул крепкий встречный ветер, а прогноз погоды обещал под вечер дождь, возможно, даже со снегом. Наверное, дождь вдоль границы и снег на юге, если все пойдет, как обычно.

Внизу лежали унылые, выстуженные поля. Хозяева отдали их во власть зимы, а сами подались на дачи в более уютных широтах или прочие места, дающие им приют в межсезонье.

Определить, где именно начинаются владения Ласкера, было невозможно.

— Вся земля на несколько миль к северу от шоссе принадлежит ему, — пояснил Макс.

Обычно землевладельцы ставят дома приблизительно в центре своих обширных участков. Но когда отец Ласкера строил новый дом, он предпочел поставить его поближе к шоссе и под сенью гребня, чтобы загородить дом от ледяного ветра, насквозь продувающего бескрайние просторы прерии.

За гребнем еще на несколько миль тянулась равнина, но дальше земля резко вздымалась, образуя плоскогорье Пембина.

Плоскогорье состоит из цепи холмов, утесов и пиков. В отличие от окружающей равнины они почти не возделаны. Припорошенное снегом плоскогорье встало зубчатой стеной, кое-где перемежающейся с редкими домами и узкими проселками, связывающими дома между собой и с шоссе №32, проходящим вдоль восточной стороны подножия цепи.

— Десять тысяч лет назад, — сказала Эйприл, — мы летели бы над озером Агассис.

Следуя ее указаниям. Макс сделал вираж и направил самолет вдоль цепи холмов на юг. Эйприл вертела головой, попеременно разглядывая то складчатый ландшафт плоскогорья, то плоскую как блин равнину, раскинувшуюся до самого горизонта.

— А где был другой край? — поинтересовался Макс. — Восточный берег?

— Ближе к озеру Вудс. Очень далеко.

Макс попытался вообразить, как этот пейзаж выглядел в те дни. Наверное, здесь было царство непуганой дичи. Канадских гусей.

— Оно просуществовало всего десять тысяч лет, — продолжала Эйприл. — В геологических масштабах — всего лишь мгновение. Вот почему Тому удается выращивать здесь лучшую на свете пшеницу.

— А что с ним случилось потом?

— Ледники, породившие его, отступили и разрушили северные берега. — Она развела руками. — Вода просто-напросто вытекла.

В воздухе висела мелкая изморось.

— Часть озера уцелела по сей день, — снова повела разговор Эйприл. — К примеру, озеро Вудс. А также озера Виннипег и Манитоба. И множество миннесотских озер.

Перед мысленным взором Макса раскинулась бескрайняя водная гладь, поглотившая прерию, Форт-Мокси и Нойес на севере, Холлок на шоссе №75, а на юге — Гранд-Форкс, Чиф-Ривер-Фоллз и Фарго.

— Если поискать, в земле можно найти множество доказательств. Остатки раковин, планктон и всякое такое. — Мысленно Эйприл пребывала где-то далеко. — Кстати, если уж на то пошло, оно еще может вернуться. Во время следующего оледенения.

И тут до Макса дошло, куда она клонит.

— Так вы хотите сказать, что яхта имеет какое-то отношение к озеру, верно?

Но Эйприл промолчала.

В институт она приехала уже под вечер. Под проливным дождем. У дверей ей встретилась целая гурьба работников института, направляющихся к выходу.

— Пошли. — Джек Смит взял ее под руку и развернул на сто восемьдесят градусов. — Тебя подвезти?

Куда подвезти? Лишь через пару секунд Эйприл сообразила: ах да, на вечеринку в честь ухода Харви Кека на пенсию.

Несмотря на симпатию к Харви, ехать ей не хотелось — сейчас мысли Эйприл занимали лишь привезенные образцы. Конечно, можно сослаться на срочный заказ, отставание от графика. На головную боль в конце концов. Но Харви она обязана очень многим.

Проклятие!

Убрав образцы в сейф, она утешила себя мыслью, что займется ими утром, на свежую голову, и спустилась к своей машине. Сорок минут спустя она въехала на стоянку «Бокала».

