Пролог

– Твою мать! – выругался Андрей и со злостью хлопнул ладонями по рулевому колесу, обтянутому кожаным чехлом, когда перед его «Рено» вылетел обшарпанный микроавтобус. – Ты где права получал?!

Вопрос был больше философский, чем практический. Какие водительские права могут быть в Египте, если здесь за рулем сидят те, у кого была возможность купить машину, или те, кто на транспортном средстве зарабатывает себе на жизнь?

И вообще, от Египта Андрей был не в восторге. Конечно, сюда можно приехать на отдых, погреть пузо под жарким солнцем, понырять с аквалангом или оттянуться в гостинице, где «все включено», а вот работать – адовы муки. Тем более что работа должна приносить не только доход, но и моральное удовлетворение.

Должность мелкого чиновника в посольстве Андрею Веретенникову, потомственному дипломату, не то что не приносила удовлетворения – она ему была противна. Порой парню казалось, что он просто спит и все происходящее не более чем неприятный сон.

Детства у Андрея как такового не было. За границей он проживал в дипломатических миссиях, друзей мальчику заменял спорт. В Корее изучал тэквондо, в Японии джиу-джитсу и кэндо. Когда отца перевели с Дальнего Востока в Европу, Андрей увлекся боксом и стендовой стрельбой. Со своими увлечениями он был белой вороной среди сверстников по дипломатическому поселку, те делали упор на гольф и большой теннис. Но Андрея чужие увлечения и мнения мало волновали. В лицо что-либо высказать ему никто не решался – в свои шестнадцать лет парень достиг роста метр девяносто и весил восемьдесят килограммов. Да и звания кандидата в мастера спорта по боксу, стрельбе и фехтованию также остужали пыл особо недовольных и заносчивых.

Когда после школы встал вопрос о дальнейшей Веретенникова судьбе, а МГИМО оканчивали почти все члены его семьи, Андрей решительно заявил, что будет поступать в Институт внешней разведки имени Андропова. Ведь у него, как он сам считал, есть все шансы на зачисление, кроме превосходной родословной – дед видный партийный функционер, отец дипломат, – спортивные разряды, в совершенстве владел пятью иностранными языками, да и интеллект имел выше среднего. Мать постаралась, все-таки дочь академика и искусствоведа с мировым именем.

Вполне возможно, все бы вышло, как он задумал – в конце концов, родители не возражали, – но тут вмешалась бабушка.

Элеонора Максимовна, женщина с внешностью и статью королевы, ко всему еще обладала и волевым характером, который не хуже кузнечного пресса гнул всех под нее. Ни отец в свое время, ни мать не смели перечить бабушке; та же участь не миновала и Андрея, которого она воспитывала до шести лет.

– Ты, потомственный дипломат, решил стать шпиком? – узнав о решении внука, в сердцах вскричала Элеонора Максимовна.

– Не шпиком, а разведчиком, – спокойно ответил Андрей, он всеми силами пытался противостоять гнету бабули. – Они мало чем отличаются от дипломатов.

– Может, я тебе должна быть благодарной за то, что ты выбрал карьеру лазутчика, который ради достижений каких-то мифических и сомнительных целей будет подслушивать, подглядывать, рыться в чужом белье и, вполне возможно, даже в отходах продуктов человеческой жизнедеятельности, а не, скажем, принял решение стать солдафоном, вечно гонимым по гарнизонам и «горячим точкам»? Воняющим портянками, перегаром, потом?! – От истерического крика лицо Элеоноры Максимовны угрожающе побагровело, в уголках некогда чувственного рта запузырилась пена. – Спасибо за великодушие, внучок! – Она попыталась отвесить низкий поклон, но, едва склонившись, кулем свалилась всем телом на ковер.

Врачи в ЦКБ[1]констатировали серьезный гипертонический приступ, и тогда Андрей впервые пошел на поводу у своей семьи, сдал документы в Институт международных отношений…

«Почему, ну почему я тогда смалодушничал и сейчас малодушничаю?» – уныло подумал молодой дипломат.

Площадь, через которую пролегал его маршрут, оказалась забитой плотным автомобильным потоком. Видимо, в очередной раз ишак с автомобилем не смогли разминуться.

– Это надолго, – вслух с досадой проговорил Андрей.

Время поджимало. Чтобы объехать пробку, он сдал назад и свернул в узкий грязный переулок. Следя за тем, чтобы не черкануть серебристым боком своего «Рено» угол дома или не задеть какого-нибудь зеваку-пешехода, молодой человек напряженно размышлял о своем.

…Действительно, первый раз Андрей поступился своими принципами и желаниями, когда скрепя сердце согласился стать дипломатом. Учеба давалась ему легко, поэтому, кроме увлечений спортом, парень мог позволить себе и маленькие человеческие радости – ночные клубы, вечеринки, женщин. Институт окончил с довольно высокими оценками. Распределение получил в посольство в Египте, хотя стажировку проходил в Норвегии.

– Это даже хорошо, что ты попал на Восток. Я тоже начинал с Востока, только Дальнего, а теперь, видишь, чего добился, – сказал ему отец не без скрытой гордости. Роман Семенович, со дня своего рождения полностью подавленный своенравной матерью, был человеком тихим и незлобивым. Ему было хорошо известно, что в Осло поехала дочка одного из заместителей министра рыбной промышленности, прыщавая дура, получавшая зачеты благодаря влиятельному отцу. – А теперь я возглавляю целый отдел в Министерстве иностранных дел, и мне не надо мотаться по миру, и вполне возможно, что со временем…

О том, что со временем он может стать заместителем или даже самим министром, старший Веретенников говорить не стал – это была его тайная, заветная мечта, которую Роман Семенович боялся спугнуть.

На слова отца Андрей ничего не ответил, ему было все равно – Египет, Конго или Парагвай, лишь бы подальше от Москвы, подальше от опеки родственников.

Каир встретил его жарой, а работа оказалась совершенно неинтересной. Но уже через месяц младший Веретенников адаптировался, перезнакомился с большинством сотрудников дипломатической миссии, узнал главный принцип своей должности – «не попадаться начальству на глаза, чтобы не делать чужую работу», и едва ли не главное нашел для себя – «предмет воздыханий». Вика работала референтом в секретариате посла. Высокая, длинноногая, с упругой грудью и глазами доверчивой телушки, она с удовольствием скрасила его унылое существование. Казалось бы, жизнь налаживается… Но не тут-то было. Через два месяца в Каир собственной персоной заявилась бабуля (при наличии денег это путешествие не сложно в любом возрасте) и, едва перешагнув порог, сразу же взяла ситуацию под свой контроль.

Жесткая и прямолинейная женщина, Элеонора Максимовна не стала ходить вокруг да около, а «ударила в лоб».

– Бобылем ты, Андрей, в дипломатии не сделаешь никакой карьеры. На Смоленской площади не любят людей, у которых ничего нет… Нет корней, скажем так.

– Так ты что, предлагаешь мне срочно жениться? – пытаясь скрыть рвущееся наружу раздражение, спросил внук.

– Не торопись. Как сказал классик, «жена не рукавица, за пояс не заткнешь и с ладони не стряхнешь». Партию следует подбирать тщательно; теперь профессорские дочки, как твоя мама, уже никому не нужны.

Андрей почувствовал, как раздражение перерастает в злость. Его мать, Елена Сергеевна, была высокообразованной и при этом тихой, никогда не перечащей свекрови женщиной. За что она ее так?

– Теперь приоритеты изменились: родители невесты должны быть либо очень влиятельны, либо очень богаты. Влияние – вещь ненадежная, в любой момент можно повторить в обратном порядке формулу «из грязи в князи». А вот богатство – это другое дело. Как говорится, «бриллианты – они навсегда».

– Бабуля, у меня нет на примете ни одной дочки олигарха или хотя бы его вдовы. – Раздражение внука достигло своего пика.

– Зато у меня есть, – с достоинством произнесла Элеонора Максимовна и с гордым видом подбоченилась, выкладывая на стол веер глянцевых фотографий, с которых на Андрея смотрела миловидная блондинка с большими карими глазами.

«Крашеная, немного полноватая, и нос птичьей формы. Но в целом на твердую четверку», – молча рассматривая снимки, молодой дипломат давал оценку претендентке в жены.

А бабушка тем временем с воодушевлением продолжила:

– Яна Негрицкая, единственная дочь Давида Негрицкого. Получила два высших образования в Сорбонне и Оксфорде, хотя не могу сказать, что она эрудированна и начитанна, как твоя мать.

– Так что же получается, она лет на пять старше меня? – сразу подсчитал разницу в возрасте внук.

– Семь, – нисколько не смутилась бабушка и поспешно добавила: – С учетом того, что женщины живут дольше мужчин, разница незаметна. Зато ее отец полновластный хозяин корпорации «Платина России». Ну, как, впечатляет?

– Бабушка, я сам буду решать свою судьбу. Можно?

– Ты хочешь сказать, что я мешаю тебе жить? Может, мне уже пора к дедушке в колумбарий? – ледяным тоном произнесла Элеонора Максимовна, ее лицо приобрело уже знакомый Андрею угрожающе-бордовый оттенок, и тогда он пошел на попятную во второй раз.

