САМЫЙ ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ НА СВЕТЕ СИНТЕЗАТОР

Стоял чудесный месяц май. Цвели цветы, черемуха, сирень! Трава до того была мягкая и приятная, хоть ешь ее. А птицы как пели! И не какие-нибудь особенные соловьи, а самые обыкновенные воробьи во дворе пели так, что заслушаешься.

Надо сказать, что для Гошки и Паши этот май был особенно чудесным. Птицы пели не так, как для всех, а особенно, и так же особенно цвели цветы и зеленели травы и сияло солнце. Дело в том, что у Гошки и Паши близилось к завершению великое изобретение! Да, великое. Нисколько не хуже, чем все великие изобретения. Наверняка о нем передадут по радио в последних известиях, и передадут по телевизору в программе «Время», и напишут во всех газетах. И даже, наверное, с будущего года в школе будут проходить закон Вовикова – Сергеева точно так же, как проходят закон Ломоносова – Лавуазье.

Но все это не главное. Они с Пашей совсем даже не из-за славы сделали это великое открытие. Слава – это ерунда. Главное для ник, чтобы всем было хорошо.

И подумать только, что все может разрушиться из-за какой-то стирки. Нет, определенно женщины не ценят великих открытий!

– Мама, – убеждал Гошка, – ведь ты же разумная личность! Ну подумай только, ну кто в такой день стирает! Мы Же собирались в парк культуры.

– А что, сверхразумный сын, – говорит мама, – может быть, белье само постирается, или, может, его Пират постирает, или, может, ты его постираешь, или, может, вообще никогда не стирать белья!

– Нет, мама, – вздохнул Гошка, – все-таки женщина не может быть разумной в полной мере. Ведь не обязательно стирать сегодня.

– Ну, если ты мне дашь справку с печатью, я не пойду на работу и буду стирать завтра, а сегодня пойду с вами в парк культуры.

Гошка тяжело вздохнул. Все логичные доводы были исчерпаны, и Гошка пытался прибегнуть к нелогичным доводам. Он обнимал и целовал маму, силой оттягивал ее от кладовки, где Стояла стиральная машина. Мама то смеялась, то сердилась, по решение было непоколебимо.

«Дело принимает плохой оборот. Что сейчас будет…» – как бы про себя сказал Гошка. А вслух сказал:

– Я пойду погуляю во дворе, не сидеть же мне в такую погоду дома!

И в тог момент, когда мама заталкивала в стиральную машину простыни, Гошка мчался на полных парах к другу Паше, и сердце его сжималось от дурных предчувствий. И не зря.

Только мама включила в сеть машину, только поставила регулятор на «хлопок» и крутанула ручку, как в корпусе машины что-то заскрежетало, забилось, заколыхалось.

– Опять испортилась! – зло сказала мама, выключила машину, открыла крышку, и туг из машины вылетела огромная-преогромная стая птиц, целью сотни птиц.

Все они щебетали, курлыкали, гоготали, пели, свистели, щелкали, каркали, хлопали крыльями, садились маме на плечи, на голову, поднимались к потолку, бились крыльями о стекла окон, летали у мамы под носом, задевали ей лицо крыльями.

Одна ворона даже схватила маму за ухо, и тут уж мама не выдержала. Она закричала так, как будто в доме был по крайней мере пожар:

– Гошка! Борис! Что же это такое! Когда наконец в доме будет покой и порядок. Гошка, это опять твои выдумки!

Мама судорожно пыталась открыть окно на кухне. Птицы все вылетали из открытой стиральной машины и теперь облепили не только стены кухни, потолок и пол, но и кишели в воздухе, как густая мохнатая каша.

В это время Гошка и Паша сидели на крыше сарая ни живы ни мертвы. До них доносились душераздирающие крики Гошкиной мамы.

– Кто бы мог подумать, что ей понадобится в воскресенье стиральная машина! А сегодня вечером я как раз собирался все объяснить, – виновато говорил Гошка.

