Элиссе нравились родители Тора. Строгие, но такие добрые. И так любят сына… да и её тоже. С ними она была свободней в проявлении чувств, чем с собственным отцом — она конечно, любила его не меньше, чем старших Гинтов. Вот и пойми Тора. Ему так повезло! Его любили. А у неё в жизни не было иной любви, кроме него. Вот почему она цеплялась за эту любовь с такой яростью. Во имя Света! Как он мог её бросить? Гнев — вот первое, что побудило её уехать из Пустотной Тспи. Гнев придал ей смелости, иначе разве бы она решилась отправиться неизвестно с кем, неизвестно куда? На самом деле, она отплатила Тору мерой за меру: зная, что он непременно приедет к ней, нарочно не оставила ему записки. Пусть помучается, поломает голову над тем, куда она пропала… Но получилось только хуже. Теперь Тор никогда не узнает, куда она уехала. Впрочем, если бы она сама знала…

Вот какие мысли день за днём крутились в голове у Элиссы, когда она шла рядом с Кетаем, на спине которого покачивалась Соррель, опустив руку ослику на холку. Должно быть, это выглядело довольно забавно. Они двигались на северо-запад, все дальше и дальше от столицы.

— Куда мы направляемся? — рассеянно спросила Элисса, пожёвывая травинку.

Соррель помедлила с ответом, но тут её привлекла россыпь мелких голубовато-белых цветочков, которые мелькали среди густой травы под деревьями.

— О, а вот и желестер! Его лепестки — чудесное средство от несварения желудка… Запомни, девочка моя, эти цветочки нечасто увидишь. Собирать их лучше всего в начале осени — так что сейчас самое время.

И она выразительно кивнула. Это означало: «Подсоби мне немного». Элисса остановилась, и Кетай, который мерно и тяжело топал по дорожке, тут же замер, как вкопанный. Ослик беспрекословно слушался девушку; самое большее, что ей требовалось, чтобы чего-нибудь от него добиться — ласковое слово. Такое странное поведение раздражало Соррель. С ней Кетай был настоящим ослом — упрямым и капризным.

Вот вредная скотинка, — ворчала старушка, сгибая натруженную спину и обрывая драгоценные лепестки.

Увлечённые работой, наставница и ученица не разговаривали. Кетай тоже занимался сбором растений, но не проявлял особой разборчивости, а в качестве сумки использовал сооственное брюхо. Наконец, когда солнце поднялось и стало жечь кожу, Соррель со стоном поднялась.

— Мы направляемся в Илдагарт, — объявила она. Пожалуй, сейчас можно было немного отдохнуть. Присев на кочку, она наблюдала, как Элисса собирает цветки в небольшой мешочек.

— В Илдагарт? — девушка прихлопнула комара и вытерла со лба пот. — И что там будет?

А она за эти три недели просто расцвела, отметила Соррель. Вот что значит регулярно питаться. Такая была худенькая — кожа да кости, а теперь хоть на женщину стала похожа. Окрепла на свежем воздухе. А кожа у неё какая, просто прелесть! Точно мёд, вся светится.

Старушка покачала годовой, вспоминая, какой молчуньей была поначалу Элисса. Все жалась к ослику и слова не говорила, пока не спросишь. А теперь? С тех пор, как Соррель хитростью увела девушку из Пустотной Топи, Элисса ожила и порой просто засыпала её вопросами. И смеяться стала чаще… Конечно, девочка так переживала из-за разлуки с Тором. Время лечит… а если и не лечит, то облегчает страдания. Может быть, её жизнь просто стала богаче. Сколько дней они идут по дорогам Таллинора, и каждый день приносит что-то новое. В любом случае, девочке полегчало. Вся сияет, только полюбуйся на неё!

А какая умница… Сколько всего Соррель рассказывала ей о травах — и девушка все схватывает на лету. Скоро сможет сама зарабатывать на хлеб. Однако пока в деньгах нужды не было: Меркуд оставил Соррели увесистый кошелёк. Правда, об этом старушка Элиссе не рассказала. Каждый раз, когда впереди показывалась какая-нибудь деревенька, Соррель бормотала, что им пора поискать себе работу… а оказавшись на месте, говорила: «потом». Элисса сгорала от нетерпения. До сих пор они только и делали, что собирали травы, но продавать их даже не пытались. Всему своё время, говорила Соррель.