И началось знакомство почти вслепую. Бабушка регулярно высылала диски с видеозаписями о жизни «платиновой» принцессы. Несколько раз молодые люди созванивались, хотя особого удовольствия от этих разговоров Андрей не получил.

Теперь он смалодушничал в третий раз, направляясь в аэропорт, чтобы встретить прилетевшую в Египет потенциальную невесту…

«Рено» наконец проскочил лабиринт узких улочек арабского квартала и, свернув на проспект, влился в автомобильный поток. Пробка осталась далеко позади, теперь можно прибавить скорость, и Андрей нажал на педаль газа. Он уже был на окраине Каира, когда автомобиль нагло подрезал небольшой грузовичок с кузовом, закрытым полиэтиленовым тентом.

– Твою мать, верблюд трехгорбый! – в очередной раз выругался Веретенников, напрочь позабыв о дипломатической этике, как вдруг заметил, что подрезавший его грузовик не умчался, а, проехав немного вперед, прижался к обочине. Нога рефлекторно надавила педаль тормоза до упора. – Ну, козлина, держись, хоть одному я сейчас яйца оторву и заставлю сожрать!

Закипая от злости, он хлопнул дверью и широким шагом направился к водителю грузовика. Но, как только оказался у борта, из кузова выскочили трое мужчин. Лица их были прикрыты клетчатыми арабскими платками – куфиями, у одного в руке блестел длинноствольный револьвер, другой угрожающе сжимал черную бейсбольную биту, и только третий был не вооружен, зато здоровый, как Геракл.

Андрей резко обернулся на звук мягко спрыгивающих на асфальт людей – в лицо ему смотрел зрачок револьверного ствола. Правая нога дипломата взметнулась вверх и обрушилась на голову незнакомца с такой силой, что тот, отлетев, ударился о борт кузова и повалился на раскаленный асфальт.

Второй нападающий едва успел занести над головой свою биту, как получил ногой сокрушительный удар в пах, затем ему, уже согнувшемуся, в качестве довеска в голову полетела боксерская «двойка», обеспечивая надежный нокаут.

С третьим вышло намного сложнее – он был не только огромным, как медведь, но и быстрым, как дикая кошка. Налицо специальная подготовка. Мужчины сперва осыпали друг друга беспорядочными ударами, потом сцепились, как борцы на ристалище. В это время к грузовику неслышно подкатил угловатый черный внедорожник «Мерседес», из открытого бокового окна появилась рука, сжимающая пластмассовый предмет, похожий на пистолет. Это был «Taser», дистанционный электрошокер. Едва слышный щелчок – и в спину Андрея воткнулись две иглы, от которых тянулись тонкие, едва заметные провода. Мощный удар тока в пятьдесят тысяч вольт сбил дипломата с ног и надолго выключил сознание.

Распахнулась задняя дверца «Мерседеса», из внедорожника выскочили двое молодых людей, они проворно загрузили бесчувственное тело в машину, потом забросили оглушенных боевиков в кузов грузовика. Через минуту обе машины сорвались с места. У обочины остался стоять одинокий серебристый «Рено»…

Глава 1

Генерал-полковник Журавлев возглавлял антитеррористическую организацию, называвшуюся «Комитетом информации». Эта структура была во много раз секретнее ФСБ, СВР и ГРУ. Кроме того, «Комитет» подчинялся напрямую исключительно президенту России.

Едва генерал вошел в приемную своего кабинета, как из-за стола вскочил референт.

– Андрей Андреевич, вам звонили, – проговорил он, скосил взгляд на пухлый ежедневник и уточнил: – Некая Элеонора Максимовна Веретенникова. Просила, чтобы вы ей перезвонили, номер телефона я записал.

– Хорошо, занеси, – на ходу бросил Журавлев, открывая дверь кабинета. – Да, и заодно приготовь мне чай с лимоном.

Сев за свой стол, генерал включил компьютер, положил перед собой пачку чистых листов и ручку. Его лицо было бесстрастным, а действия механическими. Все это он проделывал, чтобы убить несколько минут ожидания.

Наконец в кабинет неслышно вошел референт, молча поставил на стол чай (стакан позвякивал в старомодном мельхиоровом подстаканнике) и положил прямоугольник картона, на котором аккуратным почерком был выведен номер телефона.

– Еще что-то? – спросил офицер, замерев истуканом напротив стола.

– Нет, – покачал головой начальник «Комитета информации». – Спасибо, вы пока свободны.

Оставшись в кабинете один, он мог дать волю своим эмоциям и расслабить мышцы лица. Сделав большой глоток чая, закрыл глаза. Именно такой напиток он любил – горячий, сладкий, с кислинкой.

Элеонора Веретенникова – это женщина, о которой он старался не вспоминать больше сорока лет. Старался, но так выходило только первые десять лет, когда лейтенант (позже капитан и даже майор), изрядно выпив по какому-либо случаю, вдруг набирался пьяной храбрости и, вспомнив о ней, рвался позвонить, ворваться в ее квартиру и похитить, а еще лучше вызвать мужа на дуэль. Но, слава богу, выдержка разведчика брала верх над пьяным угаром. Он ни разу ей не позвонил, не выламывал двери в квартире и тем более не требовал сатисфакции. Даже друзьям никогда об этой женщине не рассказывал.

Душевной ране предшествовало случайное знакомство на выставке голландцев в Художественном музее, внезапная вспышка страсти. А вот когда страсть переросла в настоящую любовь, женщина его предала. Ушла. Растаяла как сон, как утренний туман, без слез, без объяснений и обвинений.

Как же он тогда мечтал о подобной ситуации, когда жизнь внезапно их столкнет, и вот наконец… А теперь он сидел в своем генеральском кабинете и не знал, как поступить. Недаром же говорится: «Будьте осторожны в своих желаниях, иногда они исполняются».

В несколько глотков допив чай, Журавлев отодвинул на край стола стакан и, придвинув поближе телефон, набрал номер. Ответили почти сразу.

– Слушаю, – прозвучал в трубке до боли знакомый бархатный грудной голос, которой он сразу узнал даже через годы.

– Это Журавлев, – сухо представился генерал.

– Здравствуй, Андрей.

– Здравствуй, Элеонора.

– Мне очень нужно с тобой увидеться. Когда ты сможешь?

Она всегда была слишком прямой, как стрела, летящая к цели, говорила то, что думала, и терпеть не могла словесной шелухи.

– Давай сегодня в нашем ресторане, – непроизвольно вырвалось у Журавлева.

– Хорошо, я буду через два часа, – коротко сказала Веретенникова и отключила связь.

Андрей Андреевич с шумом отодвинул кресло и встал из-за стола. Его сердце билось, как в ту пору, когда он был мальчишкой-лейтенантом. Эмоции переполняли. Пройдя кабинет по диагонали, решил позвонить домой и вернулся к столу.

– Здравствуй, родная. Нет, ничего экстраординарного, просто служба. Буду задерживаться, позвоню позже. Ну, все, целую.

Для чего он это сделал, генерал не смог ответить даже себе самому. Но что сделано, то сделано. Он провел рукой по коротко стриженным волосам и толкнул дверь, ведущую в комнату отдыха. Следовало переодеться перед встречей…

Отдельный кабинет в ресторане «Прага», их любимом месте, Журавлев заказал заранее. Перед генералом стояла бутылка дорогого французского вина и ваза с фруктами, на уголке стола лежала пышная алая роза, а он, убеленный сединами государственный муж с грузом прожитых лет за плечами, ощущал себя молоденьким лейтенантом. Как будто не было прошедших – скорее, пролетевших – сорока с лишним лет… Сердце вновь учащенно забилось, ладони увлажнились.

– Здравствуй, Андрей.

Как ни ожидал он этой встречи, произошла она неожиданно. Возле стола стояла высокая, худая женщина, как всегда, со вкусом одетая. На ней был элегантный костюм, сочетавший черный и красный цвета, на голове каким-то чудом удерживалась миниатюрная круглая шляпка с вуалью, прикрывающей верхнюю часть лица. Но внутреннее состояние выдавали руки, теребившие ручки лакированной сумочки.

– Здравствуй, Эля, – Журавлев порывисто встал и протянул женщине розу.

И тут же напряжение прошедших нескольких часов бесследно исчезло – сердце успокоилось, дыхание восстановилось. Тот чарующий образ любимой, который генерал хранил все это время в памяти, стерся моментально. Время сделало свое дело – перед ним стояла пожилая женщина, которую можно было сравнить разве что с розой из гербария. Но показать свое разочарование он не мог (не так воспитан российский офицер).

– Прошу, – Андрей Андреевич галантно отодвинул стул, приглашая Элеонору присесть. Указывая на бутылку с французским вином, извиняющимся тоном произнес: – «Черного доктора» у них не оказалось, пришлось заказать «Пинофран».

– «Черный доктор»… как же давно это было… – Элеонора Максимовна подняла вуаль и грустно улыбнулась; ее темные глаза, обрамленные черными кругами, подернулись от воспоминаний поволокой. – Это вино у меня ассоциируется с Сочи, маленьким домиком на берегу моря, запахом цветущих магнолий… молодостью.