– Да-а, – задумчиво сказал Паша, – знаешь, взрослые, они ведь странные и непонятные люди. Я даже предполагаю такую возможность, что твоей маме не очень понравится, что ваши простыни превратятся в шоколад, и может быть…

Но тут Гошка схватил Пашу за руку и закричал:

– Смотри, смотри скорей на нате окно!

На четвертом этаже распахнулось окно, и оттуда вылетело столько птиц, что они закрыли небо. Тут были тысячи воробьев, голубой, ворон, снегирей, жаворонков, дроздов. И кого только тут не было! И все они носились над домом, щебетали, курлыкали, гоготали, пели, щелкали, каркали, хлопали крыльями, как оголтелые носились туда и сюда.

Гошка и Паша стояли на крыше сарая, задрав вверх головы и раскрыв рты от удивления и восхищения.

– Пот это да! Это тебе не какой-нибудь там шоколад! Ты подумай, Гошка, что мы такое с тобой изобрели! Нет, ты только подумай, что мы с тобой изобрели! Ведь это же самый лучший на свете синтезатор! Ты понимаешь, Гошка, ведь мы с тобой не рассчитывали на такой успех. Он же воспроизводит живую материю! Из каких-то там никому не нужных простыней – птицы! Гошка! Ты подумай!

Вмиг ребята слезли с крыши сарая и помчались на четвертый этаж. Хорошо, что мамин гнев немного остыл, когда она наконец избавилась от одолевших ее птиц, но все-таки ребятам досталось порядком.

– А, голубчики! Явились! – Мама стояла как грозный полководец после проигранного сражения. – Что это такое? Что это такое, вы мне скажите?

– Мама, мамочка, это же самый лучший на свете синтезатор. Понимаешь, самый замечательный! Это же мы с Пашей придумали!

– Так я и знала, что это ваши штучки! О господи, господи! Когда же это кончится. У всех дети как дети, а это просто вредитель какой-то в доме. О, мои простыни, – вдруг вспомнила мама и страдальчески застонала, – мои прекрасные новые арабские простыни в разноцветную полоску, о которых я мечтала всю жизнь, а вот теперь родной сын, вот теперь…

И тут вдруг мама заплакала. Этого Гошка, конечно, стерпеть не мог. Он бросился к маме, стал ее уговаривать не плакать. Он уверял ее, что они сейчас с Пашей так наладят синтезатор, что он не только вернет обратно все арабские простыни с полосочками, а сколько хочешь синтезирует новых.

– Мама, ты пойми, если он живую материю синтезирует! Ведь птицы – ото живая материя! Так? Ну скажи, так?

– Ну и что? – сказала мама.

– А то, что если наш синтезатор может живую материю производить, то что ему стоит какие-то там простыни…

– Не знаю, ничего я не знаю! Знаю только, что все в доме идет прахом.

– Ну, мама, ты же уже поняла! Вот смотри! Хочешь, тебе будут простыни прямо в упакованных пачках по десять штук!

Гошка побежал в комнату, и не успела мама ойкнуть, как он засунул в стиральную машину покрышку с тахты.

– Р-раз! – сказал Гошка и крутанул ручку стиральной машины. – Вот тебе, получай твои любимые арабские простыни!

Гошка с торжеством открыл крышку стиральной машины и.., оттуда с шумом и гвалтом вырвалась приличная партия ворон.

На этот раз мама нисколько не удивилась. Она, кажется, именно это и ожидала.

– Теперь я понимаю, – сказала она, – почему в городе столько ворон. Хорошо еще, что Боровкова нет дома. Вот был бы для него неповторимый сюрприз! Хорошенький матерьяльчик для ЖУКОВСКОЙ стенгазеты. «Тысяча ворон в коммунальной кухне».

– Да нет, мам, ну как ты не понимаешь? Это же просто маленькая недоделка.

– Очень маленькая недоделка, совсем крошечная, состоящая из тысячи ворон!

– Мама! Можешь ты, наконец, не повторять: вороны, вороны! Это же не главное, что они вороны, а главное то, что они – живая материя, а наш синтезатор – самый замечательный па свете!