Не стоит привлекать к себе внимание. Но дело было даже не в этом. Ей действительно нужно время, чтобы получше узнать девушку. Кажется, сейчас она начинает раскрываться. Неспешная прогулка, свежий воздух — что может больше располагать к откровенности? А если они осядут в какой-нибудь деревне и начнут работать, это будет совсем другая история.

Тут Соррель вспомнила, что не ответила Элиссе.

— Я сто лет не была на севере, — с нарочитой небрежностью ответила она. Разумеется, это была ложь. — Но места там славные. А недалеко от Илдагарта находится Карембош. Ты слышала про Карембош?

Элиссандра покачала головой, присела рядом с жующим Кетаем и отбросила со лба золотистые локоны. Коса у неё была заплетена свободно и немного растрепалась. Ослик обернулся, ткнул девушку носом, и она шепнула ему что-то успокаивающее.

— Карембош — древний город, — продолжала Соррель. — Знаешь, как его называли? Престол Знаний. Когда-то он процветал, туда съезжались чародеи, учёные, художники, мастера… Их искусство ценили, а учителя передавали его ученикам. Правда, вот уже два столетия Карембош — просто тень прошлого. Однако Академия существует до сих пор. И я хочу, чтобы ты её увидела.

Кажется, Элиссу это не слишком заинтересовало, и Соррель решила, что может не продолжать. А вот что касается другого разговора… Она представила, что отгорожена от девушки невидимой стеной, и мысленно послала зов.

«Здравствуй, любовь моя, — отозвался у неё в голове спокойный голос. — Как ваше путешествие?»

«Прекрасно, Меркуд. Мы уже подъезжаем к Фрэгглшемскому Долу. Если повезёт, к следующему новолунию доберёмся до Мексфорда».

Ответом ей был вздох облегчения.

«Хорошие новости. А девочка знает?»

«Нет. Кажется, её это не интересует. Ты уверен, что поступаешь правильно?»

«Конечно. Он идёт. Скоро поговорим».

Прежде, чем Соррель успела ответить, связь оборвалась.

Женщина глубоко вздохнула. Да, порой ей казалось, что она не в состоянии постичь смысл происходящего. Пока же ясно было одно: надо поскорее оказаться в Фрэгглшемском Доле — тем более, что им осталось несколько часов пути.

Впрочем, дорога до этого шумного городка заняла куда меньше времени, чем рассчитывала Соррель. По прибытии путешественницы первым делом сняли комнату на постоялом Дворе «Сноп пшеницы».

Но они были не единственными, кто сегодня прибыл в Фрэгглшем: за городом пестрели палатки знаменитого Бродячего цирка Зорроса. Рядом уже расставляли скамьи, арену ограждали разноцветными флажками, которые трепетали на лёгком ветру. Недалеко от северной стены вырос целый лабиринт, где разместились циркачи и их животные, а южнее, недалеко от главных ворот, красовались яркие переносные лотки. Это был настоящий город в городе — десятки странствующих артистов, смотрители, владельцы ларьков, которые готовились к вечернему представлению.

Элисса была очарована.

— Я столько слышала про этот цирк… Не могу поверить, что он здесь!

На Соррель подобные вещи впечатления не производили. Куда больше её волновало другое: они рискуют застрять здесь дольше, чем она рассчитывала. Просто чудо, что в «Снопе пшеницы» нашлась свободная комната… А может быть, и не чудо. Хозяин сказал, что на его постоялом дворе остановился кто-то из приближённых короля.

— Инквизитор Гот, — виновато прошептал он. Кого-кого, а Гота Соррель никогда не боялась. Она могла вести мысленную беседу прямо перед носом у Инквизитора, и он бы ничего не заметил. Тупица! Все, на что он может полагаться в поисках Чувствующих — это на доносы да на свой волшебный камушек. Соррель усмехнулась. Но девочка может испугаться. Не надо быть Чувствующим, чтобы тебя охватил ужас при виде Инквизитора. Нет, рисковать нельзя. Элисса не должна привлекать к себе внимание.