– Да, – сдержанно ответил генерал, – я помню. Мы пили вино под жареную барабульку, а по ночам закусывали фруктами из хозяйского сада.

Журавлев замолчал, взял бутылку и на треть наполнил бокалы рубиновым напитком.

Неловкая пауза затянулась, и Элеонора Максимовна решила разрядить обстановку:

– Андрей, мы с тобой расстались внезапно и не по твоей вине.

– Да чего уж там вспоминать, – генерал-полковник поднял бокал, пригубил, вино обладало оригинальным терпковатым вкусом.

– Нет, нужно вспомнить. Тогда я поступила с тобой подло, за это теперь, наверное, и расплачиваюсь.

– То есть?

– Ты помнишь, как мы познакомились?

– Да, в Художественном музее.

– Так вот, эта встреча не была случайной.

– Ты о чем говоришь?

– Мой супруг, Семен Яковлевич Веретенников, был старше меня на двадцать один год. Во время Великой Отечественной войны он был офицером по особым поручениям у секретаря Ленинградского обкома партии Андрея Александровича Жданова и всю блокаду провел рядом с ним. После войны окончил Военно-дипломатическую академию, работал в Европе, Индии, Австралии. Его первая супруга, Варвара, из Ленинграда не эвакуировалась, осталась с ним. В результате пережитое – голод, холод, лишения – подорвало ее здоровье, окончательно встать на ноги она так и не смогла, умерла в пятьдесят восьмом…

– Конечно, это очень интересно, но зачем мне знать историю твоей семьи, Эля? – попытался остановить излияния женщины Журавлев, но та выставила перед собой ладонь и упрямо склонила голову.

– Нет, Андрей, ты должен услышать все до конца, чтобы понять, что произошло. В шестьдесят втором меня познакомили с Веретенниковым, через год мы поженились. Прожили пять лет, но детей не было, по этому поводу Семен Яковлевич сильно переживал. Мы вместе обследовались в Центральной кремлевской больнице, я была полностью здоровой, а вот Веретенников… – Женщина замолчала, потом схватила бокал и, будто мучимая жаждой, совсем не в аристократическом порыве осушила его. – В сорок втором году Семен ехал по Дороге жизни и попал под артобстрел. Машина провалилась под лед, мужу и водителю чудом удалось спастись. И, как выяснилось позже, эта ледяная купель не прошла даром… Лечиться было бесполезно. Об искусственном оплодотворении в то время никто не знал, поэтому после долгих разговоров и мучительных терзаний мы решили, что я должна забеременеть от другого мужчины.

Уставившись на женщину округлившимися глазами, Журавлев машинально выпил до дна, казалось, даже не заметив этого, и вновь до краев наполнил оба бокала.

– Боевой товарищ Семена, тогда уже генерал-майор КГБ, отнесся к просьбе мужа предоставить список молодых офицеров армии и безопасности с пониманием. Мой выбор пал на тебя, Андрей. Ты был красив, образован, любил живопись…

Женщина взяла бокал за тонкую ножку, на этот раз едва смочив губы.

– Мы действительно познакомились в Художественном музее, если помнишь, ты мне долго рассказывал о творчестве своего любимого художника Ильи Репина. А потом завертелся наш дикий, безумный роман, который длился почти полгода…

– Без трех дней четыре месяца, – глухо произнес Журавлев, резким движением отодвинув бокал.

– Да, ты прав, четыре месяца, – эхом вторила ему женщина. – Когда мы вернулись из Сочи, врач определил три недели беременности.

– Моя миссия была выполнена. Как говорится, мавр сделал свое дело, мавр может уходить.

– Я родилась и выросла в семье потомственных интеллигентов, и для нас слово «долг» – не пустой звук. И не важно, долг родине или семье. По-другому поступить я не могла, за что теперь и расплачиваюсь.

Женщина подняла глаза и посмотрела на генерала полным муки взглядом, слезы блестели, как осколки бриллиантов. Но лицо Журавлева оставалось непроницаемым, как посмертная маска.

Элеонора Максимовна открыла сумочку и достала кружевной батистовый платочек, прижала к глазам, вновь пригубила вино.

– У нас родился сын, назвали его Романом. Когда он поступил в МГИМО, Семен Яковлевич скончался от обширного инфаркта. Но остались его друзья, коллеги, подчиненные и, как только Рома окончил институт, помогли ему с дальнейшей карьерой – он работал на Дальнем Востоке, потом в Бельгии, теперь в МИДе на руководящей должности.

Женщина вновь открыла сумочку, достала тонкую пачку цветных снимков и по одной стала протягивать генералу. С фотографий жизнерадостно смотрел ухоженный пухлощекий подросток, потом заметно подросший, модно одетый юноша, потом молодой человек с девушкой на фоне Эйфелевой башни…

Андрей Андреевич просматривал снимки с каменным лицом, складывая в аккуратную стопочку.

– А это мое счастье и моя радость…

Голос Веретенниковой дрогнул, горло сжал нервный спазм. С фотографии на Журавлева смотрел высокий парень. Чем-то неуловимо он был похож на сына Элеоноры, только внешне тот выглядел слишком уж мягким, в этом же, наоборот, чувствовались жесткость и воля.

– Внук? Тоже дипломат?

– Да. Андрей. Его родители по заграницам разъезжали, а я занималась воспитанием мальчика. Постаралась вырастить из него настоящего мужчину. Когда Андрей окончил школу и встал вопрос, куда идти учиться, он твердо решил поступать в Институт разведки, но я сумела настоять, чтобы он, как и его отец, поступил в МГИМО. По его окончании он работал в Каире…

Элеонора Максимовна прервала свою речь на полуслове, внезапно схватилась за сердце, судорожно раскрывая рот, будто ей не хватало воздуха.

– Эля, что с тобой?! Официант! – От неожиданности генерал-полковник вскочил, с грохотом упал стул. Но женщина его остановила:

– Не надо, все уже прошло.

– Да что случилось, Эля?

Только сейчас до Журавлева дошло услышанное. Ступор от предательства любимой женщины вдруг отступил, и все наконец встало на свои места. Сына звали Романом, внука – Андреем. Андреем… Возможно, это было совпадением, но генерал хотел думать, что мальчишку назвали в его честь. «Пацан хотел поступать в Институт разведки, простым совпадением это быть не может».

– Эля, соберись и расскажи, что случилось, – насупился Андрей Андреевич.

Чутье профессионала подсказало, случилось что-то страшное. Рука рефлекторно обхватила бокал с вином. Он выпил любимый напиток английской королевы, как обычную воду.

– Андрей выехал из посольства в аэропорт – он должен был встретить свою невесту, – и все, пропал. Машину обнаружили в пригороде Каира, больше никаких следов. Полиция и служба безопасности разводят руками, даже Рома по своим каналам ничего не смог прояснить. Я в полном отчаянии… – Элеоноре Максимовне изменила выдержка, и женщина глухо зарыдала, уткнувшись лицом в ладони. – Одна моя старинная подруга, жена того самого знакомого генерала из КГБ – теперь уже покойного, – знала о тебе и сказала, что ты занимаешь высокий пост в военной разведке. Андрей, если моего мальчика не найдут, мне незачем жить.

– Я уже давно не в военной разведке, – тихо произнес Журавлев, но, увидев, что Элеонора в отчаянии судорожно сжала руки, поспешно добавил: – Но имею определенные связи среди соответствующих служб и своего тезку обязательно найду. Пустобрехом я никогда не был, как сказал, так и будет…

Возвращаясь домой на служебной машине, Андрей Андреевич ненадолго погрузился в размышления, потом решительно достал мобильный телефон – средство связи для его личного пользования.

Войдя в базу, Журавлев отыскал фамилию «Донцов» и нажал кнопку вызова, через несколько секунд ему ответил бодрый голос:

– Донцов на проводе.

– Добрый вечер, полковник, это Журавлев. Помнишь такого?

– Так точно, здравия желаю, товарищ генерал-полковник, – по-военному откликнулся старший опер ГУБОПа Олег Донцов.

– Это хорошо, что вспомнил. Нужно встретиться.

– Где и когда?

– Завтра, запоминай адрес…

Глава 2

Солнце закатилось за линию горизонта, и последние уходящие лучи окрасили перистые облака на небосводе пестрыми цветами, придавая им сходство с хвостом бойцового петуха. День подходил к своему завершению.

Спортивный «Опель Кадет» бирюзового цвета с перламутровым оттенком на мгновение остановился перед полосатым шлагбаумом, закрывающим въезд в подземный гараж. Молодой араб в синей униформе охранника, едва заметив подъезжающий автомобиль, поспешно нажал кнопку подъемного устройства.

«Опель» заскользил по серпантину дороги на самый нижний уровень. Парковочную площадку заливал холодный белый свет множества люминесцентных ламп, большая часть этой подземной галереи была занята автомобилями вернувшихся домой жильцов.

Встав на свободное место, машина мигнула фарами. Из салона, опустив на асфальт стройные ноги, выбралась молодая высокая женщина. С заднего сиденья она подхватила небольшой портфель и походкой манекенщицы продефилировала к лифту. Вышла из кабины на девятнадцатом этаже и своим ключом открыла дверь, покрытую темно-вишневым лаком.