Гошка с Пашей перевернули стиральную машину вверх дном, отвинтили какие-то винтики, постучали молотком, подпилили напильником, подкрутили отверткой…

– Ну, теперь-то все должно быть в порядке, – уверенно сказал Паша. – Так что вы заказываете нашему синтезатору? Арабские простыни?

– Нет, вы слыхали: «что я заказываю их синтезатору»? Нет, вы подумайте, что за нахальные мальчишки! Вы хоть верните назад те простыни, которые ваш «самый лучший на свете синтезатор» превратил в ворон! Хоть те простыни верните! Л потом, будьте добры, переделайте ваш самый лучший, но ни на что не годный синтезатор обратно в мою чудесную стиральную машину!

– Мама, ну какая же ты чудная! Ты сама уже сколько лет говоришь, что пора этот лом выбросить на помойку и купить наконец новую стиральную машину. Вот я и подумал: чем на помойку выбрасывать, лучше мы из нее синтезатор…

– Не говори при мне больше этого слова! – закричала мама. – Ох, мои простыни…

– Мне бы твои заботы. «Простыни, простыни»! Можешь ты думать хоть о чем-нибудь другом!

Гошка и Паша вдвоем схватились за ручку и с невероятной быстротой стали крутить ее в обратную сторону. И тут крышка стиральной машины так стремительно откинулась, как будто ее толкнул изнутри чемпион по боксу. Из машины фонтаном, – да что там фонтаном! – водопадом, наводнением хлынул шоколад. Да, самые настоящие плитки шоколада, тысячи и тысячи сортов: «Аленушка» и «Бабаевский», «Молочный» и «Сливочный», «Конек-горбунок» и много всяких других, какие только есть.

Шуршащая лавина покрыла весь пол кухни. Скоро мама, Гошка и Паша стояли уже по колено в шоколаде, а шоколадная лавина даже и не думала убывать.

– Ну, мама, теперь-то ты видишь…

И тут Гошка замолчал, сраженный неожиданностью. Если б в этот момент на Гошке была хоть какая-нибудь шапка, он бы снял ее перед Великим Синтезатором.

Дело в том, что, кроме запрограммированного шоколада, синтезатор начал выбрасывать чудесные букеты тюльпанов, как раз те самые цветы, которые так обожает мама.

Мама стояла совершенно ошеломленная. Гошка ясно видел по ее лицу, что она простила им свои погибшие арабские простыни. И даже совсем забыла о них. Она стояла, прищурив глаза и таинственно улыбаясь.

А потом громко сказала:

– Да, это действительно самый замечательный на свете синтезатор.

ЛЮБОВЬ ЕГОРА ВОВИКОВА

За ужином, и причем была не какая-нибудь там гречневая каша, а блинчики с вареньем, Гошка вдруг обнаружил в себе необъяснимое равнодушие к любимому блюду. К тому же, глотнув чаю, Гошка почувствовал ужасную боль в горле, и тут он окончательно понял, что все воскресные планы, взлелеянные в течение целой недели, лопнули. И еще одно обстоятельство, касающееся сегодняшнего вечера, волновало его не меньше.

Мама, конечно, приняла решительные и крутые меры, а папа, тяжело вздохнув, отложил в сторону книжку и без всякого энтузиазма свистнул Пирата.

– Ничего, ничего, – приговаривала мама, – очень даже невредно и тебе пройтись перед сном.

Не вполне отрешившись еще от своих дум, вызванных книжкой, Борис Егорович машинально следовал за Пиратом. Так что получалось вполне точно по пословице, что не хозяин прогуливает свою собаку, а собака прогуливает своего хозяина.

Очнулся Борис Егорович только тогда, когда чуть не стукнулся лбом о перекладину забора, и тут он обнаружил, что Пират затянул его в самый дальний конец двора, за сараи, и продолжает стремительно рваться вперед, явно по вполне обдуманному и хорошо известному маршруту. Борису Егоровичу пришлось протискиваться через дырку в заборе, не рассчитанную на его габариты.