Тем не менее, комнату они сняли. Но, во имя Света! Девочка так рвётся на представление… Все мысли у неё только об этой пёстрой площадке, чудных людях, которые входят и выходят из шатров, и ещё более чудных животных, которые едят или греются на солнышке. Да, чему быть, того не миновать.

— Возможно, мы сходим на представление, — мягко сказала она.

Элисса выглядела так, словно получила в подарок драгоценное украшение. Она прямо светилась от счастья, а в глазах танцевали искорки. Кажется, сильнее радоваться было невозможно… и тут она улыбнулась и с радостным воплем повисла у старушки на шее. А вся цена этому счастью — четыре рояла, подумала Соррель.

Инквизитор Гот был в ярости. Его прекрасный жеребец оступился и потянул сухожилие, когда его отряд, наводя ужас на горожан, лёгким галопом въезжал в ворота Фрэгглшема. Теперь коня пришлось поставить в конюшне. В главной конюшне этого мерзкого задрипанного городишки! И в довершение всех бед, сюда прибыл этот проклятый цирк, сборище блохастых тварей и гнусных нищих, язва на теле Королевства, бродячее бедствие!

Гот в бессильной ярости стукнул кружкой об стол. Подумать только, его люди уже возвращаются в Тал, а ему самому придётся ещё два дня торчать в этой дыре. Ровно столько будет заживать нога у его жеребца — на другой лошади он, само собой, не поедет. Да, казалось бы, гневом горю не поможешь… Но приятно видеть, как этот жирный трактирщик всякий раз обливается потом. И как вздрагивают служаноч-ки… С ними, возможно, стоит держаться помягче, злорадно подумал Инквизитор, чтобы позже позабавиться с одной из них. Он отметил одну из них, уже не девочку, с пышной грудью, и представил, как она будет взвизгивать, когда он начнёт щипать её за соски. Да, они все сполна заплатят ему за эту задержку.

Левая сторона лица задёргалась сильнее, но Инквизитора это мало беспокоило. Он силён. Это когда-то он был нищим сиротой, у которого за душой ничего, кроме знатного происхождения. Теперь его уважают. Всё началось с пожара, уничтожившего дом, где жила его семья. Это было больно. Но пожар избавил его от родителей, которые только зря коптили небо. От вечно пьяного отца, который не пропускал ни одной юбки, и матери, постоянно хнычущей старой развалины. Им повезло: они по уши влезли в долги и скоро должны были предстать перед судом. Они пустили на ветер огромное состояние, скоплённое дедом Гота. Великий пожар, который превратил в пепел пол-столицы, просто приблизил неизбежное. Он положил конец их жизни, в которой было много шуму и мало толку, и им следовало радоваться смерти, как избавлению. По крайней мере, Готу нравилось так думать.

Сам он, Элмид Гот, тогда совсем маленький мальчик, сильно обгорел, но остался жив. Стараниями знаменитого лекаря Меркуда он встал с постели, которая должна была стать ложем смерти, и вскоре попал на глаза королевской чете. И им стало жаль мальчика с изуродованным лицом, отпрыска славной фамилии.

— О, ты проклинаешь тот день, Найрия, — пробормотал Гот, глядя в свою кружку. — А этот старик, твой древний приживал, готов плеваться ядом, едва услышав моё имя. Он хотел бы повернуть время вспять! Тогда бы он не стал биться, чтобы спасти обгоревшего мальчишку, а просто бы прикончил его, не дожидаясь, пока тот сам сдохнет!

Губы Инквизитора скривила отвратительная ухмылка. Он обернулся…

И увидел девушку изумительной красоты. Красавица только что вошла в «Сноп пшеницы» и что-то возбуждённо втолковывала старухе, которая следовала за ней.

— Значит, сегодня вечером?

Гот догадался, что речь идёт о представлении в цирке.

