– Ну, теперь, когда тут все устроилось, – сказал Джим, прежде чем кто-то еще мог сказать хоть слово, – не стоит ли вам закончить ваши дела с мистером Кокспером?
      – Прекрасное предложение, – Он посмотрел на Линди. – Детская игра, – сказал он снова. Он резко отвернулся и ушел, его свита поспешила за ним.
      – Я так и знала, что он это скажет! – сказала она. – Мистер Спок, я же вам говорила, что они всегда это говорят?… – Она закрыла лицо руками. Ее волосы свесились вперед, а плечи затряслись.
      – Линди, – мягко сказал Джим. – ну, Линди, все же в порядке. Ему просто надо было спасать лицо…
      Она бросилась в складское помещение.
      Джим посмотрел на коммандера Спока.
      – Вы как думаете – с ней все в порядке?
      – Я не знаю, капитан. У меня весьма ограниченный опыт в отношении эмоциональных всплесков.
      И тут Джим услышал взрывы хохота, доносящиеся со склада реквизита. Он начал хихикать. И двинулся к Линди. Под озадаченным взглядом коммандера Спока они начали смеяться вместе и хохотали, пока из глаз у них не потекли слезы.
      Спок взвесил сходства и различия, а, взвесив их, отправился искать своего
      кузена. Он нашел Стивена посреди суматохи сборов компании.
      – Стивен, – сказал Спок, употребив то имя, которое выбрал его родственник.
      Стивен поднял взгляд от реквизита.
      – Как тебе такой опыт, а, Спок? – сказал он. – Переживешь такое представление, как сегодня, в начале своей карьеры, – и никакая публика, что бы там ни было, уже тебя и на минуту не обеспокоит.
      – В мои намерения не входит посвятить жизнь сцене, – сказал Спок.
      – Я не про тебя, я про себя говорю, – сказал Стивен.
      – У меня было впечатление, что ты – сезонный актер. И Линди, полагаю, тоже так думала.
      – Я сказал, что умею жонглировать. Я никогда не говорил, что у меня есть сценический опыт, – беззаботно сказал Стивен. – Вот теперь у меня есть сценический опыт.
      Стивен бросил Споку булаву для жонглирования со свинцовым оголовком. Спок выхватил ее, крутящуюся, из воздуха, и перебросил назад. К тому времени, как она достигла Стивена, тот схватил новую булаву и бросил Споку. Спок поймал и ее тоже. Стивен продолжал добавлять предметы к подборке: шесть булав, длинный тяжелый кинжал и не зажженный факел. Когда рукоять кинжала твердо легла в его ладонь, Спок отметил про себя, что оружие казалось на глаз неуклюжим, но было прекрасно сбалансировано.
      Булавы, кинжал и факел летали и крутились в воздухе между двумя вулканцами. Спок, не привыкший жонглировать с партнером, воспринял сложный подбор предметов как вызов. Он принял его и еще усложнил, отправив одну из булав по дуге, пролегающей высоко над уже установившейся траекторией других предметов. Стивен поймал булаву, вернул ее в строй, и запустил по той же самой дуге факел. У Спока не было времени на расчеты. Он выбросил руку, надеясь, что она окажется там, где, как, он знал, – как ему казалось, – должен был через миг оказаться факел. Он лег точно в его ладонь.
      Стивен засмеялся. Спок подумал, – а может ли кто-нибудь еще расслышать слабый намек на пустоту, эту искусственную радость в смехе его кузена. Он в этом сомневался. Человеческие существа, как правило, принимали за правду все то, что они видели на поверхности. Они не могли испытать, как это пришлось Споку, отголоски поиска Стивена, момент радости, которую испытал Стивен, которая обернулась отчаянием, – в тот миг, когда все ушло окончательно.
      – У нас отличная команда, – сказал Стивен. Может, тебе все-таки стоитподумать о сцене. Тебе что, никогда не хотелось сбежать с цирком?
