15. ПРЕДВОСХИЩЕНИЕ РАЯ АРХАИЧНОГО

Давайте обратимся к выбору, доступному для тех, кто всерьез желает выправить созданное историей несоответствие нашего “эго” нам самим. Это потребует краткого обзора имеющихся возможностей для ознакомления с растительными галлюциногенами, употребляемыми ныне незападными обществами мира.

Существует, конечно же, псилоцибиновая группа, открытая Валентиной и Гордоном Уоссонами, — магические грибы центральной Мексики, которые почти определенно играли главную роль в религии цивилизаций майя и тольтеков. В группу эту входит наиболее широко распространенный гриб Stropharia cubensis, родиной которого считали Таиланд, а сейчас его находят повсюду в теплых тропиках.

Плоскогорье масатекской Мексики является местом произрастания двух видов вьюнка — Ipomoea purpura и Turbina (ранее Rivea)corymbosa. Свойства спорыньи, заинтересовавшие Альберта Хофмана, что и привело в конечном результате к открытию им ЛСД, — это свойства сокращать гладкую мускулатуру и быть, таким образом, потенциальной помощью при родах, что было давно известно повивальным бабкам Сьерра Масатеки. Сопутствующий эффект растворения границ восприятия и наплыва визионерской информации сделали эти виды вьюнка предпочтительной заменой псилоцибиновому грибу в те времена, когда последний был недоступен. / Sophia Adamson. Through the Gateway of the Heart (San Francisco: Four Trees Press. 1985)/

Все шаманские растения, вызывающие видения, в том числе и группа вьюнков из Мексики и псилоцибиновая группа, за одними единственным исключением, оказались галлюциногенными индолами. Это единственное исключение — мескалин, принадлежащий к группе амфетаминов.

Не следует забывать и другие индолы — краткодействующие триптамины и бета-карболины. Триптамины кратковременного действия можно принимать отдельно или в сочетании с бета-карболинами. Бета-карболины, хотя и галлюциногенны сами по себе, но наиболее эффективны, когда применяются как ингибиторы моноаминоксидазы для усиления эффекта триптаминов кратковременного действия, а также для того, чтобы сделать триптамины более активными при приеме через рот.

Я не упомянул ни одного синтетического вещества, так как предпочел бы отделить растения, вызывающие видения, от того, что в популярном представлении является наркотиком. Планетарная проблема наркотиков — вопрос другого рода. Она имеет отношение к судьбам народов и преступным синдикатам, ворочающим миллионами долларов. Я избегаю синтетических средств и предпочитаю органические галлюциногены, поскольку верю, что долгая история шаманского употребления — это первый знак одобрения, на который стоит обратить внимание, когда выбираешь вещество из-за его возможного влияния на личное развитие. И если люди употребляли растение тысячелетиями, можно вполне быть уверенным, что оно не вызовет ни опухолей, ни выкидышей и не создаст никакого иного неприемлемого физического эффекта. С течением времени путем проб и ошибок происходил отбор наиболее эффективных и наименее токсичных растений для шаманского использования.

В оценке вещества уместны и другие критерии. Важно пользоваться только такими соединениями, которые не повредят мозгу, независимо от того, какое отношение физический мозг имеет к уму, он определенно имеет отношение к метаболизму галлюциногенов. Соединений, чужеродных мозгу и, следовательно, трудных для его метаболизма, следует избегать.

Один из способов решить, сколь долгой является история симбиотической связи между человеком и тем или иным растением, состоит в том, чтобы определить, насколько мягко это соединение для метаболизма человека. Если после того, как вы приняли растение, ваши глаза не фокусируются еще двое суток или трое суток ваши колени так саднят, словно их драили наждачной бумагой, то это вовсе не мягкое соединение, состоящее в удобной, как рука в перчатке, связи с человеком-потребителем.