— Ну сколько можно спрашивать, Элисса! — отозвалась старуха. — Я же обещала.

Гота они не заметили. Инквизитор проследил, как старуха подталкивает девушку к лестнице, и облизнул неровные шершавые губы — ещё одно напоминание о пламени, которое превратило его лицо в жуткое месиво. Невредимыми остались лишь глаза — ледяные, синевато-серые, средоточие ненависти ко всем, кто был красив и одарён. Теперь эти глаза следили, как Элисса поднимается по лестнице, а потом её очаровательную фигурку скрыла темнота коридора.

Вот кем он займётся этой ночью. Пора немного развеять скуку.

Элисса отправилась на поиски Соррели.

Девушка ещё не успела спуститься по лестнице, когда в животе словно сжался ледяной комок. Она узнала человека, который ждал её внизу. В Таллиноре был только один человек с таким лицом. Она ещё никогда не видела Инквизитора Гота, но слава, что ходила о нём была такой же зловещей, как и его облик И Элисса не сомневалась: именно этот человек сидит за столом, что преграждает ей путь к входной двери.

Она поймала взгляд холодных прищуренных глаз Инквизитора и почувствовала себя несчастной зверушкой, загнанной в угол. Нет, у Гота нет повода преследовать её… Она не прибегала к волшебству с тех пор, как уехала из деревни. А может, всё-таки… Нет, не может быть. Преодолевая последние ступеньки, Элисса уже знала, что до сих пор он не следил за ней. Тогда почему он так пристально на неё смотрит? Тут Инквизитор улыбнулся, и при виде этого оскала Элисса почувствовала, что ноги у неё приросли к полу. Готу такое нравилось. Да, воистину, тот пожар был подарком судьбы. Если уже сейчас девчонка так напугана — — можно представить, как посереют её прелестные щёчки, как она задрожит, когда он к ней прикоснётся. Она очаровательна. А как блестят волосы… Под этим поношенным тряпьём скрывается хрупкое тело, которое вот-вот станет женским. Да, несомненно, она девственница. Гот почувствовал, как по телу пробегает сладкая дрожь. Это будет просто восхитительно.

Предвкушая удовольствие, он облизнул свои искорёженные губы, и Элисса попятилась.

— Э-э-э… вы что-то… хотели, сударь? — пробормотала она, оглядываясь вокруг. Бесполезно: хозяина постоялого двора нигде не было. В приоткрытую дверь она видела Соррель — старушка стояла на улице и с кем-то увлечённо разговаривала, но до неё была добрая лига. Ухмылка Гота стала шире.

— Несомненно, моя дорогая. Вначале потрогать то, что у тебя между ног, а потом, возможно — твои коленки.

Голос у него был как патока.

Элиссе показалось, что язык присох к нёбу, а во рту появился привкус желчи. Она в ловушке… Точно заворожённая, она смотрела, как Гот встаёт со стула, сбрасывает плащ и отстёгивает перевязь с ножнами.

«Куда все подевались?»

Инквизитор уже шёл к ней. Он был невысок, но крепко сложен, в глазах горела злоба. Одна щека сильно подёргивалась, и с каждым подёргиванием выражение его лица словно стиралось.

Элисса даже не могла кричать. Она сделала единственное на что была способна. Она разбила невидимую стену, которую воздвигла вокруг себя, неловко дёрнула головой и, разом открывшись для всех, кто мог слышать, беззвучно завопила.

Её судорожные движения позабавили Гота. Он крепко сжал хрупкое предплечье девушки и уже представил, как его пальцы вминаются в нежную плоть, точно клещи… Но в этот миг дверь распахнулась, и Инквизитора охватила ярость: в трактир, ковыляя, вбежала старуха, которую он видел с девушкой.

— Ох, Элисса!

Готу было безразлично, какие слухи о нём распускают — пока все обходилось без свидетелей. Но совсем другое дело, если какая-нибудь деревенская карга пожалуется на него королю. Инквизитор выпустил свою жертву. Он заметил, с какой ненавистью смотрит на него старая карга. Такие взгляды были ему не в новинку. Однако тут было что-то ещё… хотелось бы знать, что именно.

