ГЛАВА 36

Евмен и Каллисфен проводили Александра до самого порога царского кабинета, и Евмен постучал. Услышав голос Филиппа, приглашавший сына войти, он положил руку на плечо друга и в некотором замешательстве сказал:

— Если твой отец упомянет о письме, которое ты мне якобы написал, не удивляйся. Я позволил себе сделать первый шаг к примирению от твоего имени, иначе ты бы так и блуждал в горах среди снегов.

Александр недоуменно посмотрел на него, наконец, поняв, что же произошло, но сейчас ему не оставалось ничего другого, как только войти.

Увидев перед собой отца, Александр заметил, как тот постарел. Хотя прошло меньше года, казалось, что морщины, избороздившие лоб, стали еще глубже, а виски раньше времени побелели.

Александр заговорил первым:

— Я рад видеть тебя в добром здравии, отец мой.

— И я тоже, — ответил Филипп. — Ты, кажется, возмужал. Хорошо, что ты вернулся. С твоими друзьями все в порядке?

— Да, все в порядке.

— Сядь.

Александр повиновался. Царь взял кувшин и два кубка.

— Немного вина?

— Да, спасибо.

Когда Филипп приблизился, Александр инстинктивно встал и, оказавшись лицом к лицу с отцом, увидел, что одного глаза у него нет.

— Пью за твое здоровье, отец, и за твое предприятие — покорение Азии. Я знаю о великом предсказании Дельфийского бога.

Филипп кивнул и отхлебнул вина.

— Как поживает твоя мать?

— Последний раз, когда мы с ней виделись, с ней было все хорошо.

— Она приедет на бракосочетание Клеопатры?

— Надеюсь.

— Я тоже.

Они стояли, молча глядя друг на друга, и оба испытывали острое желание отдаться порыву чувств, но испытанное потрясение закалило обоих. Хотя момент ярости остался в прошлом, он, тем не менее, продолжал мучительным образом жить, и оба знали, что в той ситуации они могли поднять друг на друга руку.

— Иди, поздоровайся с Клеопатрой, — вдруг сказал Филипп, прервав молчание. — Она очень тяжело переживала твое отсутствие.

Александр поклонился в знак согласия и вышел.

Евмен и Каллисфен отошли в глубь коридора, ожидая услышать из-за двери взрывы гнева или радости. Неестественная тишина поставила их в тупик.

— Ты что об этом думаешь? — спросил Каллисфен.

— Царь мне сказал: «Никаких празднеств, никаких пиршеств. Нечего праздновать: мы отягощены горем». Так он мне сказал.

Александр прошел по дворцу, как во сне. По пути все улыбались и кивали головами, но никто не решался подойти и заговорить.

Вдруг во дворе раздался громкий лай, и в портик неистово ворвался Перитас. Он прыгнул хозяину на грудь, едва не сбив его с ног, и, непрестанно лая, принялся ликовать.

Юноша был тронут любовью этого существа и таким открытым и восторженным ее проявлением. Он долго ласкал пса, чесал за ушами и старался успокоить. Ему вспомнился Арго, пес Одиссея, — единственный, кто узнал своего возвратившегося через много лет хозяина, — и он почувствовал на глазах слезы.

Едва завидев его на пороге своей комнаты, сестра бросилась ему на шею.

— Девочка…— прошептал Александр, прижимая ее к себе.

— Я так плакала. Так плакала, — всхлипывала она.

— А теперь хватит. Я вернулся и к тому же голоден. Надеялся, что ты пригласишь меня на ужин.

— Конечно! — воскликнула Клеопатра, вытирая слезы и шмыгая носом. — Заходи, заходи.

Она усадила его и тут же распорядилась приготовить трапезу и принести таз, чтобы брат мог вымыть руки и ноги.

— А мама приедет на мою свадьбу? — спросила девушка, когда он возлег для ужина.