Просторная квартира, оформленная в стиле хай-тек, принадлежала коммерческому директору крупной туристической фирмы «Глобус-Тур» Зульфие Мехли.

Заперев двери, она небрежно бросила портфель на диванчик в холле, сняла плащ, размотала цветастый хиджаб. Взмах головы – и по спине заструились вьющиеся черные волосы.

В спальне Алена – а звали ее именно так – сбросила одежду и нагишом прошла в ванную, где почти час нежилась в теплой воде, наслаждаясь ароматом пышной пены. Нежно-персикового цвета стены, матовые светильники, рассеивающие неяркий свет, тишина и покой – что еще нужно человеку в конце длинного, выматывающего и насыщенного событиями дня? Накопившаяся за день усталость постепенно уходила, уступая место умиротворению и расслабленности. После контрастного душа девушка ощутила прилив сил. Она набросила на влажное тело легкий халат, соорудила на голове чалму и пристально вгляделась в зеркало на полстены.

«Как же давно это было», – горько улыбнулась своему отражению Зульфия и медленно прошла в гостиную, обставленную элегантной мебелью, с задернутыми тяжелыми портьерами на окнах – молодая хозяйка предпочитала в своем жилище полумрак. Пробежав взглядом по бутылкам в баре, остановила свой выбор на французском сухом вине «Романе-Конти». На треть наполнила бокал, уселась на диван и, подогнув по себя ноги, включила телевизор. Немного пощелкав кнопками пульта дистанционного управления, нашла музыкальный канал.

Пригубив, Зульфия прикрыла веки, наслаждаясь изысканным букетом вина.

«Штирлиц в день Советской армии ел печеный картофель и пил водку, вспоминая родные березки», – с невольной улыбкой подумала она. Русские березки, трескучий мороз и снежные, метровой высоты сугробы мало трогали Мехли – по сути, России она толком не знала. Родилась в военном городке на базе в Ливии – отец, специалист по электронной разведке, командовал станцией радиоперехвата; потом были базы в Йемене и Сирии. До достижения пятнадцати лет она жила под жарким восточным солнцем среди брутальных, но веселых головорезов из спецназа. Подруг не было вовсе, поэтому едва ли не с ползунков Алена проводила все свободное время то на стрельбище, то в спортгородке и общалась, соответственно, с теми, кто там тренировался. Вот и выросла отчаянной, бесстрашной, даже немного грубоватой – настоящий сорвиголова в юбке. Знания давались ей довольно легко. Уже в пятнадцать лет, когда развалился Советский Союз и их семья вернулась в Россию, девочка экстерном сдала экзамены за десятый выпускной класс. Мечтала стать кинозвездой, блистать на экранах телевизоров и лучезарно улыбаться с афиш, поэтому решила поступать в ГИТИС. Но ее судьбу решили другие люди…

Жарким летним днем Алена в праздничном настроении шла сдавать документы в приемную комиссию. Вдруг рядом, взвизгнув тормозами, остановилась черная «тридцать первая» «Волга» с тонированными стеклами. Распахнулась дверца, и из машины буквально вывалился широкоплечий «бультерьер» в строгом костюме и с непроницаемым лицом. Продемонстрировав девушке «краснокожее» удостоверение с золоченым орлом, пробасил:

– Гражданка Воронцова, вы проедете с нами.

Алена была девушкой умной, привыкшей к дисциплине, поэтому не стала качать права, не уточнила, какая спецслужба заинтересовалась ее скромной особой, а послушно забралась на заднее сиденье «Волги».

Через сорок минут она утопала в глубоком кресле в просторном кабинете в особняке, наверняка помнящем коронацию последнего русского императора. Ее собеседником оказался немолодой мужчина с добрым лицом.

– Здравствуйте, Алена Игоревна, меня зовут Леонид Ильич, – он церемонно представился.

«Как Брежнева», – машинально подумала девушка, вспомнив генсека, о котором слышала в детстве.

– Извините, что мы столь бесцеремонным образом вмешались в ваши планы, но это сделано не из самодурства, а исключительно в интересах государства. – Леонид Ильич неожиданно перешел на арабский язык. Только сейчас Воронцова обратила внимание на глаза собеседника – ничего не выражающие, на радушно улыбающемся лице они казались инородными, как будто принадлежали другому человеку.

Алене на мгновение почудилось, что она находится перед ученым мужем или заслуженным исследователем, а себя ощутила подопытным мышонком, которого вот-вот должны препарировать. Девушку от макушки до пят окатила волна ужаса, хотя раньше она была уверена, что ничего и никого не боится. Переборов страх, спросила:

– Вы уверены, что государству нужна именно я? – Непроизвольно Алена заговорила также на арабском.

– Абсолютно уверен. Наша служба умеет работать. Вы, Алена Игоревна, собираетесь в будущем посвятить себя Мельпомене. Конечно же, юную особу, особенно если она такая привлекательная, как вы, манит яркий свет софитов, завораживающий голос режиссера, отдающего команду к съемке, и как результат – популярность, слава, фанатичная любовь поклонников.

– А что в этом плохого?

– Ничего предосудительного, если не считать одного нюанса – какова будет реакция госпожи Фортуны? Ведь даже если вас заметит режиссер и предложит главную роль, нет никакой гарантии, что фильм получится удачным и зритель его достойно оценит. А ведь иногда достаточно одного раза, чтобы надолго, если не навсегда, выпасть из поля зрения сто€ящих режиссеров и до самой пенсии играть «кушать подано». – Леонид Ильич легко и непринужденно переходил с ливийского на сирийский и йеменский диалекты. – Можете поверить мне на слово: в своей жизни я встречал достаточно талантливых, одаренных людей, которым так и не предложили ни одной более-менее приличной роли.

– Вы можете предложить мне что-то более интересное? – спросила Алена. Замаячившая было перспектива влачить жалкое существование никчемной актрисульки еще больше ее напугала. О подобном пируэте судьбы она в своих грезах прежде не задумывалась.

– Можем, – с улыбкой подтвердил собеседник, на этот раз на французском языке, которым Воронцова также свободно владела благодаря матери-преподавателю. – Вы, Алена Игоревна, хорошо знаете Ближний Восток, обычаи, языки, находитесь в отличной физической и психологической форме. Как вы смотрите на Институт внешней разведки? Помните, как говорят американцы: «Ты нужен стране».

Леонид Ильич не сводил взгляда с Воронцовой, ожидая ее реакции, его глаза по-прежнему оставались холодными, оценивающими, а с лица не сходила полуулыбка.

– А страну не смущает, что кандидат слишком молод? Мне едва исполнилось шестнадцать лет.

– В Японии ниндзя готовят лазутчиков с рождения, а их кланы существуют не одну сотню лет. – Теперь собеседник степенно выражался на языке Шекспира, в котором Алена не была особо сильна. – Ко всему прочему, современная наука последние годы все больше и больше развивает тему «детей-индиго». Молва наделяет их сверхъестественными способностями, но наши эксперты считают – и не без оснований, – что эта категория детишек просто развивается быстрее сверстников. Они же (эксперты) и вас отнесли к этой категории. А процесс обучения в стенах наших учебных заведений долгий и кропотливый, экстерном проскочить не получится. Слишком много дисциплин, кстати, включая актерское мастерство по системе Станиславского. Ведь разведчик многолик и должен уметь молниеносно перевоплощаться. Так что к диплому вы уже сформируетесь как взрослый человек.

– Ну, хорошо, допустим, я соглашусь, но как на это посмотрят мои родители? – вынуждена была сдаться под таким напором Воронцова. – Вряд ли они согласятся. Да и как объяснить друзьям, знакомым, родственникам, где я учусь?

– С родителями вопрос мы решим, а для всех остальных вы учитесь за границей.

– Хорошо, я согласна…

Учеба действительно оказалась утомительно длинной и сверхнасыщенной. За пять лет Алена получила не только специальные знания, но и гуманитарные в полном объеме. Освоила актерское мастерство, искусство макияжа и грима, английское произношение довела до блестящего.

Последний год ее целенаправленно подводили под Египет. Алена учила язык, обычаи, заучивала расположение улиц Каира. Когда командование решило, что агент готов для внедрения, ее отправили на «холод». В Каир она прилетела из Парижа к «дяде»; по разработанной в СВР легенде, Зульфия Мехли вернулась на родину после трагической гибели родителей в автокатастрофе.

«Дядя» Саид Мехли, высокий мужчина лет пятидесяти с грубым, волевым лицом и копной густых седеющих волос, провел в Египте в качестве агента-нелегала больше двадцати лет, за этот солидный срок обзаведясь в столице обширными связями благодаря налаженному торговому бизнесу. Алене «дядя» внешне напомнил любимого киноактера Леонида Маркова. Вскоре именно она должна была сменить Саида на этом посту, но это «скоро» растянулось на долгих два года. За это время девушка не только акклиматизировалась в стране – она также обрела влиятельных знакомых, а «дядя» со временем стал ее любовником, открыв истинные радости секса. Через два года Саид Мехли «скоропостижно скончался» и после «погребения» без особых опасений за свою жизнь отбыл на родину.