— Что вас так обеспокоило, сударыня?

На самом деле, он был вне себя от злости. Только что этот потный скот трактирщик стал обладателем тугого кошелька и должен сидеть спокойно и не высовываться, пока девушка не окажется в комнате у Инквизитора. Более того: деньги получил каждый из работников — вместе с наказом задержать старуху на улице.

Соррель тяжело переводила дух — не столько от бега, сколько от смятения, в которое поверг её вопль Элиссандры, раздавшийся у неё в голове. Однако сейчас не время для чувств.

— А, вот ты где, моя девочка, — она заставила себя глубоко вдохнуть и выдохнуть, чтобы не выдать волнения, а заодно и в самом деле успокоиться. — Что ты так долго собиралась?

— Она подвернула ногу на лестнице, сударыня, — ответил за девушку Гот, — и я помог ей встать.

Соррель заметила, что Элиссу бьёт дрожь.

— О, как мило с вашей стороны, почтенный Инквизитор… Вы ведь Инквизитор Гот, верно? — она мило улыбнулась, хотя готова была разорвать это чудовище на части. — Моя внучка такая неловкая. Хорошенькая, но может о хлебную крошку споткнуться… Спасибо за вашу доброту, сударь.

Трактир заполнялся постояльцами. Момент был упущен. Ничего, он что-нибудь придумает. И заполучит эту девчонку.

— Не стоит благодарности, — отрезал Инквизитор, не оглядываясь, шагнул к столу, подхватил плащ, перевязь и вышел на улицу.

Едва дверь закрылась, по трактиру пронёсся вздох облегчения.

— Откуда ты узнала? — Элисса наконец-то обрела дар речи.

— Что я узнала, моя девочка?

— Что мне нужна помощь. Он… собирался… — девушка с трудом сдерживала рыдания.

— Тише, Элисса, — мягко проговорила Соррель. — Не здесь. Давай выйдем… снаружи будет безопаснее.

Они шли через город, не произнося ни слова. Потрясение было слишком велико. То и дело их обгоняли горожане, которые спешили на представление, вокруг звучали радостные голоса и смех… Но наставнице и ученице было не до веселья. Происшествие на постоялом дворе оставило нехороший осадок. Лучшее, что можно сделать в таких случаях — это поболтать обо всяких пустяках… Вот только с чего начать?

Перед входом в цирк Элисса остановилась и нахмурилась.

— Ты мне так и не ответила. Как ты узнала, что меня нужно спасать от… этого чудовища? И почему он ничего не понял? Ну… что я мысленно звала на помощь? Почему меня ещё не заклеймили?

Осторожно, Соррель.

— Мы непременно поговорим об этом, Элисса. Но не сейчас. На нас смотрят люди, а такие разговоры лучше вести без свидетелей.

«Ну, тогда… поговорим так, чтобы никто не слышал», — мысленно ответила Элисса. Глаза девушки горели гневом. Соррель вздрогнула и отступила на шаг. Ощущение было такое, словно девушка незаметно подкралась к ней и крикнула прямо в ухо.

Молчание стало неловким. Женщины подошли к пустой скамейке в тени знаменитых Фрэгглшемских вязов и сели. Впрочем, появление соседей вряд ли смутило бы их: даже самые чуткие уши не уловили бы ни слова.

«А ты давно знаешь?» — спросила Элисса.

Пожалуй, не стоит укрощать её гнев. Лучше пусть даст ему выход.

«Давно. С самого начала».

«Тогда зачем все эти тайны?»

«Ну… поначалу я испугалась», — солгала Соррель.

«Чего?» — Элисса даже не пыталась скрывать негодование.

«Я испугалась, что снова встретила человека, способного творить волшебство. В своей жизни я несколько раз сталкивалась с Чувствующими, но старалась держаться от них подальше. Стоит кому-то из нас открыть свои способности, и ему не жить — по крайней мере, пока жив Гот. Нам лучше оставаться неузнанными. Но ты не такая, как остальные. Ты… да, ты что-то затронула во мне. Возможно, я подумала, что ты похожа на мою дочь, которой у меня никогда не было. Я почувствовала твою боль, поняла, что всю жизнь ты только и делала, что прятала свою силу. Я почувствовала, насколько тебе нужна любовь».