— Надеюсь, что да. Сочетаются ее дочь с ее братом — этого нельзя пропустить. И возможно, наш отец будет даже рад ее присутствию.

Клеопатра как будто успокоилась. Брат и сестра начали беседовать о том, что случилось за прошедший год, пока они находились так далеко друг от друга. Царевна подскакивала каждый раз, когда брат рассказывал о каком-нибудь особенно ярком приключении или о рискованных погонях по диким ущельям иллирийских гор.

Время от времени Александр прерывал свой рассказ. Ему хотелось узнать о Клеопатре побольше: как она будет одета на свадьбе, как будет жить в Бутротском дворце. Иной раз он просто с легкой улыбкой молча смотрел на сестру, по обыкновению склонив голову налево.

— Бедняга Пердикка, — сказал он, словно пораженный внезапной мыслью. — Он самозабвенно влюблен в тебя и, когда узнает о твоем бракосочетании, утонет в горе.

— Мне жаль. Он отважный юноша.

— Не просто отважный. Когда-нибудь он станет одним из лучших македонских полководцев, если я хоть немного научился разбираться в людях. Но ничего не поделаешь: у каждого из нас своя судьба.

— О да, — кивнула Клеопатра.

В разговоре брата и сестры, встретившихся после долгой разлуки, вдруг возникла долгая пауза: каждый прислушивался к голосу своих чувств.

— Я верю, что ты будешь счастлива со своим мужем, — вновь заговорил Александр. — Он человек умный и мужественный и умеет мечтать. Ты будешь для него цветком в росе, улыбкой весны, оправленной золотом жемчужиной.

Клеопатра посмотрела на него загоревшимися глазами.

— Такой ты меня видишь, брат?

— Да. И такой тебя увидит он, я уверен.

Александр поцеловал ее в щеку и ушел.

Было уже поздно, когда он впервые вернулся в свои палаты после годового отсутствия. В воздухе ощущался аромат стоявших повсюду цветов и запах ванны.

Зажженные лампы распространяли теплый, уютный свет, рядом с ванной в полном порядке лежали его скребок, расческа и бритва, а на табурете сидела Лептина в коротком хитоне.

Едва завидев Александра, она подбежала к нему, бросилась к его ногам и, обняв колени, покрыла их поцелуями и слезами.

— Ты не поможешь мне принять ванну? — спросил он.

— Да, да, конечно, мой господин. Сейчас.

Она раздела его и дала погрузиться в обширную ванну, потом начала нежно обтирать губкой. Вымыла его мягкие шелковистые волосы, вытерла их и полила голову драгоценным маслом, прибывшим из далекой Аравии.

Когда Александр выбрался из ванны, девушка накрыла его плечи простыней и уложила его в постель. Потом разделась сама и долго растирала его, чтобы размять, но не умащала благовониями, поскольку ничто не было так прекрасно и желанно, как собственный запах его кожи. Увидев, что царевич расслабился и закрыл глаза, девушка легла рядом, голая и теплая, и покрыла поцелуями все его тело.

ГЛАВА 37

К концу весны, незадолго до назначенной свадьбы Клеопатры и Александра Эпирского, Эвридика родила мальчика, и это событие охладило дальнейшие отношения царевича с отцом.

Усугубились непонимание и раскол, омраченные решением Филиппа держать подальше от двора близких друзей сына, особенно Гефестиона, Пердикку, Птолемея и Селевка.

Филот, находившийся в это время в Азии, после возвращения Александра стал проявлять к нему довольно прохладные чувства. Он начал прямо-таки вызывающе встречаться с его двоюродным братом Аминтой, который был наследником трона до рождения у Олимпиады сына.

Все это в соединении с утраченными дружескими отношениями при дворе и острым чувством изоляции не могло не усилить в Александре опасной неуверенности, толкавшей его на неловкие инициативы и неоправданные поступки.