Эти критерии объясняют, почему, на мой взгляд, триптамины столь интересны и почему я утверждаю, что псилоцибиновый гриб был первичным галлюциногеном, имевшим отношение к возникновению сознания в период Архаичного. Триптамины, в том числе псилоцибин, имеют поразительное сходство с нейрохимией человека. Человеческий мозг, фактически вся нервная система, работает на 5-гидрокситриптамине, известном также как серотонин. ДМТ, близко родственный серотонину, является основным галлюциногенным соединением, характерным для шаманизма Амазонки и самым мощным для людей из всех галлюциногенов, и, тем не менее, при курении его действие прекращается менее чем через 15 минут. Структурное сходство между этими двумя соединениями, возможно, указывает на глубокую древность эволюционных отношений между метаболизмом человеческого мозга и этими соединениями.

Обсудив выбор, остается обсудить методику. Олдос Хаксли назвал психоделическое переживание “беспричинной милостью”. Под этим он подразумевал, что сам по себе психоделический опыт не является ни необходимым, ни достаточным для личного спасения. Он может и не оставить никаких следов. Могут существовать все условия для успеха, и тем не менее их не удается согласовать. Однако невозможно потерпеть неудачу, если все условия для успеха налицо, и попытки совершаются снова и снова, — быть может, тут работает какой-то фактор времени?

Хорошая методика очевидна: сесть, умолкнуть и сосредоточиться. В этом суть хорошей методики. Путешествия эти следует предпринимать на пустой желудок, в безмолвной темноте и в ситуации комфортной, знакомой и безопасной. “Установка” и “обстановка” — термины, введенные Тимоти Лири и Ральфом Мецнером в 60-е годы, остались отличными основными контрольными пунктами. /Timothy Leary and Ralph Metzner. The Psychedelic Experience: A Manual Based on the Tibetan Book of the Dead (New Hyde Park. N. Y.: University Books. 1964)/ Установка имеет отношение к интериоризированным чувствам, надеждам, страхам и ожиданиям психонавта. Обстановка — к внешней ситуации, в которой будет иметь место внутреннее путешествие, — уровню шума, свету и степени знакомства для путешествующего. И установка, и обстановка должны быть наиболее благоприятны и вызывать чувства безопасности и доверия. Внешние стимулы должны быть строго ограничены — телефоны отключены, шумящие предметы приглушены. Изучайте темноту с закрытыми глазами с ожиданием что-то увидеть. Это восприятие — не просто эйдетическая галлюцинация (которая возникает при нажатии на закрытые веки), хотя оно и начинается подобно ей. Уютная, тихая темнота — предпочтительная атмосфера для шамана, чтоб отправиться в “полет единичного к Единому”, как назвал это мистик-неоплатоник Плотин.

При попытке со всей точностью передать людям, что это за переживание, возникают большие концептуальные и языковые трудности. У большинства из читающих мои слова в какой-то момент их жизни было нечто, что они описали бы как “опыт переживания под действием психоактивного вещества”. Но известно ли вам, что ваше переживание непременно будет уникальным и отличным от переживания любого другого? Переживания эти простираются от простого покалывания в ногах до пребывания в титанических и чужеродных сферах, где “сбивается” ум и отнимается язык. И ощущается присутствие совершенно невыразимого, “совершенно Иного”. Воспоминания исчезают, дробясь и распадаясь, будто вчерашний снег. Опаловое сияние предвосхищает неон, и язык самопорождается, преувеличение становится невозможным. И здесь важно обсуждать эти моменты.

Какой же была атмосфера этого утраченного мира Эдемского? Что это за чувство, отсутствие которого забросило нас в историю? Начало действия индольного галлюциногена характеризуется в первую очередь активацией соматики, некоторых ощущений в теле. Индолы — не наркотические средства, а стимуляторы центральной нервной системы. Знакомое ощущение “борьбы или полета” является часто характерным для первой волны соматических ощущений, связанных с галлюциногеном. Следует дисциплинировать задний мозг и просто переждать эту суматоху в животном теле.

Активное при приеме через рот соединение типа псилоцибина становится вполне ощутимым во всех своих действиях где-то часа через полтора; соединение, которое курят — типа ДМТ, — становится активным менее чем через минуту. Каким бы путем ни вводили индольные галлюциногены, полное развертывание их действия поистине впечатляюще. Причудливые идеи, нередко весьма забавные, прелюбопытные интуиции, причем некоторые почти богоподобны по глубине своей, осколки воспоминаний и неоформленные галлюцинации — все это заявляет свои права на внимание к ним. В состоянии галлюциногенного опьянения творческая способность не является чем-то, что можно выразить; это нечто такое, что можно наблюдать.