«Вот уж не предполагал, что гулять с собакой такое хлопотное дело», – подумал Борис Егорович, но, зная по научным журналам про привычки собак, про то, что они должны обойти свою территорию, он послушно следовал за Пиратом.

Но все было слишком странно. Пират шел по кратчайшей прямой, по узенькой тропиночке, протоптанной в глубоком снегу, шел деловито, ни на что не отвлекаясь, явно шел к большому серому дому. Пока что Борис Егорович следовал за Пиратом слепо, слегка лишь удивляясь странностям собачьей натуры. Но когда Пират так же деловито подошел ко второму подъезду большого серого дома и, не задумываясь ни на секунду, открыл зубами дверь, то тут уж задумался Борис Егорович. Пират уверенно направился вверх по лестнице и, остановившись на втором этаже, стал царапаться в дверь налево.

Борис Егорович решил идти за Пиратом до конца. У него неожиданно появился острый естественнонаучный интерес к поведению собак. Дверь открылась почти тут же, как будто бы их уже ожидали. На пороге стояла девочка в джинсах и полосатом переднике. Первым ее непосредственным порывом было наклониться к Пирату, но, увидев Бориса Егоровича, она смутилась от неожиданности, правда лишь на секунду, и тут же очень вежливо пригласила его зайти.

Борис Егорович зашел в коридор. Пират стремительно ринулся к холодильнику, стоящему в коридоре, и стал рьяно царапать когтями его крышку. Такие неожиданно проявившиеся черты собачьей натуры все больше заинтересовывали Бориса Егоровича, но девочку это как будто нисколько не удивляло. Она бросилась к холодильнику, уговаривая Пирата не хулиганить, достала кусок колбасы, не переставая разговаривать с Борисом Егоровичем.

– А я знаю, кто вы! Вы – Борис Егорович, Гошин папа, точно? Я сразу узнала вас по Пирату и по очкам, и вообще вы очень похожи на своего сына. Пират, не хулигань и не царапай, пожалуйста, холодильник. Сейчас получишь свою колбасу. А почему не пришел Гоша, хотя не подумайте, что я вам не рада. Ну что же мы разговариваем в коридоре? Пожалуйста, раздевайтесь и проходите, сейчас будем чай пить.

Борис Егорович рассматривал девочку. Сначала он подумал, что ей лет восемь, но, приглядевшись, он увидел, что она, пожалуй, ровесница Гошке. Пожалуй, ей лет 11 – 12. Просто она очень мала ростом, и к тому же у нее абсолютно круглые глаза, какие бывают у младенцев грудного возраста. Кое-что начало проясняться для Бориса Егоровича: и привычный маршрут Пирата, и его хозяйское поведение в этой квартире, и долгие вечерние прогулки Гошки с Пиратом.

– К сожалению, бабушки с дедушкой пет дома, они ушли в гости на золотую свадьбу своих друзей. Вы знаете, что такое золотая свадьба? Это значит, они прожили вместе пятьдесят лет.

Девочка провела Бориса Егоровича в комнату и пригласила сесть на диван.

– Я догадываюсь: вы – приятельница Егора. Давайте познакомимся, – заговорил наконец Борис Егорович.

– Ох, господи! Саша, – сказала девочка, протянув руку Борису Егоровичу. – Неужели вам Гоша ничего еще не говорил? А я написала все своим родителям, они живут в Якутске, а мне врачи запретили, потому что у меня слабые легкие. Они меня послали к бабушке и дедушке, а Рекса ни за что не отдали. Конечно, это понятно, что лишиться сразу и меня и Рекса им нелегко. Ну а мне, думаете, легко без Рекса? По крайней мере теперь здесь будет жить Пират, я к нему тоже уже начинаю привыкать. И потом, знаете, я очень прошу вас: не зовите меня на «вы»!

Борис Егорович слегка растерялся от этого потока информации. Но все же в этом потоке его поразила одна деталь.

– Неужели Гошка решился подарить вам.., тебе Пирата?