      – Никогда, – сказал Спок. Булавы вертелись и сновали между ними; твердые удары дерева о ладонь создавали удовлетворительный ритм. – Стивен… – сказал Спок снова, пытаясь вернуться к исходной цели своего разговора.
      – Если ты не хочешь становиться жонглером, ты можешь взять номер с ментальным актом.
      Спок чуть не вздрогнул при мысли о том, чтобы открывать свой разум различным случайным существам, – и не по одному разу, а раз или два каждый вечер.
      – Не думаю, – сказал он. – Стивен, я хочу поговорить с тобой серьезно.
      Стивен вздохнул.
      – Я был груб с тобой в прошлом, – сказал Спок. – И, возможно, снова буду в будущем, поскольку, откровенно говоря, я не понимаю тот выбор, который ты сделал для своей жизни. Но… я признателен тебе за риск, на который ты пошел ради меня. Я у тебя в долгу.
      Стивен посмотрел ему прямо в глаза поверх вертящихся в воздухе булав. Во взгляде его был лед.
      – Я это сделал не для того, чтобы ты оказался у меня в долгу, – сказал он.
      – Тем не менее, ты можешь однажды оказаться в ситуации, для разрешения которой может понадобиться нечто большее, чем твоя изобретательность. У меня есть некоторые возможности… – Спок умолк, когда понял, что несколько членов компании и команды «Энтерпрайза» начали постепенно подбираться ближе, привлеченные жонглированием. По замыслу Спока, это должен был быть частный разговор. – Каковы бы ни были твои причины, я признателен тебе за твои действия. – Он говорил быстро, надеясь окончить разговор прежде, чем он будет подслушан.
      – Тебе известны мои причины, Спок, – сказал Стивен, произнеся имя Спока с вулканской интонацией. – Я – любитель острых ощущений. – Когда факел лег ему в руку, он дотронулся до включателя. Он высоко подбросил факел, и тот ярко запылал.
      Спок поймал пылающий факел так же легко, как и прежде, но, когда он передал его обратно, он вдруг понял, что, хотя он знал, как удержать все эти жонглерские принадлежности в воздухе сколь угодно долгое время, он понятия не имел, как остановить так много предметов одновременно, как оборвать жонглирование. Он бросил взгляд на Стивена. Движение светлой брови Стивена, веселый проблеск в его глазах, подсказали Споку, что Стивен понял проблему Спока и она его от души забавляет.
      И на этот раз Спок не рассердился на него.
      Ухура сидела в темноте своей каюты, бездумно, бессистемно трогая струны своей старой арфы. Но пальцы ее упорно пытались нащупать музыкальные фразы речи крылатых людей. Она отложила арфу и продолжала сидеть в тишине.
      Песня по-прежнему вертелась в голове Ухуры. Ей хотелось либо разобрать ее мелодию, либо сделать так, чтобы она ушла насовсем. Она знала, что ни то, ни другое желание так и не исполнятся.
      На стук в дверь она сперва не ответила. Но в дверь постучали во второй, а затем и в третий раз. Резкий звук наконец ворвался в мягкое течение ее мыслей.
      Она зажгла свет. Как бы она объяснила своим сослуживцам, почему сидит тут одна в темноте? Они бы стали над ней смеяться.
      – Ухура? – произнесла Дженис Рэнд.
      Ухура уже собиралась открыть дверь, но, услышав голос Дженис, заколебалась. Она могла сейчас говорить почти с кем угодно, только не с ней, – на настоящий момент у нее было слишком мало душевных сил, – явно недостаточно, чтобы предложить Дженис ободрение и поддержку, в которых она так сильно нуждалась. Граждане Соэура, под чьей «протекцией» Дженис жила, лишила ее стержня, повторяя ей снова и снова, что она глупа и никчемна и, в конце концов, она начала этому верить. Дженис на себя совсем не рассчитывала, – значит, она пришла, потому что ей очень нужна помощь. Но когда-нибудь, со временем, если ей помочь, она снова научится верить в себя.