Известие о том, что Филипп предложил в жены его сводному брату, слабоумному Арридею, дочь сатрапа Карий, дало дополнительный повод для подозрений. Наконец после долгих размышлений, боясь, что этот выбор каким-то образом связан с походом в Азию, Александр послал к Пиксодару посланника с предложением своей руки, но царь, узнав об этом через своих осведомителей, пришел в ярость и был вынужден расстроить весь план матримониального союза, уже скомпрометированного. Недоброе известие принес Евмен.

— Да как тебе пришло в голову вытворить такое? — воскликнул он. — Почему ты ничего не сообщил мне, почему не посоветовался со мной? Ведь я бы сказал тебе, что…

— Что бы ты мне сказал? — раздраженно перебил его Александр. — Ты делаешь лишь то, что тебе велит мой отец! Не говоришь со мной, держишь меня в полном неведении обо всем!

— Ты не в себе, — возразил Евмен. — Но как ты мог такое подумать — что Филипп разменяет по мелочам своего наследника трона, женив его на дочери слуги своего врага, персидского царя?

— Я уже не знаю, наследник ли я Филиппа. Он мне этого не говорит. Проводит все время со своей новой женой и ребенком, которого она ему родила. И вы тоже меня бросили. Все вы боитесь быть со мной, думая, что теперь не я буду наследником трона! Посмотри вокруг: сколько сыновей у моего отца? Кто-нибудь решит поддержать Аминту: в конце концов, он был наследником, когда я еще не родился. Филот, например, проводит с ним больше времени, чем со мной. А Аттал разве не заявил, что его дочь родит законного наследника? И вот, родился мальчик.

Евмен ничего не сказал. Он смотрел на Александра, меряя комнату широкими шагами и ожидая, когда тот успокоится. Наконец он остановился, повернулся спиной к окну и сказал:

— Тебе нужно встретиться с отцом, даже если сейчас он готов тебя задушить. Кстати, он не так уж неправ.

— Видишь? Ты на его стороне!

— Брось! Прекрати так со мной говорить! В ваших семейных распрях я всегда принимал твою сторону. Я старался помирить вас, потому что считаю твоего отца великим человеком и потому что люблю тебя, проклятого упрямца! Давай, вспомни какой-нибудь случай, когда я сделал что-нибудь, хоть что-нибудь против тебя, вспомни хоть одну неприятность, которую я причинил тебе за все эти годы, что мы знакомы! Ну, скажи, я жду.

Александр не ответил. Он сложил руки на груди и отвернулся, чтобы друг не увидел выступивших на глазах слез. Юноша весь кипел злобой, сознавая, что гнев отца все так же пугает его, как в раннем детстве.

— Ты должен встретиться с ним. Сейчас же. Сейчас, когда он в ярости на тебя за то, что ты натворил. Покажи ему, что не боишься, что ты мужчина, что ты достоин когда-нибудь воссесть на трон. Признай свои ошибки и попроси прощения. Вот это и будет настоящее мужество.

— Хорошо, — согласился Александр. — Но помни, что один раз Филипп уже бросился на меня с мечом.

— Он был пьян.

— А теперь он как?

— Ты несправедлив к нему. Он сделал для тебя невозможное. Тебе известно, сколько он вложил в тебя? Скажи, известно? Я-то знаю это, потому что веду расчеты и слежу за его архивом.

— И знать не хочу.

— Не меньше ста талантов, по самым скромным подсчетам: четверть богатств такого города, как Афины, во время его наивысшего расцвета.

— Не хочу знать!

— Он потерял глаз в бою и остался изуродованным до конца своих дней. Он построил для тебя величайшую державу, какая только существовала к западу от Проливов, и теперь предлагает тебе Азию, а ты препятствуешь его планам, попрекаешь за маленькие удовольствия, которые человек его возраста еще может получить от жизни. Пойди к нему, Александр, и поговори с ним, пока он сам не пришел к тебе.

— Хорошо! Я встречусь с ним. — И царевич вышел, хлопнув дверью.