– Ну что вы, – воскликнула Саша, – ни за что бы не подарил! Я, конечно, не сомневаюсь, что Гоша меня любит, но ведь Пирата он любит не меньше, как же он мне ею отдаст? Все гораздо проще, чем вы думаете. Просто мы решили, что Гоша переедет ко мне жить вместе с Пиратом. Разве Гоша вам еще ничего не сказал? А я уже написала родителям.

– Ну и что же? Ответ от них вы.., ты уже получила?

– Нет, еще не получила. Ну, а что они могут иметь против Гоши? Я им написала, какой Гоша замечательный мальчик. Таких я больше не встречала. Не только в Якутске, но даже и в Москве, в пашем классе. Вот еще Паша Сергеев стоящий человек, но все равно Гоша в сто тысяч раз лучше, я таких больше не встречала. А вы встречали, Борис Егорович? Так что, почему же родители будут против? И потом, мы же любим друг Друга…

Саша замолчала. Молчал и Борис Егорович. Такая ситуация не могла ему даже и во сне присниться. И что он может возразить на Сашины доводы? Они абсолютно логичны. Наверно, первый раз в жизни Борис Егорович был в такой растерянности.

– Ну вот что, Саша, – сказал Борис Егорович, – мы все это обсудим дома. Я очень рад, что познакомился с тобой! Ты приходи к нам, я ведь еще не сказал тебе – Гошка заболел…

В это время Гошка, уложенный мамой в постель, мучился страшными и ненапрасными подозрениями по поводу столь долгого папиного отсутствия. Он совсем не разделял Сашиной оптимистической уверенности, что родители разрешат ему с Пиратом переехать к Саше. Он вообще еще ничего не сказал родителям о Саше. Он восхищался Сашиной смелостью. Если она считала, что права, она могла сказать что угодно и кому угодно. Глупое ломанье и трусость – Гошка наделял этими чертами почти всех девочек, поэтому и презирал их. Но в Саше не было даже ничего похожего…

Саша училась в их классе совсем недавно. Она приехала из Якутска. Родители ее и сейчас там, а Саша будет жить теперь в Москве с бабушкой и дедушкой, потому что врачи запретили ей жить в Якутске. Посадили Сашу на свободное место, как раз впереди Гошки. Но больше всего Гошка видел не Сашин затылок, как это бы полагалось, а Сашины круглые глаза. Не потому, конечно, что глаза у Саши помещались сзади, на затылке, а потому, что Саша чаще всего сидела затылком к доске, а лицом к Гошке.

На этот раз Саша с увлечением рассказывала уже, наверное, сотое приключение ее собаки Рекса, которая осталась в Якутске и по которой Саша очень скучала.

– Самое большое, сколько я могу прожить без Рекса, – это месяц, ну, может, два от силы, – говорила Саша, – что будет дальше…

В этот самый момент голос Сан Саныча прогремел, как гром среди ясного дня.

– Вовиков, вон из класса! Опять ты срываешь урок своей болтовней!

Гошка прямо задохнулся от обиды. Он даже рта не раскрыл. Но капать на Сашу, ясное дело, он не будет. Пунцовый и дрожащий от несправедливого наказания, он стукнул крышкой парты и направился к двери.

Но не успел он дойти еще до учительского стола, как услышал за спиной совершенно спокойный, самый приятный на свете Сашин голос:

– Вовиков совсем даже ни при чем. Это я разговаривала. И вы совершенно зря его оскорбили и выгнали из класса.

И в тот же миг Гошка услышал за собой легкий бег, и на глазах у всего класса Саша взяла Гошку за руку, и они вместе вышли из класса.

И именно в этот миг Гошка понял, что он не может скрывать от Саши ни одной своей тайны. Если Саша не будет их знать, то тогда они и самому ему не будут нужны.

Еще не погасшее чувство обиды и это возникшее вдруг в нем новое чувство теснили ему грудь, лишили его голоса, и он мог только прошептать чуть слышно:

– Пойдем.