Существование этого измерения опознаваемого смысла, который кажется никак не связанным с личным прошлым или личными устремлениями, как бы убеждает, что мы сталкиваемся лицом к лицу либо с неким мыслящим Иным, либо с глубокими структурами психики, внезапно сделавшимися зримыми. А может быть, с тем и другим. Глубина этого состояния и его потенциал для положительной обратной связи в процессе реорганизации личности давным-давно сделали психоделики незаменимым инструментом психотерапии. Кроме того, сны, равно как и свободные ассоциации и гипнотическая регрессия, привлекли серьезное внимание теоретиков психического процесса, но они — всего лишь щелочки в скрытый мир психодинамики по сравнению с тем необъятным видением, которое обеспечивают психоделики.

Ситуация, с которой нам сейчас приходится иметь дело, состоит не в поиске ответа, а в том, что ответ уже есть. Ответ уже найден. Получилось так, что он лежит как бы по ту сторону забора социальной терпимости и законности. Нас, таким образом, вынуждают на какой-то странный маскарад. Профессионалы знают, что психоделики — самый мощный из всех, какие только можно себе представить, инструмент для изучения ума. И, тем не менее, эти люди нередко относятся к профессуре, и им надлежит традиционно игнорировать тот факт, что ответ уже в наших руках. Наша ситуация мало чем отличается от ситуации XVI века, когда был изобретен телескоп и это поколебало утвержденную парадигму небес. Шестидесятые годы показали, что мы недостаточно разумны, чтобы взять психоделические инструменты в свои руки без определенных социальных и интеллектуальных изменений. Изменения эти следует произвести, начиная с каждого из нас.

Природа, во всем своем эволюционном и морфогенетическом изобилии, предлагает нам совершенно неотразимую модель для следования шаманскому делу ресакрализации и самоизменения, которое нам предстоит. Моделью образа тотемного животного для будущего человека является осьминог. Дело в том, что головоногие моллюски и осьминоги, хотя они и кажутся тварями весьма скромными, усовершенствовали специфическую форму коммуникации, являющуюся и психоделической, и телепатической, — вдохновляющую модель для коммуникаций человека будущего.

Осьминог не общается с помощью слабых звуков ртом, хотя вода и является хорошей средой для акустической сигнализации. Осьминог, скорее, становится сам своим лингвистическим смыслом. У осьминогов огромный репертуар изменений цвета, всяческих пятнышек, окрашивании и полосок, движущихся по их поверхности. Этот репертуар в соединении с мягкотелой физикой данного существа позволяет ему скрывать и раскрывать свое лингвистическое намерение, свой языковый смысл просто быстрым свертыванием и развертыванием меняющихся частей тела. Ум и тело осьминога — одно, а, следовательно, равно видны; осьминог носит язык свой, будто вторую кожу. Осьминоги едва ли могут не общаться. Использование ими чернильных выбросов для укрывания, вероятно, указывает на то, что это для них единственно возможный способ иметь что-то вроде собственной, частной мысли. Чернильное облачко может быть своего рода корректирующим флюидом для речистого осьминога, показывающим, что он сделал ложное заявление. Мартин Мойнигем писал о сложности коммуникации головоногих моллюсков.

Коммуникация и системы связи у головоногих моллюсков главным образом визуальные. В них входят расположения пигментных клеток, позы и движения. Позы и движения могут быть ритуализированными или неритуализированными. Изменения цвета, по-видимому, всегда ритуализированы. Разные рисунки, узоры могут соединяться многими и нередко сложными способами. Они могут сменяться очень быстро. Поскольку они визуальны, их сравнительно легко описать и расшифровать наблюдателю-человеку. Но бывают и затруднения.

Читаемые или нечитаемые, верно ли, неверно ли, но эти узоры-складки головоногих, как и у всех других животных, кодируют информацию. Поскольку это вести, намеренные ли, нет ли, они как будто имеют не только синтаксис, но и простую грамматику. / Martin Moyniham. Communication and Noncommunication by Cephalopods (Bloomington: Indiana University Press. 1985)/

Подобно осьминогам, назначение наше — стать тем, что мы думаем, чтоб наши мысли стали нашим телом, а тело — мыслями. В этом сущность более совершенного Логоса, которую предвидел энциклопедист-эллинист Филон Иудейский, — Логоса, в коем пребывает Богиня, не слышимого, а видимого. Ханс Йонас объясняет идею Филона Иудейского следующим образом.