      – Ухура, пожалуйста, впустите меня. Я беспокоюсь за вас. Вы в порядке? Вы… вы, должно быть, жутко злитесь на меня?
      – Входи, – сказала Ухура. Дверь скользнула, открываясь. – Конечно, я не злюсь на тебя, Дженис.
      Дженис стояла в коридоре, глядя на нее.
      – Входи, пожалуйста, – сказала Ухура. – Я немного задумалась и сначала не услышала, когда ты постучала.
      Дженис опасливо переступила через порог.
      – Я вас не видела на представлении Линди.
      – Я не пошла.
      – С вами все в порядке?
      – Да, – ответила она; ей хотелось, чтобы Дженис перестала спрашивать. Если она не перестанет, Ухура, вероятно, все ей расскажет. Последнее, что было нужно Дженис – это выслушивать о проблемах другого человека.
      Кроме того, – подумала Ухура, – вряд ли я могу ожидать, что ее тронет мое разочарование. Это так мелко, по сравнению с тем, что ей пришлось пережить.
      – Зачем вы меня искали? – мягко спросила Ухура. Может быть, мне как раз и нужно выслушать кого-нибудь, подумала она. Это вернет мне взгляд на перспективу.
      – Я хотела вам сказать, – сказала Дженис, – что я подумала о том, что вы мне говорили. Я хорошенько подумала. И решила, что вы правы.
      – Права – в чем?
      – Насчет Комиссии по правам. Насчет показаний.
      – Это чудесно, Дженис, – сказала Ухура от всего сердца. – Ты должна очень гордиться собой из-за этого решения. Это потребовало смелости.
      Дженис вспыхнула.
      – Я не думаю, что я смелая.
      – Почему ты передумала?
      – Из-за вас. Нет, не совсем так, – быстро сказала Дженис, увидев выражение лица Ухуры. – Я не имею в виду, что решила дать показания, потому, что вы думаете, что я должна это сделать. Я хочу сказать, что я собираюсь дать показания потому, что это нужно сделать, это правильно. Вы вступились за меня, хоть у вас и могли быть из-за этого неприятности. Никто никогда, никогда раньше не вступался за меня. Никто никогда на Соэуре не вступается за таких, как я, но я теперь могу это сделать. И я это сделаю. Я хочу быть такой же сильной, как вы. Когда-нибудь я такой стану. Я начну с того, что скажу капитану Кирку то, что сказала вам. Во всех тех местах, где я прежде бывала, люди использовали свою силу, чтобы облегчить жизнь себе. Даже если это причиняло вред другим. Но капитан Кирк не такой. Он похож на вас. Он делает что-то, когда считает, что это – правильно, даже если это может повредить ему.
      – Ты гораздо сильнее, чем ты думаешь, Дженис, – сказала Ухура.
      – Вот забавно. Я испугана, – но еще я рада. Я чувствую себя так, словно я могу все на свете! – Она раскинула руки, словно хотела обнять всю Вселенную. – Знаете, что еще? – спросила она заговорщическим тоном.
      – Что же еще?
      – Еще я собираюсь отрастить волосы. А потом сделаю с ними что-нибудь фантастическое! Мне этого не разрешали там, на Соэуре. Но теперь я это сделаю.
      Ухура невольно улыбнулась.
      Публика разъехалась с мира-корабля, на «Энтерпрайз» были подняты разобранные сценические постройки и оборудование, клинеры и добровольцы закончили уборку в амфитеатре. Когда последний робот, последний член команды, последняя куча мусора растворились в транспортном луче, Спок отметил, что последним признаком закончившегося представления был звук аплодисментов, будто по-прежнему раздававшийся в ушах.
      Джеймс Кирк взобрался к нему наверх.