Евмен бросился за ним по коридору:

— Погоди! Погоди, говорю тебе!

— Что еще?

— Дай сначала мне поговорить с ним.

Александр пропустил Евмена вперед и смотрел вслед, качая головой, а тот устремился в восточное крыло дворца. Там он постучал в дверь и подождал ответа.

— В чем дело? — с мрачным лицом спросил Филипп, когда вошел секретарь.

— Александр хочет поговорить с тобой.

— О чем?

— Государь, твой сын сожалеет о своем поступке, но просит понять его: он чувствует одиночество, покинутость. Он не видит твоего доверия, твоей любви. Ты не можешь его простить? По сути дела, он почти ребенок. Он думает, что ты его бросил, и это его пугает.

Евмен, ожидавший взрыва неконтролируемого гнева, удивился, увидев, что царь сохраняет необычное спокойствие. Это поразило его.

— Ты здоров, государь?

— Здоров, здоров. Пусть войдет.

Евмен вышел и наткнулся на Александра, который, побледнев, дожидался за дверью.

— Твой отец очень переживает, — заявил секретарь. — Возможно, он еще более одинок, чем ты. Помни это.

Царевич шагнул через порог.

— Зачем ты это сделал? — спросил Филипп.

— Я…

— Зачем? — проревел он снова.

— Потому что чувствовал, что ты принимаешь решения и строишь свои планы без меня, потому что я один, и никто мне не помогает, никто ничего не советует. Я хотел утвердить свое достоинство.

— Предложив руку дочери слуги персидского царя?

«Слова Евмена», — подумал Александр.

— Но почему ты не поговорил со мной? — продолжал Филипп более спокойным тоном. — Почему было не поговорить с отцом?

— Ты предпочел мне слабоумного Арридея.

— Именно! — снова вскричал Филипп, стукнув кулаком по столу. — И тебе это ни о чем не сказало? Так-то Аристотель учил тебя рассуждать?

Александр хранил молчание, а царь встал и начал, хромая, ковылять туда-сюда по комнате.

— И так страшно я тебе навредил? — наконец спросил царевич.

— Нет, — ответил Филипп. — Хотя это и могло бы оказаться полезным — породниться с персидским сатрапом, когда я готовлюсь пойти на Азию. Но на все есть свое лекарство.

— Я сожалею о случившемся. Больше такого не повторится. И надеюсь, ты сообщишь мне, каково будет мое место на свадьбе Клеопатры.

— Твое место? Оно будет таким, как и положено наследнику трона, сын мой. Ступай к Евмену. Он все знает. Он продумал церемонию до последних мелочей.

При этих словах Александр страшно покраснел. Ему захотелось обнять отца, как в былое время, когда он уезжал в Миезу, но не удалось перебороть смущения, которое испытывал в его присутствии с того дня, когда их отношения испортились. И все же царевич посмотрел на отца со взволнованным и опечаленным видом, и Филипп понял его.

— А теперь оставь меня, — сказал царь. — Убирайся, мне не до тебя.

— Входи, — сказал Евмен. — Ты обязан увидеть, на что способен твой друг. Эта свадьба станет шедевром всей моей жизни. Царь прогнал всех церемониймейстеров и камергеров и взвалил на меня всю ответственность за организацию. А теперь, — объявил он, распахивая дверь и вводя Александра, — посмотри на наряды!

Царевич оказался в одном из внутренних оружейных складов, почти полностью освобожденном от оружия, чтобы дать место огромному деревянному настилу на козлах, где в масштабе был изображен весь комплекс царского дворца в Эгах с храмами и театром.

Макеты были без крыши, позволяя заглянуть внутрь, где глиняные раскрашенные фигурки изображали различных персонажей, принимающих участие в торжественной церемонии.

Евмен взял со стола указку.