Более совершенный архетипический логос, свободный от человеческой двойственности знака и вещи, и, следовательно, не связанный с формами речи, не требовал бы посредничества слышания, но непосредственно видится разумом как истина вещей. Иными словами, антитеза видения и слышания, выдвигаемая Филоном, лежит в целом в сфере “видения”, то есть это не реальная антитеза, но разница в степени относительно идеала непосредственного интуитивного присутствия объекта. С точки зрения этого идеала “слышание” здесь, противопоставляемое “видению”, понимается именно как представляющее его условный вид, а не как нечто подлинное, иное по своей сути, нежели видение. Соответственно поворот от слышания к видению, предусмотренному здесь, является переходом от знания ограниченного к знанию адекватному того же плана. / Hans Jonas. The Phenomenon of Life (New York: Dell. 1966), p. 238/

Призыв к возрождению Архаичного — это боевой призыв к возвращению нашего права по рождению, каким бы неудобным оно нам ни казалось. Это призыв к пониманию того, что жизнь без психоделического опыта, на котором основывался первозданный шаманизм, есть жизнь, ставшая тривиальной, отверженной, порабощенной “эго” и его страхом растворения в той таинственной матрице чувствования, которая представляет собой все, окружающее нас. Именно в возрождении Архаичного состоит действительное разрешение нами исторической дилеммы.

Более того, сегодня ясно, что новые усовершенствования во многих областях — в том числе и в пограничной сфере “сознание/техника”, в фармакологии разного рода синтетических средств, в хранении данных, образной символике и методах поиска информации — накапливаются в потенциал создания поистине демонического или ангельского образа нашей культуры. Те, кто находится на демонической стороне этого процесса, вполне сознают этот потенциал и рвутся вперед в своих планах захвата технических высот. Это положение, оказавшись в котором, они надеются обратить почти всех в доверчивых потребителей. В этом обществе коричневого фашизма никому не избежать фабрики “имиджей”.

Шаманский ответ, ответ Архаичного, ответ человеческий на эту ситуацию должен состоять в том, чтобы отыскать рычаг искусства и надавить на него до конца. В этом состоит одна из первичных функций шаманизма, и эта функция великолепным образом синергизируется психоделиками. Если психоделики — это экзоферомоны, которые растворяют владычествующее “эго”, то они также и ферменты, которые приводят в синергию человеческое воображение и наделяют силой язык. Они заставляют нас соединять и переорганизовывать содержание коллективного ума все более удивительным, прекрасным и естественно осуществляющимся способом.

Если мы всерьез настроены на возрождение Архаичного, то мы нуждаемся в новой парадигме, которая быстро продвинула бы нас вперед через этот нелегкий исторический момент, затрудняющий и препятствующий, как мы чувствуем, появлению более открытого, более человечного, более заботливого измерения, которое стремится родиться. Наше чувство политического долга, необходимость преображения или спасения коллективной души человечества, наше желание связать конец истории с ее началом — все это должно побудить нас на то, чтобы взглянуть на шаманизм как на некую образцовую модель. В современном состоянии планетарного кризиса нам нельзя не принять всерьез его методы, даже те, которые могут поколебать наши божественно предписанные полицейские заветы.

Еще до введения Хамфри Осмондом термина “психоделический” существовало рапространенное феноменологическое описание психоделиков; их называли “средствами расширения сознания”. По-моему, это очень хорошее описание. Взглянем на нашу планетарную ситуацию. Если расширение сознания не возникнет на горизонте человеческого будущего, какое же это будет будущее? По-моему, пропсиходелическая позиция наиболее фундаментально угрожает истэблишменту, поскольку, если ее глубоко и логично продумать, это позиция антинаркотическая, позиция антипристрастия. И не заблуждайтесь на этот счет: дело в наркотиках. Насколько вы будете наркотизированы? Или, скажем иначе, насколько вы будете сознательны? Кто будет сознателен? Кто будет бессознателен?