      – Трудно поверить, что здесь вообще что-то происходило, – сказал капитан.
      Несколько летунов парили в вышине. Спок на мгновение почувствовал сожаление, что не может присоединиться к ним.
      – Коммандер Спок, я размышлял о декодере Линди… как вы думаете, мистер Скотт может… э-э… на какое-то время забыть об инструкциях и изготовить ей новый?
      – Это устройство в высшей степени противозаконно, капитан, – сказал Спок.
      – Мне это известно, коммандер.
      Спок понял, что капитан Кирк задал ему конкретный вопрос, а не поставил перед ним этическую проблему.
      – Полагаю, капитан, – честно сказал он, – что при сложившихся обстоятельствах мистер Скотт выполнит любую задачу, которую вы перед ним поставите.
      Алая устремилась вниз и встала на землю неподалеку. Она приветствовала Спока переводом его личного вулканского имени на свой собственный язык. Зная, что уровень его владения языком крылатых людей весьма невысок, Спок не стал пытаться ответить соответственно.
      – Я очень рада увидеть вас обоих еще один, последний раз, – сказала Алая на Стандарте.
      – Один последний раз?… Алая, вы не должны уйти. Все изменилось, – сказал капитан Кирк. – «Энтерпрайз» может оставаться возле мира-корабля. Нам еще столько предстоит узнать…
      – Нет. Это невозможно. Придя сюда, мы оказали вам плохую услугу. Мы подтолкнули вас к насилию, мы невольно повредили вам…
      – К насилию! Вы помогли нам установить мир!
      – Он долго не продлится, Джеймс. И вы это знаете. – Она мигнула. – Вы же видите… разве нет? – паттерн уже изменяется.
      Капитан Кирк слегка отпрянул, словно она ударила его.
      – Но ведь еще есть время… – сказал он.
      – Если Вселенная останется на месте, ваш мир продлится еще меньше, чем мог бы. Мир-корабль станет предметом раздора между вашими людьми. Его возможности – слишком большой соблазн для тех, кто решает свои споры с помощью насилия.
      – Коронин…
      – Коронин не единственная.
      Джим поколебался.
      – Я знаю, – сказал он тихо и с сожалением.
      – А где Ухура? – спросила Алая.
      – Она… вернулась на «Энтерпрайз», – ответил Джим, удивленный тем, что показалось ему внезапной сменой темы разговора. Поскольку Ухура и сама не смогла объяснить, почему она решила больше не встречаться с крылатыми людьми, Джим вряд ли мог объяснить это за нее. – Ваш язык очень заинтересовал ее, но сложности…
      – Я причинила ей сильную боль, – сказала Алая. – Я чуть не стала причиной потери ее – и вашей, Спок, – жизней. Однажды ваши люди, возможно, окажутся готовы встретиться с нами. Однажды люди мира-корабля, возможно, окажутся достаточно мудры, чтобы повстречаться с вами, не причиняя вам боли. Но… это принадлежит будущему.
      – Что вы имеете в виду – однажды? Я увижу вас снова? Или Спок?
      – Нет, – сказала Алая. – Я уйду, и вы уйдете. Люди живут, и люди умирают. Может быть, дети детей наших детей приветствуют друг друга.
      – У меня нет детей, – горько сказал Джим.
      Алая развернула свои крылья; она потянулась ими вперед и обняла Джима крылом. Шелковистая поверхность скользнула по его плечам.
      – Вы еще так молоды, – сказала она. Другое ее крыло обернулось вокруг Спока, не касаясь его. – Прощай, Спок.
      – Прощай.
      – Вы собираетесь переместить мир-корабль, – сказал Джим, не хотя этому верить.
      Она покачала головой, и у Джима на миг мелькнула надежда, что он неправильно понял ее.
      – Я не управляю миром-кораблем, Джеймс, – сказала Алая. – Я управляю Вселенной.
 

Эпилог