— Вот, — объяснил он, указывая на большой зал под портиком с колоннами. — Здесь состоится бракосочетание. Отсюда начнется грандиозное торжественное шествие. Это будет необычайное зрелище. После церемонии приближенные дамы проводят новобрачную в спальню — для ритуального омовения и причесывания. Тем временем состоится шествие: впереди пронесут статуи двенадцати олимпийских богов; за ними пройдут служители, и рядом с ними проследует статуя твоего отца, символизируя его религиозные чувства и его божественную миссию — защищать всех греков. В центре пойдет сам царь в белом плаще и венце из золотых дубовых листьев. Чуть впереди и справа от монарха шествуешь ты в своем достоинстве наследника трона, а слева — новобрачный, Александр Эпирский. Вы направитесь в театр — вот сюда. Гости и иностранные делегации при первых лучах рассвета займут места и до появления участников процессии будут развлекаться спектаклем и декламацией знаменитых актеров, специально прибывших из Афин и Сикиона. Среди них будет сам Фессал, которым, говорят, ты очень восхищаешься.

Александр расправил на плечах белоснежный плащ и обменялся быстрым взглядом со своим дядей. Оба шествовали чуть впереди Филиппа, сопровождаемого телохранителями. Царь был в красном хитоне с золотой узорчатой каймой из овалов и пальметты, в роскошном белом плаще, со скипетром из слоновой кости в руке и золотым венцом из дубовых листьев на голове — в точности как статуя, уменьшенную модель которой Евмен показывал Александру в оружейной.

Царские сапожники подобрали ему пару котурнов, как у актера-трагика; скрытые краем одежд, они были разной толщины, чтобы выровнять прихрамывающую походку и усилить внушительность фигуры.

Евмен разместился на деревянных подмостках, воздвигнутых на возвышении среди зрительских мест, и цветными флажками подавал сигналы церемониймейстеру, чтобы координировать грандиозное шествие.

Справа виднелся громадный полукруг, битком набитый народом — казалось невероятным, чтобы на таком тесном пространстве уместилось столько людей, — а дальше, на границе видимости, Евмен различил голову процессии со статуями, чудесно изваянными самыми великими скульпторами; статуи были облачены в настоящие наряды, и на голове у них сверкали золотые венки, а рядом двигались священные птицы — орел Зевса, сова Афины, павлин Геры, тоже выполненные с удивительным реализмом: казалось, они вот-вот взмоют в воздух.

За ними ступали жрецы со священными повязками на головах и кадилами в руках, а за ними — хор прелестнейших обнаженных мальчиков, распевающих свадебные гимны и аккомпанирующих себе на флейтах и тимпанах. Монарх находился позади всех; чуть впереди шли его сын и шурин-зять, а замыкали шествие шесть царских телохранителей.

Это было великолепное зрелище, а солнце, светившее в этот день чрезвычайно ярко, делало его еще великолепнее. Голова процессии уже входила в полукруг, и статуи богов одна за другой двигались мимо орхестры и выстраивались в ряд перед проскением.

Когда процессия втянулась в арку сбоку от сцены, часть ее скрылась из глаз Евмена и оставалась невидимой до тех пор, пока снова не показалась на солнечном свету, уже внутри театра.

В облаке фимиама проплыли жрецы, за ними — мальчики, танцующие и распевающие эпиталамы Гименею в честь новобрачной. Евмен видел, как они исчезли под аркой и появились с другой стороны под восхищенные возгласы публики.

Теперь под арку заходили Александр Македонский и Александр Эпирский, а за ними — царь Филипп. Как и было предусмотрено сценарием, перед самым входом в арку монарх велел своему эскорту отойти, так как не хотел предстать перед греками в окружении солдат, как тиран.

Евмен видел, как в театре под ликующие аплодисменты появились двое царственных юношей, и тут же царь также скрылся в тени арки. Теперь в хвосте процессии оставалась только вереница телохранителей. Евмен бросил на них рассеянный взгляд — и тотчас присмотрелся повнимательнее: одного не хватало!