Соррель провела кончиками пальцев по её щеке.

«В тот день, когда я остановилась у твоего дома, ты выглядела такой одинокой и беспомощной, что у меня растаяло сердце. Я тогда подумала: вот ребёнок, которому я могу помочь».

Она смолкла и снова положила руку на колени, ненавидя себя за ту лёгкость, с которой ей давалась ложь. Элисса не сдерживала слез.

«А почему ты зашла в мой дом?»

«Кто-то в вашей деревне говорил, что ты знаешь травы. А у меня как раз заканчивались запасы, и я подумала, что ты сможешь мне помочь».

И она всему верит! Ох, Соррель, будь ты неладна…

Элисса шмыгнула носом.

«И теперь нам надо попасть в эту… Академию потому, что мы Чувствующие?»

А, значит, всё-таки слушала… Ты моя умница.

«Мы отправляемся туда, чтобы защитить тебя, девочка. У тебя великий дар. Насколько я понимаю, ты не пользовалась им до сегодняшнего дня. Удивительно, почему этот мясник Гот нас не услышал. Надо быть осторожнее. В Академии мы на какое-то время окажемся в безопасности, и ты обретёшь мир, которого так жаждешь».

Элисса посмотрела на цветные флажки, потом на жителей фрэгглшема, которые занимали места вокруг арены. «Почему ты заботишься обо мне, Соррель?» В её голосе больше не было гнева. Соррель замялась, затем глубоко вдохнула.

«Потому что когда-то у меня был сын. Я говорю с тобой о нём в первый и последний раз. Он оказался Чувствующим. Сильным, одарённым. И его клеймили, когда он был ещё мальчиком. У меня был сын, которого я обожала, муж, которого я любила, жизнь, полная счастья. Все это у меня отняли. Теперь я скитаюсь по Таллшюру, точно бродяжка, предлагаю людям средства от болезней, но никогда не вмешиваюсь в их жизнь. Может быть, перед смертью мне удастся забыть горечь утрат и открыть кому-то сердце. Может быть, Элисса, нас свели боги».

Девушка почувствовала, как озноб пробежал по коже. Почему-то ей вспомнилось, как говорил отец, когда ему случалось неожиданно вздрогнуть: «Боги прошлись по чьей-то могиле». Сейчас, слушая слова женщины, она поняла, почему он так говорил. Элисса повернулась к Соррели, сжала её руки и нежно поцеловала старушку в щеку:

«Спасибо, Соррель».

Соррель улыбнулась, её проницательный взгляд стал мягче.

«А теперь идём в цирк, девочка моя. Иначе мы сейчас обе расчувствуемся и начнём лить слезы. Мы только что победили Гота — мало кто может таким похвастаться… если такие люди вообще есть. Это стоит отпраздновать!»

Словно в ответ на её слова взвыли знаменитые рожки, сзывая зрителей на представление. Женщины рассмеялись, подхватили юбки и вприпрыжку побежали к главному шатру.

Чтобы попасть на арену, нужно было раздвинуть занавес — наподобие тех, которые вывешивают перед выступлением комедианты, но куда более аляповатый и тяжёлый. Внутри яблоку было негде упасть, и лишь чудом ученица и наставница нашли пару свободных мест. Скамейки оказались жёсткими, и Соррель молча бранилась, пытаясь устроиться поудобнее. Что же до Элиссы, то она просто не обращала внимания на подобные мелочи.