Они спустились по лестнице вниз, в вестибюль, которым не пользовались, он был чем-то вроде свалки старых вещей. Они молча протискивались сквозь нагромождения парт с отломанными спинками, изрезанными перочинными ножами столами. Они продирались через ряды шкафов с перекошенными дверцами.

Гошка молчал. Саша ни о чем не спрашивала. Она чувствовала всю важность той великой тайны, которую ей собирался открыть Гошка. Протиснувшись через этот склад искалеченных парт, шкафов, столов, стульев, они подошли к вешалкам, в Гошка тихо сказал:

– Это здесь.

Это были старые вешалки, ими уже давно не пользовались в школе, такие старые, как вымершие динозавры. Они ждали, когда их вывезут на дрова или свалку. Теперь таких вешалок, наверное, даже и не знают в школах. Это длинные деревянные стенки с крючками для пальто, снизу полка для галош, а сверху полка для шапок. Поэтому когда они стоят рядом, напротив друг друга, то внутри образуется узкий и длинный коридор.

Гошка потянул Сашу к узкой щели между вешалками и сказал:

– Поднимайся осторожно.

В узком проходе между вешалками была полная темнота. Саша, держась за Гошкину руку, осторожно пробиралась вперед.

Гошка сделал какое-то резкое движение и так дернул Сашину руку, что Саша чуть не упала. Вдруг непонятный свет ударил в Сашины глаза. Она зажмурилась и вскрикнула. Ее ослепило солнце. Сверкающее, огромное, жаркое на совершенно чистом синем небе. А на далеком горизонте сквозь дымку виднелись синие горы и белая шапка Эльбруса.

– Вот это да! – сказала Саша. – Сюда как будто бы вылили сто тысяч бутылок маминых духов.

В воздухе действительно стоял сильный, но нежнейший аромат. Перед ними, насколько хватало глаз, простиралась роща каких-то деревьев. Саша присмотрелась и увидала, что это мандариновые деревья и на них растут мандарины, самые настоящие и притом спелые и крупные. Но это еще не все. Одновременно со спелыми мандаринами деревья были усыпаны белыми цветами, и это от них исходил такой чудесный аромат.

– Вот так раз, – воскликнула Саша, – сразу и мандарины и цветы одновременно! Вот это уж действительно чудеса!

Они прошлись немного по роще, а потом сели под одним из деревьев. В траве под деревом лежали мандарины. Они были такие спелые, что некоторые даже лопнули и из них тек сок. Саша подняла мандарин и стала его чистить.

– А знаешь, до этого я видела мандарины только в обертках в ящиках. И то, кажется, это было только два раза, а может быть, и один. К нам в Якутск их очень редко привозят, а я их люблю больше всего на свете…

Так они сидели, спокойно разговаривая, и ели мандарины до тех пор, пока перед ними не образовалась целая гора мандариновых корок.

Наконец Саша спохватилась:

– А мы не опоздаем на следующий урок?

И они тем же путем вернулись обратно, и как раз вовремя.

…Все это произошло давным-давно, почти два месяца назад, а после этого Гошка с Пиратом каждый вечер ходили в гости к Саше. Гошка со стыдом чувствовал, что сейчас даже Паша ему не нужен. Хорошо еще, что Паша в эти дни был занят подготовкой к районной олимпиаде по физике и, казалось, совсем не замечал, как остыл к нему его друг. У Гошки времени не было ни минуты, чтобы встречаться с Пашей. В те недолгие часы, которые оставались от встреч с Сашей, надо было успеть и позавтракать, и пообедать, и сделать уроки.

Поэтому-то Саша и предложила Гошке (конечно, вместе с Пиратом) переехать к ней. По крайней мере уроки могли бы вместе делать. Гошка не был уверен, что родители разрешат ему переехать к Саше. Они вообще не любили, чтоб он, вместо того чтоб гулять, засиживался у кого-нибудь в гостях. И поэтому сегодня, когда Гошкина ангина заставила папу выйти с Пиратом, Гошка не без оснований опасался, что Пират выдаст его вечерние прогулки.