Как раз в этот момент в залитом солнцем театре появился Филипп. Догадавшись, что сейчас произойдет, Евмен закричал во все горло, но не смог перекрыть шума толпы. Все случилось мгновенно: недостающий телохранитель вдруг выскочил из тени с коротким кинжалом в руке, бросился на монарха, вонзил ему в бок клинок по самую рукоятку и бросился прочь.

По замешательству на лицах присутствующих Александр понял, что произошло что-то страшное; он обернулся через мгновение после того, как отец получил удар, и увидел, как лицо его побледнело наподобие маски из слоновой кости на лицах богов. Он видел, как Филипп закачался, держась за бок. На белоснежный плащ хлынула кровь.

Какой-то человек стремительно убегал к дороге, за которой раскинулись широкие луга. Александр бросился к отцу, который опустился на колено. Александр Эпирский, пробегая мимо, крикнул:

— Держите этого человека!

Александр успел подхватить царя, прежде чем тот упал в пыль, и прижать к себе. Кровь пропитывала одежду и обагряла руки царевича.

— Отец! — кричал он сквозь рыдания, прижимая его к себе крепче. — Отец, нет! — И Филипп ощутил на своих обескровленных щеках его жгучие слезы.

Небо над ним взорвалось мириадом светящихся точек, а потом вдруг разом погасло. В этот момент он снова увидел, как стоит посреди погруженной в полумрак комнаты, прижимая к груди новорожденного младенца. Он почувствовал мягкую кожу ребенка на своей колючей щеке, прикосновение нежных детских губ к изборожденному шрамами плечу, вдохнул сильный запах пиерских роз… прежде чем погрузился во мрак и безмолвие.

ГЛАВА 38

Беглец во всю прыть бежал к деревьям, где его поджидали какие-то люди, несомненно, сообщники, которые тоже бросились бежать, как только заметили погоню.

Оставшись один, убийца обернулся и понял, что попался. Александр Эпирский настигал его с мечом в руке, крича:

— Хватайте живым! Хватайте живым!

Убийца снова пустился бежать со всех ног и, подбежав к коню, вскочил было на него, но зацепился за лозу и грохнулся на землю. Он успел подняться, однако стражники были уже рядом и, обрушив на беглеца десятки ударов, убили его на месте.

Увидев происшедшее, эпирский царь закричал вне себя:

— Идиоты! Вам было сказано: хватайте живым!

— Но он был вооружен, государь, и пытался сопротивляться.

— Гонитесь за прочими! — велел царь. — Гонитесь за прочими и задержите их!

Тем временем подоспел Александр, весь в крови Филиппа.

Он посмотрел на убийцу, потом на эпирского царя и заявил:

— Я его знаю. Его звали Павсаний, это один из телохранителей отца. Разденьте его, прибейте к столбу у входа в театр и оставьте гнить там, пока не останутся одни кости.

Между тем вокруг трупа собралась толпа: зеваки, царские стражники, военные и иностранные гости.

Александр вместе с зятем тут же вернулся в быстро опустевший театр, где нашел свою сестру Клеопатру; все еще в свадебном наряде, она безудержно рыдала над бездыханным телом отца. Поодаль Евмен с мокрыми глазами, прижав руку ко рту, качал головой, словно все еще не мог поверить в происшедшее. Царица Олимпиада, которую ожидали с утра, так и не прибыла.

Александр приказал трубить сбор всем находящимся поблизости боевым частям, распорядился унести тело отца и подготовить его к погребению, велел проводить Клеопатру в ее палаты и принести ему и его зятю доспехи.

— Евмен! — крикнул царевич другу, выводя того из оцепенения. — Отыщи царскую печать и принеси мне. И быстро пошли эстафету, чтобы сообщить Гефестиону, Пердикке, Селевку и прочим: пусть ждут меня в Пелле до исхода завтрашнего вечера.