Совместные праздники в институте поощрялись. Праздники устраивались в ознаменование крупных контрактов, в честь работников, заслуживших серьезные награды, и даже по случаю рационализаторских идей сотрудников. И «Бокал» — семейный ресторан с умеренными ценами и хорошим баром — стал более или менее традиционным заведением для подобных мероприятий. Между собой они даже звали его «Колсоновский рай» и ради каждого события развешивали по залу Дельта фирменные эмблемы и флаги. Ради сегодняшнего события позади трибуны повесили лозунг с изложением Кековской философии руководства: заботиться не только о клиентах, но и о коллегах. Кроме того, переднюю часть комнаты украшало его каучуковое деревце в кадке и вешалка с потрепанным стетсоном, который он проносил почти три десятка лет.

Когда Эйприл приехала, большинство сотрудников собрались в ресторане, и многие были уже изрядно навеселе.

Взяв ром с кокой, она подсела к друзьям. Но обычная болтовня о недоразумениях с детьми, перемывание косточек начальству, жалобы на проблемы с отчетами, приходящими от субподрядчиков, казались ей сегодня невероятно скучными. Столкнувшись с настоящей загадкой, Эйприл не могла дождаться момента, когда можно будет подойти к ней вплотную.

Харви любили все. Похоже, проводить его пришел весь персонал. Он уходил с поста заместителя директора, и у Эйприл открывались вполне приличные виды на эту должность, хотя и не сразу. Новым заместителем будет временно назначен Берт Кода, которому тоже пора на пенсию. При нынешнем положении дел Эйприл двинется вверх, как только Кода отойдет от дел. Если она займет этот пост, то получит прибавку в двадцать пять тысяч и будет еще достаточно молода, чтобы стремиться взойти на самый верх служебной лестницы — не так уж скверно для девочки, начавшей карьеру посудомойкой.

Но сегодня вечером ей было на все наплевать. По сравнению с тем, что лежит в ее сейфе, пост директора — сущий пустяк. Она едва сдерживалась, чтобы не вскочить на трибуну и не провозгласить о своем открытии. «Эй, послушайте! Нас навещали инопланетяне. У меня есть доказательства!»

Впервые оказавшись в этих краях в качестве первокурсницы университета Северной Дакоты, Эйприл попыталась совершить в выходные автомобильный тур по окрестностям, включив в маршрут Черные холмы. Но западные штаты, как правило, куда просторнее восточных, и скоро ее вывела из себя бесконечная смена шоссе. Развернувшись, она поехала обратно и наткнулась на резервацию сиу на южном берегу Дьявольского озера. (На северном берегу располагается процветающий степной поселок, названный в честь озера.)

В результате она заинтересовалась этим племенем, завела там друзей, а со временем выработала подход к жизни, который привыкла приписывать на счет философии сиу: «Буду жить под открытым небом, где нет стен, где Дух бродит по земле».

Одной из ее подруг стала Андреа Ястребица, специалистка по шоу-бизнесу в резервации Дьявольского озера, выразившая для нее ощущение народа, оставшегося в стороне от хода истории. Эйприл была огорчена бедностью резервации и разочарованием Андреа.

— Мы живем в основном за счет великодушия бледнолицых, — говорила Андреа. — Мы забыли, каково полагаться только на себя.

Она отметила, что индейские мужчины зачастую умирают молодыми от наркотиков, болезней и кровавых стычек, что наиболее респектабельно в большинстве резерваций выглядят кладбища.

В собственной жизни Эйприл со всех сторон натыкалась на стены. Замужество ее кончилось неудачно: она не хотела отказываться ни от семьи, ни от карьеры, но никак не могла добиться равновесия между потребностями мужа и необходимостью подолгу задерживаться на работе. Теперь ей уже за тридцать, и эта суета не доставляет ей ни малейшего удовлетворения. Были, конечно, и достижения, но если она вдруг умрет сегодня вечером, то не оставит после себя ничего. Выходит, что и жила зря.

По крайней мере так Эйприл казалось, пока она не провела исследования куска ткани, принесенного Максом Коллингвудом. Самое смешное, что она почти не замечала собственной неудовлетворенности жизнью, пока не увидела результаты исследований и не поняла, с чем столкнулась.