Алена так и не успела начать свою работу на СВР – политическая ситуация стремительно менялась, и ее переподчинили «Комитету информации», а главной и основной задачей стала борьба с международным терроризмом. «Дядин» бизнес пришлось продать и переключиться на туризм, это позволило молодой женщине путешествовать по миру в случае необходимости…

За эти годы Зульфия приняла участие в нескольких серьезных операциях по ликвидации сепаратистов. Как правило, все эти смерти были закамуфлированы под естественные.

Весь последний год ее ни разу не задействовали, и Алена невольно ощущала себя парусником, попавшим в штиль. Это затишье ее настораживало; скорее, даже тревожило не на шутку. Она все чаще вспоминала высказывание «дяди», на подобный счет выражавшегося так: «Гроза зреет в тишине».

По мере приобретения и накопления оперативного опыта девушка не раз убеждалась в справедливости этих слов. И сегодня она почему-то снова вспомнила Саида. Женская интуиция, помноженная на знания и опыт, подсказывала ей: скоро о ней вспомнят.

Захотелось закурить. Одним глотком допив показавшееся безвкусным дорогое французское вино, Алена протянула руку к журнальному столику и взяла пачку сигарет…

Огромная жирная муха, поблескивая изумрудной спинкой, перебирая лапками, по-хозяйски расхаживала по оголенной груди пленника.

Андрей Веретенников с трудом разлепил веки, пытаясь определиться, где он находится. Несколько минут изображение плыло, как в сломанном телевизоре, но вскоре фокусировка восстановилась, и он смог разглядеть глинобитные стены и низкий потолок, небрежно сложенный из снопов сухого тростника, сквозь который золотыми стрелами выстреливали солнечные лучи. В углу виднелась узкая дверь, сбитая из покоробившихся от времени досок, из-за чего в ней зияли большие щели. Полом служил слежавшийся песок.

«Ясно, сарай или заброшенная сакля», – догадался пленник. Внутри было жарко, воздух спертый, дышалось с трудом. Андрей открыл рот, пытаясь вздохнуть полной грудью, и тут же ощутил резкую боль – от обезвоживания кожа на губах потрескалась и кровоточила, во рту появился острый вкус соли. Он хотел поднять руку, промокнуть раны, как вдруг понял, что его руки стянуты деревянными колодками, а вместо привычной одежды – какое-то домотканое рубище.

Теперь молодой дипломат все вспомнил: как ехал на первую встречу с невестой «по переписке» и как его подрезал грузовик, затем нападение трех арабов, а дальше провал…

Опираясь спиной о шершавую стену, Андрей попытался подняться. Это простое действие далось ему с трудом – от напряжения ноги дрожали в коленях, как у спортсмена-тяжеловеса, взявшего рекордный вес. Долго простоять не смог, медленно опустился и застонал, силы окончательно его покинули, и молодой дипломат впал в прострацию.

Сколько он так просидел, Веретенников точно сказать не мог, но мозг помимо его желания уже включился и пытался настроиться на рабочий режим.

«То, что я облачен в это тряпье, означает одно – меня ограбили. Забрали все – не только деньги, мобильник и часы, но и вещи. Значит, ребята алчные. А то, что не бросили там же, у дороги, подтверждает еще одну догадку – меня похитили». Что-что, а вот за логику Андрея хвалили преподаватели еще на первом курсе МГИМО, видимо, проявили себя качества, приобретенные в отрочестве в странах Дальнего Востока.

Похищение. Мозг дипломата пытался извлечь из своих глубин все, что было ему известно об этой разновидности преступного промысла. Сейчас Веретенников отметал всю шелуху, почерпнутую им из фильмов и книг, выуживая самую суть из инструктажа, который провел шеф безопасности посольства сразу по прибытии Андрея в Каир. Нападения на сотрудников дипломатической миссии не являлись редкостью.

«Как правило, похищают по одной из двух причин – либо для озвучивания каких-либо политических требований, либо ради выкупа, – уперев взгляд в щербатую дверь, размышлял пленник. – Политическим фанатикам алчность не присуща, все, что им причитается, они получат в раю от Аллаха. А вот те, кто меня спеленал, люди меркантильные. Вот и выходит, что взяли меня ради презренного металла».

Постепенно начала складываться более-менее правдоподобная картинка, теперь для ясности фона не хватало деталей.

«Судя по моему физическому состоянию, с момента похищения прошло несколько дней, – продолжал терзать свой мозг дипломат. – Сперва вырубили, потом накачали какой-то дрянью. Жара в сочетании с обезвоживанием способна ослабить самый выносливый и тренированный организм».

В результате начало приходить осознание происходящего – чувство, огромное, как накатывающая волна цунами, как страх после боя, как боль, которую не замечаешь в разгар драки. Андрей понял: если его похитили несколько дней назад, то об этом уже известили не только руководство МИДа, но и его родителей.

«Бабушка, наверное, совсем слегла», – промелькнула тут же отброшенная мысль, думать о фатальном совсем не хотелось. В глубине человеческого сознания живет множество первобытных суеверий, одно из которых – это страх смерти. Даже обреченные избегают о ней упоминать вслух, будто боятся раньше времени потревожить «костлявую» и тем самым обратить на себя внимание.

В голове окончательно прояснилось, и сам по себе возник извечный русский вопрос: «Что делать?»

«Если вы попали в руки бандитов или, не дай бог, террористов, – так говорил начальник службы безопасности посольства, наставляя новичка, как себя вести в этой экзотической стране, попав в экстремальную ситуацию, – выполняйте все, что вам приказывают похитители, не корчите из себя героев. На Востоке говорят так: «Живая собака лучше мертвого льва».

«Покорность забитого раба, безмолвного скота, с которым хозяева вольны поступить так, как им заблагорассудится. Захотят – убьют, продадут, а особо изощренные садисты забьют или спустят живьем шкуру».

– Я не скот, – заскрежетал зубами от бессильной злобы Андрей, потревожив сухой, как наждачная бумага, язык.

Перед ним возник образ учителя джиу-джитсу Нити Такимуры. Маленький сухенький старичок жил в борцовском зале, стены которого были увешаны древними доспехами и оружием самураев. Старик не только обучал своих воспитанников приемам универсальной борьбы, он вкладывал в их души и сознания психологию воинов, которой жили и руководствовались древние, истинные аристократы духа. Главный принцип этих учений заключался в одной короткой фразе: «Жизнь коротка, честь бессмертна». Именно эти иероглифы были вышиты на кимоно воспитанников Нити Такимуры.

«Я не уроню чести! – собрав все свои силы, пленник рванул тело вверх, зашатался, как молодое деревцо на ветру, но удержался. – «Человек изначально обладает огромным потенциалом и массой способностей». Этими словами, по-моему, начинается американский учебник по психологии. Зачем же я тогда столько лет изучал боевые искусства, тренировал тело и дух? Чтобы теперь стать покорной бессловесной скотиной, как будто до сих пор продолжается игра в дочки-матери? Нет, твари, я еще не сказал свое последнее слово».

С протяжным скрипом отворилась дверь, и пленник напрягся – наконец приблизился момент истины. Сейчас он встретится с глазу на глаз со своими похитителями. Почему-то в памяти вновь всплыли слова шефа безопасности: «Если похитители закрывают свои лица, у вас есть шанс на спасение. Если лица открыты, то похищенного скорее всего ликвидируют. Криминалитет свидетелей не любит».

В прямоугольнике дверного проема появилась массивная фигура. Пригнув голову, похититель шагнул внутрь. Андрей сразу узнал его по фигуре культуриста, несмотря на то что лицо араба по самые глаза закрывала куфия. В одной руке он держал ржавое ведро, над которым роились мухи, а в другой – медный длинношеий кувшин и черствую лепешку.

Вошедший несколько секунд не сводил с пленника пристального взгляда, видимо, пытаясь оценить его физическое состояние, потом зашвырнул в угол ведро, поставил у своих ног кувшин и лепешку и молча вышел.

Когда дверь со скрипом захлопнулась, Андрей оттолкнулся от стены и, пошатываясь из стороны в сторону, бросился к ярко блестевшему в солнечных лучах кувшину, не удержался на ногах, упал. Но все же ухватил длинную шею сосуда и, высоко запрокинув голову, жадно припал к живительной влаге.

Вода была теплая и солоноватая, но ничего вкуснее прежде Веретенникову пить не доводилось. За один раз молодой человек осушил едва не половину кувшина, потом откинулся на спину и, проведя ладонью по потному лицу, тяжело задышал. Вскоре дыхание восстановилось, и Андрей почувствовал дикий голод. Подняв с пола лепешку и стряхнув прилипшие песчинки, вцепился зубами в пресное тесто. Немного утолив голод и жажду, стал строить планы на побег…

Султану Дадышеву пришлось обживать столицу Ливана, Бейрут.

Под именем Сулеймана Гаджи он поселился в мусульманском квартале, вскоре арендовал спортивный зал и открыл детскую секцию китайского бокса «Саньда» (для мастера спорта по армейскому рукопашному бою это было несложно).