Принесли доспехи. Оба Александра облачились в панцири и поножи, опоясались мечами и в сопровождении сводного отряда направились сквозь толпу — занимать дворец. Все присутствующие члены царской семьи были взяты под надзор и отправлены по домам, за исключением Аминты, который тоже надел доспехи и явился под командование Александра:

— Можешь рассчитывать на меня и мою преданность. Я не хочу, чтобы пролилась новая кровь.

— Благодарю тебя, — ответил Александр. — Я не забуду этого поступка.

Городские ворота заняли дозоры «щитоносцев» и конные отряды. Филот по собственной инициативе прибыл во дворец и поступил под командование Александра.

Во второй половине дня Александр, вместе с эпирским царем и своим двоюродным братом Аминтой, в доспехах, царском плаще и диадеме выступил перед собранным войском. Его обращение прозвучало громко и ясно.

Командиры приказали трубить в трубы, а воины прокричали приветствие:

Да здравствует Александр, царь македонян!

Потом, по другому сигналу, они долго били копьями в щиты, наполнив дворцовые портики оглушительным грохотом.

Александр приказал приготовить Букефала и готовиться к отъезду. Он подозвал Евмена и Каллисфена, тоже присутствовавших на церемонии.

— Евмен, ты займись телом моего отца. Пусть его омоют и набальзамируют, чтобы сохранить до торжественного погребения. Погребение тоже организуй сам и встреть мою мать, она должна вот-вот приехать. Потом вызови архитектора — пусть начинает работу по сооружению царской гробницы. Каллисфен, ты останься здесь и займись исполнителем преступления. Разыщи его друзей и сообщников, разузнай о его передвижениях в последние часы, допроси стражников, убивших его вопреки приказу моего зятя. Если понадобится, примени пытки.

Евмен вышел вперед и протянул Александру маленький ларец.

— Царская печать, государь.

Александр взял из ларца перстень и надел на палец.

— Ты любишь меня, Евмен? Ты верен мне?

— Конечно, государь.

— Тогда зови меня по-прежнему Александром.

Он вышел на площадь, вскочил на Букефала и, оставив Эги на Филота, вместе с зятем отправился в Пеллу, чтобы воссесть на трон Филиппа и показать придворной знати, кто их новый монарх.

К этому времени театр уже совершенно опустел. Остались лишь статуи богов, в сумятице едва не сброшенные с пьедесталов, и статуя Филиппа, меланхолично смотрящая перед собой в меркнущем свете заката, как забытое божество.

Вдруг, с наступлением темноты, словно из ничего материализовалась какая-то фигура: человек с накрытой плащом головой вышел на пустынную арену и долго рассматривал пятна крови на земле, потом отвернулся и прошел под арку сбоку от сцены.

Его внимание привлек металлический предмет, окровавленный и почти не видный в песке. Человек наклонился и стал рассматривать его маленькими серыми, чрезвычайно подвижными глазами, потом подобрал и спрятал в складках плаща.

Он вышел на открытое место и остановился перед столбом с прибитым телом убийцы, которое уже окутал мрак. За спиной послышался голос:

— Дядя Аристотель, не ожидал увидеть тебя здесь.

— Каллисфен. День, предназначенный для радости, закончился так печально.

— Александр надеялся обнять тебя, но цепь событий…

— Знаю. Мне тоже очень жаль. Где он теперь?

— Во главе войска скачет в Пеллу. Хочет предотвратить всякую возможность переворота со стороны определенных группировок среди знати. Но как ты, почему ты здесь? Это не веселый спектакль.

— Цареубийство — всегда критическая точка в развитии событий человеческой жизни. И в каком-то смысле сбылось предсказание Дельфийского оракула: «Бык увенчан, конец близок, жертвователь готов». — И, повернувшись к трупу Павсания, философ проговорил: — Вот он, жертвователь! Он и сам не думал, что таков будет эпилог этого пророчества!