Соррель давно чувствовала, насколько сильна её ученица, теперь оказалось, что этот выродок Гот не способен почувствовать, когда Элисса пользуется волшебством. Значит, все правильно. Соррель не раздумывая выполняла приказы Меркуда, который устроил охоту за этими одарёнными детьми, и порой это пугало её саму. В глубине души она презирала себя за то, что обращается с девушкой, точно кукольник с марионеткой. Меркуд ведёт с юным писарем ещё более тонкую игру. Однако Соррель помнила о цели, ради которой все затевалось. Цель, по сравнению с которой человеческая жизнь ничего не стоит — даже жизни их всех, вместе взятых. И как можно не доверять Меркуду? Они оба слишком много вынесли, чтобы добиться того, чего добились. Того, чему Меркуд отдаёт всего себя. Возможно, в его кропотливо выстроенных замыслах слишком много жестокости и расчёта. Это вообще жестоко — «завладеть» двумя людьми, сделать их своей собственностью… Но что бы ни делал Меркуд, это служит лишь одной цели: найти Того Самого.

Элисса — тоже часть этого замысла. Очень важная. Но какое место ей отводится? Соррель уже поняла: чтобы это выяснить, придётся запастись терпением. В чём она не сомневалась — так это в том, что скоро её ученица станет настоящей красавицей. И, несомненно, красота девушки тоже сыграет свою роль… когда придёт время. Но в чём заключается эта роль и когда время придёт, опять-таки, пока знает лишь Меркуд… если знает.

Её размышления прервала странная тишина. Рожки смолкли, светильники погасли — лишь несколько из них, расположенных на удалении друг от друга, сочились тусклым светом. Под огромным полотняным куполом воцарился полумрак. Потом где-то заиграла музыка — неблагозвучная, как бывает всегда, когда представление только началось и музыканты ещё не в ударе. И тут на арену выкатилась целая толпа причудливо одетых карликов. Они носились по сцене, то и дело спотыкаясь и падая, крутились волчком, перебрасывались всевозможными предметами, такими же нелепыми, как они сами. Некоторые начали танцевать, но чем старательнее они исполняли па, тем более потешно выглядели — не говоря о том, что им не удавалось даже двигаться слаженно.

И вдруг вся эта пёстрая компания устремилась за ограждения. Карлики шныряли между рядами, вырывали из рук зазевавшихся зрителей пирожки и яблоки, сбивали с них шляпы, садились на колени к почтенным матерям семейства. Взрослые ахали, дети визжали.

Всё закончилось также неожиданно, как началось. Светильники разом погасли. Потом в кромешной темноте загорелась свеча, осветив размалёванную физиономию одного из карликов, расплывшуюся в торжествующей улыбке. Над ней вспыхнула ещё одна — карлик, чьё лицо она освещала, стоял на плечах первого. Потом ещё одна, ещё… Десять свечей, десять лиц, которые словно висели в темноте, кривясь в гримасах — но может быть, это ветер колебал пламя, превращая их в гротескные маски. Этот простой, но впечатляющий трюк сорвал бурю аплодисментов.

Неожиданно зрители увидели, что каждый из карликов поднёс к губам толстый пальчик, призывая к молчанию. Тишина — и тут разом вспыхнули шесть факелов, осветив самого высокого человека в Королевстве. Со своих ходулей, на которых он балансировал с невероятной ловкостью, он смотрел на пирамиду карликов сверху вниз.

— Добро пожаловать, добрые люди! — загремел он, расхаживая по арене. — Добро пожаловать, жители Фрэгглшема. Спасибо, что пришли на наше представление!

Зоррос — а это был он — выдержал паузу, позволив зрителям выразить своё восхищение, а потом, размахивая руками, начал рассказывать, какие дивные дива предстоит увидеть этим вечером почтеннейшей публике.

А публике предстояло увидеть бранго — болезненно робких обитателей пещер, которых приручили и обучили изысканным танцам. Страшных рогатых джуббасов с севера, на спинах которых будут ездить женщины. Гимнастов, настолько гибких, что они способны принимать самые невероятные позы. И силачей, в одиночку поднимающих тяжести, которые пятерым не оторвать от земли.

Но это было ещё не все. Вскоре зрители аплодировали женщине, от крика которой разбивалось стекло. С ужасом следили, как двое мужчин с завязанными глазами, стоя на вращающемся колесе, бросали ножи в третьего, и лезвия вонзались в доску рядом с ним, не причиняя ему ни малейшего вреда. Но больше всего восторгов заслужил глотатель змей — молоденький парнишка, который позволял своей питомице полностью заползать себе в глотку.