Год он жил тихо и неприметно, чтобы не попасть в поле зрения спецслужб и политических группировок, единственное, что «тренер» себе позволял, – это посещать по вечерам кофейню Кривого Юсуфа. Хозяин – старый балагур и неутомимый рассказчик – был местной знаменитостью, и в его заведении всегда было полно народу, особенно по вечерам не протолкнуться. Проследить здесь встречи Султана со связником в случае необходимости (третий четверг каждого месяца) практически было невозможно. Сегодня выпал как раз такой день…

После душа Султан зачесал назад и аккуратно уложил черные, густые волосы, оделся и, заперев спортзал, прямиком направился в кофейню. Не подозревая, что через несколько дней его жизнь снова круто изменится и в той самой кофейне он получит шифровку с сообщением, что его отзывают из резерва. Есть новое задание…

Глава 3

– Отлично выглядишь, Олег Сергеевич, – пожимая руку Донцову, проговорил генерал Журавлев.

И действительно, полковник выглядел свежо, бодро; костюм из тонкой шотландской шерсти без единой морщинки сидел на его подтянутой, атлетически сложенной фигуре.

Блондин равнодушно пожал широкими плечами и нарочито ворчливо ответил:

– Так уж и отлично. Возраст уже к полтиннику подходит, так сказать, к мужскому закату. В общем, прошла любовь, завяли помидоры…

– Ты, Олег, не красна девица, чтобы о возрасте да морщинах переживать. Мужик – он как коллекционное вино: чем старше, тем дороже.

Генерал и полковник встретились в одном из спальных районов столицы на конспиративной квартире «Комитета информации». Обычно эту точку использовал для встречи с агентурой начальник внутренней безопасности Зимогляд, но сегодня ее задействовал сам глава «Комитета». Неприметная, скромно меблированная «панелька» как нельзя лучше подходила для оперативных целей.

Своего гостя генерал Журавлев принимал на кухне за чашкой зеленого чая – возраст уже не позволял, как прежде, глушить кофе литрами.

– Слышал, вашу контору распустили? – спросил Андрей Андреевич.

Донцов молча кивнул. Управление по борьбе с организованной преступностью уже три месяца как упразднили. Долгие годы руководивший ГУБОПом старый опер, прозванный подчиненными за любовь к форме Генералом, ушел на заслуженную почетную пенсию. Остальные – кто перевелся в другие подразделения МВД, кто ушел на вольные хлеба.

Смакуя зеленый чай с мятой, Журавлев вновь задал вопрос:

– Ты-то как сам?

– Пока в бессрочном отпуске, как невеста на выданье, выбираю женихов. Есть два предложения – возглавить одну из оперативных бригад в МУРе или идти в чиновники в министерстве. Только кабинетная работа не по мне.

– А работа в МУРе живая, но в отношении карьерного роста тупиковая, – понимающе кивнув, закончил за сыщика генерал Журавлев. – Есть еще вариант: сейчас создается управление по защите свидетелей при Министерстве юстиции. Начальника уже подобрали, нужны заместители. Должность, как сам понимаешь, генеральская, год продержишься – получишь по большой звезде на погоны и лампасы на штаны. Да и работа не совсем кабинетная, по-настоящему живая. Ну, как тебе такое предложение?

– Да кто же откажется от штанов с лампасами, – мрачно усмехнулся Донцов, чашку с нетронутым чаем он отодвинул на край стола и пристально посмотрел на Журавлева. – А что взамен?

– Что, полковник, не веришь в бескорыстную мужскую дружбу? – насмешливо спросил генерал.

– Так ведь дружим-то не первый год.

Ответ был, что называется, не в бровь, а в глаз. Несколько лет назад старший оперуполномоченный ГУБОПа подполковник Донцов узнал о существовании сверхсекретной организации «Комитет информации». Тогда решалась его судьба – либо подписка о неразглашении и дальнейшая карьера участкового в далеком северном стойбище, либо подписка о сотрудничестве и работа не только на ГУБОП, но и на «Комитет». Решение оставалось за генералом Журавлевым. После личной беседы с Олегом он остановился на втором варианте. Потом Донцов участвовал в нескольких серьезных операциях, от результата которых зависели престиж и безопасность России.

– Молодец, не утратил хватки, – не скрыл довольной улыбки Андрей Андреевич, с доводом сыщика он был солидарен. Допил остывший чай и продолжил: – Верно, есть у меня к тебе дело. В Каире пропал сотрудник нашего посольства. Поиски по горячим следам ничего не дали. Так вот, Олег Сергеевич, мне очень бы хотелось, чтобы ты провел предварительное дознание. – Он протянул полковнику тонкую пластиковую папку. – Здесь все собранные материалы, фотографии пропавшего, список фигурантов по делу и удостоверение сотрудника Следственного комитета, чтобы меньше возникало бюрократических рогаток.

Донцов открыл папку. Сверху лежала красная корочка служебного удостоверения. В ее подлинности Олег нисколько не сомневался, зная возможности «Комитета информации». Рядом – фотография парня в смокинге и черном галстуке-бабочке.

«Типичный мажор. Вряд ли этот представитель золотой молодежи имеет отношение к спецслужбам», – вглядываясь в снимок, сделал первый вывод сыщик. Затем внимательно просмотрел список будущих допрашиваемых и убедился в правоте своего довода насчет «мажора».

– Серьезная клиентура, – произнес он вслух, постукивая указательным пальцем по столбику фамилий.

– Вот поэтому у тебя такая солидная ксива, – произнес Журавлев. – Сколько нужно времени на общение с этой публикой?

– С учетом свободного времени за три дня управлюсь.

– Вот и отлично. Через три дня встречаемся здесь в это же время…

Уже на следующий день генерал-полковник сидел в вагоне правительственного метро, направляясь на очередной доклад к президенту. Впрочем, мысли Андрея Андреевича были заняты не предстоящим докладом и тем, что «откопает» губоповский волкодав Олег Донцов. Часом раньше на его служебный телефон позвонила Веретенникова.

Элеонора Максимовна выражалась в свойственной ей манере – спокойным, лишенным каких-либо эмоций голосом, хотя генерал наверняка знал, что творится в ее душе. Но многие годы муштры не прошли бесследно для супруги сотрудника партийной номенклатуры и приучили ее к выдержке по системе «каменное лицо».

– Пока мне ничего не известно, но как только что-то прояснится, я тебе немедленно сообщу. – Это было все, что Журавлев мог сказать женщине, которую когда-то любил.

Президент принимал начальника «Комитета информации» в своем рабочем кабинете. Глава государства без особого интереса выслушал доклад, в котором ничего экстраординарного не было: учения на Севере проходили в штатном режиме, а западные наблюдатели ожидали ракетных пусков – они должны были стать апогеем флотских маневров. На Кавказе с переменным успехом шла борьба спецслужб с сепаратистским подпольем. В Ираке и Афганистане войска НАТО пытались навязать демократию, медиакомпании сообщали о серьезных успехах на этом поприще, но все уже давно догадались, что успехи эти сильно преувеличены… В общем, события текли в прежнем русле.

– У вас все, Андрей Андреевич? – устало спросил президент, когда генерал замолчал.

– Нет, – Журавлев открыл папку и извлек лист с ровными строчками, написанными от руки. Это был рапорт с просьбой увольнения в запас.

– А вы не поторопились?

Глава государства ощутил, что на лбу выступила испарина. Только в прошлую встречу он подумал, что одного из последних центурионов советской империи пора отправлять на покой, – и тут же тот сам подает рапорт об отставке. Как будто прочитал его мысли. От кого-то президент слышал, что в СССР разведчиков учили многим вещам, в том числе телекинезу и парапсихологии. Тогда еще подумал, что это одна из легенд новейшей истории. Сейчас он был готов в это поверить.

– Кого думаете на свое место? – после секундной паузы спросил президент. Он давно решил, что преемника на должность начальника «Комитета информации» для пользы дела должен предложить нынешний руководитель.

– Генерал-лейтенанта Крутова, начальника аналитического отдела в нашей конторе, – последовал немедленный ответ Журавлева.

– Почему аналитик, почему не ваш заместитель?

– Заместитель – профессионал высшей категории, отличный исполнитель, но у него напрочь отсутствует инициатива, умение принимать нестандартные решения, и он всегда будет вторым. Родион Крутов – боевой офицер, пришел в «Комитет» из военной разведки, он-то как раз к своим обязанностям подходит творчески, что является залогом его служебных успехов.

– Отлично, – испытывая чувство удовлетворения, кивнул президент и отложил в сторону рапорт. – Хорошо, передавайте дела преемнику, но особо торопиться не следует. Хозяйство сложное, и нужно, чтобы «Комитет» и впредь работал без перебоев. А то порой бывает, как в поговорке: «Где тонко, там и рвется». В большой политике такие сбои иногда чреваты весьма серьезными последствиями. Как только передадите дела, я представлю личному составу нового руководителя «Комитета информации».

– Разрешите идти? – Журавлев поднялся.

– Идите.