Гошка совсем не был вруном и симулянтом. Но тут само собой получилось, что ему становилось все хуже и хуже и, когда во входной двери заскрежетал папин ключ, Гошка лежал в постели с компрессом на лбу и еле-еле дышал. Можно было надеяться, что объяснение отложится хотя бы на несколько дней, до Гошкиного выздоровления. И действительно, папа ничего не сказал не только Гошке, но и маме буркнул что-то невразумительное по поводу своего долгого отсутствия.

Два дня Гошка страдал от ангины и неизвестности. А на третий…

Утром, часов в одиннадцать, в дверь раздался длинный-предлинный звонок. Такой он был веселый, радостный, нетерпеливый! Уже по звонку было ясно, что кто-то несет Гошке сногсшибательные новости и совсем не печальные.

Мама бросилась открывать дверь. И тут произошло что-то невообразимое: лай Пирата, и ужасающий визг, и мамин крик, и Сашин голос – все смешалось. Дверь стремительно открылась, и в комнату ракетой ворвалась огромная собака доберман, таща на поводке Сашу. Судя по многочисленным боевым шрамам, это был безусловно Рекс, но почему-то он сейчас совсем не выглядел победоносно. Он жалобно скулил, пытаясь залезть под Гошкину низкую тахту и увлечь туда же свою хозяйку, а Пират наскакивал на него то справа, то слева, не давая ему перевести дух.

И тут Саша закричала:

– Ну, знаешь, и нахал твой Пират, Гошка! Я еще в жизни не видела таких нахалов!

Под аккомпанемент собачьего лая Гошка пытался втолковать Саше, что дело совсем не в нахальстве Пирата, просто он охраняет свою территорию. Это полностью по науке.

– Но откуда взялся твой Рекс, с неба, что ли, свалился?

– Да, представь себе, с неба. Он прилетел на самолете сегодня рано утром, и у него был настоящий билет, и ему давали таблетку аэрона, потому что его укачало в самолете, и он запивал ее лимонадом.

– Что-то мне не верится, что собакам одним разрешают летать в самолетах!

– Почему же одним собакам! Ясно, что он прилетел с моими мамой и папой. Это же само собой разумеется. Как только они получили мое письмо, они сразу взяли три билета на самолет и прилетели! И знаешь, что самое потрясающее: они оставляют мне Рекса. Вот здорово, правда? Но только, конечно, тебе уже нельзя ко мне переезжать. Видишь, Рекс с Пиратом не уживаются. Но, надеюсь, на улице-то они не будут драться!

ОРЕХ С ДАЛЕКОЙ АМАЗОНКИ

Всем давно известно, что Гошка Вовиков мечтает стать космонавтом, а ко всем другим профессиям он относится о презрением. На этот счет у него даже вышел крупный спор с Анной Константиновной, учительницей по русскому. Как-то она задала сочинение на вольную тему: «Почему я люблю (или не люблю) научную фантастику». И вот в этом самом сочинении Гошка очень обидно высказался о профессии биологов и даже назвал их ерундовскими, из-за чего был долгий разговор, на целый урок, с Анной Константиновной. Но Гошка, кажется, остался при своем мнении.

И кто бы мог подумать, что пройдет каких-нибудь полгода и Гошка станет таким рьяным биологом, что прямо дальше некуда! Даже, можно сказать, он почти что свихнулся из-за этой самой биологии. В течение долгих месяцев ребята не слышали от него ни одного путного слова, кроме как: почвенные или климатические условия, температурный режим и все в таком роде.

А получилось это так. Один очень близкий друг Гошкиного папы ездил в научную командировку, не куда-нибудь, а на Амазонку. Когда он вернулся, то пригласил в гости Гошкиных родителей, а они взяли с собой Гошку. И такие чудеса показывал этот самый ученый, вернувшийся с Амазонки, что Гошка нисколько не жалел, что пошел к нему в гости, а не в кино на новый цветной приключенческий фильм. Потому что этот ученый как раз показывал цветное кино, да к тому же которое сам снял.