Зоррос появился лишь под конец, чтобы объявить номер, котором слышали многие — и именно ради этого номера пришли на представление.

«Летающие Фоксы» — акробаты и воздушные гимнасты — действительно были семьёй. Младшей артистке, худенькой девочке, было от силы лет пять, а старшим и главным в труппе был Саксен, мужчина изумительной красоты — судя по всему, отец семейства.

Странно, но стоило Саксену посмотреть в зал — и Элиссе начинало казаться, что он смотрит прямо на неё… вернее, в неё. В это время он грациозно бежал по натянутому канату, двое детей сидели у него на плечах, а малышка — прямо на голове. Саксен был любимцем публики. «Великолепный» — а как его иначе назвать? Золотые волосы до плеч, кожа натёрта маслом, чтобы подчеркнуть мощную мускулатуру. Чёрные штаны до колен с золотым поясом и мягкие золотистые сапожки до щиколотки — казалось, он носит их лишь из необходимости прикрыть наготу.

Трюки «Летающих Фоксов» становились всё более опасными, гимнасты поднимались всё выше под купол. Каждый раз, когда кто-то из них пролетал над ареной, у Элиссы перехватывало дыхание. Но она знала, что Саксен не даст упасть никому из своих подопечных. В нём было столько спокойствия, столько уверенности… И в самом деле, ему ни разу не случилось промахнуться. Вместе с ним успокоилась и Элисса. Теперь циркачи напоминали ей ангелов в сверкающих одеждах, с развевающимися золотыми волосами.

Музыка стала тревожной. Один за другим старшие Фоксы поднимались под самый купол, на маленькую площадку, едва не касаясь головой полотна. Тишина — и под барабанную дробь Саксен встал на трапецию, оттолкнулся и полетел над ареной. Он мчался, кувыркаясь самым немыслимым образом — и вдруг подхватил одного из братьев-акробатов, который по широкой дуге летел ему навстречу. Но зрители уже начинали понимать, что ещё не видели настоящего «смертельного» номера. А гимнасты носились над ареной все быстрее, их кувырки становились всё более рискованными. Наконец все трое собрались под куполом, и на арену снова вышел Зоррос.

— А теперь мы приглашаем кого-нибудь из почтенной публики полетать вместе с Фоксами!

В воздух тут же взметнулся лес рук. Кое-кто махал артистам, пытаясь привлечь их внимание, а заботливые родители старались, чтобы чадам это не удалось.

— Думаю, нам стоит предоставить уважаемому Саксену самому сделать выбор — не так ли? — спросил Зоррос.

— Мне так хочется, чтобы он выбрал меня, Соррель! — крикнула Элисса. Забыв обо всём, она вскочила, размахивая обеими руками — вокруг было слишком много желающих покататься на трапеции.

— Прошу тебя, девочка моя, сядь на место. Поверь: это последнее, что нам нужно. Ещё одно потрясение — и у меня просто сердце не выдержит.

Но Саксен, грациозный и сильный, уже спускался, а его жена — Элисса почему-то решила, что это именно жена — раскачивала трапецию всё сильнее и сильнее. С каждым разом дуга, по которой он пролетал над ареной, становилась все шире, верёвка удлинялась… И вот золотоволосый красавец летит прямо над головами зрителей, чудом не задевая полотняные стены шатра.

— Выбирай! — скомандовал Зоррос.

— Вы-би-рай! — хором подхватила публика — Вы-би-рай! Вы-би-рай!

Элисса тоже кричала, подталкивала локтем Соррель, призывая её присоединиться, и притопывала, стуча каблуками по деревянному настилу.

Саксен Фокс кружил над ареной, не обращая внимания на шум. Его помощница поколдовала с верёвками, трапеция перестала вращаться, зато Саксен только что не сбивал шляпы с голов горожан. Казалось, ему не остановиться — иначе он упадёт и разобьётся. И тут, пролетая над толпой, он схватил Элиссу за руку и легко поднял её на трапецию. Девушка знала, что Соррель что-то кричит ей вслед, но не слышала крика.