Разбитый пикап «Тойота» резко затормозил, поднимая плотное облако рыжей пыли. Дверь кабины, жалобно заскрипев, открылась, выпуская немолодого, худощавого и смуглолицего мужчину. На нем был просторный костюм неопределенного цвета, несвежая легкая рубашка, а голову прикрывала широкополая мятая шляпа. Даже невооруженным глазом было видно: подобный наряд ему непривычен. Выходец из каирских трущоб предпочитал одежду бедноты – шаровары, джинсы, кеды, кроссовки, просторные рубашки. То, в чем он чувствовал себя вполне комфортно – как в черте города, так и в пустыне. Учитывая род его деятельности, это было жизненно необходимо.

Звали мужчину Рамзай Аршараф, хотя об этом было известно разве что полицейским. Остальные же звали его Рамзай Сутулый. Этот человек был не просто преступником – он являлся представителем династии потомственных уголовников.

Аршарафы воровали еще со времен Османской империи; многим из них отрубили руки по законам шариата, но были и те, кто лишился за свою пагубную привычку головы. И все же они были мелкими жуликами-одиночками. Лишь их потомок Рамзай пошел дальше, поднявшись на ступеньку выше по иерархической лестнице местного криминалитета.

С расцветом туризма в Египте Сутулый сколотил небольшую, но эффективную банду и стал вовсю трясти заезжих зевак из Европы и Америки, воруя их вещи в аэропорту и гостиницах. Но аппетит приходит во время еды. Набив руку на кошельках, сумках и чемоданах, преступники решили расширить сферу деятельности. Теперь они нападали на одиноких ценителей древностей, которые отправлялись в пустыню созерцать вечные пирамиды и безносых сфинксов. Потом бедолаг продавали их родственникам за умеренную плату. Схема была отлажена, что называется, до идеала. Одни захватывали заложников, другие их содержали, а третьи вывозили и отпускали, когда выкуп был выплачен. Кроме того, существовала парочка бывших клерков, которые, потеряв работу, быстро переучились на посредников. Ко всему прочему был прикормлен человечек из полиции, регулярно получавший свою долю от этого предприятия. Так все шло до последнего случая. Теперь же своими силами им не обойтись, необходимы специалисты более высокого уровня…

В салоне пикапа остались сидеть два мрачных типа. Эти парни были личной охраной Сутулого и его ударной силой, если у конкурирующих банд вдруг возникали к ним претензии. Братья-близнецы виртуозно владели кинжалами, неплохо стреляли и, главное, всегда действовали слаженно.

Рамзай, прищурив левый глаз, окинул настороженным взглядом район, куда они приехали. Давно он здесь не был, но такое впечатление, будто это было накануне. По-прежнему взмывала ввысь стрела минарета, а на открытой террасе сидели степенные мужчины, ведя неспешные разговоры за чашкой ароматного, крепкого кофе. На небольшом рынке торговцы на разный лад громогласно расхваливали свой товар, среди лотков не спеша прохаживались покупательницы, приценивались, торговались, прикрывая головы цветастыми хиджабами.

А дальше – трущобы бедняков, ютившиеся по соседству с хоромами богачей. Район еще тот, настоящая клоака.

Сутулый достал из нагрудного кармана пиджака сигареты, поднес пачку к лицу и с наслаждением вдохнул аромат крепкого египетского табака. Он не выносил фабричные сигареты, отдавая предпочтение самодельным, которые в свободное время собственноручно скручивал. Прикурив от зипповской зажигалки (трофей времен начала криминальной карьеры), приказал своим «торпедам»:

– Ждите в кофейне, скоро буду.

Он пересек забитую транспортом площадь и оказался перед большим трехэтажным домом, обнесенным высоким каменным забором. В центре ограды изумрудным цветом поблескивали широкие автоматические ворота со встроенной дверцей. Сбоку на окружающий мир свысока смотрела немигающим глазом небольшая камера слежения, вблизи опытный взгляд мог разглядеть в воротах несколько замаскированных амбразур для стрельбы. Обитающий в особняке человек знал цену своей жизни и оберегал ее всеми средствами.

Остановившись перед этой преградой, Рамзай отшвырнул недокуренную сигарету и надавил черную кнопку звонка. Почти сразу прозвучал громкий щелчок открывающегося замка. Калитка беззвучно отворилась.

Шагнув внутрь, он оказался на открытой площадке, выложенной ажурной тротуарной плиткой и, как амфитеатр, окруженной еще одним забором. Военная хитрость: преодолей неприятели ворота, здесь они оказывались, как мишени в тире, на простреливаемой со всех сторон территории.

Сутулого встретили два охранника, вооруженные портативными автоматами «узи». Рамзай криво усмехнулся. При всей нелюбви арабских боевиков к Государству Израиль этому оружию они отдавали должное – как, впрочем, и русскому «калашникову». Один из бодигардов прикрыл калитку свободной рукой, а другой молча указал гостю направление.

Вторая ограда оказалась вполовину ниже основного забора. Выложенная из гранитных плит, она с легкостью могла выдержать выстрел гранатомета. В центре плиты были установлены внахлест, создавая довольно широкий проход. Пройдя за эту ограду, гость оказался в небольшом парке с невысокими деревьями, густыми кустами и прудиком, в темных водах которого плескались разноцветные японские караси.

Охранник провел Рамзая в особняк, в богато обставленный холл, стены которого украшали пергаментные свитки с древнеегипетскими рисунками и позолоченные маски почивших в бозе фараонов. Сутулый готов был голову заложить, что перед ним подлинники, а не тот ширпотреб, который в лавках продают доверчивым туристам.

Дальше тянулся скудно освещенный коридор, отделяющий мужскую половину от женской. Охранник прошел в самый конец и остановился, опустив ладонь на пластиковое цевье «узи». Указав на резную дубовую дверь, отошел в сторону.

Рамзай толкнул дверь и вошел в просторную комнату. Его ноги тут же едва не по щиколотку погрузились в ворс толстого цветастого ковра. В углу мерцал экран плазменного телевизора, в противоположном на вычурной подставке притягивала взгляд золоченая клетка, в которой вовсю жизнерадостно щебетала пара канареек. А в центре помещения на высоких подушках полулежал сам хозяин особняка.

Он был далеко не молод, толст, нижнюю часть его обрюзглого лица прикрывала аккуратная бородка, изрядно побитая сединой. Верхняя часть головы была лысой и блестела, как бильярдный шар из слоновой кости. На его большом животе едва сходился шоколадного цвета шелковый балахон, расшитый золотой нитью, грудь и частично шею скрывала повязанная черно-белая куфия, ставшая для всех мусульман символом сопротивления палестинского народа. Перед ним стоял включенный ноутбук. Рамзай уже знал, что с такой штукой можно решать многие дела, даже не вставая с места. Знать-то он знал, но как пользоваться компьютером, не имел ни малейшего представления.

– Салам аллейкум, уважаемый Омар Хаджи, – с почтением поздоровался гость.

– И тебе здравствуй, Сутулый, – нейтральным тоном ответил хозяин, не назвав по имени вошедшего, тем самым демонстрируя свое превосходство. – Проходи, садись, рассказывай, что тебя сюда привело. – Холеная рука с массивным золотым перстнем и крупным изумрудом на большом пальце указала на место на ковре возле подушек.

Рамзай проворно опустился, подогнув ноги на турецкий манер. На его поспешность хозяин отреагировал насмешливым и пренебрежительным взглядом – со стороны они напоминали матерого нильского крокодила и речную крысу. Впрочем, повадки гостя больше подходили злобному хорьку, чем безобидной крысе. А в остальном впечатление было верным. В мире криминала Сутулый даже со всей своей бандой не мог подняться выше пешки, в то время как шестидесятилетний Омар Хаджи на том же поле деятельности был козырным тузом.

Хозяин звучно хлопнул в ладоши, и в комнату вошла служанка. Стройный стан девушки окутывало длинное черное платье, лицо прикрывала полупрозрачная чадра. В тонких руках девушка держала поднос с двумя большими пиалами, наполненными клубничным шербетом. Опустив угощение на ковер, она неслышно ушла.

Напиток был сладким, ароматным и густым, с мелко колотыми кусочками льда. После жарких, вонючих улиц Каира в кондиционированной прохладе помещения шербет казался райским наслаждением. Взяв холодную пиалу, Рамзай сделал большой глоток и на мгновение зажмурился от удовольствия, но бдительный хозяин тут же громогласно вернул его на грешную землю:

– Так что же тебя привело в мой дом, Сутулый?

Действительно, знакомы они были почти семь лет, но виделись всего три раза, и все эти встречи проходили по требованию Омара Хаджи. В первый раз люди Рамзая ограбили грузовой терминал Каирского аэропорта, похитив оттуда указанный контейнер. В дальнейшем еще дважды им приходилось помогать контрабандистам, которые везли золото из Судана на побережье Средиземного моря. Ни сам Сутулый, ни его люди не задавали никаких вопросов, качественно и в срок выполняли порученную работу, за что с ними всегда честно рассчитывались.

Но теперь главарь ватаги мелких преступников сам пришел к Хаджи – значит, что-то в этом мире изменилось, и сейчас, глядя на сухую фигуру гостя, хозяин размышлял, какую выгоду он сможет извлечь из этой встречи.