Такие там были чудеса, что вы просто не поверите: и огромные яркие попугаи, и страшнющие змеи с руку толщиной, и бабочки величиной с ворону, а по расцветке такие, что нарочно не придумаешь, и цветы красивые – закачаешься, а на самом деле зловредные – хватают всякого, кто неосторожно сядет рядом. Настоящие кровопийцы, так, пожалуй, и человека съесть могут!

А какие там обезьяны! Что там цирк или Уголок Дурова! Это все детские игрушки. В лесу на Амазонке их просто миллионы! И у них самый настоящий город в верхушках деревьев. Даже царь свой есть. Он сидит себе, развалился на толстой ветке, а подданные подносят ему всякие угощения: не хотите ли бананчик, или, может быть, кусочек ананаса, он очень спелый и нисколько не кислый, или, может быть, желаете орехов, так мы вам их разгрызем, не трудитесь, не портите свои зубки. А зубки у него – ох-хо-хо! – тигра разгрызет, не то что орешек.

Ну, а главное, что он сам, этот ученый, понимаете, сам все снимал. Не какой-нибудь режиссер сочинил, а было это или нет, еще бабушка надвое сказала. А тут уж никаких сомнений, все точно, как часы, потому что командировка у пего была от Академии наук, а ей, этой академии, не больно-то соврешь.

Вечер прошел до того здорово! Было так интересно! А ко всему прочему, когда Гошка и родители уходили, то этот ученый подарил Гошке совершенно замечательный орех, всем орехам орех: величиной с кулак и скорлупа у него как кора у дерева – шершавая, в каких-то вся чешуйках.

И ученый сказал, что это семена самого фантастического дерева на свете. Это орех Cortex с далекой Амазонки.

Гошка, сжав драгоценный подарок в ладонях, спросил с волнением:

– А у нас здесь он может вырасти?

– Ну, если создать благоприятные почвенные я климатические условия…

– А какие почвенные и климатические условия ему благоприятны? – совсем уже тихо, почти шепотом спросил Гошка.

– Соответствующая температура, влажность, одним словом, ботаники знают, – чуть улыбнувшись, сказал ученый.

Гошка не в состоянии был расстаться со своим орехом даже ночью. Он положил его под подушку, и поэтому, наверное, ему приснился такой сон.

Приснилось ему, что за одну ночь орех вырос в огромное-преогромное дерево. В комнате он видел только его корни, проросшие в пол от могучего ствола. Сам же ствол пробил потолок и уходил в верхнюю квартиру. В стволе зияло огромнейшее дупло – целая пещера. Гошка заглянул в него и нашел там прочную лестницу, по которой без всякого труда стал подниматься. Он лез и лез по ней, пока не вылез на крышу своего дома, и тут только он наконец увидел, что за чудо-дерево выросло из его ореха. Раскидистые ветви сплошь заросли всякими соблазнительными вещами, которые, радуя глаз, мелькали в густой и зеленой листве. Тут росли красные большие яблоки и спелые желтые бананы, колючие зеленые ананасы и нежные розовые персики и даже конфеты прямо в обертках.

«Ну, я вам доложу, и дела, – воскликнул Гошка, – такою и во сне не увидишь!»

Но тут он вспомнил, что это как раз происходит во сне.

Гошка пролез по толстой ветке и оказался над своим двором. Там стояли тысячи желающих попробовать хоть что-нибудь с Гошкиного чудо-дерева. И Гошка стал рвать и яблоки, и ананасы, и конфеты и кидать вниз.

Все кричали: «И мне, и мне!»

И Гошка все рвал и кидал, пока не проснулся.

Первым делом он сунул под подушку руку, проверить, существует ли вообще орех, или ему приснилось все, не только чудо-дерево, а все вообще. Орех Cortex с далекой Амазонки был тут, под подушкой.

И так этот сон подействовал на Гошку, что он решил хоть лопнуть, но вырастить из своего ореха чудо-дерево. Гошка создал ореху самые соответствующие условия, которые только мог. Он закутал его в мокрую вату и грел часами под папиной чертежной лампой. Тепла и влажности было хоть отбавляй, но орех упорно не хотел прорастать.