– Вы знаете мой бизнес, уважаемый Омар…

При слове «бизнес» Хаджи громко расхохотался, задрав голову. Он давал понять, что вору и пустынному разбойнику не стоит так вести разговор с уважаемым человеком, а сами вещи следует называть своими именами.

– Я и мои люди знаем свою нишу и другим стараемся дорогу не переходить, – стушевавшись, все же продолжил Рамзай, на ходу подкорректировав речь. – Это приносило определенный доход, и все были довольны…

– Потрошить зазевавшихся туристов, приехавших в пустыню поглазеть на пирамиды, сифилитика-сфинкса и покататься на лишайных верблюдах, – хмыкнул Омар. По рождению палестинец, он не особо чтил историю страны, в которой жил уже не один десяток лет.

– Но так вышло, что в последний раз мои люди допустили серьезную ошибку. Заарканили не того, кого следовало.

– Печально, но не смертельно. Клюнувшую на крючок паршивую рыбешку выбрасывают.

Сутулый посмотрел на хозяина. Прошло не больше пяти минут с момента их встречи, а этот толстяк уже раздражал его, как старая сварливая жена.

– В моей команде люди, им нужно кормить свои семьи. Да и просто так его не выбросишь, может случиться большой политический скандал.

При последних словах Рамзая Омар уставился на гостя немигающим взглядом удава, он был явно заинтересован.

– Почему политический?

– Мои люди захватили дипломата. Можно попытаться снять с посольства неплохой куш, но это не уровень моих «клерков», они только еще больше все усложнят.

– Ты знаешь, какие комиссионные я беру за посредничество? – Толстяк запустил обе руки под балахон и звучно поскреб волосатую грудь.

– Двадцать процентов, – назвал ставку Омара Рамзай.

– Верно. Из какого посольства окольцованный птенчик?

– Из России.

– Русские! – привстав на подушках, вскричал палестинец, и его жирное лицо задергалось от нервного тика. В голове запульсировал неоперабельный осколок от советской авиабомбы, взорвавшейся возле его джипа, когда он вез партию оружия афганским моджахедам. И все же это была самая малая обида на русских…

Тридцать лет тому назад старший брат Омара, Сулейман, являлся одним из руководителей боевого крыла Организации освобождения Палестины, именующегося «Истинный джихад». Его боевики воевали в охваченном пламенем гражданской войны Бейруте с вторгшимися на территорию Ливана израильтянами и американцами. Бои шли с переменным успехом, и многие палестинские лидеры таким положением дел были недовольны, обвиняя в недостаточной помощи спецслужбы СССР и Сирии. А чтобы «союзники» были посговорчивее, похитили советского дипломата и офицера сирийской военной разведки. Их заперли в подвале одной из вилл в районе, контролируемом боевиками «Истинного джихада», но выдвинуть требования не успели. Советская разведка через свою агентуру выяснила место обитания пленников, после чего спецназ, облачившись в комбинезоны легких водолазов с аквалангами за плечами, через зловонный канализационный коллектор миновал позиции «джихадовцев» и, выбравшись на территории виллы, устроил кровавую баню.

Наутро выяснилось, что пленники исчезли, все, кто их охранял, были безжалостно убиты, а в обеденном зале в центре круглого стола была установлена голова Сулеймана Хаджи. Когда один из боевиков поднял голову за волосы, под ней оказалась взведенная граната. Раздался взрыв, и погибли еще двое главарей «Истинного джихада»…

– Я не буду работать с русскими, – немного успокоившись и отхлебнув освежающего шербета, твердо проговорил Омар.

– Но как же? – опешил Рамзай. Такого уровня посредника, как этот жирный палестинец, ему вовек не найти.

– Убей его или продай на органы. Конечно, заработаешь меньше, но хоть что-то…

– Нет! – Сутулый пружинисто вскочил на ноги. – Нет, я копт-христианин. Воровство и грабежи, конечно, грех, но их можно отмолить, а вот убийство – это грех несмываемый. А торговля органами вообще сродни людоедству.

– Какие мы нежные, – недовольно выпятил нижнюю губу хозяин дома, его глаза сощурились. – Зря отказываешься от денег, а то я мог бы помочь. Еще остались кое-какие связи.

Видя, что Сутулый ни под каким предлогом не согласится отправить русского дипломата на живодерню, палестинец мысленно просчитал все возможные варианты, которые устроили бы гостя и ему, Омару, принесли бы доход.

– Хорошо… – Он заметно помрачнел. – С русскими я дела иметь не буду, но тебе помогу. Правда, в этом случае моя доля составит пятьдесят процентов. – Видя недоумение в глазах просителя, поспешил его успокоить: – Все равно это будут большие деньги…

Когда Рамзай в сопровождении охранника ушел, палестинец достал из-под подушки массивную трубку спутникового телефона и набрал по памяти нужный номер.

– Посольство Соединенных Штатов Америки, – донесся из трубки мелодичный женский голос.

– Добрый день, мэм, – на вполне сносном английском поздоровался палестинец. – Не могли бы вы соединить меня с помощником атташе по культуре Бобом Грандом…

Эту ночь генерал Журавлев провел на даче. День выдался суматошным: сперва совещание у президента в Кремле, потом возвращение в «Комитет» и долгий разговор с Крутовым.

Сообщение о том, что вскоре ему предстоит встать во главе этой огромной секретной организации, Родион Андреевич выслушал вполне спокойно, как настоящий офицер, – его лицо не выразило ни радости, ни возражения. Так началась передача дел. Расчет генерала оказался верным: практически оставив службу, он мог по-прежнему использовать все ресурсы «Комитета»…

Дача генерала находилась в ведомственном поселке в сорока километрах от МКАД и когда-то принадлежала руководителю СМЕРШа. С того времени мало что здесь изменилось: та же казенная однотипная мебель, высокий глухой забор и заросший травой яблоневый сад. Семья Андрея Андреевича последнее время редко наведывалась на дачу, дети работали за рубежом, жена в силу возраста не любила выезжать за черту города. Лишь генерал изредка приезжал сюда, когда следовало сосредоточиться на работе.

Перекусив бутербродами, сооруженными заботливыми руками супруги, Журавлев выпил чашку крепкого чая и отправился в рабочий кабинет. Здесь было все необходимое для плодотворной работы – стены, сплошь заставленные книжными стеллажами, в углу современный телевизор с подключенным к нему видеомагнитофоном, на столе в режиме ожидания ноутбук. Но сегодня это генералу было ни к чему.

Задернув плотные шторы, Андрей Андреевич подошел к одному из стеллажей и вытащил толстую книгу, где на корешке золотом было выведено «Л. Толстой. Избранное». Сунув в образовавшийся проем руку, надавил кнопку, вмонтированную в книжную полку. Соседний стеллаж бесшумно отъехал вперед и в сторону, обнажив тайник. Вернее сказать, это был не столько тайник, сколько секретная комната размерами три на три метра. Здесь можно было пересидеть несколько дней – если придут брать люди из компетентных органов. Тайник достался генералу по наследству вместе с дачей. Случайно его обнаружив, Андрей Андреевич сперва не придал подобной находке значения, но позже, когда стал входить в десятку государственных «секретоносителей», свое отношение к тайной комнате изменил. И теперь, кроме топчана и сейфа, здесь хранился внушительный запас консервов и минеральной воды. Но тайник был не главным – основное находилось в сейфе.

Набрав код, Журавлев открыл дверцу. Внутри лежали несколько иностранных паспортов, толстая пачка рублей, дюжина кредитных карточек, небольшой автоматический пистолет с запасной обоймой и электронная записная книжка.

Знания умножают не только скорбь, но и дают богатую пищу для анализа, который впоследствии значительно упрощает жизнь. Поэтому Андрей Андреевич сейчас держал в руках три разноцветные корочки паспортов подданных Франции, Испании и Аргентины на разные фамилии и имена, а вот фото в них одно – генерала Журавлева. Также, готовя на всякий случай путь отхода, используя «вслепую» агентуру ГРУ, на островах Новой Каледонии он приобрел для себя ферму. В случае непредвиденных обстоятельств там, у черта на куличках, его никто и никогда не найдет.

Генерал отложил паспорта в сторону. Теперь наступила очередь кредитных карточек. Развернув их веером, Андрей Андреевич стал рассматривать, вчитываясь в красочные и многообещающие названия, будто видел впервые – «Америкэн экспресс», «Карт-бланш», «Виза»… На балансе каждого прямоугольного кусочка пластика лежала сумма в сто тысяч евро. Триста тысяч, которые можно было получить в любой цивилизованной стране. Еще десять миллионов лежали на счетах банков – это был излишек денег в различных операциях, изъятый у финансистов террористических организаций. Укрытые деньги не были украденными – это была своего рода «черная касса» «Комитета информации», предназначенная для финансирования операций, на которые руководство могло не дать официальное добро. Такие кассы есть у всех мировых спецслужб – только так можно избежать огласки и соответственно правительственной проверки. В электронном блокноте генерала были записаны номера счетов банков по всему миру, коды сейфов с секретными документами – всем тем, что обеспечивало бы Андрею Андреевичу безопасность и безбедность.

1

ЦКБ – Центральная клиническая больница, известная в народе как «кремлевская», обслуживает высших чинов государства и их семьи.